лея. Мгновенный предварительный расчет в уме.
Биоэлектрическая команда тормозному двигателю. Задание компьютеру.

Космоплан круто сваливается с орбиты. Щелчок - выпущены крылья. Рука
привычно ложится на штурвал...

Космические корабли входили в атмосферу по коридору, напоминавшему
искривленную наподобие рога воронку, острием наискось вниз. Попадая в нее,
корабль соскальзывал по намеченному фарватеру в атмосферу. Спуск неизбежно
сопровождался значительной перегрузкой, обгорала обшивка - в иллюминаторы
било пламя. Впрочем, верхний слой корпуса специально предназначался в
жертву огню.

Термопарное охлаждение обшивки для легких спортивных космопланов не
годилось. Пришлось разработать иную, более сложную стратегию спуска.

Коридор входа в атмосферу напоминал здесь зигзагообразную траекторию
лыжника-слаломиста (отсюда и название "космический слалом"). Спуск
космоплана можно также сравнить с порханием осеннего листа, падающего с
ветки дерева. Войдя в атмосферу с выключенным мотором и выпущенными
крыльями, космоплан становится планером. Он ныряет в плотные слои атмосферы
и сразу же выныривает, но на несколько меньшей высоте. Снова погружается в
атмосферу и опять делает "горку".

Так, нырок за нырком, космоплан теряет высоту, не перегреваясь и не
испытывая значительных перегрузок.

И вот тут-то проявляется искусство пилота: чем меньше порханий совершит
"осенний лист" и чем ближе окажется последнее из них к заданному месту
приземления, тем быстрее закончится спуск.

Пет владел искусством космического слалома в совершенстве. Он выполнял
меньше порханий, чем любой из его соперников, рассчитывая и преодолевая
коридор входа так, чтобы все время оставаться на грани максимально
допустимых перегрузок, но не переходить ее. К тому же Пет приземлялся "в
одно касание", планируя до момента посадки. Большинству же спортсменов
приходилось дотягивать к финишу на моторе, теряя дорогие минуты.

... Щелчок - выпущены крылья. Рука привычно ложится на штурвал. Взгляд
сквозь алмазное стекло. Наперерез, в почти отвесном падении, - желтая
молния!

"Катастрофа? - обожгло мозг. - Или... Неужели решил напролом? Безумие!"

Пет дал сигнал общей тревоги - впервые за свою спортивную жизнь. И тут же
увидел черную молнию, сверкнувшую вслед за желтой.

... Ктор посматривал на часы. Близилось к концу ожидание. Болельщики давно
закончили навигационные расчеты. Заключали пари, как когда-то на скачках.
То, что первой приземлится черная "десятка", ни у кого не вызывало
сомнений. Страсти разгорелись вокруг того, кто окажется на втором месте,
завоюет титул чемпиона. Из уст в уста передавали шутку, что чемпионская
медаль нынче не золотая, а лишь слегка позолоченная, как пресловутая
пилюля.

Среди присутствующих на космодионе, пожалуй, только Ктор и Игин сохраняли
спокойствие.

Ктору вовсе не хотелось лететь сюда, он заставил себя сделать это ради
Игина, мысленно же поднимался по ступеням беломраморного мавзолея, где
по-прежнему непробудным сном спала Джонамо. Что же касается управителя, то
вся его страстность принадлежала любимому делу. А сейчас он просто отдыхал,
наслаждаясь иллюзией космического полета, сверкающими, как иней, пылевыми
облаками в созвездии Доброй стаи, багрянцем Уканы: полиэкраны были щедры на
зрелища.

Но вот они разом ослепли, пригасли, затем засияли матовой белизной.
Невидимый Арго задышал в уши:

- Внимание, внимание! Совершает посадку... - Пауза, потом недоуменно: -
Совершает посадку Пет, стартовый номер три!

С полиэкранов навстречу зрителям несся под разными ракурсами синий
космоплан чемпиона. Беззвучно скользнув по пластобетону посадочной полосы,
он замер вблизи центральной трибуны.

Не прошло и минуты, как приземлился серебряный призер Янш на фиолетовой
"девятке". Спустя три минуты стал известен обладатель бронзовой медали -
Ли. Его алая "единица", подхваченная тормозящим электромагнитным полем,
остановилась в нескольких шагах от синего и фиолетового космопланов.

Пилотируемая роботом черная "десятка" запаздывала.

Один за другим опускались на космодион финалисты. Последней приземлилась
зеленая "четверка" Слока.

Ни "десятка", которой прочили фактическую победу, ни желтая "двойка" Рикко
так и не появились...

... На следующий день Ктор, Игин и Гюнт посетили реанимационный центр, куда
сразу же после аварии был доставлен Рикко.

- Ну как он? - встревожено спросил Председатель, обводя взглядом
уставленную множеством приборов и аппаратов комнату, в центре которой на
антигравитационном ложе лежал юноша. Его прикрытое полупрозрачной простыней
тело было опутано сетью проводов и трубок.

- Теперь будет жить сто лет, - сказал профессор Макул. - Поразительно
крепкий организм! После такой перегрузки...

- Глупый мальчишка, - с огорчением проговорил Гюнт. - Ради золотой медали
чуть не поплатился жизнью!

- Кто прилетел первым? - зашевелил спекшимися губами Рикко. - Робот?

- Нет, первым был Пет.

- Молодец, утер нос роботу! Как я рад! - неожиданно окрепшим, звонким
голосом воскликнул Рикко.

- Вот как?! - не смог скрыть изумления Гюнт. - А я-то думал, ты просто
тщеславный юнец! Выходит, ошибся... Знаешь, кому обязан жизнью?

- Кому?

- Не догадываешься?

- Неужели... роботу?

- Вот именно. Лишь робот с его феноменальной реакцией и филигранной
точностью движений способен состыковать космопланы в беспорядочном падении.

- А знаешь, роботы совсем неплохие ребята, - добродушно произнес Игин. - Не
надо противопоставлять их людям!

- Полетишь со мной на Гему?

- Вы... серьезно? - попытался приподняться Рикко.

Трубки и проводники на его теле колыхнулись.

- Лежать! - прикрикнул профессор Макул. - Не слишком ли рано ожил?

- Конечно, серьезно, - подтвердил свои слова Гюнт.

- Буду счастлив... А как же Пет и остальные?

- Не беспокойся, не забуду твоих друзей. И робота тоже. Вчера он воистину
победил всех вас!

4. Оэл

Хотя Стром был жестоко обижен на Игина, но в душе не мог не признать
резонности сделанного им выбора. Ведь при всей важности происходящего на
Утопии центром событий оставался Мир. Утопия сыграла роль затравки,
вызвавшей бурный процесс кристаллизации на Мире. Сама же затравка
превратилась в одну из ячеек растущей вглубь и вширь кристаллической
решетки, ее неотъемлемую составную часть.

Только вздорный характер препятствовал Строму признать правоту друга,
помириться с ним. А упрямство не позволяло футурологу возвратиться на Мир,
куда его настоятельно звал Председатель.

Впрочем, дело было не только в упрямстве. Сплотившийся вокруг Строма
коллектив инженеров и ученых сейчас, в отсутствие Борга, требовал со
стороны Строма отеческой заботы. Столь мощного и в то же время легко
ранимого коллективного мозга не существовало и, скорее всего, не могло
существовать на Мире: под крылом Строма собрались не просто выдающиеся
интеллектуалы, но люди, по тем или иным причинам морально надломленные
(иные, за редким исключением, и не переселялись на Утопию).

Стром не был ни математиком, ни физиком, ни инженером, зато профессия
футуролога наделила его энциклопедическими знаниями и умением говорить с
каждым из "узких" специалистов на его языке.

Конечно же, "мозговой трест" Строма жил, в первую очередь, проблемами Мира.
А самая жгучая проблема заключалась в преодолении нависшего энергетического
кризиса.

Стром выступал против неограниченного развития ядерной энергетики. Это
отнюдь не безотходное производство не просто ставило на грань каждодневного
риска население расположенных поблизости городов и поселков, главная беда
состояла в том, что риск неуклонно возрастал, принимая глобальный характер.

В неконтролируемом использовании расщепляющихся материалов Стром видел одно
из наиболее веских подтверждений своей теории дисбаланса. Создание
энергокосмического индустриала, попытка овладеть энергетическим потенциалом
Светоча, не могли его не радовать. Но он, подобно Игину, не представлял,
как это сделать.

"Ловушка для Светоча" пробудила в нем интерес и надежду. Но если Игин начал
с того, как эта "ловушка" должна сообщаться между Миром и Светочем, то
Стром пытался ответить на вопрос, какой она будет.

Среди членов "мозгового треста" выделялся Оэл, еще довольно молодой
человек, перебравшийся на Утопию несколько лет назад, когда его бывшая
жена, послушавшись совета компьютеров, вышла замуж за другого. Банальная
история! Впрочем, истории большинства нынешних утопийцев были не менее
банальны.

Еще будучи на Мире, Оэл прошел тесты наивысшей трудности по разделу
физико-математических наук, удивив ученых открытием многомерных оэловых
гиперфункций и теорией нестационарного квазиоэлова поля.

Математики еще доказывали сформулированные им теоремы, а
физики-экспериментаторы азартно охотились за предсказанными псевдочастицами
оэлронами, а сам Оэл уже обретался на Утопии.

Вскоре его начала тяготить пассивная жизнь, заполненная воспоминаниями о
былом и переживаниями, и когда Стром, еще при Борге, попытался вовлечь
молодого ученого в "мозговой трест", он согласился без уговоров.

Борг отнесся к Оэлу с впечатляющим почтением. Его он никогда не называл
"юношей", хотя тот более, чем кто-либо, подходил под это определение:
румяный, утонченный, с гладкой кожей, пушком на щеках и обманчиво
простодушными светло-голубыми глазами, Оэл и впрямь выглядел неоперившимся
юношей.

- Мгм... Гении вне возраста, говорю я вам, - как-то проворчал Борг в ответ
на вопрос, почему он именует Оэла не иначе как "коллега".

Стром был убежден, что решение энергетической проблемы не сдвинется с места
до тех пор, пока не будет создан сверхмощный накопитель, емкость которого
превысит суточную потребность Мира в энергии. Конечно, этот накопитель
может иметь многозвенную или ячеистую структуру, содержать любое
практически реализуемое число элементов. Главное, чтобы он позволял
аккумулировать и затем канализировать по сетям энергетические океаны.

- Ничего подобного в современной технике не было и нет, - делился футуролог
с Оэлом. - Нужен принципиально новый, революционный подход. Возьмитесь за
это дело, а?

Оэл обещал подумать и через некоторое время представил "мозговому тресту"
теорию вакуум-компрессора.

- Я исхожу из представления о вакууме, как о всепроникающей материальной
среде, - пояснял он собравшимся на совещание коллегам. - Эта среда способна
при определенных условиях поглощать энергию и затем переизлучать ее в виде
вакуумных волн.

- Вы излагаете азы теории Борга, - нетерпеливо перебил
председательствовавший Стром. - Даже я, неспециалист, знаком с ними!

- Тем лучше, - невозмутимо сказал Оэл. - Итак, под воздействием облучения,
иначе говоря, накачки, происходит энергетическая поляризация вакуума...

- Положительный и отрицательный вакуум?

- Или вакуум и антивакуум. По аналогии с электрическим зарядом Борг ввел
понятие вакуумного заряда. Как известно, носители этого заряда получили
название оэлронов.

- Они еще не обнаружены экспериментально, не так ли?

- Да, оэлроны остаются невидимками, но их существование подтверждено
косвенным путем.

- Вы упомянули о вакуум-компрессоре. Что это такое? - торопил Стром.

- Суть предложенной мною вакуумной компрессии такова. Допустим, межзонная
рекомбинация оэлронов происходит таким образом, что закон сохранения
импульса...

- Нельзя ли попроще? Здесь ведь не одни лишь физики!

- Вы же не захотели довольствоваться азами, - невинно проговорил Оэл. -
Впрочем, ими уже не обойтись. Иначе придется принять на веру мои доводы.

- Их правильность докажете знатокам. А сейчас, пожалуйста, самую суть. И
покороче.

- Мне удалось теоретически доказать, что возможны поликристаллические
структуры, способные накапливать оэлроны. В известном смысле, это
равносильно компрессии, то есть уплотнению вакуума, причем образуется две
зоны, разделенные энергетическим барьером. В одной скапливаются
плюс-оэлроны, в другой - минус. Остается добавить, что, сняв барьер, можно
высвободить заключенную в вакуум-компрессоре энергию в виде импульса
вакуумных волн.

- А откуда берется энергия накачки? - недоверчиво спросил Стром.

- Разве я не сказал? - удивился Оэл. - Ах да... Так вот, генератором
накачки послужит Светоч, хотя возможны и другие источники. Например, в
эксперименте...

- Достаточно! - снова прервал его Стром. - Если я правильно понял, ваш
вакуум-компрессор и есть "ловушка для Светоча"? Выходит, проблема решена?

- В теоретическом плане - да, - подтвердил Оэл. - Но мне не нравится само
название "ловушка для Светоча". Область применения вакуум-компрессора
несравненно шире. Как энергоемкий элемент, он не имеет себе равных. Высокий
коэффициент полезного действия, идеальная экологическая чистота, отсутствие
агрессивных сред, вроде электролита, компактность...

Раздался взрыв изумленных голосов:

- Это же революция в источниках энергии!

- И в транспортных средствах!

- Почему только транспортных? А станки? Роботы? Та же связь на вакуумных
волнах! Наконец, длительная консервация энергии!

- Да, заманчиво... - согласился Стром. - Но как скоро мы можем...

- О практическом использовании моей идеи говорить, к сожалению,
преждевременно. Даже экспериментальная проверка, а она необходима в первую
очередь, встретит большие трудности, и прежде всего технологического
порядка.

- Ну что ж, по крайней мере мы теперь знаем, над чем нужно работать. Какие
есть соображения?

Члены "мозгового треста" один за другим брали слово, спорили, предлагали.

- Своими силами мы можем не справиться, - сказал пожилой структуролог Найт.
- Нужно подключить промышленность Мира.

"Снова Мир, все на нем замыкается, - неприязненно подумал Стром. - Отдать
эпохальную идею, отказаться от самостоятельности? Ну нет! Пока речь идет о
локальном эксперименте, цель которого - подтвердить принцип. Неужели мы так
беспомощны, что не сможем сами создать действующий макет "ловушки для
Светоча"? И вот тогда не с пустыми руками можно будет возвратиться на Мир.
Какой подарок мы сделаем Игину! И не одному ему - всем людям!"

"Вперед, только вперед!" - вспомнил он игинский девиз.

- Нельзя терять времени! - возразил футуролог Найту. - На Мире много своих
дел. Ну, что решим?

- Начнем, а там видно будет!

- Сил хватит!

- Нужно работать!

- А вы что скажете, Оэл? - поинтересовался Стром.

- Я теоретик, - неопределенно ответил молодой ученый.

К счастью, в "мозговом тресте" были и экспериментаторы. Физики Рут и Биго
взялись выполнить практическую проверку теории. Группа инженеров обещала
разработать технологию.

Никогда еще не чувствовал себя Стром так хорошо. С недоумением вспоминал,
каким жалким стариком был недавно. Как он мог опуститься, потерять веру в
себя и в людей?! Был близок к тому, чтобы умереть, пусть не физически -
духовно.

Нет, долой воспоминания! Перед ним будущее. А ведь это главное, когда оно
есть.

5. Мысли о немыслимом

Борг сидел за письменным столом в своем кабинете. Глаза его были закрыты.
Но он не спал. Думал.

Сейчас в нем не было ничего от того дремучего, ветхого старца, каким его
впервые увидели Игин и Стром. Не походил он и на оракула, к словам которого
все прислушиваются с благоговейным трепетом. За столом сидел очень старый,
усталый, но одухотворенный живой, деятельной мыслью человек.

Борг думал о смерти. Он чувствовал ее приближение. А умереть именно теперь,
когда под угрозой его доброе имя ученого, означало бы постыдное бегство.

Джонамо все еще покоится в мраморном мавзолее, и молчат датчики, слепы
дисплеи, замерли на нулях счетчики... Не означает ли ото неудачу его
грандиозного эксперимента?

"Неужели я ошибся?" - в сотый раз спрашивал он себя и не находил ответа. И
вся сосредоточенная здесь электронная премудрость - компьютер высшего
интеллектуального уровня, связанный с его мозгом приемником биоволн,
синтезатор решений, линии связи, шифраторы и дешифраторы, другие
всевозможные приборы - не могла ответить на этот мучительный вопрос.

В представлении Борга изобилие техники, усиливавшей и убыстрявшей мышление,
было чем-то вроде удобных домашних туфель или иной привычной вещи, которую
перестаешь замечать и воспринимаешь, как часть самого себя. Казалось вполне
естественным, не поднимаясь с кресла, войти в контакт с любой организацией
и с любым гражданином Мира, мгновенно получить нужную информацию,
присутствовать при событиях, происходящих на другом континенте.

Борг ни сейчас, ни прежде не впадал в зависимость от техники, полагался
только на свой интеллект. Да он и не всегда располагал таким изобилием
электронных помощников. Вернее, обзавелся ими уже после Утопии. И успел
привыкнуть.

Как настойчиво, наперебой, навязывали они ему свою помощь, когда можно было
обойтись без нее, и как мало от них проку теперь, в часы сомнений...

Образ Джонамо не покидал его сознания. Перед закрытыми глазами стояла
хрупкая женская фигурка, сияли люстры концертного зала, а в ушах не
умолкали органные аккорды рояля.

"О чем она сейчас думает?" - прошептал он.

Ему неожиданно захотелось промоделировать мысли Джонамо, как моделировали
при разговоре Утопии с Миром версию отдаленного космическим пространством
собеседника.

Он сознавал, что это бессмысленное желание. Ведь вероятностная модель в
столь экстремальных обстоятельствах может разительно отличаться от
действительности. Да и само слово "думает" в приложении к Джонамо теряло
смысл, если его мрачные опасения оправданы. И все же Борг не нашел в себе
сил отбросить навязчивую идею.

- Вправе ли я считать себя человеком? - проговорил голос "Джонамо", и его
трагические интонации поразили Борга до глубины души. - Пожалуй, нет...

- Неправда! - непроизвольно воскликнул Борг.

- ... Я всего лишь репродукция человека, бесплотный двойник, средоточие
энергетических полей, доведенное до совершенства и наделенное чужим
разумом... Несусь, вернее, распространяюсь во Вселенной, оторванная от
своей основы - Джонамо... Мыслящая волна не имеет права на собственное "я",
не должна мнить себя личностью! Интересно, понимает ли это Борг,
представляет ли меру моего одиночества.

- Представляю... - простонал старик.

- ... Я боюсь, по-человечески боюсь, - продолжала "Джонамо". - Все время
спрашиваю себя: не ошибся ли Борг в расчетах? Вдруг пронесусь мимо Гемы,
напролет, в пустоту? Без возврата! И буду вечно наедине со звездами, без
надежды, с единственным, неосуществимым желанием погасить себя, выключить
поддерживающий мое движение источник. Но не дотянуться до выключателя, нет
кнопки, которую я могла бы нажать!

- Казалось, я предусмотрел все... Глупец! Как я смогу искупить ее
страдания!. Найду ли мужество взглянуть ей в глаза, когда она вернется? А
если...

Он представил себя в беспредельных глубинах Вселенной, в толще
непостижимого, лишенным собственной воли, способности хоть как-то влиять на
происходящее, ни над чем не имеющим власти, даже над своей жизнью.
Представил ничтожную пылинку в безмерной простертости мироздания и сказал
себе: "это я"... И беззвучно закричал, исходя отчаянием: "что я наделал!"

Горечь пронизывала все его существо. Он физически жаждал смерти, но знал,
что не может, не имеет права умереть в неведении о судьбе Джонамо.

- ... Неужели Борг не знал, что волна может страдать? Не знал... Джонамо
была готова пожертвовать собой. Но она спит, а жертвой стала я... И вот
выполняю ее долг. Ее, а не мой!

Борг отключил компьютер и, съежившись, сник в кресле. То, что он только что
пережил, было не просто потрясением. Потрясений он знавал немало. И
последнее загнало его на Утопию.

Когда-то, в незапамятные, но золотые для науки времена, ее делали
гениальные одиночки. Они копошились в поверхностных слоях Знания, добывая
его драгоценные зерна. Однако эти плодоносные слои были исчерпаны;
продвижение вглубь требовало усилий уже не ученых-одиночек, а научных
коллективов.

Возник клан "организаторов науки". Их имена входили в историю наравне с
именами завоевателей