аверху, и мне удалось  рассмотреть
выход труб. Они находились в стене напротив  дома.  Я  выплыл,  уже  немного
задыхаясь, потому что долго пробыл под водой.
   - Брегг! - послышался ее голос.
   - Я тут. Что случилось?
   - Я испугалась... - сказала она тише.
   - Чего?
   - Вас так долго не было...
   - Я нашел. Сейчас пустим воду! - ответил я и побежал к дому.  Можно  было
прекрасно обойтись без этого геройского  ныряния:  краны  были  на  виду,  в
колонне напротив веранды. Я пустил холодную воду и вернулся к бассейну.
   - Готово. Но придется немного подождать...
   - Хорошо.
   Она стояла под трамплином, а я  -  у  короткой  стенки  бассейна,  словно
боялся приблизиться. Потом медленно, как бы нехотя подошел к ней. Глаза  уже
привыкли к темноте. Я мог даже различить черты ее лица. Она смотрела в воду.
Ей очень шла эта белая шапочка. И казалось, она немного выше, чем в платье.
   Я торчал возле нее долго, пока, наконец, не  почувствовал  себя  неловко.
Может быть, поэтому я вдруг сел. "Дубина, чурка!" - пытался я придумать  для
себя название пообиднее, но  ничего  не  выдумал.  Тучи  сгущались,  темнота
росла. Становилось довольно прохладно.
   - Вам не холодно?
   - Нет. Брегг?
   - Да?
   - Что-то вода не прибывает...
   - Я открыл спуск... Теперь, пожалуй, уже хватит. Пойду закрою.
   Когда я возвращался, мне пришло в  голову,  что  можно  было  бы  позвать
Олафа, и я чуть было не рассмеялся вслух: так это было глупо. Я боялся ее...
   Я нырнул и тут же выплыл.
   - Пожалуй, можно. Если я переборщил с холодной, так вы  скажите;  добавим
теплой...
   Теперь вода явно спадала, потому что отвод все еще был открыт. Девушка  -
я видел ее стройную тень па фойе неба - как будто колебалась.  "Может  быть,
ей расхотелось, может, она вернется домой", - мелькнула у меня мысль, и  тут
же я почувствовал как бы облегчение.
   В этот момент она прыгнула в воду и  вскрикнула:  в  бассейне  стало  уже
совсем мелко, и я не успел ее предупредить. Она, наверно,  сильно  ударилась
ступнями о дно, покачнулась, но не упала. Я кинулся к ней.
   - Вам больно?
   - Нет.
   - Это из-за меня.
   Мы стояли по пояс в воде. Она поплыла. Я вылез на берег, побежал к  дому,
закрыл кран спуска и вернулся. Ее нигде не было видно. Я тихо вошел в  воду,
переплыл бассейн, перевернулся на спину и, легко шевеля руками, опустился на
дно. Открыв глаза, я увидел слабо поблескивающую,  изборожденную  небольшими
волнами поверхность воды. Меня медленно вынесло наверх, я  поплыл  и  увидел
ее. Она стояла у самой стенки бассейна. Я подплыл к ней. Трамплин остался на
другой стороне, тут было мелко, так что я сразу встал  на  ноги  и  пошел  к
берегу, шумно рассекая воду. Я различил ее лицо. Она смотрела на меня: то ли
от стремительности последних шагов - потому  что  в  воде  трудно  идти,  но
нелегко и остановиться сразу, - то ли уж и сам не  знаю  почему,  во  всяком
случае, я очутился совсем рядом с ней. Может быть, ничего бы и не произошло,
если бы она отодвинулась, но она осталась на месте, держа  руку  на  верхней
перекладинке лестницы, а я был уже слишком близко, чтобы что-нибудь! сказать
- спрятаться за ничего не значащий разговор.
   Я крепко обнял ее, oua  была  холодная  и  ускользающая,  как  рыба,  как
странное чужое существо, и неожиданно в этом прикосновении, таком  холодном,
словно мертвом - потому что она была  совершенно  неподвижна,  -  я  отыскал
жаркое пятно, ее губы и поцеловал их, а потом целовал и целовал без конца  -
это было полнейшее  сумасшествие.  Она  не  защищалась.  Не  сопротивлялась,
словно окаменела. Я держал ее за плечи, поднял  ее  лицо  вверх,  хотел  его
видеть, заглянуть ей в глаза, но было  уже  так  темно,  что  я  мог  только
догадываться, где они. Она не дрожала. Гулко билось сердце, то ли мое, то ли
ее. Так мы стояли, потом она медленно стала освобождаться. Я тотчас отпустил
ее. Она поднялась по лесенке на берег. Я за ней, и опять  обнял  ее,  как-то
неловко, боком. Она задрожала. Задрожала только теперь. Я попытался  сказать
что-нибудь, но язык не слушался  меня.  И  я  лишь  продолжал  обнимать  ее,
прижимал к себе; мы стояли, потом она высвободилась, но не оттолкнула  меня,
а высвободилась просто так, будто меня вообще не было. Я опустил  руки.  Она
отошла. Свет падал из моего окна, и в этом свете я увидел, как  она  подняла
халат и, не надевая его, медленно  стала  подниматься  по  ступеням.  Сквозь
дверь из зала тоже пробивался свет. Капли воды  сверкнули  на  ее  плечах  и
бедрах. Дверь закрылась. Она исчезла.
   На миг мне захотелось броситься в воду и больше не выплывать из  нее.  Не
шутя, всерьез. Никогда еще у меня в голове не  было  такого  сумбура.  Не  в
голове - там, где должна быть голова.  Все  вместе  взятое  было  совершенно
бессмысленно, невероятно, и, что самое ужасное, я не понимал, что же это все
означало и что мне теперь делать. Только почему она была  такой...  такой...
Неужели ею владел страх? Ах, ерунда, дался мне этот страх. Это  было  что-то
другое. Но что? Откуда мне знать? Может быть, Олаф знает? Черт,  неужели  я,
как сопливый щенок, поцеловав девчонку, помчусь к Олафу за советом?
   "Да, - подумал я, - и помчусь". Я направился к дому, поднял по пути  свой
халат, стряхнул с него песок. В зале все еще горел  свет.  Я  подошел  к  ее
двери. "Может, она впустит меня", - подумал я. Если бы она меня впустила,  я
потерял бы к ней интерес. И тогда, возможно, все  это  кончится.  Или  же  я
получу по морде. Нет. Они добренькие... они бетризованные, они не могут. Она
мне даст немного молочка, и то ведь очень полезно... Я стоял так минут  пять
и вспоминал подземелья Керенеи, ту прославленную  дыру,  о  которой  говорил
Олаф. Благословенная дыра! Кажется, это был старый вулкан, и  Ардер  застрял
там среди скал и не мог выбраться, а лава поднималась. Собственно,  даже  не
лава, Вентури сказал, что это какой-то особый гейзер, но это было уже потом.
Ардер... мы слышали его голос. По радио. Я спустился и  вытащил  его.  Боже!
Лучше бы десять раз Керенея, чем эта дверь! И молчание, ни малейшего шороха.
Ничего!
   Была бы хоть дверная ручка. Нет, какая-то плитка. У меня наверху такой не
было. Что это - замок или ручка? Откуда мне знать - я был все тем же дикарем
с Керенеи.
   Я поднял  руку  и  заколебался.  Что,  если  дверь  не  откроется?  Одних
воспоминаний об этом мне хватило бы надолго. И я чувствовал, что чем  дольше
стою, тем меньше у меня  остается  сил,  словно  они  вытекали  из  меня.  Я
коснулся плитки. Она не поддалась. Я нажал сильней.
   - Это вы? - услышал я ее голос. Значит, она стояла за дверью!
   - Да.
   Тишина. Полминуты. Минута.
   Дверь  открылась.  Она  стояла  на  пороге.  Пушистый   утренний   халат.
Рассыпавшиеся по воротнику волосы. Подумать только, лишь теперь  я  заметил,
что они каштановые.
   Дверь была только полуоткрыта. Она придерживала ее. Когда я  шагнул,  она
отступила. Дверь сама, совершенно бесшумно, закрылась за мной.
   Внезапно я понял, как все это выглядит; у меня с глаз словно упали  шоры.
Она смотрела на меня, неподвижная, бледная, придерживая  руками  полы  этого
несчастного халатика, а напротив я, мокрый,  с  халатом  в  руках,  в  одних
только черных плавках Олафа, уставился на нее не отрываясь.
   И вдруг все это показалось мне невероятно  смешным.  Я  встряхнул  халат.
Надел его, запахнул и сел. Там, где я раньше стоял, - два  мокрых  пятна  на
полу. Мне совершенно нечего было сказать. Я не знал, что  сказать.  И  вдруг
догадался. Меня будто осенило.
   - Вы знаете, кто я?
   - Знаю.
   - Вот как? Хорошо. Из Бюро Путешествий?
   - Нет.
   - Все равно. Я дикий, вы знаете?
   - Правда?
   - Страшно дикий. Как вас зовут?
   - Вы не знаете?
   - Как ваше имя?
   - Эри.
   - Я заберу тебя отсюда.
   - Что?
   - Заберу. Не хочешь?
   - Нет.
   - Все равно заберу, и знаешь почему?
   - Кажется, знаю.
   - Нет, не знаешь. Я и сам не знаю.
   Она молчала.
   - Я ничего не могу с этим поделать, - продолжал я. - Это случилось, когда
я тебя увидел. Позавчера. За обедом. Понимаешь?
   - Да.
   - Постой. Может, ты думаешь, я шучу?
   - Нет.
   - Откуда же ты можешь... хотя все  равно.  Ты  попытаешься  сбежать?  Она
молчала.
   - Не делай этого, - попросил я. - Это не поможет, пойми. Я все  равно  не
оставлю тебя в покое, даже если бы и хотел. Ты веришь мне? Она молчала.
   - Пойми, дело не только в том, что я небетризованный. Мне ничего не надо.
Ничего, кроме тебя. Мне нужно тебя видеть. Мне нужно смотреть на  тебя.  Мне
нужно слышать твой голос. Только это, и больше ничего. Никогда. Я  не  знаю,
что будет с нами. Пусть даже это плохо кончится. Мне все равно.  Потому  что
уже и этого много. Потому что я могу это  сейчас  говорить,  а  ты  слышать.
Понимаешь? Нет. Тебе не понять. Вы избавились от драм, чтобы жить  спокойно.
Я так не умею. И не хочу.
   Она молчала. Я глубоко вздохнул.
   - Эри, послушай... Сначала сядь.
   Она не пошевелилась.
   - Прошу тебя, сядь.
   Молчание.
   - Тебе же все равно. Сядь.
   Неожиданно я понял. Стиснул зубы.
   - Если ты не хочешь даже сесть, зачем же ты впустила меня?
   Молчание.
   Я встал. Взял ее за плечи. Она не защищалась.  Я  посадил  ее  в  кресло.
Придвинул свое, так что наши колени почти соприкасались.
   - Можешь делать, что хочешь. Но выслушай меня. Я в этом не виноват. А  ты
и подавно. Никто не виноват. Я  не  хотел  этого.  Но  так  случилось.  Это,
понимаешь, исходное положение. Я знаю, что веду себя как сумасшедший. Знаю и
сейчас скажу почему... А ты что, вообще не будешь больше говорить со мной?
   - Смотря о чем, - сказала она.
   - Спасибо и на том. Да, я знаю, у меня нет  прав,  никаких  прав  и  тому
подобное. Что же я хотел сказать?  Миллионы  лет  назад  существовали  такие
ящеры - бронтозавры, атлантозавры... Ты слышала?
   - Да.
   - Это были гиганты величиной с дом. Длинный хвост,  в  три  раза  длиннее
тела. Из-за этого они не могли двигаться так, как, может, хотели бы -  легко
и изящно. У меня тоже есть  такой  хвост.  Десять  лет  неизвестно  зачем  я
скитался среди звезд. Может быть, зря. Но это было. Этого не вычеркнешь. Это
мой хвост. Понимаешь? Я не могу вести себя так, словно его нет, словно этого
никогда не было. Я не думаю, что ты в восторге от того, что  я  сказал,  что
говорю и что скажу еще. Но выхода я не  вижу.  Ты  должна  быть  моей,  пока
возможно. И это... все. Что скажешь ты?
   Она смотрела на меня. Мне показалось, что она еще больше  побледнела,  но
это могло быть от освещения. Она сидела,  кутаясь  в  свой  пушистый  халат,
словно ей было холодно. Я хотел спросить, холодно ли  ей,  и  снова  не  мог
выговорить ни слова. Мне... - о! - мне не было холодно.
   - А вы... Как бы поступили вы... на моем месте?
   - Очень хорошо! - похвалил я. - Вероятно, боролся бы.
   - Я не могу.
   - Знаю. Думаешь, мне от этого легче? Клянусь  тебе,  нет.  Мне  уйти  или
можно еще сказать кое-что? Почему ты так смотришь? Неужели ты не  понимаешь,
что я сделаю для тебя все? Прошу тебя, не смотри так. Все! Даже то, чего  не
могут сделать... другие люди. А ты знаешь что?
   Мне стало душно, будто я долго бежал. Я держал обе ее руки - не знаю, как
долго, может быть, с самого начала? Не знаю. Они были такие маленькие.
   - Эри, знаешь, я никогда еще не чувствовал того, что чувствую  сейчас.  В
эту минуту. Подумай. Эта жуткая пустота там. Этого нельзя рассказать.  Я  не
верил, что вернусь. Никто не верил. Мы говорили о возвращении, но  это  было
просто так. Они остались там, Арне, Том, Вентурн, и они  теперь  как  камни,
знаешь, такие насквозь промерзшие  камни,  во  тьме.  И  я  должен  был  там
остаться, а если я здесь, и держу твои руки, и могу говорить с тобой,  и  ты
слышишь меня, то, может, не так уж и  скверно,  что  я  вернулся.  Не  столь
гнусно, Эри. Только не смотри так. Умоляю тебя. Дай мне надежду.  Не  думай,
что это просто любовь. Не думай так. Это больше. Больше. Ты мне не веришь...
почему ты мне не веришь? Ведь я говорю правду. Не веришь?
   Она молчала. Ее руки были холодны, как лед.
   - Не можешь, да? Это невозможно. Да, я знаю, что это невозможно.  Я  знал
это с первой минуты. Я не имею права быть тут. Я должен  быть  там.  Не  моя
вина что я вернулся. Да. Зачем я тебе это говорю? Этого не было. Правда,  не
было, да? Пусть будет так, раз тебя это не  интересует.  Ты  думала,  что  я
воспользуюсь своей силой? Этого мне не надо, понимаешь? Ты не звезда...
   Наступила тишина. Дом молчал. Я наклонил голову  к  ей  рукам,  безвольно
лежащим в моих, и начал шептать им:
   - Эри, Эри. Теперь ты уже понимаешь, что меня не нужно  бояться,  правда?
Ты ведь понимаешь, что тебе ничего не грозит. Но это такое огромное, Эри.  Я
не знал, что подобное возможно. Не предполагал. Клянусь. Зачем они  летят  к
звездам? Понять ни могу. Ведь ЭТО здесь. ЭТО же здесь. А  может,  надо  было
сначала побывать там, чтобы это понять?  Да,  может  быть.  Сейчас  я  уйду.
Забудь обо всем. Забудешь?
   Она кивнула.
   - И никому не скажешь?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Правда?
   - Правда, - прошептала она.
   - Благодарю тебя.
   Я вышел. Лестница. Кремовая стена, другая зеленая. Дверь моей комнаты.  Я
широко распахнул окно, дышал. Какой воздух! С той минуты,  как  я  вышел  от
нее, я был совершенно спокоен. Я даже улыбался,  но  не  губами,  не  лицом.
Улыбка была во мне, снисходительная улыбка над  собственной  глупостью,  над
тем, что я не мог понять и что было так просто.  Наклонившись,  я  перебирал
содержимое спортивного чемоданчика. Среди шнуров? Нет,  какие-то  сверточки,
нет, не то, сейчас...
   Вот он. Я выпрямился и вдруг смутился. Свет.  Я  не  могу  так.  Пошел  к
лампе, чтобы потушить ее. На пороге стоял Олаф. Он был одет. Не ложился?
   - Ты что делаешь?
   - Ничего.
   - Ничего? Что у тебя в руке?
   - Так...
   - Не прячь! Покажи.
   - Не хочу. Уйди!
   - Покажи!
   - Нет.
   - Я так и знал. Мерзавец!
   Я не ожидал этого удара. Разжал руку, нож выскользнул, упал со стуком. Мы
оба покатились по полу, я подмял  его  под  себя,  он  перевернулся,  столик
рухнул, лампа грохнулась о стену, так что  загремело  на  весь  дом.  Я  уже
сдавил его. Он не мог вырваться, только извивался, и вдруг я  услышал  крик,
ее крик, отпустил его, отпрыгнул назад.
   Она стояла в дверях.
   Олаф поднялся на колени.
   - Он хотел покончить с собой. Из-за тебя! -  прохрипел  он,  хватаясь  за
горло.
   Я отвернулся. Оперся о стену, ноги тряслись. Мне было стыдно,  невыразимо
стыдно. Она смотрела на нас - то на одного, то  на  другого.  Олаф  все  еще
держался за горло.
   - Уйдите, - тихо сказал я.
   - Сначала тебе придется прикончить меня.
   - Прости меня.
   - Нет.
   - Олаф, прошу вас, уйдите, - сказала она. Я  умолк,  раскрыв  рот.  Олаф,
остолбенев, смотрел на нее.
   - Девочка, он... Она покачала головой.
   Все еще глядя на нас, то пятясь, то немного боком, он вышел.
   Она взглянула на меня.
   - Это правда?
   - Эри... - простонал я.
   - Ты не можешь иначе? - спросила она.
   Я кивнул утвердительно. Она покачала головой.
   - Не понимаю, - сказал я и  повторил  еще  раз,  как-то  заикаясь:  -  Не
понимаю.
   Она молчала. Я подошел к ней и увидел, что вся она  как-то  съежилась,  и
руки, придерживающие отвернувшийся край пушистого халата, дрожат.
   - Почему? Почему ты так меня боишься?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Нет?
   - Нет.
   - Но ты же дрожишь?
   - Это просто так.
   - И ты... пойдешь со мной?
   Она кивнула дважды, как ребенок. Я обнял ее, так бережно, как только мог,
словно вся она была из стекла.
   - Не бойся... - сказал я. - Смотри... У меня самого дрожали руки.  Почему
они не дрожали тогда, когда  я  медленно  седел,  ожидая  Ардера?  До  каких
глубин, до каких закоулков я, наконец, добрался, чтобы узнать, чего я стою?
   - Сядь, - сказал я. - Ведь ты все еще дрожишь? Или нет, подожди.
   Я уложил ее в постель. Закутал до подбородка.
   - Так лучше?
   Она кивнула. Я не знал, только ли со мной она так молчалива  или  это  ее
привычка.
   Я опустился на колени перед кроватью.
   - Скажи что-нибудь, - прошептал я.
   - Что?
   - О себе. Кто ты. Что делаешь. Чего хочешь. Нет, чего ты  хотела,  прежде
чем я свалился тебе на голову.
   Она слегка повела плечами, как бы говоря: "Мне нечего рассказывать".
   - Ты не хочешь говорить? Почему?
   - Это не имеет значения... - сказала она.
   Для меня это было как удар. Я отшатнулся.
   - Как?.. Эри... Как это? - бормотал я. И уже понимал, хорошо понимал.
   Я вскочил и принялся ходить по комнате.
   - Я не хочу так. Не могу так. Не могу. Так нельзя...
   Я остолбенел снова, потому  что  она  улыбалась.  Слабой,  чуть  заметной
улыбкой.
   - Эри, что ты...
   - Он прав, - сказала она.
   - Кто?
   - Тот... Ваш друг.
   - В чем?
   Ей было трудно это сказать. Она отвела глаза.
   - Что вы... можете поступить неразумно.
   - Откуда ты знаешь, что он это сказал?
   - Слышала.
   - Наш разговор? После обеда?
   Она кивнула. Покраснела. Даже уши порозовели.
   - Я не могла не слышать. Вы ужасно громко спорили. Я вышла бы, но...
   Я понял. Дверь ее комнаты выходила в зал. "Что за кретин!" -  подумал  я,
конечно, о себе. Меня словно оглушило.
   - Ты слышала... Все? Она кивнула.
   - И понимала, что я говорю о тебе?..
   - Да.
   - Но почему? Ведь я же не назвал твоего имени...
   - Я знала это раньше.
   - Откуда?
   Она покачала головой.
   - Не знаю. Знала. Вернее, сначала я подумала, что это мне кажется.
   - А потом?
   - Не знаю. Я весь день чувствовала это.
   - И очень боялась? - спросил я угрюмо.
   - Нет.
   - Нет? Почему нет?
   Она слабо улыбнулась.
   - Вы совсем как...
   - Как что?!
   - Как в сказке. Я не знала, что можно... быть таким... и если бы  не  то,
что... Ну... я думала бы, что это мне снится.
   - Уверяю тебя, не снится.
   - Ох, знаю. Я просто так сказала. Вы ведь понимаете, что я имею в виду?
   - Не очень. Видно, я туп, Эри. Да, Олаф был  прав.  Я  болван.  Полнейший
болван. Поэтому скажи мне прямо, идет?
   - Хорошо. Вы думаете, что вы страшный, а это совсем не так. Вы  просто...
- она умолкла, словно не могла найти подходящих слов.
   Я слушал разинув рот.
   - Эри, девочка, я... я совсем не думал, что я страшный.  Ерунда.  Клянусь
тебе. Просто, когда я прилетел, и наслушался,  и  узнал  разные  разности...
Довольно. Я уже достаточно говорил. Даже слишком. Никогда в жизни я  не  был
таким болтливым. Говори ты, Эри. Говори. - Я присел на кровати.
   - Не о чем. Правда. Только... не знаю...
   - Чего ты не знаешь?
   - Что будет?..
   Я наклонился над ней. Я чувствовал ее дыхание. Она смотрела мне в  глаза.
Ее веки не дрожали.
   - Почему ты позволила целовать себя?
   - Не знаю.
   Я коснулся губами ее щеки. Шеи. И замер, опустив голову на ее плечо,  изо
всех сил стискивая зубы. Такого со мной еще  никогда  не  было.  Я  даже  не
подозревал, что такое может быть. Мне хотелось плакать.
   - Эри, - прошептал я беззвучно, одними губами. - Эри. Спаси меня.
   Она лежала неподвижно. Словно издалека, до меня доносились  гулкие  удары
ее сердца. Я сел.
   - Может быть... - начал я, но не решался закончить. Встал, поднял  лампу,
поставил столик, споткнулся обо что-то - это был туристский нож. Он  валялся
на полу. Я запихнул его в чемоданчик и повернулся к ней. -  Я  потушу  свет,
хорошо?
   Она не отвечала.  Я  нажал  выключатель.  Мрак  был  абсолютный,  даже  в
открытом окне не было видно ни единого огонька. Ничего. Черно. Так же черно,
как ТАМ.
   Я закрыл глаза. Тишина шумела.
   - Эри... - прошептал я. Она не ответила. Я чувствовал ее страх.  Впотьмах
шагнул в сторону кровати. Пытался  уловить  ее  дыхание,  но  слышал  только
всеобъемлющий звон тишины, которая как бы материализовалась в этой темноте и
уже была ею. "Я должен уйти, - подумал я.