не знаю грианского языка.  Элц,  стоявший  у  лингвистической
переводной  аппаратуры,  которую  настраивала  группа  ученых,  тотчас
заметил мой жест и истолковал его, как желание  закусить,  ибо  передо
мной, словно из под  земли,  появился  низкий  столик  из  серебристой
пластмассы, уставленный треугольными сосудами и чашами.
    Яства гриан были довольно странными на вид. Я осторожно поднес  ко
рту коричневый кусочек какого-то желе и остановился.
    "Вот сейчас съем - и конец. Что хорошо для  них,  может  оказаться
ядом для земного организма", - в страхе подумал я. Однако все обошлось
благополучно. Коричневый ломтик так  и  таял  во  рту.  Вкус  его  был
непередаваем,  ибо  он  сразу  напоминал   три   наиболее   изысканных
тропических плода  Земли:  дурьян,  мангостан  и  пулассан.  Остальные
кушанья были так же замечательны. Мы быстро поглощали пищу тарелка  за
тарелкой, не обращая внимания на усиливавшийся гул: по-видимому, гране
были поражены нашим волчьим аппетитом.  Но  я  перестал  стесняться  и
почти забыл об окружении, так как изрядно проголодался.
    Установленная  грианами  новая  лингвистическая  аппаратура   была
гораздо сложнее, чем та, которой  они  пользовались  около  астролета.
Битый час мы с  академиком  называли  различные  предметы  и  движения
гриан, а группа  операторов  усиленно  подбирала  программу  перевода.
Наконец, не веря своим глазам, я увидел, как на экране, перед  которым
говорил грианин, стали появляться осмысленные  фразы  прямо  на  нашем
языке.  Гриане  в  течение  часа  настолько  уловили  сущность   нашей
грамматики и основной лексики языка, что и мы стали понимать их  -  не
полностью, правда, но в объеме, достаточном для общения.
    Элц обратился к нам с речью:
    - Люди так называемой Земли! Ваш карантин закончен. Все то  время,
которое вы со своим космическим аппаратом находились в днище спутника,
вас интенсивно  обучали  бактерицидными  лучами.  Они  уничтожили  все
бактерии  и  вирусы,  гнездившиеся  в  ваших  телах  и  представлявшие
страшную опасность для нашего мира. Теперь мы готовы познакомить вас с
великой цивилизацией Грады. Она развивается уже свыше  двадцати  тысяч
лет!
    Самойлов, внимательно следивший за световыми фразами на экране,  в
этом месте насмешливо улыбнулся и обернулся ко мне:
    - Чудеса, Виктор. Их цивилизация развивается всего  лишь  двадцать
тысяч лет; в тот  момент,  когда  мы  улетали  с  Земли,  она  еще  не
существовала. Пока мы добирались сюда, в нашем корабле прошло  полтора
десятилетия, на Гриаде же, как  и  на  Земле,  в  тысячи  раз  больше.
Значит, земная цивилизация  насчитывает  сейчас  свыше  десяти  тысячи
веков! Она неизмеримо выше грианской. Когда мы стартовали, предки этих
существ ходили нагишом...
    - Вернее, карабкались по деревьям, сбивая палкой плоды, -  уточнил
я. - Однако  мы  проспали  в  анабиозе  и  нашу  и  их  цивилизацию  и
безнадежно отстали по развитию как то своих, так и от чужих. Нам будет
очень трудно, особенно вам.
    - А почему же особенно мне?
    - Вам не понять принципов грианской науки, - слегка уязвил я его.
    - Плохо разбираетесь  в  научных  принципах,  молодой  человек,  -
вспылил Петр Михайлович. - Законы природы едины везде...
    Я погасил улыбку сомнения, не желая обижать славного академика.
    Убедившись, что мы понимаем  их  язык,  гриане,  окружавшие  Элца,
буквально засыпали нас вопросами. Но из этого ничего не вышло, ибо  на
экране  "переводчика"  появилось  так  много  фраз,   что   получилась
настоящая тарабарщина. Петр  Михайлович  стал  жестикулировать,  давая
понять, что мы ничего не понимаем. Элц знаком приказал всем умолкнуть.
Я заметил, что гриане беспрекословно слушаются его.
    "Что бы вы хотели сейчас делать?" -  спросил  нас  экран  (вернее,
Элц).
    - Спать, - буркнул я, ибо страшно устал; к тому же сильно  клонило
ко сну после плотного обеда.
    Самойлов удивленно посмотрел на меня, но потом согласился.
    Сопровождаемые толпами зевак, мы стали спускаться  по  бесконечным
эскалаторам внутрь восьмигранного здания, оказавшегося,  как  я  узнал
впоследствии, не то грианской Академией наук,  не  то  высшим  органом
власти. По-гриански этот дом назывался несколько  странно  -  "Кругами
Многообразия".
    Через два часа мы уже спали в отведенной нам  комнате,  утомленные
необычными впечатлениями.
    ...На другой "день" спозаранку нас взяли в работу ученые.  Я  беру
слово "день" к  кавычки,  поскольку  здесь  это  было  чисто  условное
понятие. День на Гриаде царил всегда. Если грианское солнце  регулярно
всходило и заходило, то второе светило - центр Галактики - вечно сияло
на одном и том же месте небосвода. Темноту же в своих жилищах и городе
гриане, вероятно, создавали  искусственно:  когда  мы  вчера  ложились
спать, один из них нажал диск около двери, и  прозрачные  стены  нашей
комнаты сразу стали черными  как  сажа.  Наступила  глубокая  темнота,
располагающая ко сну.
    Едва мы позавтракали, как десяток гриан бесцеремонно вошли в  нашу
комнату и с помощью "переводчика" предложили нам идти на "занятия".
    - Какие занятия? - спросил я.  Это  слов  сразу  нагнало  на  меня
скуку, ибо я жаждал зрелищ и путешествий.
    - По грамматике и лексике языка, -  ответил  сухопарый  высоченный
грианин с густой  огненно-рыжей  шевелюрой  и  громадными  миндалинами
иссиня-черных  глаз.  Через  все  лицо  у   него   проходил   странный
раздвоенный шрам.
    - Эти занятия нам крайне необходимы,  -  сказал  Петр  Михайлович,
заметив гримасу недовольства на моем лице. - Чем  скорее  мы  овладеем
программированием, тем быстрее узнаем о вещах, которые нам,  возможно,
и не снились.
    Пришлось несколько недель  париться  над  составлением  простейших
программ перевода с  грианского  языка  на  наш.  Если  Самойлову  это
давалось  сравнительно  легко,  то  для  меня  представляло  настоящую
абракадабру; обучал  нас  сморщенный  старый  грианин  неопределенного
возраста: я убежден, что ему было двести или триста лет.
    Однажды нас привели в центральный  зал  Кругов  Многообразия,  где
сидело не менее  тысячи  гриан  в  странных  треугольных  ермолках  из
голубой пластмассы.  Мы  снова  разместились  перед  экранами  больших
лингвистических машин еще более сложного устройства, чем  те,  которые
применялись на платформе в день  нашего  прибытия.  Потянулись  долгие
часы утомительных расспросов о  Земле,  о  ее  общественном  строе,  о
развитии науки и техники. Больше отвечал  Петр  Михайлович.  Он  сразу
нашел общий язык с учеными и,  сев  на  любимого  конька,  пустился  в
малопонятные  рассуждения  о   свойствах   пространства-времени,   так
любезного сердцу физика-теоретика.
    Академик  увлекся,   стал   вскакивать   со   стула,   возбужденно
жестикулируя и поминутно поправляя "телескопы". Я предпочитал молчать,
с интересом наблюдая  обитателей  этого  мира.  Строгие,  бесстрастные
физиономии, спокойные  позы,  короткие  отрывистые  фразы,  отдававшие
металлическим  звоном...   Гриане   были   предельно   уравновешенными
"сухарями". Ни разу  в  течение  многих  часов  я  не  заметил,  чтобы
кто-нибудь из них сделал лишнее движение, жест  или  выразил  что-либо
похожее  на  эмоции.  От  всего  этого   собрания   веяло   невыразимо
торжественной скукой.
    - Как  вам  удалось  остановить  наш  астролет  в  пространстве  и
отбуксировать его на спутник? - спросил академик  у  Элца,  который  в
продолжение всей беседы молча сверлил нас  глазами,  о  чем-то  упорно
размышляя.
    Услышав  вопрос,  этот  неприветливый  старик   долго   размышлял,
взвешивая  что-то  в  уме.  Потом   заговорил   отрывистыми   фразами,
падающими, как удар молота:
    - Огромная концентрация тяжелой энергии...  перестройка  структуры
пространства  в  локализованном   объеме...   возникновение   силового
облака...  Варьируя  частоту  и  мощность  распада  мезовещества,   мы
передвинули ваш корабль на спутник.
    - Мы можем посещать свой астролет? - вмешался в  разговор  я,  так
как с тревогой обнаружил, что "Урании" на крыше Трозы не видно.
    Элц мельком посмотрел на меня:
    - Аппарат находится в музее Кругов Многообразия.
    - В музее?!! - разом воскликнули мы.
    В мозгу лихорадочно пронеслись мысли, навеянные книгами фантастов:
о вечном плене, о разумных, но бессмысленно жестоких существах  других
миров, о том, что придется навсегда  распроститься  с  надеждой  снова
увидеть Землю...
    - Вы не имели права распоряжаться чужим кораблем!  -  в  бешенстве
закричал я.
    Элц даже не пошевельнулся,  только  его  глаза  вдруг  засветились
холодно-холодно, словно  в  них  был  абсолютный  нуль  температур.  Я
бесстрашно глянул в глубину его белесых зрачков, и  мне  стало  не  по
себе.  Какие-то  непонятные,  но  отнюдь  не  доброжелательные   мысли
пробегали в этих чужих, неземных глазах.
    Стремясь  сгладить  впечатление  от  моего  резкого   тона,   Петр
Михайлович перевел разговор на другую тему:
    - Можно каким-либо образом сообщить о нашем пребывании  на  Гриаде
человечеству Земли?
    - Передать  сообщение?  -  повторил  Элц,  все  еще   пронзительно
разглядывая меня. - Конечно, можно. Но только... Какой в этом смысл?
    Я почувствовал, что Петр Михайлович внутренне напрягся:
    - Вы не хотите передать сообщение?
    - Не в этом дело, - безжизненно улыбнулся грианин. -  Всепланетный
излучатель электромагнитной энергии отправит сигнал в любое время.  Но
ты сказал: до Земли девять тысяч двести парсеков, а  это  значит,  что
ваше сообщение получат только через тридцать тысяч лет. Есть ли  смысл
посылать?
    - Вот как... - Петр Михайлович разочарованно потер переносицу. - А
я предполагал, что вашей науке удалось преодолеть "световой предел"  и
овладеть скоростями передачи сообщений большими, чем скорость света.
    - Что ты называешь скоростью света?
    Самойлов долго и сложно объяснял грианину наше понятие о  скорости
света.
    Элц снова усмехнулся:
    - Неправильно выражаешь смысл этого свойства материи.
    - То  есть  как  это  неправильно?   -   сказал   академик   тоном
оскорбленного самолюбия.
    - Ваша скорость света - лишь усредненное значение другой величины,
которая  называется  скоростью  передачи  взаимодействия  во  всеобщем
мезополе [Всеобщее мезополе - единое силовое поле Вселенной. Тяготение
и  электромагнетизм,  по  предположению  ученых,  являются  различными
формами  проявления  единого  мезополя.].   Эта   последняя   скорость
колеблется в некоторых пределах; одним из  которых  является  скорость
распространения тяжелой энергии.
    - Нет, ты видел! - радостно обернулся ко мне Петр Михайлович. - Их
представления почти совпадают с теорией тяготения, разработанной  нами
в Академии!..
    Я с огромным интересом слушал Элца, ибо каждое  слово  грианина  о
всеобщем мезополе было для меня откровением. Да, вероятно, и для Петра
Михайловича.
    - Так вы  не  умеете  передавать  сообщения  со  скоростью  больше
скорости света? - еще раз переспросил Самойлов.
    - Нет, еще не умеем.  Хотя...  есть  возможность  научиться  такой
передаче с помощью...
    Элц внезапно умолк,  словно  спохватился,  что  сказал  лишнее.  В
воздухе повисла тайна, которую он не хотел открыть нам. Правда, в  тот
момент я не обратил особого внимания на  это  обстоятельство,  но  оно
четко  всплыло  в  памяти  впоследствии,  когда   мы   встретились   с
метагалактианами.




                             ЧАСТЬ ВТОРАЯ
                                ГРИАДА


                             Глава первая
                       "ЗОЛОТОЙ ВЕК" НА ГРИАДЕ


    Лениво покружив над восточной окраиной  Трозы,  аппарат  опустился
над площадку перед величественным уступчатым зданием, которое окружали
километровые  мачты  параболоидных  антенн.  Пошел  третий  месяц  (по
привычке считаю на земной лад) с тех пор, как  мы  в  Трозе.  Все  это
время  пришлось  провести  в  обществе  назойливых  грианских  ученых,
упражняться в программировании, отвечать  на  многочисленные  вопросы.
Все это интересно, но уже страшно надоело. А Самойлову хоть бы что: он
готов целыми сутками пережевывать с  грианскими  онфосами  (так  здесь
называют физиков) свою теорию пространства-времени-тяготения.
    Эта теория преследует меня даже во  сне.  Вчера,  например,  видел
сон: как будто  меня  посадили  в  клетку,  сплошь  унизанную  острыми
зубьями. Стараюсь  сжаться  в  комок,  но  зубья  грозно  надвигаются.
Оказывается, это не  зубья,  а  ряды  тензорных  уравнений,  на  языке
которых академик  "слагает  стихи"  о  своем  любимом  тяготении.  Они
обвиваются вокруг меня, словно удавы, и душат...  душат...  Задыхаюсь,
пытаюсь крикнуть...  Все  пропадает,  но  тяготение  усиливается.  Что
такое? Вокруг меня - океаны ослепительно-белого огня. Где  же  клетка?
"Мы уже  не  в  клетке,  -  смеется  неведомо  откуда  взявшийся  Петр
Михайлович и подмигивает левым глазом,  -  мы  на  поверхности  белого
карлика. Я специально прилетел  сюда:  здесь  прекрасная  естественная
лаборатория для изучения тяготения. Чувствуешь,  какая  гравитация?  В
миллион раз сильнее, чем на Земле". Чудовищная сила тяжести  прижимает
меня к раскаленной почве  и  неудержимо  влечет  к  центру  звезды.  Я
чувствую, что сейчас буду раздавлен в блин и... просыпаюсь в  холодном
поту.
    Ни о чем не спрашивая, послушно следуем за  своими  "опекунами"  и
вскоре  попадаем  в  сферический  зал,  где  во  всю   стену   высятся
телевизионные аппараты. В полумраке замечаю приближающегося Югда.  Это
один из помощников Элца, двухметровый детина. Он мне  не  нравится.  У
него  неприятные  глаза  и  огромный  нос,  вся  его   черно-бронзовая
физиономия производит  отталкивающее  впечатление.  Убежден,  что  ему
незнакомы чувства, хотя бы отдаленно  похожие  на  человеческие.  Этот
грианин  -  олицетворение  голого  разума.  Странно  видеть  холодное,
безжизненное  лицо  Югда,  пытающееся  изобразить  приветливость.  Оно
скорее напоминает маску, а  улыбка  -  гримасу.  Я  давно  понял,  что
грианам незнакомы улыбка и смех. Просто они пытаются подражать нам.
    - Здесь Главный телецентр планеты, - поясняет Югд.  -  Сейчас  вас
будет изучать население Гриады.
    Слово "изучать" неприятно  режет  слух.  Перехватываю  насмешливый
взгляд академика и зло шучу:
    - Подопытный кролик номер два - бывший  землянин  Виктор  Андреев.
Специально  проделал  путь  в  тридцать  тысяч  световых  лет,   чтобы
позировать здесь на задних лапках...
    - Повернитесь! - командует в этот момент Югд, делая оператору знак
переключить аппарат.
    Я упрямо стою на месте, не желая быть  для  них  заводной  куклой.
Академик выпячивает  нижнюю  губу,  собираясь,  вероятно,  уговаривать
меня. Но Югд  так  свирепо  смотрит,  что  по  коже  пробегает  мороз.
Послушно  поворачиваюсь,  сажусь,  встаю,  поднимаю  и  опускаю  руки,
подтрунивая над собой и академиком.
    Представляю  наши  глупо   улыбающиеся   физиономии   на   экранах
бесчисленных телевизоров планеты, - говорю я Самойлову.
    - На Земле мы точно так же изучали бы обитателей другого  мира.  И
ты первый стремился бы рассмотреть и получше.
    Петр Михайлович прав, и я молчу.
    После "изучения" нам любезно предложили один из телеаппаратов  для
обзора планеты.
    Шаг за шагом  знакомимся  с  необычайным  миром  Гриады.  Особенно
запомнилось мне  северное  побережье  Фиолетового  океана.  На  экране
нескончаемой чередой  плывут  огромные  города  под  такими,  как  над
Трозой, прозрачными крышами из  особого  рода  поляроида  [Поляроид  -
прозрачный материал, пропускающий лучи света под  строго  определенным
углом.],  научные  центры,  роскошные   виллы,   стадионы   и   цирки.
Желтовато-белые здания все  той  же  странной  уступчатой  архитектуры
утопают в буйной тропической  растительности.  По-видимому,  побережье
служит местом отдыха. По роскошным аллеям прогуливаются группы  гриан;
на открытых террасах, спускающихся прямо к морю, гране загорают.  Они,
очевидно, хотят, чтобы их и без того черно-бронзовая  кожа  стала  под
палящими лучами солнца и центра Галактики еще темнее. Время от времени
гриане уходят под навесы. Видимо, даже  их  организм  не  может  долго
выдерживать  неимоверный  зной.  Иногда  мы  слышим   звуки   какой-то
странной, но довольно ритмичной  музыки.  Она  непривычна  для  нашего
слуха  и  утомляет  нагромождением  высоких  нот.  Ландшафт  побережья
рельефно выделяется на фоне неправдоподобно фиолетового моря,  простор
которого так и манит к себе.
    Передвигаю диск настройки аппарата, и побережье  исчезает.  Теперь
кругом расстилается безбрежная водная гладь. Продолжаю вращать  диски.
На экране  внезапно  вырисовывается  неведомый  материк  или  огромный
остров. Югд, тихо переговаривавшийся  в  это  время  с  оператором,  с
быстротой молнии бросается к пульту  и  рывком  выключает  аппарат.  Я
успеваю заметить лишь высокие пальмовидные деревья,  цепь  красноватых
гор за ними и  какую-то  необычную  серебристо-голубую  гору  огромной
высоты в виде шара.
    Резко оборачиваюсь, чтобы  узнать,  почему  он  выключил  аппарат.
Всегда уравновешенный, почти безжизненный, Югд взволнован и смотрит на
меня враждебным взглядом своих неприятных глаз.
    - Нельзя... - произносит он. Металл так и звенит в его голосе.
    - Почему? - изумленно спрашиваю я.
    Грианин молчит, он явно не  хочет  отвечать.  Очевидно,  мы  краем
глаза коснулись какой-то тайны. Медленно протягиваю руку снова к диску
включения и жду, что будет делать Югд. Самойлов предостерегающе  берет
меня за локоть.
    - Оставь,  -  мягко  говорит  он,  осторожно  косясь  на  Югда.  -
Вероятно, у него есть причины так поступать.
    - Нет, вы видели, Петр Михайлович!  Колоссальная  гора  правильной
геометрической формы! А какой чистый серебристо-голубой цвет!  Что  бы
это могло быть?
    - Я думаю, мы это вскоре  узнаем,  -  отвечает  академик,  понизив
голос.
    Югд подозрительно вслушивается  в  наш  разговор,  но,  ничего  не
поняв, выходит в соседний зал, бросив оператору  какое-то  приказание.
Оператор полностью отключает телеаппарат.
    Присматриваемся  к  оператору.  На  первый  взгляд  он  ничем   не
отличается от тех гриан, которых мы встречали до этого; но  при  более
внимательном наблюдении я замечаю, что  в  отличие  от  Элца  и  Югда,
которые держат себя высокомерно  и  уверенно,  в  поведении  оператора
чувствуется какая-то подавленность, а в  глазах  не  горит  тот  огонь
знания, который так красит уродливые лица  гриан.  Внимательно  смотрю
оператору прямо в глаза. Он быстро опускает их. Глаза  у  него  как  у
ребенка: чистые  и  ясные.  Впечатление  такое,  что  по  развитию  он
недалеко ушел от новорожденного младенца.  Оператор  отворачивается  к
пульту  и  продолжает  работать  с  поразительной  быстротой,   словно
автомат,  безошибочно  ориентируясь  в  путанице  приборов  и  деталей
сложной радиосхемы. Его движения кажутся  заученными,  неосмысленными.
Вероятно,  это  результат   многолетней   однообразной   повторяющейся
практики.
    - Друг, - говорю я, - нельзя ли снова включить телеприемник?
    Оператор пугливо осматривается по сторонам и  отрицательно  качает
головой. Мы уже довольно свободно объясняемся  с  грианами  с  помощью
портативных   лингвистических   аппаратов.   Поэтому    я    продолжаю
допытываться:
    - Почему нельзя?
    Оператор смотрит на дверь зала, куда только что вышел Югд, и  тихо
роняет непонятные слова:
    - Я не знаю почему... Мы как в темноте... Нельзя нарушать  великий
распорядок жизни... иначе - ледяные пустыни Желсы.
    - Что  за  великий  распорядок  жизни?  -   удивленно   спрашивает
академик. - Какие ледяные пустыни?
    Вероятно,  Петр  Михайлович  поражен.   Высокая   техника   Гриады
автоматически  ассоциировалась   в   его   сознании   с   общественным
устройством типа го