ление  Шурика  его
насторожило.
     "Мотай отсюда, - сказал он грубо. - Скокову помоги, или там ребятам."
     "Да, ладно, - благодушно кивнул милицейский капитан, очень  довольный
тем, что ранен не его человек. - Я ж понимаю. Пусть набежит... Темно..."
     Шурик смаху пнул Соловья в лицо.
     Крысы! Подонки! Что позволяет им плодиться с силой такой невероятной,
такой неистовой?..
     И снова бросился на Соловья.
     Он ничего не видел, он ничего не чувствовал. Он бил ногами хрипящего,
катающегося  в  картофельной  ботве  Костю-Пузу,  а  милицейский  капитан,
благодушно придерживая  за  плечо  Роальда,  в  общем-то  и  не  рвущегося
остановить Шурика, благодушно приговаривал: "Да пусть набежит. Чего там!"
     И советовал: "Набеги, набеги. Легче будет."
     Крысы, подонки, плесень, расползающаяся по углам. Тараканы,  забившие
каждую щель...
     Шурик, наконец, взял себя в руки, зло глянул на Роальда:  "Почему  ты
меня не остановил?"
     Роальд усмехнулся:
     "А ты бы остановился?"
     Ладно... Хватит воспоминаний...
     Шурик открыл номер, водрузил поднос на тумбочку и с  кружкой  пива  в
руках прошел на балкон.
     Может, Роальд прав? Может, всех простить?  Всех  этих  Пуз  и  прочих
подонков, с которыми так  нелепо,  так  долго,  так  неэффективно  возится
государство?..
     Смеркалось.
     Душно пахло травой, вялыми листьями.
     За темными кустами сирени Константин Эдмундович, первооткрыватель, а,
может, первопокоритель, упорно гнался за каменным пионером, держа  в  руке
серп.
     Снизу, из кафе, донеслось:
     - Пришел, значит, мужик в столовую...
     - Да сгорит она, - сипло  перебил  рассказчика  Лигуша.  Кажется,  он
перебрался за столик парагвайца и его  приятелей.  -  Вот  на  той  неделе
сгорит!
     - Да пусть сгорит, ты мне не мешай, - обозлился Гаргос. - Ты ж еще не
спросил, о какой столовой я говорю.
     - Да бывшая орсовская, - сипел  Лигуша.  -  Чего  спрашивать?  Она  и
сгорит.
     Шурик вздохнул.
     "Мне двенадцать.  Через  шесть  лет  отдамся  миллионеру.  Телефон  в
редакции."
     Уходя от Шурика, Лера сказала: ты  работаешь  на  помойке,  не  хочу,
чтобы тебя убили на помойке. Ты столько дерьма насажал в тюрьмы, что  тебя
все равно убьют. Чем больше дерьма вы сажаете в  тюрьмы,  тем  больше  его
вываливается обратно. Не хочу жить на помойке вдовой!..
     Шурик вздрогнул.
     Телефонный звонок раздался так неожиданно, что с балкона сорвались ко
всему привычные воробьи.
     Звонить  мог  только   Роальд.   Самое   время   обменяться   первыми
впечатлениями о человеке, которого пятнадцатого  убьют.  Почему-то  именно
дата вызывала в Шурике раздражение.
     Он вернулся в комнату и поднял трубку.
     - Ты уже лег? Это я, твоя  ласковая  зверушка!  Чувствуешь,  какая  я
ласковая и гибкая? Это потому, что в прежней жизни я была кошкой...
     - Да ну? - удивился Шурик. - Ты это точно знаешь?
     - Еще бы! - простонала невидимая  собеседница,  опаляя  Шурика  огнем
неземной  страсти,  и  задышала  тяжело,  неровно,  многообещающе.  -   Ты
обалденный мужик! Я тебя увидела, сразу решила, отдамся!..
     - А где ты меня увидела?
     - Куда ни гляну, везде ты! -  щедро  выдохнула  незнакомка.  -  Глаза
закрою, тебя вижу. Хочу погладить тебя. Я нежная.
     "Барон!.. Барон!.." - донеслось с улицы.
     Я схожу с ума, догадался Шурик. Не надо было приезжать в Т.  Когда-то
в Т. я чуть не сошел с ума, спасибо сержанту Инфантьеву...
     Он был уверен: звонила Кошкина...
     Анечка Кошкина, обидчица Лигуши...
     Правда, в автобусе голос ее звучал низко и злобно, а  сейчас  звенел,
как ручей, как эолова арфа, как  морской  накат  на  таинственном  берегу.
Кошкина умоляла: не набрасывайся на меня сразу! В голосе Кошкиной волшебно
подрагивала туго натянутая струна: не торопись,  не  спеши,  я  все  равно
твоя!..
     - Послушайте, - сказал Шурик. - Вы, наверное, ошиблись.
     Голос Кошкиной изменился:
     - Сорок семь тридцать три?
     - Сорок семь тридцать два.
     - Я в суд подам на телефонную станцию!
     - Послушайте, - сказал Шурик. - Не стоит, наверное. Я все равно хотел
с вами поговорить.
     - "Поговорить"! - фыркнула Кошкина. - А  предоплата?..  Я  не  шлюха,
чтобы работать бесплатно.  И  не  проститутка,  чтобы  бежать  на  первого
поманившего самца. Я помогаю робким стеснительным мужчинам.  Мой  телефон,
он для тихих мужчин. Мне вообще ни с кем не надо встречаться.
     - А выбор?
     - Какой выбор? - Кошкина растерялась.
     -  Не  думаю,  что  у  вас  есть  разрешение  на  работу   с   тихими
стеснительными  мужчинами.  А  вот  я  имею  право  на  отлов  всех,   кто
неофициально работает с мужчинами, даже стеснительными и робкими.
     Шурик усмехнулся.
     - Выбор прост. Или я со скандалом прикрываю вашу лавочку, или  помогу
вернуть стоимость рога... А?
     Кошкина удивилась:
     - А ты кто?
     - С этого и следовало начинать.
     - Ну давай начнем... - Кошкина, похоже, не собиралась сдаваться, но и
Шурик не собирался длить дискуссию.
     - Завтра в два, - сказал он. - Около "Русской рыбы".
     - Почему в два?
     - Мне так удобно.
     "Две неразлучных подруги желают создать семью нового типа - две  жены
и один муж. Ищем счастливца."
     Шурик допил пиво, закурил и вышел на балкон.
     Снизу доносилось пьяное сипение Ивана Лигуши:
     "Ему полморды снесут! Мало ли, что тихий! Замахивается, паскуда!"
     Неясно, кого он  имел  в  виду,  но  неизвестный,  похоже,  вел  себя
действительно нехорошо, не по-товарищески.
     "Много ты знаешь!" - не менее пьяно возражал Гаргос.
     "Смаху! Полморды! - сипел Лигуша. - Одним выстрелом!"
     "А мне наплевать!.. - без всякого акцента вмешался в спор  парагваец.
- Мне теперь наплевать, я в Асунсьон еду!.."
     "А ему полморды снесут!"
     Вдруг  налетал  ветерок,  шуршала  листва,  внизу  обидно  и   мерзко
похохатывали. А потом в кустах  сирени  блеснул  свет  и  грохнул  тяжелый
выстрел.
     "Обрез! - мелькнуло в голове Шурика.  -  Обрез  Соловья!  Соловей  до
Лигуши добрался!"
     Не задумываясь, он  махнул  с  балкона  в  высокую  клумбу,  заученно
перевернулся через плечо и вскочил на ноги. Прямо перед ним стоял  человек
с обрезом. Высоко вскинув руки, он торжествующе вопил:
     - Полморды!..
     Коротким ударом Шурик уложил убийцу на землю.
     "Не помог, не помог Лигуше! - клял он  себя.  -  Оставил  мужика  без
зашиты!"
     Обрез полетел в кусты и самопроизвольно пальнул  из  второго  ствола.
Было слышно, как в кафе бьется посуда, шумно падают на пол люди.
     Как в Парагвае, подумал Шурик. Там негры с деревьев падают.
     - За что ты его? - Шурик заломил руку убийцы. Он был  уверен:  Лигуше
не повезло, бывший бульдозерист не дожил до пятнадцатого.
     - За дело!
     Нападавший впал в эйфорию. От него густо несло спиртным.  Не  пытаясь
вырваться, он торжествующе вопил прямо в лицо Шурику:
     - Смаху! Полморды! Одним выстрелом.
     "Скотина Лигуша. Свою смерть предсказал. Пары минут  не  прошло,  как
трепался, и вот... полморды..."
     - За что ты его?
     - А тебе за что нужно?
     - Мне? - изумился Шурик.
     - Я и спрашиваю...
     - Не дергайся! - приказал Шурик. - Ты арестован.
     И полез в карман за удостоверением.
     - А вот хрен! Это ты мои бумажки будешь читать, козел! Я самый  тихий
в дурдоме!
     Для порядка поддав придурку ногой, Шурик выпрямился.
     Тощий официант деловито собирал побившуюся посуду.
     - Это что... - бормотал он негромко. - Вот в  День  ВДВ  или  в  ночь
Пограничника... А то бандиты придут, сладких ликеров требуют...
     -  Точно,  полморды...  -  мужики  поднимались  с  пола,  неторопливо
отряхивались. Тинейджеров, кстати, не было, слиняли тинейджеры.  -  Смаху,
смотри!.. Прав Иван, зря спорили...
     Ничего не понимая, Шурик обернулся.
     В  неярком,  по-провинциальному  уютном  свете  фонарей   он   увидел
пригнувшегося за сиренью Константина Эдмундовича. С  серпом  в  руке  и  с
полуснесенным картечью лицом  первооткрыватель  выглядел  устрашающе.  Так
устрашающе, что каменный пионер уже  точно  теперь  драпал  не  за  вторым
серпом, а просто драпал.
     - За что ты его? - повторил Шурик беспомощно.
     - За дело! - самодовольно выпрямился террорист. Он был в восторге  от
им содеянного и все порывался шагнуть через ограждение. Тощий официант его
не пускал:
     - Закрыто!
     - Полморды! Одним выстрелом!
     - Вот и хватит. Домой сваливай.
     - Как это домой? - удивился Шурик.
     - А куда? - удивился официант. - Это ж Дерюков. Он  псих.  Его  ни  в
милицию, ни в дурдом не возьмут. У него от всего освобождение.
     - Разберемся,  -  Шурик  подтолкнул  Дерюкова  к  тротуару.  -  Идем,
придурок. Я тебя повязал. За хулиганство  в  общественном  месте.  Даже  в
первопокорителей нельзя стрелять.


     Москва. 2 октября 1641 года.
     Сенька Епишев, дьяк Аптекарского приказа, с откровенным недовольством
смотрел на помяса, выставившего  на  стол  тяжелую,  даже,  похоже,  очень
тяжелую, металлически поблескивающую шкатулку.
     Не след приносить в Аптекарский приказ предметы, никак не связанные с
прямыми делами приказных дьяков. В Аптекарский несут  сборы  лекарственных
трав и цветов,  это  важное  государево  дело.  Если  ты  истинный  помяс,
собиратель трав, сберегатель жизни, собирай травы да коренья,  очищай  их,
перебирай тщательно, чтоб земля не попала в сбор, а там суши собранное  на
ветру или в печи на самом лехком духу, чтобы травы да коренья от  жару  не
зарумянились. И в приказ,  само  собой,  неси  сделанный  сбор  в  лубяном
коробе...
     Этот дурак, помяс Фимка Устинов, шкатулку припер.
     Дьяка Сеньку Епишева точил бес любопытства. Не стой  помяс  напротив,
пуча бессмысленно голубые глаза, толстый палец дьяка давно лег бы на алое,
бросающееся в глаза пятно, четко обозначенное на темной, как бы  неведомым
огнем опаленной крышке... Непонятно, как шкатулка открывается? Не видно ни
замков, ни запоров. Это как так? В  тундре,  в  сендухе,  в  халарче,  как
тундру по-своему зовет самоядь, как в тундре найти такую вещицу?
     Земли у нас немеряны, подумал дьяк, границы не определены.  Идешь  на
север, идешь на восток, и нет никаких границ. Ни он, умный дьяк,  ни  этот
помяс, ни многие промышленники, ни даже сам царь-государь и великий  князь
Михаил Федорович не знают, где пролегают восточные  или  северные  границы
страны. Идешь, слева речка выпадет, справа серебряная жила откроется, хоть
руби ее топором. На камне орел  сидит,  прикрылся,  как  шалью,  крыльями,
робкая самоядь на олешках спешит. Рухлядь мяхкую, дорогую  спешат  в  срок
доставить. Откуда в тундре шкатулка? Где самояды взять медь?.. Или золото?
- подумал дьяк... Дурак Фимка!
     А Фимка Устинов, помяс, уставясь  на  дьяка  выпученными  немигающими
глазами, пришептывал виновато: вот де искал везде, всякие травы  искал.  И
траву колун, к примеру, цвет на ней бел. Горьковата  трава  колун,  растет
при водах, но не на каждом озере... И корень  искал  -  просвирку...  Тоже
растет при воде от земли в четверть, а ягода  на  нем  чуть  меньшая,  чем
курье яйцо, видом зелена, на вкус малина...
     Дьяк с укором, но и с некоторым испугом слушал пришептывания помяса.
     Безумен помяс, думал. В  одиночестве  человек  как  бы  сламливается,
становится открытым для бесов. Вот и Фимку настигли, подсунули шкатулку...
Он в гиблых местах скаредной пищей питался, много непонятного видел,  чего
осознать не мог, без греха такую шкатулку,  тяжести  столь  необычной,  из
пустынных землиц не вынесешь;  Сибирь,  известно...  Там  карлы  живут,  в
локоть величиной, не каждый такой осмелится один на один  с  гусем  выйти,
там  на  деревьях  раздвоенные  люди  живут,  их  пугни,  они   с   испугу
раздваиваются и падают в воду... И там студ такой, что воздух, как  масло,
можно резать ножами...
     Палец дьяка сам собой лег на алое пятно.  Вот  истерлось,  видно,  за
время... Вот говорит помяс, ссыпался  перед  ним  крутой  берег.  Подмыло,
значит. А в глине, как берег ссыпался, шкатулка открылась. Удивился помяс,
никогда ничего такого не видел в  сендухе,  потом  задумался:  государево,
видно, дело, нельзя такую вещь  оставлять  дикующим!  И  даже  вскрыть  не
решился шкатулку - законопослушен, богобоязнен, так и нес ее на плечах...
     Глупый помяс!
     Палец дьяка лег на алый кружок. Он, государев дьяк, только глянет, не
потерялось ли что из шкатулки? Только глянет и  передаст  все  наверх.  Он
понимает, дело впрямь государево...
     Нажал пальцем пятно. Глаза жадно вспыхнули.
     Изумился.
     Будто металлическая струна, напрягшись, лопнула, долгий звон вошел  в
стены  приказа,  легкий,  ясный,  высокий,  будто  птичкины  голоса  славу
пропели, а сама шкатулка, обретение дьявольское, морок, наваждение, начала
стеклянеть, подрагивать, будто постный прозрачный студень,  и  сама  собой
растаяла в воздухе...
     - Свят! Свят!
     Крикнул на помяса:
     - Людей пугаешь!
     Помяс Фимка Устинов честно  пучил  испуганные  голубые  глаза,  левой
рукой растерянно держался за бороду. Не было у него сил  возразить  дьяку.
Шепнул только:
     - Свят! Свят!
     И дышал густо.



                     4. "Я ЛЕЧУ СИЛЬНЫМИ СРЕДСТВАМИ..."

     14 июля 1993 года.
     "Лучше всего праздничный  вечер  запомнится  вашим  гостям,  если  вы
отравите их копчеными курами, купленными в магазине "Алау"."
     Шурик раздраженно проглотил слюну.
     Уже собравшись позавтракать, он не нашел в кармане  бумажник.  Скорее
всего,  выронил  его,  когда  прыгал  с  балкона.  Прекрасная  возможность
проверить талант Лигуши. Но почему-то это не радовало Шурика.
     Анечка, опять же... Работник библиотеки и телефонный секс... Времена,
времена... И безумец Дерюков, стрелявший в Константина Эдмундовича...
     Как выяснилось в отделении, куда Шурик доставил человека  с  обрезом,
Дерюков совсем недавно вышел из  психлечебницы,  прикрытой  по  финансовым
обстоятельствам.  Печальным,  разумеется.  Дерюков  жил  светлой   мечтой:
победить    бесчисленных    каменных    гостей,    заполонивших    страну.
Первооткрыватели  и  первопокорители,  герои   и   просто   лучшие   люди,
неизвестные мужчины в орденах и мускулистые  типы  в  шляпах...  "Куда  ни
сунься, - искренне сказал Дерюков, - везде каменные гости... А теперь  еще
живые пошли... Видели? Максимка на максимке! Кто их звал?.."
     "Вы и с беженцами ведете войну?" - поинтересовался Шурик.
     "Я не дурак, - весело ответил Дерюков,  шумно  сморкаясь  в  огромный
клетчатый платок.  -  Я  не  потяну  на  два  фронта.  Дайте  покончить  с
каменными, вот тогда..."
     Милиционеры, присутствующие на допросе, хихикали.
     "А мне показалось, - как бы между прочим заметил Шурик, - что целился
ты в Лигушу..."
     Ничего ему показаться не могло, ибо вмешался он  в  происходящее  уже
после выстрела, но на всякий случай он так спросил.
     "В Ивана? - искренне удивился Дерюков. - Зачем мне стрелять в Ивана?"
     "Значит, ты не в Лигушу стрелял?"
     "Сдался он мне!.."
     Пустое дело оказалось с Дерюковым. Отпустили психа.
     Вот обрез, правда,  оказался  меченым.  И  в  Лигушу  из  него  точно
стреляли.  В  апреле  небезызвестный  Костя-Пуза  стрелял.   Неважно,   из
ревности, как считала Анечка Кошкина, или из хулиганских  побуждений,  как
считал  следователь.  Шурик,   кстати,   со   следователем   познакомился.
Неторопливый кудрявый человек пил чай в отделении, приходил  беседовать  с
кем-то из будущих подследственных.
     "Вы-то как думаете? - простодушно спросил следователь у Шурика. -  Из
каких побуждений Соловьев пальнул в Лигушу?"
     "Да из  обыкновенных,  -  ответил  Шурик.  Его  разозлила  история  с
Дерюковым. - Припекло, похоже, Соловья. Вот с обрезом решил  расстаться...
Выбросил, скотина, а патроны из стволов не извлек...  Много  у  вас  таких
Дерюковых?"
     "Хватает, - простодушно ответил следователь.  -  Вы-то  как  думаете,
этот Соловей, он еще в Т.?"
     "Об этом я у вас хотел спросить."
     "Да черт его знает", - простодушно ответил следователь.
     "Господин президент! Софию Ротару как делить будем?"
     Перерыв  карманы,  Шурик  набрал  мелочишки  на  кофе.  Официант,  не
вчерашний, свежевымытый, благоухающий одеколоном, понимающе сощурился:
     - Без полного завтрака?..
     - Это что такое?
     - Холодная курица,  салат,  просто  овощи,  немного  фруктов,  сыр  и
печенье, кофе со сливками...
     - А неполный?
     Официант ухмыльнулся, правда, не обидно.
     - Я вам булочку принесу. Мы вкусно готовим булочки.
     "Вся страна говорит о приватизации. Я тоже за, но с контролем,  а  то
тысячу за подошвы с меня содрал, он еще и запил  на  радостях.  А  теперь,
придя в себя, говорит: ни туфлей нет у него, ни денег. Ну, не  скотина?  Я
ему подпалил будку, чтобы наперед знал: в приватизации главное -  честь  и
достоинство, а остальное в гробу видели мы при всех вождях и режимах!"
     Крик души.
     Не мог написать такое Иван Лигуша!..
     Шурик припомнил огромную рыхлую  фигуру  бывшего  бульдозериста,  его
опухшее лицо, пегий ежик над низким лбом... Будку подпалить Лигуша бы мог,
но дать грамотное объявление?.. Бред какой-то...
     "Всем  джентльменам,  помнящим  нежность  путаны   Алисы,   гостиница
"Сибирь":  срочно  необходима  помощь  в  СКВ.  Срок  отдачи  -   полгода.
Гарантирую приличный процент. Вы меня знаете!"
     Шурик не выспался. Его раздражал официант,  скромно  устроившийся  за
крайним столиком. Перед официантом тоже стоял завтрак. Скромный, но не  из
самых простых. Кроме пухлой горячей  булочки,  официант  взял  на  завтрак
куриную ножку, салат, колбасу и крупно нарубленные на блюдечко помидоры.
     Шурика раздражал утерянный бумажник. Раздражала Кошкина.  Еще  больше
его раздражала нелепая история с психом Дерюковым.
     "Пятнадцатого меня убьют..."
     Как Роальд купился на просьбы Лигуши?..
     "Мужчина, пятьдесят пять, крепко сложен, продаюсь бесплатно. Условия:
сон - шесть часов в сутки, личное время - три часа, плотный обед,  плотный
ужин и пачка сигарет "Астра" каждое утро."
     Шурик даже не усмехнулся.
     "Первого августа моей родной тетке исполнится сорок лет. От зверств и
безысходности коммунального бытия тетка не хочет жить. Люди! Вас я  прошу!
Говорят, доброе слово  спасает.  Скажите  по  телефону  хорошему  человеку
несколько добрых слов!"
     Шурик знал коммунальное бытие.
     Это легко сказано - зверство и безысходность.
     Именно в таких зверских и безысходных  квартирах  произрастают  самые
диковинные извращения и уродства, возникают самые  диковинные  религиозные
секты, подрастают на страх людям Кости-Пузы, Соловьи, Дерюковы.  Именно  в
таких зверских и безысходных квартирах среди  банок  с  солеными  огурцами
можно увидеть гранату Ф-1  в  рубчатой  оболочке  и  совершенно  случайную
книжку с  идиотическим  названием  вроде  этого:  "Восход  звезд.  История
Понта".
     Честно говоря, подумал Шурик, для полной картины  жителей  коммуналок
логично бы и хоронить в братских могилах...
     Все путем, все, как у всех. Правда, намного свирепей, намного круче.
     "Отвечу всем Ивановым Иванам Ивановичам, отцам которых  были  Ивановы
Иваны Ивановичи. Обещаю содержательную переписку. Иванов И.И."
     Я не могу этого читать!
     Шурик отложил вырезки.
     У меня голова идет кругом. Я не знаю, что правильнее - ненавидеть или
жалеть? Это Роальд все знает о ненависти и сострадании. Меня на  то  и  на
другое не хватает. Я  могу  только  ненавидеть  или  только  страдать.  И,
похоже, мне лучше удается первое...
     "Мы обуем всю страну."
     Охотно верю.
     Не раз уже обували.
     "Барон! Барон!.." -  донеслось  откуда-то  издалека,  кажется,  из-за
магазина "Русская рыба".
     Как ни странно, голос, тоскливый, но полный на