рог, настоящее холодное оружие!
     При всем этом не выглядела Анечка вертлявой, как шестикрылый воробей,
напротив,  держалась  как  леди  Макбет.  Шурик  видел  такую  пьесу.  Его
поразило, как  профессионально  отнеслась  к  своему  предназначению  леди
Макбет. Похоже, Анечка Кошкина твердо решила  если  не  превзойти  леди  в
решимости, то уж, по крайней мере, не уступить ей.
     С печальной решимостью, а  может,  и  с  нежностью  тайной  глядя  на
спящего Лигушу, Анечка присела на ту же ступеньку, под которую сунула нож.
Что-то ее томило, яркие губы кривились, она то  водила  рукой  по  колену,
едва прикрытому юбкой, то узкими ладонями сжимала виски.
     Лигуша проснулся:
     - Ты...
     Это не был вопрос. Ни Лигушу,  ни  Анечку  вопросы  не  интересовали.
Похоже, у каждого был свой набор фактов и каждый эти  факты  комментировал
по-своему.
     Сашку ругаешь,  комментировала  Анечка,  так  Сашка  за  своим  едет.
Кокосы, бананы, чванливо вставил Лигуша, его тонтон-макуты съедят. Где  ты
слов таких набираешься, комментировала печально Анечка, Сашка дурак,  зато
законный наследник, его любая страна примет.
     - Когти монтерские пусть возьмет.
     - Зачем ему монтерские когти?
     - А пальма? - просипел Лигуша. - Как на пальму полезет?  Родственники
где у Сашки живут?
     Губы Анечки дрогнули.
     Ты скот, сказала она. Похоже, лимит добрых отношений был у них  давно
выбран. Ты в картошке умрешь, не в пальмах. Сбежать хотел,  меня  бросить.
Имя матери не помнишь, отца. В тебя стреляют, разве не скот? Я  ради  тебя
отгул взяла. Хотела в деревню съездить, потом подумала: ты дурак,  ты  без
меня вконец рехнешься.
     Роальд и Шурик переглянулись.
     Сбежать? Лигуша хотел сбежать?
     Бывший  бульдозерист  сел,  вытянул  перед  собой   ноги,   обтянутые
тренировочными штанами. Неизвестно, слышал ли он Анечку.
     Скот, просто  скот,  голос  Анечки  дрогнул.  Он  был  полон  мольбы,
каких-то запутанных и неясных чувств. Мне говорил, все верну. Сколько  раз
говорил. Я на тебя постоянно трачусь. Я вычислила тебя. Говоришь - память,
а врешь. Говоришь - все забыл, а врешь, нет скота хуже.
     Лигуша самодовольно хмыкнул.
     Семь лет, горько выдохнула Анечка. Вчерашнего разговора не помнишь, а
семь лет!
     Почему-то эта цифра пугала Анечку. Семь лет, семь лет, повторила она.
     - Всего-то... - презрительно просипел Лигуша.
     -  Я  что,  кривая?  -  спросила  Анечка.  -  Глаз  у   меня   косит?
Безграмотная, зубы не чищу? Кто привечал, кто просил, кто в ночь за  тобою
шел?
     - ...Кто рогом хрустальным  в  ночи  размахивал?  -  сипло  продолжил
Лигуша и  подозрительно  оглядел  Анечку.  -  Всего-то  семь  лет.  Другие
побольше ждали.
     Анечка оцепенела. Ее кулачки сжались:
     - В тюрьму упеку!
     Лигуша самодовольно промолчал.
     - Косте Соловью кто грозил? Папку у Врача кто украл? Драки в кафе кто
устраивал? Врач - придурок, но закон, он для всех. На десять лет упеку! Не
семь, все десять ждать будешь.
     - Чего? - тупо заинтересовался Лигуша.
     - Свободы! - злобно выкрикнула Анечка.
     Они заговорили враз, перебивая друг друга.
     Лигуша сипел, Анечка то повышала,  то  понижала  голос,  переходя  от
ненависти к нежности, от нежности к злобе.
     Не десять лет, пожизненное получишь! Анечка не жалела лет для Лигуши,
а бывший бульдозерист чванливо тянул: за рог?  за  хрустальный?  Анечка  с
ненавистью подтверждала: за рог! за  хрустальный!  я  его  не  украла,  на
трудовые копейки взят! Лигуша чванливо поддакивал: видишь,  рог!  я  не  в
Парагвай еду.
     - Семь лет! - с ужасом и ненавистью выкрикнула Анечка. -  Зачем  тебе
старуха? Ты врешь!
     Шурик ничего не понимал.
     При этом он чувствовал не без ревности - у Роальда этой проблемы нет.
Как всегда, Роальд знал больше, чем говорил. Не зря ведь прикатил в Т. Тут
не в гонораре  дело,  подумал  Шурик.  Не  поехал  бы  Роальд  в  Т.  ради
тривиального гонорара, не захватил бы ради этого табельное оружие.
     Странный на крылечке шел разговор.
     Кажется, Лигуша куда-то собрался, и надолго. Кажется, Анечку  это  не
устраивало. Семь лет не казались ей малым сроком.
     И в самом деле, семь лет, подумал Шурик. Анечке не позавидуешь. Через
семь лет она моложе  не  станет,  да  и  неизвестно,  вернется  ли  бывший
бульдозерист? Памяти в тебе, что у воробья, не забывала напоминать Анечка.
Сколько раз плитку включенной оставлял!
     Не без раздражения Шурик вдруг осознал, что ни Лигуша, ни  Анечка  ни
разу не упомянули ни одного конкретного географического пункта. Где  можно
проваландаться в нашей стране семь лет? Не  в  Крыму  же,  не  на  Памире.
Парагвай, который был упомянут, несомненно являлся единственной страной, в
которую Лигуша не собирался. Собственно, и  Парагвай,  похоже,  Лигушу  не
пугал, но, судя по случайной обмолвке, это  была  единственная  страна,  в
которую бывший бульдозерист точно не собирался. И угроза  Анечки  запереть
его на все десять лет, и не где-нибудь, а в одном  из  отечественных  ИТЛ,
бывшего бульдозериста тоже не пугала. Здесь не тюрьма? - сипел он. Заборы,
ворота, изгороди, кюветы, ни пьяный, ни трезвый -  не  пройдешь  и  метра,
чтобы не наткнуться на  забор.  Один  пьет,  другой  ворует,  третий  ищет
потерянное. А заодно и второй и третий пьют! Лигуша сипел столь  чванливо,
что получалось: сам он как бы над этим миром, это не он, а  кто-то  другой
огибает вечерами заборы и кюветы, возвращаясь из кафе, это не он, а кто-то
другой обнес свой домишко тесовым забором. Подумаешь, семь  лет!  -  сипел
он. Другие подольше ждали.
     Лигуша чванливо хохотнул.
     Приквакивая  с   придыханьем,   он   колыхался,   как   человек-гора,
подвергшийся внезапному землетрясению. Голый рыхлый живот подрагивал,  как
бурдюк, каждый вечер наливающийся плохим пивом.
     Коротким движением Анечка приткнула нож к голому животу Лигуши.
     - Она убьет его! - шепнул Шурик.
     - Заткнись! - Роальд даже не обернулся. - Возьми его на прицел.
     - Его?..
     Роальд не ответил. Он следил за каждым движением Лигуши, он  старался
расслышать каждое его слово.
     Сейчас Лигуша дернется, и Анечка вонзит в него нож!
     Никогда Шурик не чувствовал себя  так  погано.  Он  задыхался.  Когда
пьяные тинейджеры загнали его в тупик между машинами и стеной  универмага,
он мысли не допускал, что не отобьется. Не искалечить бы  лишь  придурков.
Даже когда Соловей катал его в картофельной ботве, он, в общем, был уверен
- выручат.  Но  целиться  в  сиплого  Лигушу,  к  животу  которого  и  так
приставлен нож?..
     Он перевел прицел на тонкую напрягшуюся руку Анечки  и  сразу  понял:
выстрелить в Анечку он не сможет.
     - Держи Лигушу на прицеле! - прошипел Роальд.
     Шурик ничего не понимал.
     Добить бывшего бульдозериста, когда его пырнут ножом?..
     Шурика пробило потом, он засопел,  укладывая  руку  с  пистолетом  на
балку. Гром грохотал где-то рядом.  Мерзкая  работенка.  Лерка  права.  Мы
работает на помойке. Сеновал  душил  духотой.  Прокаленная  солнцем  крыша
дышала жаром. Однажды я не выстрелю, не захочу,  не  смогу  нажать  курок,
тогда выстрелят в меня. По-другому не бывает.
     Держа Лигушу на прицеле, Шурик увидел,  как  по  его  голому  рыхлому
животу скользнула темная струйка крови.
     Накололся, скот.
     Анечка охнула и выронила нож.
     Опустившись на ступеньку, она заплакала.
     Медленно, очень медленно, тупо, но настороженно  скашивая  на  Анечку
глаза,    Лигуша    поднялся.    Воистину    человек-гора,     потрясенный
катастрофическим землетрясением.
     - Семь лет... - сквозь слезы выдавила Анечка. - Зачем тебе старуха?..
Я же вижу, ты все врешь...
     Лигуша воровато оглянулся на калитку.
     Воробьи снова галдели в ветках на той стороне  березы,  что  нависала
над улицей, но сама улица была пуста. Узкая, как туннель, сжатая  стволами
мощных берез, улица томительно ожидала грозовых взрывов, ливня, сбивающего
листву. В пустом и печальном  небе,  изнутри  налитом  мрачной  фиолетовой
чернью, не было ни птицы, ни самолета. Никто бы не услышал Анечку,  решись
она закричать.
     - Барон! Барон!..
     Странно пригнувшись, коснувшись рукой ступеньки, неожиданно легко для
своего большого веса, огромный рыхлый Лигуша подхватил оброненный  Анечкой
нож. Он пришелся бывшему бульдозеристу точно по руке, лег  в  его  ладонь,
как влитый. Даже замахиваться  Лигуша  не  стал.  Полуослепленный  близкой
вспышкой молнии Шурик ясно видел: узкое лезвие без замаха пошло на Анечку.
     Сейчас Роальд выстрелит, подумал Шурик.
     Но Роальд медлил, а лезвие ножа шло на  Анечку,  даже  не  пытающуюся
уклониться от удара. Да и видно было, уклониться Анечка не успеет.
     Тогда Шурик выстрелил.



                          7. БАНЬКА ПО ЧЕРНОМУ

     16 июля 1993 года.
     - Берешь частника? До Города? - хмуро удивился Шурик.
     - Каждый платит за себя.
     - Кто еще?
     - Врач.
     Шурик и Роальд стояли под поблескивающей от солнца витриной  "Русской
рыбы". За темным  бронированным  стеклом  медлительно  дрейфовали  смутные
тени,  в  вихре  серебристых  пузырьков  колебались  водоросли.  Изумленно
приоткрыв рот, всматривался в таинственный подводный мир  тощий  таджик  в
пестром халате. Может, тот, которого выдернули  позавчера  за  веревку  из
заброшенного шурфа. Может, это он, ломая в себе мусульманина,  сердобольно
вязал Барона веревкой. Теперь, наконец, увидит: в Сибири  и  русская  рыба
есть.
     - Петрушит,  максимка!  -  одобрительно  кивнул  владелец  "девятки",
взявшись подбросить Роальда и компанию до  Города.  Плечистый,  уверенный,
наевший, как у Барона, загривок, он все присматривался к  хмурому  Шурику,
пытался понять, что за пассажиры ему достались. - Слышали, с  Лигушой  что
приключилось? В собственных штанах сгорел, один пепел остался,  да  и  тот
ветром развеяло.
     - Ну? - без особого интереса отозвался Роальд.
     - Точно! На всех углах говорят! - водило перекрестился.  Здоровенный,
уверенный, он с любовью протирал ветошью  фары.  -  Говорят,  его  милиция
обложила, сбежать куда-то  хотел.  Может,  в  Парагвай...  А  чего  мешать
человеку? Собрался бежать, пусть бежит. Для чего за  свободу  боролись?  -
водило усмехнулся. - Я, например, так считаю. Пусть все бездельники бегут,
зачем они нам? Пусть проблемы не у нас будут...  -  водило  высоко  поднял
белесые брови, для убедительности. - А то каждому помоги, каждому  пособи,
вот  народ  и  перестает  работать...  Считай,  удача,  что  этого  Лигушу
шваркнуло молнией. Он тут всем надоел.
     - Заткнись, - попросил Шурик.
     Духота, таджик, тоска, русская рыба...
     Когда последний раз было так жарко? В году семьдесят третьем?.. Как я
пробился из семьдесят третьего аж в девяносто третий?..
     Он вспомнил Анечку.
     Семь лет! Правильно возмущалась.
     За семь лет человеческий организм полностью меняет все клетки.  Кроме
той, в которую посажен, хмуро фыркнул Шурик. Через семь лет мы уже не  те,
через семь лет мы уже совсем другие, чаще  всего  слишком  уж  постаревшие
существа...
     Почему мне так дерьмово?
     Потому, сказал себе Шурик, что я стрелял в человека. Неважно, что обе
пули вошли в ступеньки крыльца, а Лигушу, похоже, сожгло молнией. Неважно,
что все там происходило совсем не так, даже если  Лигуша,  как  утверждает
Врач, и не человек вовсе был, и не могли мы ему  нанести  никакого  вреда,
все равно, что бы там ни утверждал Врач, я стрелял в  человека.  Я  держал
его на прицеле и нажимал на курок.
     Шурика передернуло.
     ...В свете сухих молний, вспомнил он, фиолетовых, вдруг раскаляющихся
добела, лопающихся, как гранаты, на ступеньках крыльца перед  потрясенной,
в отчаянии закусившей  кулачки  Анечкой,  валялись  заношенные  широченные
штаны Лигуши.
     - Ушел...  -  непонимающе  повторяла  Анечка.  -  Семь  лет...  Я  не
верила...
     Даже Роальд обалдел.
     Он ждал чего-то подобного, но откровенно обалдел:
     - Даже в морг нечего тащить... Один пепел...
     Отобрав подробную объяснительную, начальник местного УВД  посоветовал
Роальду незамедлительно уехать. Гроза грозой, а все же от человека горстка
пепла осталась. Он, начальник УВД, никакой такой  хреновины  не  потерпит.
Имелись в виду туманные рассуждения  Врача  о  природе  самовозгорания.  И
свидетельницу Кошкину он официально предупреждает:  никакой  трепотни.  Об
исчезновении Лигуши болтать не  надо.  Исчез.  Бывает.  Он  и  раньше  так
исчезал. Уедет в Город, а там память вдруг  подвела.  Отыщется.  А  брюки,
пепел, это я называю хреновиной. Начальник УВД энергично не  желал  понять
ни Врача, ни Роальда. Не вижу, какое тут затевалось дело.  Привиделся  вам
Лигуша. Всем троим привиделся. Он и не на такое способен, пьет,  наверное,
в Городе. Подождем недельку-другую. Начальник УВД  понимающе  ухмыльнулся.
Лигуша сам явится. Если через семь лет, так это даже  лучше.  Правильно  я
понял,  свидетельница  Кошкина?  И  город  отдохнет.  Этот   Лигуша   всех
заколебал. То в морг, то под КАМАЗ. Одна морока.
     Но больше всего  сознание  Шурика  отравляла  та  мысль,  что  Лигуша
как-никак предугадал свою судьбу.
     "Пятнадцатого меня убьют..."
     Его и убили.
     Шурик был полон сомнений.
     Он стрелял в Лигушу, дважды стрелял... И Роальд успел выстрелить... А
потом молния... Пойми теперь, что к чему...
     На душе было погано.
     И еще  одна  мысль  Шурика  мучила.  Совершенно  идиотическая  мысль,
подброшенная Врачом. Шурик, как мог, старался выбросить ее из  головы,  но
не получалось. Сидело в голове: как же так? Зачем Лигуша схватился за нож?
Может, он специально схватился за нож, ждал выстрела, знал о  нем?  Может,
выстрел был его  шансом?  Ведь  проще  простого  спровоцировать  стрельбу,
замахнувшись ножом на женщину...
     Но зачем? Где тело Лигуши?
     Шурик угрюмо рассматривал стеклянную витрину.
     Рассеянный пепел, одежда... Даже не сброшенная, а как  бы  спавшая...
Как  лиственные  покровы  с  дерев  спадают...  Сгорел  Лигуша,  в  одежде
сгорел... Шурик о таком уже читал - в папочке Врача...  Вот  стоял  бывший
бульдозерист на крыльце, нож в руке, бил без  замаха.  И  нет  его.  Можно
понять начальника УВД: катись отсюда!
     Вот они и катились.
     На частнике.
     - "Сарча кроча буга навихроль!.."  -  запоздавший  Врач  торжествующе
рухнул на заднее сиденье рядом с Шуриком. В  его  губах  активно  дымилась
черная длинная сигарета.
     - "Сарча  кроча  буга  навихроль!.."  -  торжествующе  объявил  Врач.
Похоже, он считал - это  всем  понятно.  Так  же  торжествующе  он  потряс
дымящейся сигаретой: - Беляматокий!
     - Ты осторожнее, - обернулся к Врачу водило. - Пепельницей пользуйся.
     "Беляматокий..."
     Дурацкое слово. Не должно существовать таких слов.  Кривое  какое-то,
скользкое. Слыхал его Шурик где-то.
     "Беляматокий."


     Как тосклива бывает местность!
     "Девятка" проскочила неширокий,  забитый  высохшим  тальником  овраг,
дрогнул под колесами балочный  мост,  несомненно,  видавший  еще  пролетку
какого-нибудь сибирского Чичикова, потянулись бревенчатые, почерневшие  от
времени срубы, снова тальник,  поля,  устланные  валами  скошенной  травы,
крошечные рощицы, засохшие кочки. Лишь над самым горизонтом, чуть  оживляя
латунное сухое небо, тускло подрагивал отсвет большой реки.
     "Беляматокий..."
     Шурик вспомнил.
     Дурацкое слово, кривое, не лезущее ни в  какие  ворота,  он  видел  в
"Шансе".  Еще  удивился,  наткнувшись:  надо  же,   ни   одна   буква   не
повторяется...
     Шурик никак не мог сосредоточиться. Его раздражал  тугой  и  розовый,
аккуратно подбритый затылок водилы. Хапуга, наверное.  Извозом  занимается
без лицензии. Зимой у такого снегу не выпросишь...
     - Беляматокий... - хмуро спросил Шурик. - Это что? Духи так говорят?
     Врач хохотнул:
     -  "Хде-то  холод  заговора,  хде-то  вяжут  простыни,  дырку   дырят
потолочно, хоре, хоре старому!.."
     Водило скосил белесые глаза на Роальда:
     - Чего это он?
     - Смотри лучше на дорогу, - отрезал Роальд.
     Водило согласно кивнул. Он никак не мог взять в толк, что у  него  за
пассажиры.
     - Видишь рощицу? - снова покосился он на Роальда,  в  котором,  чисто
интуитивно, сразу признал начальника.
     - Ну?
     - Марьина роща... - водило,  как  бы  делясь  сокровенным,  задумчиво
поводил вверх-вниз  белесыми,  как  сухая  плесень,  бровями.  -  Мария...
Машка... Еще та дура была... И туда и сюда лезла...
     Он хмыкнул:
     - Повесили дуру, в рощице.
     - Ты это к чему? - грубо спросил Роальд.
     -  Да  так...  Вспомнилось...  -  пробормотал  водило,   окончательно
разочаровавшись в пассажирах, не поддержавших и такую богатую тему.
     Впрочем, глянув в зеркало заднего вида, он ободрился:
     - Вот скаженные. За восемьдесят идут. Пропустить?
     - Пылью задавят...
     - А мы приотстанем... - пробормотал водило. - А мы  не  станем  из-за
них машину бить... Вон их как мотает, родных, резина, небось, лысая...
     И повернул голову к Роальду:
     - Сигналят.
     - Ну?
     - Чего ну? - удивился водило. - Наверное, бензину хотят. Тормознем?
     - Перебьются.
     -  Да  брось  ты!  -  водило  повеселел.  -  Человек  человеку...   А
канистрочка запасная у меня завсегда есть. Не люди, что ли?
     Свернув на обочину, он лихо тормознул, радуясь нечаянной удаче, а еще
тому, что пассажиры, что бы они из себя ни строили, все равно  зависят  от
него. Все в мире зависит от нас, от людей уверенных, сказал он  себе.  Вот
захочу, вообще не поеду в Город!
     Налетела пыль тучей, все закрыла.
     Потом пыль  снесло  и  Шурик  увидел  побитый  зеленый  "жигуль",  из
которого, как из раскрывшейся сразу на две  стороны  раковины,  выкатились
крепкие мордастые мужики.
     Трое.
     В одинаковых недорогих плащах сероватого, но  не  скучного  цвета,  в
сандалиях добротных,  но  не  броских.  Понятно,  одевались  они  в  одном
магазине, по природной скромности не желая выделяться  из  толпы,  но  это
делало их похожими.
     Как китайцы, подумал Шурик. Плащи в  такую  жару,  конечно,  перебор.
Зачем плащи мужикам понадобились?
     - Чего? - спросил водило, опуская стекло.
     -  Домкрат  есть?  -  миролюбиво  спросил  один  из  мужиков,   низко
пригибаясь, заглядывая в салон.
     - А что?
     - Да ничего, - мужик удовлетворенно ухмыльнулся, уголки  сильных  губ
смешно подпрыгнули. - Просто спрашиваю.
     Костя-Пуза! - изумленно,  но  и  с  каким-то  ему  самому  непонятным
равнодушием узнал мужика Шурик.
     Все выглядело размытым, нереальным. Духота давила. На  глаза  сползал
липкий пот. Рядом, в кювете, задыхалась, клокоча, жаба. А Соловей,  он  же
Костя-Пуза, убедившись в безопасности, довольно повторил:
     - Да ничего. Просто спрашиваю.
     Что-то в его тоне водиле не понравилось.
     - Некогда, - сказал он. - Видишь, у меня пассажиры.
     - Ага... Есть, значит... - протянул Костя-Пуза, отступая  на  шаг  от
машины и заученно пряча руки в карманы плаща. - Вылазь. Вытаскивай.
     - Эта... Эта зачем?.. - растерялся водило, в некотором замешательстве
оглядываясь на Шурика и Врача. Роальд от него сразу отвернулся. Равнодушно
смотрел в сторону, так, чтобы Соловей не мог его разглядеть.
     - Видишь,  какая  у  нас  резина?  -  спросил  Костя-Пуза.  Двое  его
приятелей, сунув руки в карманы, встали так, чтобы сразу видеть и  Шурика,
и Врача, и Роальда. - Вылазь и меняй. Чего непонятного?
     - А резина?.. Где резина?.. - упорно не понимал водило. От неприятной
догадки его тугая шея густо побагровела.
     - Так вот же... - Костя-Пуза лениво попинал колесо  "девятки".  Лучше
бы он по сердцу водилы попинал, так У  того  лицо  сморщилось.  -  Вынимай
домкрат...
     До водителя, наконец, дошло. Он беспомощно  оглянулся  на  Шурика,  с
надеждой покоси