планетной судьбы, а монтажники ее не пугались, они работали.
Совсем так же, как  работали люди на Земле;  и если  чего-то не хватало этой
аналогии,  то  свиста  или песни, потому что  люди  на Земле насвистывали за
работой, а  скваммеры  молчали, во всяком случае, пока ты не включался на их
частоту.
     Молчал  и  Кедрин.   Ему  предложили  облететь  корабль,  не  торопясь,
рассмотреть его со всех сторон. Он  полетел.  Конечно, прямо на корабль. Его
поправили,  догнав  и самым грубым  образом перевернув  за  ногу.  Тргда  он
все-таки облетел корабль. Кое-где не хватало здоровенных кусков оболочки, и,
наверно, еще много чего не хватало. Хотя, как разъяснили Кедрину, внутри все
было  на  месте:  корабли  в   пространстве  начинали  монтировать  изнутри,
механизмы постепенно обрастали разными помещениями и оболочкой.
     Потом понадобилось перегнать одну  из массивных деталей в нужное место.
Кедрин выжал педаль стартера с такой силой, как будто давил каблуком змею. У
него покраснело  в глазах:  это был предел  перегрузок...  Он  очнулся.  Ему
кричали: "Тормози!" -  кричали  на общей  волне.  Он слышал. Он  забыл,  как
тормозят. Вместо этого он еще прибавил  ходу. Стало ясно, что плохо придется
монтажнику, летящему впереди в том же направлении, но куда медленнее. Вокруг
него  были  захлестнуты  тросы  от какой-то  сложной и,  судя по виду, особо
массивной детали, которую  он  толкал перед собой, а  в четырех руках он нес
еще  какие-то штуки  поменьше. Кедринская деталь -  гамма-отражатель  -  уже
хищно нацелилась  острым углом между лопаток скваммера,  чуть повыше дверцы.
Стало ужасающе ясно, что в точку встречи  они придут  одновременно... В пору
было закрывать глаза.
     Затем Кедрин почувствовал  удар. Из глаз посыпались  искры бенгальского
огня.  Кто-то  сидел  на его вытянутых,  все еще  сжимающих край  отражателя
руках,  ухитрившись на полном ходу  протиснуться  между  деталью и Кедриным.
Металлический  живот  упирался  в фонарь  кедринского  скваммера. Налетевший
тормозил - тоже на пределе ускорений.
     Кедрин  не  удержал деталь, но  ее  скорость была уже сбита. Она прошла
точку  встречи  через две секунды после перегруженного  монтажника, и за нею
сразу устремились двое других. Кедрин тяжело дышал.
     - Надо спокойнее, - безучастно сказал стеклянный голос Холодовского.
     -  Значит,  это был  ты,  ученый  друг  мой? -  донеслось  откуда-то. -
Благодарю  тебя,  о  предотвративший  смертоубийство.  Ты  шел  с  запасом в
миллиметры, как мне сказали...
     - Запас вообще не нужен, - сказал Холодовский. - Нужна уверенность.
     Он отцепился от Кедрина,  железная рука  похлопала его по  косому плечу
скваммера.
     - Спокойней, - еще раз сказал  он. -  Скорости нужны,  особенно сейчас.
Благодаря скоростям мы уже выиграли для тех, у Транса, день жизни. Но прежде
всего уверенность...
     Ее не хватало Кедрину. Вечером, ворочаясь в постели, которая, казалось,
была набита  метеоритами, он страдал. Стыд  не  давал заснуть,  и  еще  одна
мысль:  вот  так когда-нибудь новичок  налетит на него,  острым углом детали
вскроет скваммер, как банку  консервов... Если бы можно  было не выходить!..
"Ты человек?" - спросил он себя.
     Он выходил  каждый  день, и с каждым днем  что-то  менялось. Управление
скваммером становилось проще.  Детали тоже начинали повиноваться.  Теперь он
успевал  переместить и  поставить на позиции  три детали за  то время, что в
первые дни -  одну. Темп работы  был стремителен, и  он немного пугался лишь
вечером,  перед  сном, вспоминая  события  дня.  Впрочем, целые часы куда-то
исчезали.  Его  тело  в конце  концов стало перемалывать  острые метеориты в
постели, и сон приходил сразу.
     Наконец ему сказали, что обучение закончено. Это было, когда Кедрин еще
не перестал уставать. Усталость сама по себе была удивительна:  ведь мускулы
не воспринимали тяжести деталей. Работали сервомоторы, он лишь управлял ими.
Но для того, чтобы управлять, надо было представить себе, что ты делаешь все
сам - и, очевидно, уставала  прежде всего нервная система: она-то работала в
полную силу... Значит, понял Кедрин, не  мышцы, а нервы определяют меру силы
человека,  и по-этому монтажники не имели холеной мускулатуры - были тоньше,
стройнее и  сильнее.  "Интересно, -  подумал Кедрин, -  стану  ли  я  таким.
Возможно". Ему кажется, что он делается сильнее.
     Теперь  он  мог  возвратиться  на  спутник,  в свою  каюту. Его  сменой
остается четвертая, с  которой он тренировался. По  этой  смене  идут часы в
каюте: ведь у смен свое время. Есть ли у него пожелания?
     У него было одно пожелание, но он его не высказал. Он и так был уверен,
что та  женщина работает именно  в этой смене. Именно в  этой  и  ни в какой
другой.

        "IX"

     На орбите Трансцербера все росли и росли рулоны записей, катушки  лент,
заполненные  дневниками  исследователей.  Обрабатывать  полученные материалы
было некогда, сейчас  шла пора накопления. Окончательные выводы можно  будет
сделать потом. А если нет, то  их сделают  другие.  Ориентированный на Землю
разведчик,  набитый материалами, уйдет в тот момент,  когда приборы  покажут
нарастание  поля  тяготения  Транса  до критического. После  этого, конечно,
будут  сделаны  еще  какие-то  наблюдения, но  нельзя  утверждать  с  полной
определенностью, что они дойдут до Герна и других ученых.
     У людей просто не хватало времени для  работы с приборами. Даже капитан
Лобов включился в  дело. Тем более  что инженер Риекст, проводя предписанную
ему программу, предложил капитану  бриться один раз в  сутки, не чаще одного
раза, как сказал инженер, потому  что  бритва потребляла  энергию, а  второе
бритье не входило в понятие  минимума. Капитан Лобов вздохнул, погладил щеку
и согласился.
     Гравитация была выключена, к невесомости привыкали недолго - новичков в
полете не было. Борода у капитана Лобова, при невесомости росла еще быстрее,
но  если он и  переживал то про  себя. Бытовой агрегат был тоже  отключен, и
заниматься стиркой приходилось самим. Они занимались стиркой, варкой обеда и
приборами и все реже поглядывали  в  сторону Земли: они  знали - пока оттуда
ждать нечего. Время шло, и с каждым днем Трансцербер придвигался чуть ближе.
Но у них  еще оставалось четыре с половиной месяца - по общему счету и три с
половиной - по счету капитана Лобова, который он держал про себя.
     Он держал  этот счет про  себя, и  никто  не знал  об этом -  абсолютно
никто, исключая разве что инженера Риекста, который должен был  знать. И еще
двух пилотов, которые  тоже  должны были знать,  на то они  и  пилоты. Итак,
получается,  что  знала ровно половина.  Да,  но  риск - профессия летящих и
пу-тешествующих.

     Он  отдыхал в каюте почти целый день. После мужественной, даже чересчур
мужественной простоты  корабля,  здесь было  очень хорошо. Он отдыхал на уже
установленном мягком  диване, ни о чем не думая.  Чтобы стало возможным ни о
чем не  думать, он  начал рассчитывать в  уме возможные параметры  установки
скользящего поля. Голова была удивительно ясна, и  считалось  хорошо, только
не было машинной  памяти и нумертаксора для записи  данных,  так что довести
расчеты до конца он не смог.
     Тогда снова на первый  план выдвинулся Андрей. Отчего он  погиб? Медики
говорили, что  он  не  разбился.  Медикам  можно  верить.  Не  разбился,  не
задохнулся, не... Ничего "не". Единственное,  что  он повредил, был медифор.
Но и медифор продолжал работать. Так в чем же дело?
     Ты  тоже подвергался опасности  в  пространстве.  Но с  тобой ничего не
случилось.  Он не подвергался опасности, и с  ним случилось... Вся разница в
том, что ты ожидал чего-то,  а он  не ожидал ничего.  Ну и что? Что от этого
меняется?
     Выяснить  это ему помешал Холодовский. Он вошел, словно в свою  каюту -
не  постучавшись  и  не спросив  позволения; уселся в кресло  и обвел  каюту
взглядом.
     - Сюда поставь еще столик, - сказал он.
     - Зачем? .
     - Надо. .
     Это прозвучало так, что не было никакой возможности возражать ,
     - Надо, - согласился Кедрин.
     - Как думается? - спросил Холодовский.
     - Хорошо.
     -  Не  люблю  маленьких  помещений,  -  сказал  Холодовский.  -  В  них
невозможно думать.
     - Я привык, - сказал Кедрин. - В маленьком  помещении мысль всегда ищет
выхода на простор. И находит.
     - Я могу думать только на просторе.  В доке. Или в кают-компании, когда
она не занята. Только она всегда занята. Тесный спутник.
     - По-моему, нет.
     - Тесный. Мысль о природе запаха впервые пришла ко мне в кают-компании.
Додумал я гипотезу в  порту.  Спутник тесен. Он уже устарел,  по  сути дела.
Задачи растут. И все устарело. Скваммеры... Реликты!
     - Хоть ты мне объяснишь, что такое запах?
     - Электромагнитные колебания в микронном диапазоне.
     - Это все знают. Но каким образом здесь?
     - В скваммерах возникает запах.  Иными словами,  излучение  проникает в
скваммеры. Запах вызывает потерю сознания. Утрату  контроля. Запах возникает
не всегда, его  нельзя предусмотреть. Был один способ  борьбы: при первых же
признаках укрыться в спутник. Дело страдало.
     - А теперь? :
     - Теперь дело не может стоять. Всегда у нас был резерв  времени. Сейчас
этот резерв со знаком "минус".
     - Значит, работать, рискуя потерять сознание?
     -  Потерявший  сознание   не   может   работать,  -  безучастно  сказал
Холодовский. -  Элементарная  логика: колебания могут проникать  в скваммеры
только из пространства. Нужна экранировка: или скваммеров, или пространства.
Что бы вы выбрали?
     - Скваммеры, - сказал Кедрин.
     -  Неверно.   Мы  ограничим  подвижность  скваммеров.  Это  невозможно.
Остается только заэкранировать рабочее пространство.
     - Гигантская работа.
     - Другого выхода нет. Надо знать лишь, откуда приходит излучение.
     - Это пока неизвестно?
     -  Пока  нет.  Сейчас ведется  экранирование участка, который я  считаю
наиболее опасным. Все делается в соответствии с моей гипотезой.
     - Она подтвердилась?
     - Подтвердится. Ничего другого ей не остается.
     "Уверенности надо учиться  у Холодовского, - подумал Кедрин. - Таким не
страшно пространство".
     - Мы не можем терять времени, - говорил Холодовский. - Они ждут.
     - Успеем?
     - По старой технологии - нет. Разрабатываем новую на ходу.
     -  Но  это невозможно! Для  перепрограммирования  необходимо остановить
процесс. А это замедлит...
     - Мы не программируемся  - мы мыслим, - сказал Холодовский. - А мыслить
можно  и за работой. И менять все на  ходу. Завтра кончаем  пузырь.  И сразу
заложим  корабль. Длинный корабль. - Он произнес  эти слова  с  нежностью. -
Звездного класса.
     "Черт его  знает,  - подумал Кедрнн,  - что-то  в этом есть!  Звездного
класса. Да, что-то есть!.."
     - Мы  возьмем  его  с двух сторон, - сказал Холодовский. - Параллельным
монтажом. Это мысль Гура. Между прочим, он нашел ее в пространстве. Он любил
думать, вися в пространстве. Там он набрел на лучшие свои фантазии.
     - Почему фантазии?
     - Он  прогносеолог -  борец с отсутствующими звеньями.  Hayка  проходит
путь шаг  за шагом. Прогносеология совершает прыжки. И вот он может висеть в
пространстве целыми часами и думать, пока  хватает ресурсов. Только сейчас у
нас нет свободного времени.
     - А о чем думаете вы?
     - Моя специальность  - раум-физика.  Только  об этом  и  стоит  думать,
Теория запаха в вакууме - неплохой  вклад в раум-физику. Для чего  еще стоит
жить?
     - Для любви, - сказал Кедрин, потому что он подумал: для любви.
     Холодовский коротко усмехнулся.
     -  Любить надо физику. Вообще - свое дело. "Ну, конечно, и это тоже,  -
подумал Кедрин. - Но что нужно Холодовскому?"
     Холодовский взглянул на него и усмехнулся.
     - Ты прав, мне что-то нужно. Вернее, не мне. Все-таки было очень хорошо
получить  твою  помощь при расчете  аппаратуры  предупреждения.  Ты  сможешь
помочь Дугласу в конструировании?
     - Конечно, - сказал Кедрин. - Только без "Элмо" я не очень привык.
     - Кое-какие машины у нас ведь есть.
     - Что ж, это лучше, чем ничего.
     - Так вот, сейчас смена  собирается в кают-компании, а мы потом  решили
встретиться у Гура. Уйти  в свободный  полет. Так он  называет это. Мышление
как  будто бы без определенной цели, но  на  самом  деле самыми неожиданными
путями приводящее к нужному результату.
     - Это интересно - свободный полет...
     - Так вот, мы ждем, что ты через час зайдешь.
     - Не поздно?
     - Нет,  у  нас свой режим.  Мы  называемся -  Особое звено.  Вот  такие
вопросы, вроде запаха, обычно достаются нам.
     - Значит, вы не работаете на монтаже?
     - Почему же? Как и все...
     - Тогда вам приходится работать больше всех.
     - Что может быть лучше - знать, что ты отдаешь больше других?
     - Это правильно, - сказал Кедрин.
     Холодовский вышел, и Кедрин вскочил на ноги.  Вечер в кают-компании.  А
он сидит в каюте и думает неизвестно о чем.
     Он вышел в коридор. В нем был фиолетовый сумрак позднего вечера. Но чем
дальше  от каюты  уходил Кедрин, тем становилось  ясней. Около кают-компании
царил  ранний вечер. А  в  соседнем коридоре,  куда  он  по ошибке заглянул,
царила  ночь, люди отдыхали  в  своих каютах; и, наверное, как  и на  Земле,
только   наиболее   одержимые   поиском,  те,   у  кого  решение  было   уже
близко-близко, оставались  в своих лабораториях, и для  них  смена  суточных
циклов превращалась в  пустой звук. Правда,  с завтрашнего дня,  когда будет
заложен  длинный  корабль,  работать  придется  в полтора  раза больше,  чем
обычно, и лабораторные проблемы будут отложены - замрут приборы, останутся в
сосудах реактивы, в кабинетах  и студиях замрут недописанные книги, полотна,
незаконченные  скульптуры -  все будут заняты  на монтаже  длинного корабля,
который должен спасти людей.
     Он остановился у  входа  в  кают-компанию.  Здесь была  зелень, деревья
росли прямо из тугого пластикового пола, под ними  были расставлены столики,
удобные  сиденья.   Правда,  их  было,  пожалуй,  слишком  много  -  не  зря
Холодовский говорил, что спутник становится тесен. Спутнику уже много лет, а
кораблей строится все больше.
     В одном  углу  кают-компании  раздавалась музыка,  люди  то  плавно, то
резко, порывисто двигались в танце. Откуда-то доносилась  песня, в  ней были
грусть и непреклонность - грусть о Земле и непреклонность уходить все дальше
от нее, потому что иначе не может человечество.
     Глаза его обшаривали зал, искали - и не находили ее.
     Иногда чьи-то голоса нарушали его сосредоточенность, вторгались в  нее.
Где-то недалеко  говорили  о  том,  что утвержден  проект экспериментального
корабля совершенно нового типа, а ведь какого бы типа ни были корабли, им не
миновать  рук  монтажников,  а значит  - с  каждым  днем работать будет  все
интереснее.  По соседству  толковали о том, что кое-кто  из монтажников  уже
месяцами  не  бывал на Земле  и  устранился  от непосредственного общения  с
планетой, с ее мыслью и искусством, что монтажнику уж никак не простительно.
"Хотя климат на Земле, конечно, не столь идеальный, как здесь", - говоривший
вздохнул,   и  сразу  двое   подтвердили:  "Да,   разумеется,  климат  здесь
идеальный..." Возле самой двери спорили о космометрии пространства в связи с
недавно вышедшей  работой  Аль-Азиза  "Об истинной геометрии  плоскости";  и
кто-то был согласен  с автором  относительно эволютной  природы того, что мы
называем плоскостью, а кто-то не был согласен и возражал.
     Кедрин досадливо морщился:  разговоры  отвлекали его,  он привык делать
все в  тишине - даже искать кого-то  взглядом Но он не мог  не вслушиваться,
когда речь  заходила о тех восьми,  и из  уст  в уста передавались  слова их
радиограмм, и произносилось имя Герна, забросившего  на  время астрономию  и
усевшегося на связь с  "Гончим псом".  Герна,  который никогда  в  жизни  не
признавал ничего,  кроме  астрономии  и  кораблей,  бывших  ее  руками,  как
телескопы - глазами. Все это было  хорошо и  интересно, однако  он  так и не
увидел ее.
     Очевидно, ее здесь  не было,  а время шло, и скоро надо было уже идти в
каюту Гура в переулке Отсутствующего звена, но он никак не мог уйти.
     Вдруг Кедрин почувствовал, как сердце рванулось, набирая ход,  развивая
невиданную скорость. Все  вокруг  стало  вдруг синим.  Он не  слышал  больше
ничего.  Она  выбралась  откуда-то  из  самого  угла  и  медленно  пересекла
кают-компанию. Она шла к выходу, и Кедрин  отступил в тень. Он  догнал ее за
углом.
     - Я провожу тебя, - сказал он.
     Она чуть заметно пожала плечами, и он зашагал рядом.
     Они вышли  в коридор  -  на  проспект  Дружеских  Встреч,  как  гласила
табличка. Кедрин хотел взять ее за руку и уже взял - это  получилось  у него
бессознательно. Она удивленно  и чуть насмешливо взглянула на него, и Кедрин
отпустил руку.
     - Как давно я не видел тебя, - сказал он.
     - Да? Я не заметила... Ты ведь недавно у нас?
     - Ирэн, не надо... Пять лет, Ирэн...
     - Молчи, - сказала она. - Или уйди сейчас же.
     Они медленно шли по проспекту, и Кедрин готов был отдать, что угодно, и
сделать, что  угодно, лишь бы она не  ускоряла  шаг. Она не ускорила  шаг, и
Кедрин подумал: "Все-таки надо сказать все то, что, надо сказать", - и иначе
он просто не .может.
     -  Ирэн, -  сказал  он.  -  Ну,  бей виноватых, ну!.. Пять лет, Ирэн...
Многое изменилось с тех пор...  Я ушел из института...  Видишь, я здесь. Это
было нелегко, Ирэн, но я...
     - Все то же "я", - грустно сказала она. - Нас здесь тысячи, не один ты.
     - Не надо... Я не знаю, как ты  живешь, Ирэн. Только когда-то ты... А я
- и сейчас...
     - И  доказательство - пять лет  молчания. Что бы я ни сказала тогда, ты
должен был искать.
     - Сначала я не мог. Ведь ты была права.
     - Это  я знала и без тебя... Но я все равно ждала. А потом  стало ясно:
нет...
     - Да, Ирэн, да! И я знаю...
     - Пусть так. Но я тебя придумала тогда. И не хочу повторяться.
     - Хорошо, Ирэн. Каким ты хочешь видеть меня?
     - Таким, каким хотела всегда. Таким, как Гур, как Славка, как Дуглас. Я
не говорю уже - как Седов. :
     - Ирэн, этот Седов - это...
     - Разве об этом спрашивают?
     -  Прости. Но все они какие-то...  особенные.  Таких не  было  в  нашем
институте. Я не встречал. Это жизнь в пространстве делает их такими? Или они
вообще такие и потому работают в пространстве? Знаешь, Андрей погиб...
     - Да, - сказала она. - Вам всем у Слепцова так хорошо, что скоро вы при
случайном стуке начнете умирать от страха. Он оторвал вас от всего, Слепцов.
От жизни. Ну, вот моя каюта. Спасибо. Доброй ночи.
     Дверь  закрылась за ней.  Он стоял  в  коридоре. "Скоро мы  у  Слепцова
начнем умирать от страха? Погоди, погоди!.."
     - Умирать от страха? - спросил он вслух. :
     -  В  этом  есть рациональная мысль,  не правда  ли? -  чуть насмешливо
проговорил голос.
     Массивная фигура прошла мимо него по другой стороне коридора-проспекта,
в случайном отблеске света на миг мелькнуло безмятежное лицо. Это  был миг -
и фигура скрылась,  растаяла  в темноте,  уже  воцарившейся  в коридоре, для
которого наступила ночь.
     - Велигай! - громко сказал Кедрин. - Где вы, Велигай?
     Ответа  не было. Кедрин двинулся по проспекту  в том  же направлении, в
котором скрылся странный человек. - Чувство  одиночества вдруг охватило его,
пугающими показались пустые переходы этого странного мирка,  который  уже не
был  Землей и  жил  по  своим,  иным  законам.  Еще  не  было  количественно
установлено, в какой степени ритм  жизни, настроение, многое другое  в жизни
человека зависит  от  близости  значительных  тяготеющих масс, но, во всяком
случае, не Земля  была здесь,  а другая  планета - спутник "Шаг вперед", как
называли  его сами монтажники с  легк