сер - в жестких испытаниях на Земле отбирались кандидаты для будущего полета.
Журналисты и фоторепортеры любят снимать улыбку. Она кажется им свидетельством
неиссякаемого жизнелюбия, оптимистическим знаком качества, знаменем удачливой жизни. А уж
герои Космоса, по их мнению, просто обязаны излучать ослепительные победоносные улыбки на
все тридцать два или тридцать шесть зубов, сколько их там имеется у космонавтов...
А знаете ли вы цену улыбке космонавта? И в наш ХХII век кинокадры, фотографии и
описания восторженных очевидцев донесли представление о знаменитой гагаринской улыбке...
Ах, как умел обаятельно улыбаться этот русский парень на разных континентах воистину
маленькой Земли, которую он первым увидел из Космоса! Пусть - из ближнего, из домашнего
Космоса, но он первым увидел и оценил ее реальные размеры и ее подлинную значительность. Он
имел право так улыбаться - по-доброму и чуть виновато, словно извиняясь за свою вселенскую
славу...
     А в архивах Звездного городка, где рядом с гагаринским возник уже не один памятник, мне
довелось увидеть уникальные исторические кадры учебной кинохроники тех лет. Делалось это
просто: широкоугольная съемочная камера монтировалась почти вплотную к лицу космонавта и
фиксировала малейшие его изменения во время испытаний.
Уже тогда, на примитивной центрифуге, при ускорениях в четыре-пять "же", человек терял
способность управлять лицевыми мускулами. У него, по профессиональному выражению
космонавтов, начинало "течь лицо". И какие же непредставимые, жуткие, умопомрачительные
гримасы, - гримасы, а не улыбки! - запечатлевала бесстрастная пленка... Человеческие лица
сминались в неисчислимых фантасмагориях природы, подобно мягким резиновым маскам-
игрушкам, в шутовских целях надеваемым на пальцы...
Перед этими нечеловеческими обликами, мгновенными скульптурными слепками
сопротивляющейся плоти, кажутся робкими и наивными все прославленные фильмы ужасов!
Таков был путь к улыбке еще в XX веке...

     На этот раз будущих астронавтов, кроме всех положенных испытаний на физическую
выносливость, ждало главное испытание, длительное и необычное: на тишину и одиночество.
Кандидаты на межзвездный перелет должны были провести в полной совершенной изоляции
ровно календарный год.
     Существуют разнообразнейшие формы необходимого человеческого содружества на пределе
сил и выносливости, где взаимоподдержка, доверие и готовность к самопожертвованию решают
порою все. Это может быть и военная разведка, и альпинистская связка, и экипаж подводной
лодки в длительном автономном плавании. Психологи давно называли такие прикидки на
уживаемость друг с другом "экзаменом на сходимость"
В сущности, то же самое испытываем и мы с вами всю нашу жизнь - в семье, в рабочем
коллективе - с той только разницей, что всегда имеем возможность доброхотного выхода из игры,
можем выйти в распахнутый, открытый мир, сменить обстановку...
Испытуемые этого не могли: долгие годы они должны были провести в малом, конечном
объеме корабля, в пустом безмолвном пространстве, наедине с собственными мыслями и с
членами экипажа, которых нельзя было сменить по собственной прихоти в полете никем другим.
Ко всему этому надо было быть готовыми, любая ошибка могла слишком дорого стоить...
Кандидаты на полет соглашались на добровольное заточение в наземных макетах,
имитирующих внутренность будущего ракетного корабля. Это были огромные цилиндры,
напоминающие многократно увеличенные железнодорожные цистерны для перевозки
нефтепродуктов.
     Цистерны эти - числом двенадцать - располагались в специально оборудованном,
необозримых размеров ангаре. Техники и обслуживающий персонал со свойственным им юмором
окрестили эти цилиндры "кастрюлями"...
     Нормальному человеку трудно представить и понять, что скрывается за сугубо бесстрастным
термином: полная совершенная изоляция. В разных "кастрюлях" испробовались различные
сочетания: по двое, по трое, по четверо. Были среди испытуемых и одиночки...
В не столь уж отдаленные исторические времена одиночками назывались тюремные камеры
для особо опасных государственных преступников.
История политзаключенных в России, в казематах Шлиссельбурга или мрачных подземельях
Петропавловской крепости, изобилует яркими тому примерами.
Сидевшие в каменных мешках царских тюрем революционеры тоже, конечно, находились в
изоляции. Но у них был, хоть и весьма ограниченный, выход в мир: в зарешеченном окошке день
сменялся ночью, перемещались тени решетки по выщербленному тюремному полу, проплывали
облака, доносилось воробьиное щебетание или воркование тюремных голубей...
Наконец, слева и справа, за глухими стенами, были товарищи, сомышленники по партии, по
борьбе, с которыми можно было переговариваться, перестукиваться нехитрым общеизвестным
шифром. Существовал обмен новостями с волей. Вызывали на допросы. Даже общение с
надзирателями, представителями враждебного, подавляющего правительственного аппарата,
приносило известное разнообразие. Наконец, некоторым из заключенных разрешались прогулки в
тюремном дворе. О, эти прогулки! Они могли следить за сменой времен года: за тюремные стены
залетали, планируя по ветру, желтые листья берез или кленов или запархивали филигранные сне-
жинки, совершенно независимые от окриков и штыков часовых...
Какие могучие, если вдуматься, разноплановые проявления жизни! Это, хотя бы в малой
степени, но как-то утоляло сенсорный голод...
В контейнеры высшей защиты не проникало извне ни малейшего звука. Ни малейшего! Ни
даже крохотной тени, ничтожной доли самого жалкого децибела! Искусственное освещение не
было связано с естественным привычным суточным циклом: астронавты могли регулировать свой
режим, как им заблагорассудится. Общение и любая связь с внешним миром исключались. О
пауках и мышах, иногда, как известно, проникающих в тюремные камеры для развлечения
заключенных, не могло быть и речи: внутри была полная стерилизация. Воздух, которым дышали
космонавты, вернее - испытуемые, был строго дозирован и лишен вкуса и запаха. Ничего, ничего,
ничего... Кроме постоянно глядящего вездесущего ока скрытой телевизионной установки: их
видели, а они - нет...
     Правда, к их услугам были микрофильмы, музыка всего мира, записанная на паутинной
толщины проволоку, библиотека на кристаллах...
Они могли слушать самых прославленных виртуозов всех времен, билеты на которых по
сверхкосмическим ценам распродавались за год вперед. Они могли рассматривать, изучать,
измерять по голографическим моделям - или просто любоваться объемными изображениями
скульптур и храмов всей земли, лицезреть живопись всех прославленнейших музеев планеты.
Они могли бы, если понадобиться, призвать на экраны считывания мудрость всех веков и
народов, историю всех суеверий и побед духа. При желании они могли бы сделать вывод, что
история человеческой цивилизации - это равно как история великих умов, так и история
человеческой глупости. И именно - глупость обходилась человечеству дороже всего...
Но вместо подобных размышлений они могли извлечь все сорта детективов, когда-либо
вышедшие из-под пера или сработанные на личных писательских дисплеях последних моделей...
Были у испытуемых и самые хитроумные тренажерные приспособления для мускульной
игры, чтобы не утратить в невесомости радость движения.
Они, кроме специальных занятий по научной программе, могли работать в гидропонных
оранжереях.
     Но - все звуки оставались здесь, внутри, все мысли - гасли или витали бесконечно, отходы
жизнедеятельности, даже легкий пар от дыхания - улавливались, устранялись и перерабатывались
регенерационными установками в сызнова усвояемые продукты...
Наружу не проникало ни пылинки, ни молекулы, ни атома...
И все вместе это называлось так: эксперимент на выживаемость в условиях замкнутой
биологической системы жизнеобеспечения.
     Каждый цилиндр-контейнер представлял собой, по сути, микро-планету с круговоротом
веществ на ней, не возобновляемых со стороны.
И главное: они должны были своими руками посеять, взрастить и собрать урожай, съесть
его, после чего вернуть его в землю и подготовить ее, эту вечную кормилицу, к новому урожаю, к
тому, чтобы на нее пришли другие...
     Даже под открытым просторным небом, под щедрым солнцем и благодатным дождем, под
луной и звездами сделать это - непростая задача.
Каждый испытуемый - если бы захотел - мог вообразить себя богом внутри маленькой
Вселенной, которая целиком зависела от его работы и от его сознания...
Да, можно было бы считать себя Богом. Или - что еще труднее - человеком...
А ведь испытуемые знали, что им не грозят никакие опасности: ни метеоритные потоки, ни
пронизывающее жесткое излучение, ни безмолвные провалы черных дыр. На Земле - зеленой и
голубой родной Земле, полной праздничного света, дыхания спящих детей и щебетания птиц, - их
ожидали только тишина и одиночество. И еще - общение друг с другом...
... Первым не выдержал восьмой цилиндр.
     В конце пятого месяца над пультом дежурного диспетчера загудел зуммер и налился
тревожным багровым светом до того спокойный "глазок": в восьмом контейнере использовали
свое право на свободный выход и прерывали эксперимент...
Дежурный диспетчер, молоденькая девушка-биолог, недавняя выпускница МГУ, уткнулась
кулачками в щеки и горько заревела от обиды: двоих из восьмой "кастрюли" особенно любили...
В "восьмерке" находилась семейная пара - Тамара и Андрей Нефедовы. С точки зрения
обитателей Городка, близко знавших их совместную жизнь, они идеально подходили друг к другу:
оба красивые, рослые, спортивные, выносливые - из тех, на которых оборачиваются, когда они
рядышком, рука об руку, идут по улице.
     Тамара была женщиной, пожалуй, более знаменитой, чем ее муж - рядовой, в общем-то,
пилот-межпланетник. Она была - шутка сказать! - неоднократной мировой рекордсменкой по
фигурным прыжкам с парашютом. Дело это, надо сказать, впечатляющее и рискованное, зато вот
уж кто умел улыбаться миллионными тиражами с многоцветных глянцевых страниц популярных
журналов!
     - А-а-а-а!!! - на одной пронзительной ноте, словно простая безвестная деревенская баба,
бессмысленно вопила знаменитая парашютистка. - А-а-а-а-а... - словно теряла она силы в
крике... - Ненавижу! Всех ненавижу... И его - тоже... Не мо-гу-у-у... Не хочу пить чужую мочу
вперемешку со своей собственной...
     Андрей, сразу посеревший и осунувшийся, с прорезавшимися на скулах резкими
морщинами, стоял молча, вроде бы даже совсем безучастно глядя на бьющуюся в истерике жену.
Так же молча он повернулся на каблуках и по-прежнему высокий, подтянутый, пошел, почти
не размахивая руками, бесконечным проездом вдоль ангара.
Техники, дежурные наблюдатели, диспетчеры, привыкшие видеть всякое, смотрели ему в
спину и старались представить, какое у него сейчас лицо. И жуткий холодок пробегал у них самих
вдоль спинного хребта.
     - А ведь у них - сын... - почти беззвучно припомнил кто-то. - В пятом классе, кажется...
     - Иногда, наверное, умереть - и то легче... - откликнулся другой голос. - В космосе бы
схоронили с почестями - и все...

     А Андрей уходил все дальше и дальше, неритмично покачиваясь на ходу, и его фигура
издали напоминала движущуюся резиновую игрушку, из которой через крохотную
микроскопическую дырочку выходит воздух...

     ... В седьмом цилиндре - цифра семь священна на Востоке! - испытуемый выглядел
довольно экзотично: не в удобном тренировочном костюме, как предпочитали русские,
французские или африканские кандидаты, а в белом просторном одеянии и в тюрбане. Это был
индус из штата Пенджаб по имени Сингх Раджневи. В контейнере он был один, и выбрал
одиночество не по жребию, как некоторые другие, - нет, он настаивал на одиночестве из
собственных убеждений: последователь Будды, он хотел достичь высших степеней совершенства
своего "я"...
     На восьмом месяце в ежесуточном дневнике наблюдений в графе оценки поведения
испытуемого появилась некоторая неуверенность тона.
Аппетит не мог в данном случае служить надежным индикатором нормального состояния:
индус всегда ел очень мало и нерегулярно.
     Бритье тоже не было для него торжественно обставляемым пунктуальным ритуалом, как для
четырех англичан ("Идеальная команда для игры в покер!" - шутили они...) из третьей
"кастрюли": он и без того оброс непроходимой, жесткой даже на взгляд через экран телевизора,
дремучей бородой. Но это было, в конечном счете, его личное дело...
Потом он перестал стричь ногти... Это насторожило наблюдателей.
Но когда вместо привычных напевов "Авесты" или "Махабхараты", древнего индийского
эпоса, которые он, как молитву, обычно читал на сон грядущий, в динамик односторонней связи
поперла полная бредятина, - испуганный дежурный диспетчер вызвал Главного психолога.
Тот вслушался в мычание и несуразный хохот, информация в которых равнялась разве что
суммарному смыслу гоготанья кайр на птичьих базарах полярных островов, пожевал губами,
всмотрелся в укрупненное до предела изображение на телевизоре, хмуро хмыкнул - и вызвал
санитарный транспорт...
     Испытуемый кандидат в астронавты, индийский гражданин Сингх Раджневи, последователь
буддизма и проповедник разумного одиночества сошел с ума!

     Но это было еще не все.
Бесстрастная лотерея человеческих судеб, вслепую раскрутив свой гигантский барабан с
номерами, выдернула оттуда еще один черный шар, еще одну непредвиденную жертву.
В контейнере под номером одиннадцать находился Евгений Солнцев, которому недавно
исполнилось тридцать четыре года. Фамилия его удивительно соответствовала, так сказать,
внутренней сущности. Это был человек, о котором друзья говорят с широкой улыбкой, а враги - у
самых хороших всегда есть враги! - с кривой ухмылкой: золотой характер.
По специальности он был психолингвистом, знатоком древних и мертвых языков: а кто
знает, какие наречия и знаковые системы ждут нас в неизведанных глубинах Космоса? Евгений
обладал удивительной способностью сходу устанавливать общий язык с любым живым существом
в море и на суше - от осьминога до слона... Не говоря уж о людях!
Вдобавок, он был трогательно конопат, и волосы его, имевшие не рыжий, а именно -
солнечный, золотой оттенок, своеобразным нимбом окружали его умную голову.
С собой в контейнер он прихватил старинный музыкальный инструмент - простую
деревянную гитару, нехитрое приспособление для извлечения нескольких аккордов, состоящее из
деревянного корпуса и шести металлических струн. Вечерами он устраивал долгие концерты...
исключительно для себя. Он был одновременно и исполнителем, и единственным слушателем...
не считая, разумеется, многочисленной толпы, которая собиралась у динамика "одиннадцатого"...
Повторялся он редко, тем более, что слушатели не могли заставить его спеть на "бис". А можете
себе представить, сколько песен, и на скольких языках, может знать хороший лингвист?! Он
ухитрялся исполнять даже песни и мифические предания папуасов маринд-аним... Любопытные
песни, прямо скажем...
     Девушки-операторы и техники-наблюдатели с трудом удерживались всякий раз, чтобы не
захлопать в ладоши и не попросить по-свойски:
     - Женечка, спой еще!
     С ним, разумеется, все были на ты. Только он еще не знал этого... И само собой - не стоит
добавлять, что он был всеобщим любимцем, и женское обслуживающее население ангара просто
ссорилось за право дежурить на связи с его "кастрюлей"...

     И он первым из испытуемых заканчивал свой срок без единого сбоя!
Трагедия произошла на триста шестьдесят четвертый день эксперимента. Завтра, в
двенадцать ноль-ноль по московскому времени, истекал календарный год, и люк одиннадцатого
контейнера должен был победно распахнуться, выпустив уже не кандидата - первого астронавта!
На землю, к цветам, друзьям, поздравлениям, улыбкам... Да, выпустив уже не испытуемого, -
первого члена будущего межзвездного экипажа!
Но вы помните, какую цену платят за улыбку?
     Готовясь к предстоящему выходу, Евгений Солнцев брился... О, это был целый процесс,
театральное зрелище, достойное трансляции по общепланетному телевидению!
Он снимал свою рыжеватую щетину не общепринятой гигиенической пастой, и не
пользовался никакими механическими приспособлениями, вроде ультразвукового вибратора. Нет,
он брился стариннейшим, прапрадедовским способом: бритвой... Он откопал этот процесс в
исторических справочниках, реставрировал в мельчайших подробностях и уверял теперь
совершенно всерьез, что это ритуальное действие благотворно действует на укрепление нервной
системы...

     Итак - он ловкими, сноровистыми движениями направил стальное лезвие, напоминающее
складной нож, на специальной ленте из грубой кожи.
Предварительно он поставил на электроплитку воду в металлическом стаканчике, чтобы
подогреть ее до нужной температуры. После чего насыпал в металлическую же плоскую чашечку
специальный мыльный порошок, влил туда горячую воду и хорошенько взбил смесь до
пузырящейся пены кисточкой, сделанной из крепких волосков барсучьего хвоста. Он мог
позволить себе такую антикварную роскошь...
     После чего Евгений этой самой толстой и короткой кисточкой аккуратными круговыми
движениями стал наносить пахучую мыльную пену себе на щеки и подбородок... Чтобы мыльная
пена не попала в рот, он смешно поджимал губы, втягивал их так, что вместо рта образовывалась
нелепая прямая щель.
     ... На этом самом месте дежурная операторша, не в силах постичь тайны этих мужских
манипуляций, каждый раз счастливо фыркала, с трудом удерживаясь от неположенного смеха...
Затаив дыхание, она следила за мужской рукой, совершающей непонятные и такие комичные
движения: остро наточенная бритва, посверкивая в лучах лампы, скользила по подбородку, снимая
щетину, а мыльную пену с остатками волос Евгений обтирал о край стаканчика, после чего всякий
раз ополаскивал лезвие в горячей воде...
     Когда же очередь доходила до щек, то здесь лицо космонавта могло бы поспорить по
производимому эффекту с гримасами клоуна в цирке: чтобы лучше натянуть кожу на щеках, он
оттопыривал их изнутри языком, отчего они вздувались неожиданными буграми...
Операторша только мелко-мелко тряслась от беззвучного затаенного смеха. И ее ничуть не
встревожило, когда испытуемый Евгений Солнцев, так и сияющий свежевыбритыми гладкими
щеками, включил кислородный обдув своей каюты: это был, в общем, обычный прием перед
активными физическими упражнениями.
     Но сегодня Евгений Солнцев, завтрашний победитель, послезавтрашний астронавт, захотел
предстать во всем блеске и превзошел самого себя: он открыл флакон заветного одеколона,
намочил в нем ватный тампончик, протер себе щеки и подбородок, вдохнул острый свежий запах
неведомых цветов - и не глядя бросил ватку в сторону.

     Операторша не успела ни испугаться, ни ахнуть: ватка, смоченная одеколоном, попала на
открытую раскаленную спираль маленькой электроплитки...
Рванул взрыв...
     Когда аварийная бригада вскрыла оплавленный люк одиннадцатого контейнера, все было
кончено...

     Но печальный итог: позор "восьмого", безумие "седьмого", смерть "одиннадцатого" - не
остановила Эксперимента.
     Земля - маленькая, гордая и целеустремленная планетка, считала возможным заплатить
такую страшную цену за свое ослепительное будущее.
Жизнь - это весьма агрессивная форма существования материи - не желала сдаваться!
Испытание продолжалось.



        "ПОЕЗД В НИКУДА"

     Только что закончился грандиозный праздник по случаю открытия великого
Трансокеанского Туннеля.
     Здесь не время говорить об истории его постройки, но окончанию работ и пуску первого
поезда радовались на обоих берегах Атлантического океана. Шесть тысяч километров пути из
Европы в Америку отныне становились будничной дорогой, не зависящей от капризов погоды ни
на море, ни в воздухе.
     Трансокеанский суперпоезд ГВП-1 скромно и буднично стоял у платформы. Он представлял
собою идеальный цилиндр длиною в полкилометра, густого темнолилового цвета,
отполированный до зеркального состояния. В выпуклых его боках,