и, что, заблудившись, я пойму, как неуместен
был мой "бунт" на Луне.
   - У вас великолепно поставлена  информация,  -  ответил  я  с  изысканной
вежливостью. - Пока что я отправляюсь осматривать город. Позвоню вам позже.
   Я вышел из комнаты; серебряные движущиеся коридоры плыли  здесь  целиком,
вместе  со  стенами  -  для  меня  это  было  новостью.  Я  отправился  вниз
эскалатором; на каждом этаже мелькали бары,  один  был  совершенно  зеленый,
словно погруженный в воду, каждый этаж имел свой цвет - серебро,  золото,  -
все это начинало мне понемногу надоедать. Всего лишь за день!  Странно,  что
им это нравилось. Впрочем... я вспомнил ночной вид на Терминал.
   Нужно немного привести себя в порядок, с таким решением я вышел на улицу.
   День был пасмурный,  но  облака  светлые,  высокие,  и  солнце  временами
пробивалось сквозь них. Только теперь с бульвара,  где  в  два  ряда  стояли
огромные пальмы с розовыми, как языки, листьями, я увидел  панораму  города.
Дома располагались отдельными островками,  кое-где  в  небо  вонзались  иглы
небоскребов, словно взметнувшиеся на  невероятную  высоту  и  окаменевшие  в
полете струи. Они вздымались не меньше, чем на километр. Я знал - кто-то мне
говорил еще на Луне, - что  их  теперь  уже  не  строят,  что  мода  на  них
скончалась естественной смертью именно после постройки  этих  гигантов.  Они
высились памятниками  быстро  угасшей  архитектурной  эпохи  -  ведь,  кроме
высоты,  изуродованной  худосочностью,   они   ничем   не   радовали   глаз.
Темно-коричнево-золотые, бело-черные в поперечную полоску или  серебряные  -
словно трубы, которые не то поддерживают, не то ловят облака; выступавшие на
фоне неба посадочные площадки на трубчатых опорах напоминали этажерки.
   Несравненно красивее были новые дома. В них не было окон, и это позволяло
целиком расписывать стены. Весь город казался одним  гигантским  вернисажем,
на котором соперничали мастера цвета и формы. Не скажу,  что  мне  нравилось
все, что украшало эти двадцати- и тридцатиэтажные сооружения,  но,  учитывая
мой почти стопятидесятилетний возраст, меня, пожалуй, нельзя было обвинить в
излишнем консерватизме. Больше  всего  мне  понравились  здания  с  висячими
садами, часто пальмовыми. Полосы буйной зелени этих садов-оранжерей  как  бы
рассекали на части фасады домов, их прозрачные стены  создавали  впечатление
легкости. Верхние этажи словно покоились на воздушных подушках.
   По  бульвару  мимо  мясистых  пальм,  которые  мне  как-то  особенно   не
понравились, неслись два потока черных машин. Я уже знал, что они назывались
глидерами. Над домами  появились  летающие  машины,  но  не  похожие  ни  на
самолеты, ни на геликоптеры. Больше всего они походили на заточенные с  двух
концов карандаши.
   Поток пешеходов на тротуарах был куда реже, чем  в  мое  время.  Движение
вообще было в значительной мере разгружено, особенно пешеходное, может быть,
благодаря увеличению количества горизонтов; ведь под тем городом, который  я
сейчас видел, простирались его следующие, более глубокие, подземные этажи, с
улицами, площадями, магазинами; Инфор  на  углу  как  раз  сказал  мне,  что
покупки лучше всего производить на уровне  Сереан.  То  ли  этот  Инфор  был
какой-то гениальный, то ли я уже  научился  немного  лучше  изъясняться,  во
всяком случае, я заполучил здесь  в  собственность  пластиковую  книжечку  с
четырьмя раскладывающимися страницами - схемами городских коммуникаций. Если
нужно было куда-нибудь попасть, достаточно было  коснуться  названий  улицы,
уровня, площади - и на  карте  сразу  же  вспыхивал  план  всех  необходимых
маршрутов. Можно  было  также  отправиться  глидером.  Или  растем.  Наконец
пешком; поэтому карт было всего четыре. Но я уже на собственном опыте  знал,
что  пешеходные  маршруты  (даже  по  движущимся  тротуарам  и  эскалаторам)
отнимали слишком много времени.
   Сереан, по-видимому, был  третьим  по  счету  горизонтом.  И  снова  меня
поразил вид города: выйдя из тоннеля, я оказался не на подземной магистрали,
а на улице под ясным небом,  в  полном  свете  полуденного  солнца.  Посреди
площади росли огромные пинии, вдали голубели полосатые небоскребы, а дальше,
через площадь, за бассейном, в котором  дети  взбивали  воду,  разъезжая  на
пестрых аквапедах, возвышался разрезанный поясами зелени белый  многоэтажный
дом, на крыше которого сверкал, как стекло, какой-то странный колпак.  Жаль,
некого было спросить, каким чудом я вместо  подземелья  оказался  вновь  под
открытым небом! Но тут вдруг желудок мне напомнил, что я еще  не  завтракал;
совсем забыв, что завтрак должны были принести в номер, я вышел из отеля, не
дождавшись обещанного. А может, робот из приемной что-нибудь перепутал?
   Итак, к Инфору; теперь  я  уже  ничего  не  предпринимал,  не  расспросив
сначала толком, что и как; через Инфор можно было даже заказать  глидер,  но
об этом я еще не решался просить, потому что не знал, как в него садиться, и
вообще что с ним делать; впрочем, это было не к спеху.
   В ресторане, едва лишь взглянув  в  меню,  я  понял,  что  для  меня  это
китайская грамота, и решительно приказал принести завтрак, обычный завтрак.
   - Озот, кресс или герма?
   Будь официант  человеком,  я  попросил  бы  его  принести  что-нибудь  по
собственному выбору, но это был робот. Ему было все равно.
   - А кофе у вас есть? - опасливо спросил я.
   - Есть. Кресс, озот или герма?
   - Кофе и это... ну, то, что больше всего подходит  к  кофе...  этот,  как
его...
   - Озот, - сказал он и отошел.
   Удача!
   Не иначе, как все это было у него заранее  приготовлено,  потому  что  он
тотчас же вернулся, неся такой заставленный поднос, что  я  заподозрил  было
какой-то подвох или насмешку. Но, взглянув на поднос, отчетливо ощутил, что,
кроме вчерашнего бонса и бокала пресловутого брита, у меня ничего не было во
рту с самого приезда.
   Все блюда казались  совершенно  незнакомыми,  кроме  кофе,  напоминающего
отлично приготовленную смолу. Сливки в крохотных голубых крапинках наверняка
не  имели  никакого  отношения  к  корове.  Жаль,  не  было  никого,   чтобы
подсмотреть, как со всем этим управляться, -  время  завтрака,  по-видимому,
миновало, потому что я был здесь один.  Серповидные  тарелочки  с  дымящейся
массой, из которой торчали  вроде  бы  кончики  спичек,  посреди  как  будто
печеное яблоко; понятно, это оказалось не яблоко и не спички; а  то,  что  я
принял за овсяные хлопья, вдруг начало разрастаться, когда  я  его  коснулся
ложечкой.
   Я был безумно голоден и проглотил все, без хлеба (которого не  было  и  в
помине). Моя хлебная ностальгия,  носившая  скорее  философический  оттенок,
появилась лишь потом, почти одновременно с роботом,  который  остановился  в
некотором отдалении.
   - Сколько? - спросил я.
   - Благодарю, ничего, - ответил он.
   Пожалуй,  он  походил  все-таки  больше  на  прибор,  чем  на   человека.
Единственный, круглый, кристаллический глаз. Что-то шевелилось внутри  него,
но я не отважился заглядывать ему в брюхо. Даже  чаевые  некому  было  дать!
Неизвестно, поймет ли он, если я попрошу газету. А может,  газет  уже  и  не
существует. Я решил сам отправиться на поиски. Но сразу же наткнулся на Бюро
Путешествий, и меня словно осенило. Я вошел.
   Под изумрудными арками огромного серебристого  зала  (всем  этим  обилием
расцветок я уже  был  сыт  по  горло)  было  почти  пусто.  Матовые  стекла,
гигантские цветные фотографии каньона  Колорадо,  кратера  Архимеда,  ущелий
Деймоса, Палм Бич-Флорида - все это было сделано так, что ощущалась глубина,
даже волны катились, как будто это не  фотографии,  а  окна,  распахнутые  в
открытые просторы. Я подошел к окошку с табличкой ЗЕМЛЯ.
   Там,  разумеется,  сидел  робот.  На  сей  раз  золотого  цвета.  Точнее,
позолоченный.
   - Чем могу быть полезен? - спросил он. Голос был глубокий. Закрыв  глаза,
можно было бы поклясться, что говорит крепкий, темноволосый мужчина.
   - Мне бы хотелось чего-нибудь примитивного, - сказал я. -  Я  только  что
вернулся из длительного  путешествия.  Чрезмерного  комфорта  я  не  требую.
Спокойное место, вода, деревья, могут быть горы. Чтобы было примитивно и  по
старинке. Как лет сто назад. Нет ли чего-нибудь в этом роде?
   - Раз вы заказываете, у нас должно  быть.  Скалистые  горы,  Форт  Плумм,
Майорка, Антильские острова.
   - Поближе, - сказал я. - Так... в радиусе до тысячи километров. А?
   - Клавестра.
   - Где это?
   Я заметил,  что  с  роботами  мне  легче  разговаривать:  они  ничему  не
удивляются. Они не умеют. Это было мудро придумано.
   -  Старинный  горняцкий  поселок  вблизи  Тихого   океана.   Рудник,   не
разрабатываемый вот уже четыреста лет. Увлекательные путешествия  подземными
эскалаторами.  Удобное  сообщение  ульдерами  и  глидерами.  Дома  отдыха  с
медицинским  персоналом,  сдаются  виллы  с  садом,   купальным   бассейном,
климатической  стабилизацией.  Местный   филиал   нашего   бюро   организует
всевозможные развлечения, экскурсии, игры, дружеские  встречи.  На  месте  -
реал, мут и стереон.
   - Да, это, пожалуй, для меня, - сказал я, - вилла с садом. И  чтобы  была
вода. Бассейн, не так ли?
   - Разумеется. Бассейн с  трамплином,  искусственные  озера  с  подводными
пещерами,  прекрасно  оборудованный  район  для   аквалангистов,   подводные
феерии...
   - Ладно, феерии мы оставим в покое. Сколько стоит?
   - Сто двадцать итов ежемесячно. Но если вместе еще с кем-нибудь, то всего
сорок.
   - Вместе?
   -  Виллы  очень  просторны.  От  двенадцати  до  семнадцати  помещений  -
автоматическое обслуживание, приготовление еды на месте, питание стандартное
или экзотическое, на выбор...
   - Мда. Пожалуй, действительно... хорошо. Моя фамилия Брегг.  Я  согласен.
Как это называется Клавестра? Платить сейчас же?
   - Как угодно.
   Я протянул ему кальстер.
   Оказалось - я этого не знал, - что только я могу его включать, но  робот,
разумеется, нисколько не удивился моему невежеству. Эти роботы начинали  мне
нравиться все больше. Он показал, как сделать, чтобы изнутри выпадал  только
один жетон с необходимой цифрой. Ровно на столько  же  уменьшалось  число  в
окошечках наверху, показывающее состояние счета.
   - Когда я могу выехать?
   - Когда пожелаете. В любую минуту
   - Ах, да, а с кем я буду делить эту виллу?
   - Марджеры. Он и она.
   - Кто они такие?
   - Могу сообщить только, что это молодожены.
   - Хм. Я им не помешаю?
   -  Нет,  поскольку  половина  виллы  сдается.  Весь  второй  этаж   будет
принадлежать исключительно вам.
   - Ну, хорошо. А как я туда попаду?
   - Лучше всего ульдером.
   - Как это сделать?
   - Я закажу вам ульдер на тот день и час, который вы укажете.
   - Я позвоню из отеля. Это возможно?
   - Как вам будет угодно. Плата насчитывается с той минуты, как вы  войдете
в виллу.
   В моей голове начинал неясно вырисовываться некий план. Накуплю книжек  и
всякой спортивной всячины. Первым делом - книги. И еще нужно подписаться  на
специальные журналы. Социология, физика. Они, наверно, сделали кучу  дел  за
эти сто лет. Ах, да, нужно еще купить какой-нибудь костюм.
   И снова что-то спутало мои карты. Повернув за  угол,  я  вдруг,  не  веря
собственным глазам, увидел автомобиль. Настоящий автомобиль. Ну, может быть,
не совсем такой, какие я помнил, - кузов, казалось, состоял из одних  только
острых углов. Но это был самый настоящий  автомобиль,  с  надувными  шинами,
дверцами, рулем, и за ним стояли другие автомобили. Все за большой витриной;
на ней огромными буквами - АНТИКВАРИАТ. Я вошел. Хозяин  -  или  продавец  -
человек, не робот. "Жаль", - подумал я.
   - Нельзя ли купить автомобиль?
   - Разумеется. Какой вам угодно?
   - Сколько они стоят?
   - От четырехсот до восьмисот итов. "Солидно!" - подумал я. Ну что  ж,  за
древности приходится раскошеливаться.
   - А на нем можно ездить?
   - О, конечно. Не всюду, правда, есть запрещенные места, но в общем вполне
возможно.
   - А как с горючим? - осторожно спросил я, не имея ни  малейшего  понятия,
что там было под капотом.
   - О, это не доставит вам хлопот. Один заряд обеспечит вас  на  все  время
жизни машины. С учетом парастатов, разумеется.
   - Отлично, - сказал я. - Я бы хотел что-нибудь мощное, прочное. Не  очень
большое, но быстрое.
   - Тогда я посоветовал бы вам вот этот Джиабиль или вон ту модель...
   Он провел меня в глубину  большого  зала  вдоль  машин,  сверкавших,  как
новенькие.
   - Конечно, - продолжал продавец, - с глидерами они тягаться не могут, но,
с другой стороны, автомобиль ведь сегодня уже не средство сообщения.
   "А что же?" - хотел я спросить, но промолчал.
   - Хорошо... Сколько стоит вот эта машина? - и  указал  на  светло-голубой
лимузин с глубоко сидящими серебряными фарами.
   - Четыреста восемьдесят итов.
   - Но он нужен мне в Клавестре, - продолжал я. - Я снял там виллу.  Точный
адрес вам может сообщить Бюро Путешествий, тут, за углом...
   - Отлично, все в порядке. Можно послать ульдером: это бесплатно.
   - Вот как? Я тоже еду туда ульдером.
   - Вам достаточно сообщить нам дату, мы доставим машину к вашему  ульдеру,
это будет проще всего. Разве что вы хотели бы...
   - Нет, нет. Пусть будет так, как вы предлагаете. Я заплатил за машину - с
кальстером  я  уже  обращался  почти  умело  -  и  вышел  из   антиквариата,
наполненного запахом лака и резины. Благословенный аромат!
   С одеждой все сразу  пошло  из  рук  вон  плохо.  Не  было  почти  ничего
привычного. Зато выяснилось, наконец, назначение загадочных сифонов, тех,  в
ванном шкафчике с надписью: "Купальные халаты". Не только такой халат, но  и
костюмы, чулки,  свитеры,  белье  -  все  делалось  из  выдувного  пластика.
Понятно, женщинам  это  должно  было  нравиться  -  манипулируя  несколькими
сифонами, можно  было  всякий  раз  создавать  себе  новый  наряд,  даже  на
единственный случай; сифоны выделяли жидкость, которая тут  же  застывала  в
виде ткани с гладкой или шершавой фактурой:  бархата,  меха  или  упругой  с
металлическим отливом. Конечно, не все женщины занимались  этим  сами,  были
специальные школы пластования (вот чем занималась Наис). Но в общем вся  эта
технология породила моду "в обтяжку", которая  мне  не  очень-то  подходила.
Сама процедура одевания с  помощью  сифонов  тоже  показалась  мне  чересчур
хлопотной. Были и готовые вещи, но и эти  меня  не  устраивали;  даже  самым
большим не доставало чуть ли не четырех номеров до моих  размеров.  В  конце
концов я решился прибегнуть к помощи сифонов - видно было, что  моя  рубашка
недолго протянет. Можно было, конечно, доставить остатки вещей с "Прометея",
но там у меня тоже не было  вечерних  белоснежных  рубах  -  в  окрестностях
планетной системы Фомальгаут они не так уж необходимы. В общем я остановился
на нескольких парах рабочих  брюк  для  работы  в  саду,  только  они  имели
относительно широкие штанины, которые можно было попробовать надставить;  за
все вместе я выложил один ит - ровно столько стоили эти штанишки.  Остальное
шло даром. Я велел прислать вещи в отель и уже  просто  из  любопытства  дал
себя уговорить заглянуть в салон мод. Меня принял субъект,  выглядевший  как
свободный художник, оглядел меня, согласился, что мне идут просторные  вещи;
я заметил, что он не был от меня в восторге. Я от него тоже.  Кончилось  все
это тем, что он сделал мне тут же несколько свитеров. Я стоял, подняв  руки,
а он вертелся вокруг меня,  оперируя  сразу  четырьмя  флаконами.  Жидкость,
белая, как пена,  на  воздухе  моментально  застывала.  Таким  образом  были
созданы четыре свитера самых  разных  цветов,  один  с  полоской  на  груди,
красное на черном; самой трудной, как я заметил, была  отделка  воротника  и
манжет. Тут действительно требовалось мастерство.
   Обогатившись этими впечатлениями, которые вдобавок ничего мне не  стоили,
я оказался на улице в самый разгар дня. Глидеров  стало  как  будто  меньше,
зато над крышами появилось множество сигарообразных машин.  Толпы  плыли  по
эскалаторам на нижние этажи, все спешили, только у меня  было  времени  хоть
отбавляй. Часок погрелся на солнышке,  сидя  под  рододендроном  со  следами
жесткой шелухи там, где отмерли листья, потом вернулся в отель. В холле  мне
вручили аппаратик для бритья; занявшись этой процедурой в  ванной,  я  вдруг
заметил, что мне приходится немного наклоняться к зеркалу,  хотя  я  помнил,
что накануне  мог  рассмотреть  себя  в  нем  но  наклоняясь.  Разница  была
ничтожная, но еще раньше, снимая рубаху, я заметил нечто странное: она стала
короче. Ну, так, словно села.  Теперь  я  внимательно  присмотрелся  к  ней.
Воротничок и рукава совершенно не изменились. Я положил ее на стол. Она была
точно такая же, как раньше, но когда я ее натянул на  себя,  края  оказались
чуть ниже пояса. Это не она, это я изменился. Я вырос.
   Мысль абсурдная, и все-таки она обеспокоила  меня.  Я  вызвал  внутренний
Инфор и попросил сообщить мне  адрес  врача  -  специалиста  по  космической
медицине. В Адапте я предпочитал  не  появляться  как  можно  дольше.  После
непродолжительного молчания - казалось, автомат задумался - я услышал адрес.
Доктор жил на той же улице, несколькими кварталами дальше.  Я  отправился  к
нему. Робот провел меня в большую затемненную комнату. Кроме меня, здесь  не
было никого.
   Минуту спустя вошел врач. Он выглядел так, как  будто  сошел  с  семейной
фотографии в кабинете моего отца. Маленький, но не худой, с седой  бородкой,
в золотых очках - первые очки, которые  я  увидел  на  человеческом  лице  с
момента возвращения. Его звали доктор Жуффон.
   - Эл Брегг? - спросил он. - Это вы?
   - Я.
   Он долго молчал, разглядывая меня.
   - Что вас беспокоит?
   - По существу, ничего, доктор,  только...  -  я  рассказал  ему  о  своих
странных наблюдениях.
   Он молча открыл передо мной дверь. Мы вошли в небольшой кабинет.
   - Разденьтесь, пожалуйста.
   - Совсем? - спросил я, оставшись в брюках.
   - Да.
   Он осмотрел меня.
   - Теперь таких мужчин нет, - пробормотал он, будто говорил сам с собой.
   Прикладывая к груди холодный стетоскоп, выслушал сердце. "И через  тысячу
лет будет так же",  -  подумал  я,  и  эта  мысль  доставила  мне  крохотное
удовлетворение. Он измерил мой рост и велел лечь. Внимательно  посмотрел  на
шрам под правой ключицей, но не сказал ничего. Осмотр длился почти час.
   Рефлексы, емкость легких, электрокардиограмма - ничего  не  было  забыто.
Когда я оделся, он присел за маленький черный  столик.  Скрипнул  выдвинутый
ящик, в котором он что-то искал. После всей этой  мебели,  которая  начинала
вертеться  при  виде  человека,  как  припадочная,  этот  старенький  столик
пришелся мне как-то особенно по душе.
   - Сколько вам лет?
   Я объяснил ему, как обстоят дела.
   -  У  вас  организм  тридцатилетнего  мужчины,  -   сказал   он.   -   Вы
гибернезировались?
   - Да.
   - Долго?
   - Год.
   - Зачем?
   - Мы возвращались  на  ускорении.  Пришлось  лечь  в  воду.  Амортизация,
понимаете, ну, а в воде трудно пролежать целый год, бодрствуя...
   - Понятно. Я полагал, что вы гибернезировались дольше.  Этот  год  можете
спокойнейшим образом вычесть. Не сорок, а только тридцать девять лет.
   - А... рост?
   - Это чепуха, Брегг. Сколько у вас было?
   - Ускорение? Два g.
   - Ну вот, видите! Вы думали, что растете, а? Нет. Нe растете. Это  просто
межпозвоночные диски. Знаете, что это такое?
   - Да, это такие хрящи в позвоночнике...
   - Вот именно. Они разжимаются сейчас, когда вы освободились из-под  этого
пресса. Какой у вас рост?
   - Когда мы улетали - сто девяносто семь.
   - А потом?
   - Не знаю. Не измерял; не до этого было, понимаете...
   - Сейчас в вас два метра два.
   - Хорошенькое дело, - пробормотал я, - и долго еще так протянется?
   - Нет. Вероятно, уже все... Как вы себя чувствуете?
   - Хорошо.
   -