вдумайтесь в эти слова.
Представьте себе непредставимое - бесчисленное множество миров, населенных
людьми. Все они - различные воплощения одного и того же мира.

С парадоксальной точки зрения Мир и Гема, действительно, одно и то же. Две
капельки в вероятностном океане человеческого разума, две искры звездного
света, нашедшие друг друга в безмерной простертости бытия.

И пусть одна из них здесь, а другая, образно говоря, по ту сторону
Вселенной, они едины.

Едины, говорю я вам!

Пройдут годы, и армада звездных кораблей отправится на Гему. Не спасать, не
учить - утверждать единство.

И это только начало. Вселенная озарена разумом. Берегите же его и на Мире,
и на Геме, и везде.

А пока... Ждите Джонамо. Скоро она вернется. Совсем скоро. Передайте ей мою
отеческую любовь. Жаль, что я не смог ее дождаться...

Все, что мне удалось сделать в жизни, завещаю вам. Будьте счастливы!
Устал... Ухожу...

14. Встреча миров

Пока Инта была жива, Кей мог обходиться без нее и порой не замечал ее
отсутствия. Знал, что она есть, и этого оказывалось достаточно.

Они даже не были духовно близки так, как он сблизился с "призраками",
впустив их в свое сознание. От Инты же многое скрывал и не потому что не
доверял ей - просто не хотел взваливать на нее лишнюю тяжесть. Умолчал не
только о коллективном мышлении, но и об электронном подсознании.

Только сейчас Кей понял, какую непоправимую совершил ошибку...

Инта не могла не ревновать его к "призракам", это было бы свыше ее сил.
Ревновала и чисто по-женски, и как уязвленный невниманием человек. Ее
терзала мысль, что Кей все больше удаляется от нее, что он стал еще более
немногословен, чем прежде, что разговоры с ней его тяготят, что в нем
появилась отсутствовавшая ранее черта - рассеянность.

Однако Инта никогда, ни единым словом, не обмолвилась ему об этом, но к
"призракам" наверняка начала испытывать неприязнь, какую испытывала бы к
удачливой сопернице.

А Кей ничего не замечал! И лишь теперь понял, почему Инта отказалась от
бессмертия.

Ее равно страшило и то, что Кей может ее разлюбить, и то, что он предпочтет
живой Инте Инту-"призрака".

И вот сейчас Кей тосковал. Вместе с Интой ушла часть его собственной жизни.
Он вспоминал, как незаметно подкрадывалась к нему любовь. Поначалу Кей не
замечал ее. И под конец тоже перестал замечать. И безжалостно казнил себя
за это.

"Зачем я исполнил волю Инты?" - мучился он, хотя знал: по-иному поступить
было нельзя.

"Нас ничто бы не разлучало. Мы зашли бы в сознание друг к другу, слились бы
в одно целое. Я стал бы ею, она мною..."

Думая так, Кей сознавал, что ничего из этого не получилось бы. Инта
превратилась бы в свою тень. Ему бы хотелось обнять ее, но руки прошли бы
сквозь пустоту. Он не чувствовал бы в ней женщины, жены. Она сделалась бы
бесполым призраком, одним из многих - Сарпом, Угром, Шулем...

Нет, Инта поступила мудро, хотя какую жертву пришлось ей принести в
подтверждение этой мудрости!

Теперь коллективное мышление тяготило Кея, он предпочитал одиночество. И
"призраки", понимая его состояние, не навязывали ему своего общества. Кей
на время как бы отделил себя непроницаемым экраном и от них, и от Корлиса,
которого с трудом удалось вернуть к жизни, и от остальных членов их
маленькой колонии.

Словно дух изгнания, оставляя взаперти бессильное тело, парил над планетой
- то уносился в космос, насколько позволяли волны Беслера, питавшие
энергией сгусток плазмы и полей - "плоть" Кея-"призрака", то, подобно
птице, сложившей крылья, камнем падал на Гему, зная, что не разобьется и не
погибнет, хотя временами жаждал этого.

Впрочем, Кей не утратил чувства долга и не помышлял о самоубийстве. Он
никогда не унизился бы до позорного бегства.

Кей подолгу летал над местностью, где они с Интой и Корлисом совершили
первую высадку. Часто опускался на старинное кладбище. Здесь, согласно
когда-то высказанному Интой желанию, которое Кей счел шуткой, она была
похоронена под камнем с портретом девушки-двойника, ставшим теперь ее
изображением.

Как много успело измениться за то недолгое время, что они на Геме.
Окрестности мегаполиса расчищены, растения культивированы, выстроен
поселок. В самом мегаполисе ведутся работы, отчасти археологические,
отчасти восстановительные.

Старший сын Кея постигает азы науки под руководством Корлиса, а младший,
первый абориген новой Гемы, рожденный такой дорогой ценой, отдан на
попечение Мио, которая рада была бы заменить ему мать.

С того дня, когда Кей лишился Инты, в его сознании поселилась музыка.
Абстрагироваться от нее, как абстрагировался от коллективного мышления, не
удавалось. Да он я не стремился к этому.

Ему нравились необычные, берущие за душу звуки. Постепенно их стали
сопровождать расплывчатые образы.

Кей не принял эти рождающиеся в мозгу картины за галлюцинации, ни на миг не
усомнился в своем рассудке, возможно оттого, что и музыка, и образы
появлялись лишь в "призрачном" состоянии, а оно само по себе было
достаточно противоестественным, чтобы удивляться чему-нибудь. Но считать
видения за объективную реальность тоже не решался.

Между тем образы утрачивали неопределенность, становясь все более четкими и
яркими. Кей узнавал и не узнавал в них Гему. Из мнемотеки "призраков" он
извлек немало знаний о том, какой была планета до катастрофы. Видел
видеофильмы о ее городах, технике, быте. Многое восхищало его, а еще больше
раздражало и даже вызывало возмущение. В голове не укладывалось, как можно
силой оружия утверждать правоту, а тем более неправоту. Пышные парады,
напыщенно тупые лица военных, их маскарадные мундиры казались
неправдоподобно нелепыми. Но чего стоили человечеству эти игрища!

С чувством почтения смотрел Кей на изощренно умные машины, а вот создавшие
их люди вовсе не казались ему умными. Неужели они не сознавали, во что
выльется неуправляемое буйство, именуемое ими прогрессом?

Да, он не спутал бы Гему ни с какой другой планетой, даже если бы у нее
появился двойник.

То, что представлялось ему в его видениях, не было Гемой, хотя и походило
на нее. Красочные толпы людей, которые и толпами нельзя назвать, потому что
их отличал основанный на взаимном уважении порядок. Причудливые машины,
действующие по какому-то особому, не известному Кею, но целесообразному
принципу. Ажурные, кажущиеся невесомыми, здания. Нет, это не могло быть
Гемой!

Но почему так узнаваемы созвездия в ночном небе, почему люди, при всем
различии в одежде, нравах, поведении, ничем не отличаются от жителей Гемы?

В сознании Кея постоянно присутствовал образ хрупкой черноволосой женщины с
высоким матовым лбом, пунцовыми губами и выразительным, пронизывающим,
полным сострадания взглядом. Она существовала как бы независимо от других,
сменявших друг друга образов, не смешиваясь с ними.

Это от нее исходила волшебная музыка. Это ее глазами смотрел Кей на
странный мир, казавшийся ему таким добрым и счастливым.

Он не помнил матери, но сейчас думал, что мать была именно такой, как эта
женщина. Материнским теплом веяло от нее. Своим постоянным присутствием она
нисколько не нарушала его одиночества. Наоборот, он попробовал мысленно
разговаривать с ней, как разговаривал с "призраками", и, к его удивлению,
это получилось с первой попытки. Для них не существовало языкового барьера.
Ничего удивительного: мысли, которыми они обменивались не требовали слов.

- Как ваше имя, кто вы? - спросил Кей.

- Меня зовут Джонамо. Я обыкновенный человек, - ответила женщина.

- Но имя у вас необыкновенное.

- И на моей родине его считают необычным. Вообще же имена людей у нас и у
вас схожи.

- Вы издалека? Может быть, из будущего?

- Нет, я просто из другого мира, - ответила женщина. - Он так и называется:
Мир.

- Я наблюдал его вашими глазами. Похож на Гему, но... Почему я не видел
среди ваших людей военных?

- Мы уже давно не воюем. Раньше и у нас были войны, но мы вовремя
остановились.

- Счастливый мир, - вздохнул Кей.

- Я не назвала бы его счастливым. Но верю, что он станет таким.

- А мы не сумели остановиться.

- Знаю. Мы приняли ваш сигнал на вакуумных волнах.

- Вы хотели сказать: на беслеровых волнах?

- У нас не было Беслера, - мягко улыбнулась женщина.

- И вы откликнулись на наш сигнал?

- Да. Поэтому я здесь...

Не сразу понял Кей, что их диалог вовсе не плод воображения, что он
происходит в действительности. А поняв, решил: посол далекого Мира должен
войти в систему коллективного мышления. Но не рано ли? Пожалуй, сначала
надо связать Джонамо с Сарпом!

Сарп... Погруженный в пучину горя, Кей забыл о нем. Попытка восстановить
мысленный контакт с ним оказалась безрезультатной. Неужели произошла еще
одна беда?

15. Неугасимое пламя

Слово "призрак", вошедшее в их обиход с легкой руки Кея, раздражало Сарпа.
И не только своей смысловой нелепостью. Было в нем что-то
полупрезрительное, обидное. Слово-плевок, намекающее на человеческую
неполноценность, псевдосущность, мнимость.

Сарп принял его, иронизируя над собой, сознательно уничижая себя. Он не мог
примириться с мыслью, что рациональная, упорядоченная, казалось бы, до
мелочей правильная, целомудренная "вторичная жизнь" уступает в полноте,
динамичности, яркости тому противоречивому, порой сумбурному существованию,
которое вели обычные "плотские" люди.

Волею судьбы его жизнь раскололась надвое. И все сохраненное памятью тоже
поделилось на две разновеликие части - "до" и "после".

Сарп невольно сопоставлял их, взвешивал утраты и приобретения, пытался
слепить воедино "первичное" и "вторичное". Это ему не удавалось. И все же
он до поры сохранял душевное равновесие. Оно рухнуло со смертью Инты.

Сейчас Сарп, подобно Кею, прекратил мыслеобщение, предпочитая неоглядным
горизонтам коллективного мышления замкнутый мирок собственных переживаний.
И не потонуть в них окончательно можно было, лишь призвав на помощь иронию,
эту "профессиональную болезнь" интеллектуалов.

"Я всего лишь призрак без кавычек, фантом, мним, псевдочеловек, - говорил
он себе с горечью. - Но почему же мне так больно? Или эта боль тоже мнимая,
кажущаяся? И все мои страдания всего лишь имитация страданий, игра
беслеровских потенциалов? Но в чем же тогда разница между мнимым и
действительным?"

Смерть Инты вначале ввергла его в своего рода горестную эйфорию, он
обрадовался пронзительной душевной боли, воспринял ее как свидетельство
своей принадлежности к роду человеческому. Он - человек! Настоящий человек!

Но "эйфория" прошла, и теперь Сарп не верил в то, что он по-прежнему
человек и что испытываемая им мука - настоящая мука, и страдания подлинны,
а не сымитированы иерархией полей подобно голографическому облику.

Сейчас он подвергал сомнению "истины", которые непреложно, с чувством
превосходства взрослого, много познавшего человека над ребенком, излагал в
свое время Кею...

Многого, еще недавно казавшегося очевидным, не понимал Сарп. Остался ли он
самим собой во "вторичной" жизни? Хотелось верить, что это так. Но чем
объяснить перемены, происшедшие в его мировоззрении: мудростью человека,
обретшего себя в жестоких испытаниях, или псевдочеловеческой психологией
машины?

Он с недоумением вспоминал свою не рассуждающую веру в правящую
политическую систему, слепую готовность, следуя ее директивам, убивать и
жертвовать жизнью.

Не существовало ни сомнений, ни колебаний. Образ врага, сызмальства
укоренившийся в сознании, был словно навечно высечен из гранита - в нем не
заключалось ничего человеческого. Воплощение зла, противопоставить которому
нужно еще большее, всесокрушающее зло...

Этот враг убил Веллу. Над могилой жены Сарп проклинал его, проклинал небо,
всю Вселенную, но только не "безгрешную" систему, которой был по-прежнему
предан.

Неужели понадобилось стать "призраком", чтобы прозреть?

По иронии судьбы именно тогда, во плоти, он был бездушным и безвольным
колесиком гигантской машины. И неудивительно. С рождения его, словно
компьютер, пичкали множеством программ, воспитывавших в нем отнюдь не
терпимость, не милосердие, не способность сострадать. Ту женщину в
космопорту он спас не из-за стремления к добру, а единственно благодаря ее
потрясающему сходству с Веллой.

Он всю "первичную" жизнь беспрекословно подчинялся этим
программам-законам-правилам-нормам, принимая их как должное, не испытывая
потребности оспорить, выйти за жесткие рамки, наложенные на него системой.

Выходит, именно в "первичной" жизни он был всего лишь компьютером, а во
"вторичной" стал личностью? Из обветшалого свода программ сохранил лишь в
полной мере соответствующие человеческой морали, взяв за критерий антипод
зла - добро. А затем стал совершенствовать их, заниматься
самопрограммированием.

Но ведь существуют и самопрограммирующиеся компьютеры. Чем он отличается от
них?

Ох, сколько мучительных поливариантных вопросов обрушила на него смерть
Инты! Гибель Веллы Сарп перенес проще. Потому что знал (был уверен, что
знает), кто виновен в ней. И жаждал мести, жил местью. Праведной местью,
как считал тогда.

А за смерть Инты мстить некому. Да и само понятие "месть" стало ему чуждо.

Случилась чудовищная несправедливость. Можно смириться с нею, утешать себя
тем, что это закон природы, оправданная логикой развития неизбежность. Но
он, Сарп, никогда не смирится. Потому что несправедливость всегда остается
несправедливостью, и оправдать ее нельзя.

Когда-то ему казалось, что возможность обрести "бессмертие" - победа над
этой несправедливостью. Сейчас же проблема сохранения человеческой личности
на необозримое время подавляла противоречивостью. Видимо, еще многое
предстоит переосмыслить, пока удастся снять сомнения, овладевшие им после
смерти Инты...

... Когда в его сознание вошел Кей, он почувствовал досаду: вот уж кого ему
меньше всего хотелось видеть. И не оттого, что горе Кея могло усугубить
собственное горе, - Сарп был лишен эгоизма. Причина заключалась в другом.
Кей наверняка нуждается в сочувствии, рассчитывает на поддержку. А он не
способен сейчас ни на то, ни на другое. Если бы не гордость, сам бы молил о
сочувствии и поддержке.

Что скажет он Кею, если не знает, что сказать себе?

Кей чутко уловил состояние Сарпа. Ведь совсем недавно и сам он стремился
укрыться в непроницаемом панцире, отгородиться им от всех и вся. И тоже
изводил себя вопросами, на которые не существует ответа.

Неожиданное вторжение Джонамо, а с нею далекого по вселенским меркам, но
близкого по тождественности Мира, оказалось для него истинным чудом. Оно
вернуло Кея к жизни и так же должно подействовать на Сарпа.

Нет, не сочувствия ждал от друга Кей, а хотел приобщить его к этому, столь
живительному для них чуду.

- Я пришел не за жалостью, - начал он. - И не вздумайте меня утешать. Это
бессмысленно. Вижу, вы мне не рады. В чем дело?

- Не стану лицемерить, - ответил Сарп. - Я никого не хочу впускать в свое
сознание. Даже вас. Нет, вас в первую очередь!

- Но почему? - изумился Кей.

- Потому что мы были близки. Ни с кем другим я не был так близок. А
сейчас...

- Что случилось? Зачем вы экранируете от меня мысли? Разве вам есть что
скрывать?!

- Есть. Впрочем, все равно! Думаете, я Сарп? "Призрак" Сарп?

- Не "призрак", человек!

- Нет, Кей, не человек. Сам не знаю, что я такое. Оттого и сторонюсь вас,
оттого и вынужден скрывать мысли... Не хочу обмана, пусть невольного!
Забудьте мои прежние бредовые идеи. О бессмертии, о "вторичной" жизни. Все,
все не так! Как же я ошибался! Спрашиваю себя: "А имеешь ли ты право на
существование, мнимая личность, псевдочеловек?"

- Ну и глупо. Понимаю, у вас подавленное состояние. И я был в таком же. Но
мне никогда не приходили в голову капитулянтские мысли!

- Вы настоящий человек, Кей!

- Заладили: человек, человек... А вы что, нелюдь?

- Пожалуй, это более точное определение, чем "призрак".

- Чушь! Ну хватит! Я никогда не прервал бы вашего гордого одиночества,
которое необходимо вам, чтобы переболеть и выздороветь. Но случилось нечто
непредвиденное. И без вас не обойтись.

- Какое-нибудь бедствие? - насторожился Сарп.

- Скорее, напротив. Не стану пересказывать события, а познакомлю вас с
удивительной женщиной.

- Познакомите? С женщиной? Мне не до шуток, Кей. Я знаю поименно всех наших
женщин, и "бессмертных" и бывших орбитянок... Постойте... Неужели Лоор
одумался?

- Боюсь, это случится не скоро. Впрочем, появление Джонамо ускорит события.

- Джонамо? Кто это?

- Инопланетянка, Сарп.

- Что? Как вы сказали? Повторите!

- Да, я с другой планеты, - послышался в сознании Сарпа мелодичный голос.

- "Призрак" оторопел. Рядом с Кеем возникла женщина необыкновенной,
поразительной красоты. Среди гемянок были не менее красивые, но их красота
не подавляла, не казалась запредельной, бросающей вызов.

Жгуче-черные волосы инопланетянки тяжелыми кольцами ниспадали на хрупкие
плечи. Высокий матовый лоб свидетельствовал о напряженной работе мысли.
Прямой взгляд огромных черных глаз поражал проницательностью. Из них
исходила доброта - неподдельная, осязаемая.

Женщина была изящна, словно изваял ее гениальный скульптор, и зрительно
невесома. Неужели она тоже "призрак"?

- Я многое знаю о вас, - услышал Сарп мысли женщины. - Вы правы: если
воспользоваться вашим определением, то я, действительно, "призрак".
Признаюсь, мне оно не нравится. Ведь главное в нас не голографический
облик. Можно обойтись и без голографии. Мне, например, она не нужна. Мой
образ, как и ваш, неотделим от мыслей. И воспринимается через них.

- Я-то воспринимаю, - с прежней горечью проронил Сарп. - Но оттого, что не
человек.

- Неправда, - возразила Джонамо. - Чтобы быть человеком, вовсе не
обязательно состоять из белка... Сердце, легкие, печень - все это есть и у
животных. Определяющее отличие человека - разум.

- "Как страшен может быть разум, если он не служит людям!" - так сказал
один древний философ.

- Но ведь носителями этого страшного разума были сами люди. Одинаковая
анатомия и физиология не мешала им убивать друг друга!

- Да, мы преуспели в этом.

- А сейчас сама мысль об убийстве вам ненавистна. Чья же мораль выше?

- Только не надо всех людей во плоти считать потенциальными убийцами, -
вмешался Кей. - У нас на Базе убийств не было.

- И в нашем обществе нет преступников, - кивнула в знак согласия Джонамо. -
Но я ведь о другом. Биология - вот что довлеет над нами, ограничивает наши
жизненные горизонты. Мы ее рабы. И рассчитывать можем лишь на себя. Разве
не так?

- Судя по всему, биологическая эволюция закончилась, - подтвердил Сарп.

- Да, природа умыла руки и предоставила нас самим себе. Меня ужасает мысль,
как мало она нам дала. Я не могу любоваться феерией электромагнитных волн.
Не слышу симфонии ультразвуков. Беззащитна перед радиацией... Нет, настало
время продлить эволюцию небиологическим путем. Впрочем, нужна не эволюция,
а революция!

- Вы хотите слишком многого, - скептически заметил Сарп.

- А разве то, что вы осуществили, не революция? Катастрофа, случившаяся на
Геме, поставила вас в экстремальные условия, и вы сделали, казалось бы,
невозможное.

- Лучше бы этого не случилось... Будь проклята война! - вырвалось у Сарпа.

- Мы тоже стояли на краю пропасти. Не хочу сказать, что это биологическая
природа делает люден кровожадными, но атавистическое чувство агрессивности
- наследие первобытных времен, когда человек мало чем отличался от
животных. Войны, войны, войны... Какой кошмарный парадокс: ведь это они
способствовали научно-техническому прогрессу. Но какой жестокой ценой!

- Мы, гемяне, расплатились полной мерой, - вставил Кей. - И продолжаем
расплачиваться.

- Значит, мера еще не полна, - уличил его в противоречии Сарп.

- Нам повезло по сравнению с вами, - признала Джонамо. - Удалось вовремя
остановиться. Однако и мы заплатили дорогую цену: были отброшены назад в
духовном развитии.

- А сейчас?

- Сумели преодолеть застой. И, как