а, сэр, самое что ни на есть истинное. Вы  видели  так  называемое
предвоплощение,   переход   к   материализации.   Поймите   же   вы,   что
духи-проводники, которые управляют этими вещами,  не  принимают  в  расчет
ваши подозрения. Они настраивают себя на определенный  результат,  и  если
слабости участников сеанса  не  дают  им  возможности  достичь  его  одним
способом, они избирают другой путь, не считаясь с  вашими  предрассудками,
мало заботясь о вашей выгоде.  В  данном  случае  вы  сами  создали  столь
неблагоприятные   условия,   что   им   не   удалась   попытка    оформить
эктоплазматическую фигуру, и вместо  этого  они  обернули  находящегося  в
трансе медиума в оболочку из эктоплазмы и выбросили его вон из кабины.  Он
так же непричастен к обману, как и вы.
     - Клянусь всем святым, - сказал Линден, - что не помню ничего с  того
момента, как вошел в кабину. Очнулся я уже на полу.
     Пошатываясь, он поднялся; его била нервная дрожь,  так  что  он  едва
удерживал стакан с водой, который подала жена.
     Челленджер пожал плечами.
     - Ваши объяснения, - произнес он, - лишь показывают, насколько далеко
может простираться человеческое легковерие. Я знаю свой долг и исполню его
до конца. Все, что вы имеете сообщить, будет, без сомнения, в должной мере
оценено судьей.
     С этими словами профессор повернулся, чтобы уйти, - с видом человека,
с честью выполнившего миссию, ради которой пришел.
     - Идем, Энид! - бросил он.
     Но  тут  возникло  обстоятельство  настолько  неожиданное,  настолько
драматическое,  что  оно  навеки  запечатлелось  в  памяти  тех,  кто  его
наблюдал.
     Челленджеру никто не ответил.
     Все  уже  поднялись,  и  лишь  Энид  оставалась  сидеть.  Голова   ее
склонилась на плечо, глаза были закрыты, из прически выбилась прядь волос,
- вид, достойный кисти художника.
     - Она уснула, - удивился Челленджер. - Энид, проснись! Я ухожу!
     Но девушка не ответила. Тогда Мейли склонился над ней.
     - Тсс! Не трогайте ее - она в трансе!
     Челленджер бросился к дочери.
     - Что вы наделали! Ваши гнусные проделки испугали ее, и она  лишилась
чувств!
     Мейли приподнял ей веко.
     - Нет, нет, у нее глаза закатились. Она в трансе. Ваша дочь,  сэр,  -
медиум, обладающий большими возможностями.
     - Медиум! Да вы с ума сошли! Проснись, дочка, проснись!
     - Ради Бога, оставьте ее, иначе вам придется сильно  пожалеть.  Очень
опасно внезапно прерывать транс.
     Челленджер был явно озадачен. Впервые присутствие духа изменило  ему.
Его дитя подстерегает какая-то неведомая опасность, так  неужто  он  ее  и
подтолкнет?!
     - Что же мне делать? - беспомощно спросил он.
     - Не бойтесь, все будет в порядке. Садитесь! Все садитесь!  Ага,  она
собирается заговорить.
     Девушка выпрямилась  на  стуле.  Губы  ее  дрожали,  одна  рука  была
вытянута вперед.
     - Это ему! - воскликнула она, указывая на Челленджера. - Он не  смеет
обижать моего медиума! Это послание. Ему.
     Все затаили дыхание.
     - Кто говорит? - спросил Мейли.
     - Виктор говорит. Виктор. Пусть не  обижает  моего  медиума!  У  меня
послание - для него!
     - Да-да. Так что за послание?
     - Здесь его жена.
     - Да!
     - Она говорит, что уже приходила к нему - с помощью этой девушки. Это
случилось сразу после кремации. Она стучит,  он  слышит  ее  стук,  но  не
понимает, что происходит.
     - Профессор Челленджер, вам это о чем-нибудь говорит?
     Из-под нахмуренных бровей с  подозрением  глядели  глаза,  в  которых
застыл немой вопрос, - как загнанный зверь, профессор свирепо озирался  по
сторонам. Это обман, подлый обман, и они вовлекли в него  его  собственную
дочь. Это отвратительно! Но он им покажет! Он выведет их на  чистую  воду!
Нет, у него нет вопросов: он видит их насквозь! Они ее совратили. Конечно,
он от нее такого не ожидал, но, к сожалению, так и есть. Она пошла на  это
ради  Мелоуна.  Ради  любимого  человека  женщина  готова  на   все!   Да,
отвратительная история!  Он  не  смягчился,  напротив,  он  жаждал  мести.
Разъяренный вид и отрывистая речь отчетливо выражали его настрой.
     Девушка вытянула руку.
     - Еще одно послание!
     - Кому?
     - Снова ему. Человеку, который хотел обидеть  моего  медиума.  Он  не
должен его обижать! Вот мужчина - двое  мужчин  -  они  хотят  ему  что-то
сообщить!
     - Да, мы слушаем, Виктор.
     -  Первого  зовут...  -  Девушка  слегка  наклонила  головку,  словно
прислушиваясь. - Ага, понял! Ол... Олдридж.
     - Вам это имя что-нибудь говорит?
     Челленджер вздрогнул; на его лице отразилось безграничное удивление.
     - А кто же второй?
     - Уэр. Да-да, Уэр.
     Внезапно Челленджер сел и провел рукой  по  лбу.  Он  был  смертельно
бледен, на лице выступил пот.
     - Вы их знаете?
     - Я знал людей с такими именами.
     - Они хотят нам что-то сказать, - промолвила девушка.
     Челленджер словно подготовился к удару.
     - Что же это?
     - Слишком личное. Нельзя сказать, пока все здесь.
     - Мы можем подождать за дверью, - сказал Мейли. -  Пойдемте,  друзья,
пусть профессор услышит, что ему должны передать.
     Все направились  к  двери,  оставив  профессора  наедине  с  дочерью.
Внезапно им овладела непривычная робость.
     - Мелоун, не уходите!
     Дверь закрылась; в комнате остались трое.
     - Так что же это за послание?
     - Оно касается порошка.
     - Да, слушаю.
     - Серого порошка.
     - Да, ясно.
     - Эти двое хотят, чтобы я передал: Вы не убили нас.
     - Тогда спросите их - да-да, спросите их, как они умерли, - профессор
едва мог говорить, он весь дрожал от волнения.
     - Они умерли от болезни.
     - От какой болезни?
     - Нев... нев... Что бы это могло быть? ...От пневмонии!
     Челленджер, издав вздох облегчения, откинулся на стуле.
     - Боже мой! - вскричал он, отирая пот  со  лба.  -  Мелоун,  позовите
остальных!
     Все устремились в комнату. Челленджер поднялся им  навстречу.  Первым
делом он обратился к Тому Линдену. По его тону было видно, что он  глубоко
потрясен и готов - хоть на миг - смирить гордыню.
     - Имею ли я право судить вас, сэр! Сейчас  со  мной  произошло  нечто
настолько странное и в то же время не  подлежащее  сомнению,  -  если  мои
чувства на этот  раз  не  изменили  мне,  -  что  я  не  могу  не  принять
объяснений, проливающих свет на ваши поступки. Прошу вас не  принимать  на
свой счет оскорбительные замечания, которые я, возможно, позволил себе.
     Том Линден был истинным христианином. Он без долгих колебаний от всей
души простил профессора.
     - Теперь я вижу, что моя дочь обладает удивительными способностями, и
у меня нет оснований сомневаться во многом из того,  о  чем  вы  говорили,
мистер Мейли. Надеюсь, вы не  станете  оспаривать  мое  право  на  научный
скептицизм,  но  сегодня  вы  представили  мне  настолько   неопровержимые
доказательства, что их нельзя ставить под сомнение.
     - Все мы через это прошли, профессор. Сначала сомневаемся  мы,  потом
сомневаются в нас.
     - Вряд ли кто-нибудь усомнится в моем свидетельстве на этот счет, - с
достоинством ответил Челленджер. - У меня есть все  основания  утверждать,
что сегодня я получил такие сведения, какими не может располагать ни  один
из живущих на земле: уж слишком все сходится.
     - Наша юная леди приходит в себя, - сказала миссис Линден.
     Энид в недоумении озиралась вокруг.
     - Папа, что случилось? Кажется, я спала.
     - Все в порядке, любовь моя, мы после об  этом  поговорим.  А  сейчас
идем домой, мне нужно многое обдумать. Мелоун,  не  составите  ли  вы  нам
компанию? Мы должны объясниться.
     Придя  домой,  профессор  отдал  распоряжение  Остину  ни  под  каким
предлогом никого  к  себе  не  пускать  и  прошел  в  библиотеку.  Там  он
расположился в своем огромном кресле: Мелоун сел слева, а Энид - справа от
него. Профессор протянул  руку  и  накрыл  маленькую  ручку  дочери  своей
огромной клешней.
     - Любовь моя,  -  начал  он  после  долгого  молчания,  -  сегодня  я
убедился, что ты обладаешь поразительными способностями, которые открылись
мне с удивительной ясностью и полнотой. Но раз они есть  у  тебя,  значит,
могут быть и у других, и вот благодаря тебе я расширил свои  представления
о реальном и постиг роль медиума в спиритизме. Я не готов  пока  обсуждать
этот вопрос, поскольку сам еще не во всем разобрался  и  мне  нужно  будет
кое-что обсудить с вами  и  вашими  приятелями,  Мелоун,  чтобы  составить
окончательное суждение по  данному  поводу.  Скажу  лишь,  что  мой  разум
получил новый импульс и передо мной открылись новые научные перспективы.
     - Для нас большая честь помочь вам, - отозвался Мелоун.
     Челленджер криво усмехнулся:
     -  Да  уж,  не  сомневаюсь,  что   заголовок   Обращение   профессора
Челленджера. в вашей газетенке произведет фурор. Не обольщайтесь,  это  не
так.
     - Мы не будем торопиться с оглаской, и ваша точка зрения останется  в
полной тайне.
     - У меня всегда хватало мужества открыто заявить о своих  убеждениях,
когда они окончательно оформлялись,  но  в  данном  случае  этого  еще  не
произошло. И тем не  менее  сегодня  я  получил  два  послания  и  склонен
приписывать их происхождение внематериальным факторам. Конечно,  я  исхожу
из того, что ты, Энид, действительно была в бессознательном состоянии.
     - Уверяю тебя, отец, я ничего не знаю.
     - Охотно верю. Ты не способна на  обман.  Сначала  было  послание  от
твоей матери. Помнишь, я говорил тебе, что слышал характерный стук  -  так
могла стучать только она. Так вот,  она  сказала,  что  это  она  и  была.
Теперь-то я понял, что ты тогда не спала, ты находилась в трансе. Все  это
невероятно, непостижимо, поразительно - но похоже на правду.
     - Крукс, помнится, выражался примерно так же, - заметил Мелоун. -  Он
писал, что все это абсолютно невозможно и вместе с тем совершенно реально.
     - Я очень виноват перед  ним.  Впрочем,  я  должен  извиниться  перед
многими людьми.
     - В этом нет нужды, - успокоил его Мелоун. - Эти люди устроены иначе,
чем мы.
     - Позвольте мне  остановиться  и  на  другом  послании,  -  профессор
беспокойно повернулся в кресле. - Дело  это  очень  деликатное,  я  о  нем
никогда и никому не говорил, и о нем не может знать  ни  один  человек  на
земле. Раз уж вы столько знаете, я могу вам доверить и его. Случилось  все
еще в те годы, когда я был начинающим врачом, и  не  будет  преувеличением
сказать, что эта история омрачила все мое дальнейшее существование  вплоть
до сего дня. Кто-нибудь  объяснил  бы  случившееся  телепатией,  причудами
подсознания, да чем угодно, но у меня нет ни малейшего сомнения в том, что
послание пришло с того света.
     В те времена обсуждали свойства нового лекарства. Сейчас  нет  смысла
вдаваться в подробности, которые вам все равно не дано понять. Скажу лишь,
что делали его из дурмана, из которого можно приготовить и смертельный яд,
и целебное снадобье. Я одним из первых получил  образцы  этого  лекарства,
ибо хотел, чтобы меня знали  как  человека,  впервые  применившего  его  в
медицинской практике. Я прописал его двум больным, Уэру  и  Олдриджу,  как
мне казалось, в  неопасных  дозах  (они,  как  вы  понимаете,  были  моими
пациентами в клинике), - так вот, наутро оба были мертвы.
     Я дал лекарство тайком, никто об  этом  не  знал.  Все  обошлось  без
последствий,  поскольку   их   состояние   было   критическим   и   ничего
удивительного в том, что они умерли, не было. Но в глубине  души  я  очень
переживал, я боялся, что ускорил их смерть, и мысль  об  этом  с  тех  пор
омрачала мою жизнь. А сегодня вы своими ушами слышали  их  признание,  что
умерли они от болезни и лекарство тут ни при чем.
     - Бедный мой папочка, - прошептала Энид, гладя его волосатую лапу.  -
Бедный папочка! Ты так страдал!
     Челленджер  был  слишком  горд,  чтобы  позволить   кому-либо,   даже
собственной дочери, себя жалеть, - он отдернул руку.
     - Я служил науке, - сказал он, - а  в  ней  без  риска  не  обойтись,
поэтому я не считаю, что меня можно в чем-то обвинять. И все же... все  же
у меня сегодня как-то особенно легко на душе!

     Глава XVII

     В КОТОРОЙ ТУМАН

     ОКОНЧАТЕЛЬНО РАССЕИВАЕТСЯ

     Мелоун лишился работы и обнаружил, что путь на Флит-стрит ему  теперь
заказан из-за распространившихся слухов о его независимой позиции. На  его
место в газету взяли молодого пьяницу-еврея,  который  сразу  же  завоевал
популярность серией веселеньких статеек, посвященных проблемам спиритизма,
от души сдобренных уверениями в непредвзятости  и  объективности  подхода.
Большой успех также имела его идея  предложить  пять  тысяч  фунтов  духу,
который угадает трех призеров предстоящего дерби, а также предпринятая  им
попытка доказать, что эктоплазма - это  не  что  иное,  как  пивная  пена,
искусно спрятанная медиумом. Все эти его шутки еще на памяти читателей.
     Но,  как  говорится,  не  было  бы  счастья,  да  несчастье  помогло.
Челленджеру, с головой погруженному в свои эксперименты и воплощение самых
дерзких своих замыслов, уже давно был нужен энергичный помощник со светлой
головой,  который  вел  бы  его   дела   и   контролировал   использование
изобретений. А таковых у профессора было предостаточно - плоды многих  лет
неустанного  труда,  они  приносили  неплохой  доход,  но  за  соблюдением
авторских  прав  нужно  постоянно  следить.   Автоматическое   устройство,
предупреждающее  капитана  о  том,  что  корабль  попал   на   мелководье,
приспособление для отражения торпеды, новый и  весьма  экономичный  способ
выделения    азота    из    воздуха,    значительные    усовершенствования
беспроволочного телеграфа и оригинальный способ обогащения уранита, -  все
это было весьма прибыльно. Возмущенный  поведением  Корнелиуса,  профессор
вверил все эти  дела  будущему  зятю,  который  ревниво  охранял  интересы
патрона.
     Сам Челленджер сильно изменился.  Его  знакомые  и  коллеги  заметили
перемену,  хотя  и  не  могли  объяснить  ее  причин.  Он  стал  скромнее,
деликатнее, душевнее. Поборник научной методологии  и  точного  знания,  в
глубине души он чувствовал, что долгие годы  напрасно  тратил  силы,  чиня
препятствия попыткам человеческого разума разобраться в тайнах неведомого.
Он сурово себя осуждал за прежние заблуждения, и  произошедшая  переоценка
ценностей сильно изменила его. К тому же с присущей ему  увлеченностью  он
погрузился в изучение трактатов по данной проблеме, и теперь,  избавившись
от прежних предрассудков, постигал выдающиеся  труды  Гейра,  де  Моргана,
Крукса, Ломброзо, Баррета, Лоджа и многих других и поражался, как  это  он
раньше мог полагать, что столь  удивительное  единодушие  основывается  на
заблуждении. Страстный и открытый по натуре,  он  теперь  стал  отстаивать
спиритуализм  с  тем  же  рвением  и,  как  ни  удивительно,  с   той   же
непримиримостью, с какой прежде его отвергал. Старый лев огрызался и рычал
на тех, кого еще недавно считал единомышленниками.
     Его  выдающаяся  статья  в  Спектейторе.  начиналась  так:  Идиотское
неверие и тупое упрямство церковников, которые не желали даже взглянуть  в
телескоп Галилея и своими глазами увидеть спутники  Юпитера,  в  наши  дни
намного превзойдены крикливыми полемистами, позволяющими себе  высказывать
поспешные суждения по поводу тех  связанных  со  сферой  духа  проблем,  о
которых они даже не удосужились прежде узнать. В заключение он писал,  что
его оппоненты .не только не  являются  истинными  представителями  научной
мысли XX века, но выражают  идеи,  больше  подходящие  для  эпохи  раннего
плиоцена. Критики тут же, по своему обыкновению,  подняли  шум,  протестуя
против резкого тона статьи, хотя прежде считали это вполне дозволенным  по
отношению к противной стороне. Итак, мы можем теперь покинуть Челленджера,
чья буйная шевелюра уже подернулась сединой, но чей  разум  лишь  окреп  и
возмужал. Отныне профессор смело смотрит в будущее, ибо оно сулит  ему  не
смерть, но вечную жизнь - с безграничными возможностями и перспективами.
     Сыграли свадьбу. Церемония была скромной, и никакой провидец не  смог
угадать, кого именно счастливый отец пригласит в Уайтхолл-Румз.  Собралась
дружная и  веселая  компания,  кружок  посвященных,  которым  противостоял
остальной мир. Там был преподобный Чарльз Мейсон: он венчал молодых,  -  в
своем  черном  одеянии,  но  сияющий   белозубой   улыбкой,   он   обходил
собравшихся, пробуждая в душах мир и любовь. Мейли, закаленный в боях,  но
жаждущий новых сражений, стоял подле жены, своего  верного  оруженосца,  в
трудную минуту всегда готового его поддержать. Приехал  из  Парижа  доктор
Мопюи; он долго пытался втолковать официанту, что желал бы выпить  чашечку
кофе, но тот принес ему пачку  зубочисток,  к  вящему  удовольствию  лорда
Рокстона. Пригласили и милейшего Болсоувера, и кое-кого из Хаммерсмитского
кружка. Тома Линдена с супругой, Смита, этого  бойцового  петуха,  доктора
Аткинсона,  издателя  Марвина  с  его  добрейшей   женой,   чету   Огилви,
миниатюрную мисс Делисию с ее бездонной сумкой и  бесконечными  брошюрами,
доктора Росса  Скоттона,  ныне  исцелившегося,  и  даже  доктора  Фелкина,
который  немало  способствовал  его  излечению,  по  крайней  мере  в  тех
пределах, в каких его  земной  представитель,  сестра  Урсула,  могла  его
заменить. Их и немало  других  вполне  можно  было  различить  в  пределах
цветового  спектра,  воспринимаемого  человеческим  глазом,  и   звукового
диапазона,  различимого  ухом.  Но  кто  знает,  сколько  еще  гостей,  не
включенных в эти узкие рамки, почтили молодых своим присутствием и осенили
благословением!
     Прежде чем мы закончим наше повествование, хотелось  бы  остановиться
еще на одном эпизоде. Перенесемся мысленно в  один  из  номеров  гостиницы
Империал., что в Фолкстоне. Мистер и миссис Мелоун сидят у окна и  смотрят
на хмурое вечернее небо над проливом. Из-за горизонта,  извиваясь,  ползут
по небу огромные пунцовые щупальца, таящие угрозу посланцы мира невидимого
и загадочного. А внизу, выбиваясь из последних  сил,  стремится  к  родным
берегам утлый челн. Чуть дальше видны большие океанские корабли  -  словно
чуя опасность, они застряли посреди пролива.  Смутное  чувство  опасности,
исходящее от этого неба, подсознательно подействовало на молодых людей.
     - Энид, - начал Мелоун, - расскажи мне, какие из наших  спиритических
впечатлений больше всего подействовали на тебя?
     - Так удивительно, что ты спросил именно об этом, Нэд, ведь я  только
что сама о том же подумала. Мне кажется, что эти мысли нам  навеяло  небо,
такое оно жуткое, пугающее. Я размышляла о Миромаре, таинственном человеке
с его мрачными пророчествами.
     - И я тоже.
     - А ты слыхал о нем что-нибудь с тех пор?
     - Лишь однажды. Как-то воскресным утром я забрел в Гайд-парк, и  там,
перед небольшой  группкой  слушателей,  выступал  он.  Я  тихо  подошел  и
прислушался. Он говорил все те же жуткие слова.
     - А как его восприняли окружающие? Они не рассмеялись?
     - Но ты  же  сама  слышала,  что  он  говорит.  Разве  тебе  хотелось
смеяться?
     - Да нет,  конечно.  Но  ведь  не  станешь  же  ты  воспринимать  все
серьезно, правда, Нэд? Посмотри, на какой  твердой  почве  стоит  старушка
Англия! Или взгляни на наш величественный отель, на людей, живущих  здесь,
на эти нудные утренние газеты,  да  на  весь  уклад  жизни  цивилизованной
нации. Неужели ты и правда веришь, будто что-то это все может уничтожить?
     - Кто знает? Миромар ведь не единственный, кто так говорит.
     - Что ж, выходит, по его мнению, грядет конец света?
     - Нет-нет, это будет возрождение мира, мира истинного, такого,  каким
замыслил его Господь.
     - Тогда это величайшее предсказание!  Но  чем  провинился  мир,  если
все-т