визионным экраном во всю  стену  стояли
тысячи космонавтов, не сумевших поместиться в зале.
    Наконец мы добрались до входа в Зал Совета и заняли свои места.
    И вовремя! Выступал академик Самойлов.
    - Мы счастливы! - начал академик, и я невольно расправил плечи.  -
Да, мы счастливы, что именно нам выпало счастье... - Тут он  запнулся,
сообразив, очевидно, что слишком много получается счастья. - Мы  рады,
что первыми из людей полетим туда, где  человечеству  откроются  новые
горизонты познания. Еще Циолковский сказал...
    Я  так  и  предполагал,  что   академик   не   умеет   произносить
торжественных речей, и облегченно вздохнул, когда он принялся отвечать
на записки. Первая из них, смятая в комок, спикировала с галерки,  где
сидели молодые слушатели Академии Звездоплавания.  Самойлов  развернул
записку, прочел и торжественно поднял палец.
    - Вопрос по существу, - объявил он. - Чувствуется, что  его  задал
мой  студент.  (Протестующие  возгласы  сверху.)   Почему   к   центру
Галактики, а не ближе? Видите ли, планетные  системы  в  тех  областях
много старше нашей, и именно  там  мы  рассчитываем  найти  не  просто
органическую жизнь, но и древние цивилизации. Не случайно  намечена  и
конкретная цель: желтая звезда, совершенно идентичная нашему Солнцу, с
планетной системой. Несомненно, что там отыщется  хоть  одна  планета,
подобная нашей Земле.
    - Каким  принципом  вы   руководствовались   при   выборе   вашего
астронавигатора?
    Это  было  сказано  неокрепшим   мальчишеским   басом   (вероятно,
первокурсник Академии Звездоплавания). "Да, да!", - подтвердило сверху
множество голосов. Начальник Космоцентра,  сидевший  справа  от  меня,
привстал со стула, прокашлялся и зазвонил в колокольчик.
    - Извольте, отвечу, - отпарировал Самойлов  и  успокаивающе  повел
ладонью в мою сторону. - Мне импонирует, что Виктор  Андреев  высокого
роста и не придется в продолжение долгих лет смотреть на  него  сверху
вниз.
    Мальчишеский бас не унимался:
    - Это не ответ!.. Все хотят лететь!
    - Да, да! Мы тоже высокого роста.
    - Увы, - академик развел руками. - Приятно видеть  ваш  энтузиазм,
но вместе с тем и прискорбно. Всех желающих не возьмешь!  Мой  спутник
имеет еще  одно  неоспоримое  преимущество:  он  молод...  (Возглас  с
галерки: "Я тоже молод!") Это заметно, - немедленно отозвался Самойлов
под общий смех. - Он молод, но, несмотря на это, налетал уже  триллион
километров.
    Наконец слово предоставили мне. Я не стал подниматься на  кафедру,
чтобы не усугубить  впечатления,  произведенного  речью  академика,  а
встал у стола в позе, которая казалась мне  наиболее  естественной.  И
вдруг я непроизвольно поднял руку, повторяя жест академика:
    - Мы счастливы...
    Галерка разразилась ироническими аплодисментами.
    Поправляться было уже поздно, и я с мужеством отчаяния продолжал:
    - Да, да... Я  горжусь  оказанным  мне  доверием.  Вы  увидите,  я
оправдаю его.
    - Мы не увидим, - заметил чей-то голос. - Когда вы вернетесь,  нас
уже давно не будет в живых.
    - Виктор имел в виду человечество в целом, - вмешался профессор.
    Я готов был провалиться сквозь землю! Утешало лишь то,  что  рядом
со мной была Лида.
    Несмотря на неудачные упражнения в ораторском искусстве, академика
и меня вынесли  на  Площадь  Астронавтов,  как  древних  триумфаторов,
передавая с рук на руки. Люди,  стоявшие  на  площади,  встретили  нас
бурей приветствий.
    Меня  чуть  не  раздавили  в  своих  объятиях  слушатели  Академии
Звездоплавания. Я потерял  Лиду  в  толпе  и  тщетно  осматривался  по
сторонам.
    Толпа на площади была так густа, что мы с  Лидой  до  тех  пор  не
могли  найти  друг  друга,  пока  космонавты  не  начали  расходиться.
Оказалось, что Лида стояла в трех шагах от меня.
    Вскоре отыскался и академик. Он внимательно  посмотрел  на  нас  с
Лидой и вдруг нахмурился - я, кажется, угадал почему.
    - Это... Лида, - начал я и запнулся, не решаясь продолжать.
    Петр Михайлович  долго  жал  ей  руку.  Вероятно,  он  понял  все.
Поговорив с нами несколько минут, Самойлов  заторопился,  ссылаясь  на
неотложные дела в Совете.
    На другой день  академик  вызвал  меня  по  видеофону  из  Сектора
Межзвездных Проблем. Лицо его было мрачно.
    - Вы давно вместе? - сразу ошарашил он меня.
    - Давно, - промямлил я. - Вы имеете в виду Лиду?
    - Конечно, не центр Галактики! - ни с того ни с сего вспылил  Петр
Михайлович. - Почему ты раньше не сказал мне о ней?
    Я опустил голову. Что я мог ответить ему?
    Молчание продолжалось целую вечность. Петр  Михайлович  о  чем  то
размышлял, изредка взглядывая на меня и сердито шевеля бровями.
    - Если бы было  возможно  взять  ее  в  путешествие,  -  задумчиво
произнес академик.
    А почему невозможно? - наконец решился я подать голос. -  Вот  уже
свыше полувека женщины участвуют в космических полетах.
    - Нет,  нельзя,  -  пожал  он  плечами.  -  Не   позволят...   без
специальной подготовки, без профессиональных навыков.  Я  для  себя-то
еле  добился  разрешения  Совета  Тружеников.  Однако  что  бы   такое
предпринять?..
    Забыв обо  мне,  Петр  Михайлович  быстрыми  шагами  направился  к
выходу. С тоской и надеждой проводил я  взглядом  его  широкую  спину.
Экран связи медленно угас.


                                * * *


    Чаще, чем нужно, я поглядывал на зеленый циферблат. Его гигантский
круг с черными цифрами и  красными  стрелками  четко  проецировался  в
бледной лазури неба. До старта рейсовой ракеты "Земля-Луна" оставалось
сорок три минуты. А Лиды все не было. Неужели не придет? Вероятно, она
была  права,  когда  вчера  упорно  отказывалась  присутствовать   при
сегодняшнем старте: "Это было бы слишком тяжело".
    Необъятное   поле   Заволжского   космодрома   заполнено   толпами
провожающих.  Из  всех  стран  съехались  сюда   ученые,   астронавты,
инженеры,  конструкторы  межзвездных  ракет,  корреспонденты  Всеобщей
Связи и просто энтузиасты освоения  Космоса.  Многие  из  них  полетят
вслед за нами, чтобы на  Главном  Лунном  космодроме  наблюдать  старт
первой гравитонной ракеты. Всемирный Научно-Технический Совет разрешил
столь  массовый  перелет   на   Луну   лишь   ввиду   исключительности
предстоящего события: ведь это был первый полет к центру Галактики  на
невиданной ракете, способной развить суперсветовую скорость. Предстоял
полет в такую грандиозную даль, по сравнению  с  которой  все  прежние
межзвездные экспедиции казались легкой загородной прогулкой.
    В последний раз я вгляделся в марево,  струившееся  на  западе,  -
там, где медленно катила свои воды воспетая в поколениях  Волга,  река
моего детства. И вдруг отчаянно заколотилось  сердце:  в  этом  мареве
возникла крохотная темная точка, на глазах превращаясь в  машину.  Это
она!.. Забыв обо всем на свете, я побежал навстречу Лиде.
    И вот я снова увидел  ее  глаза.  У  меня  вдруг  пропало  желание
лететь. Сказочный  астролет,  ожидающий  нас  где-то  в  Море  Дождей,
померк, съежился, растворился в воздухе.
    - Лида... как хорошо, что ты все-таки пришла!
    Она молчала, не сводя глаз с циферблата Мировых Часов на небе.
    Мы взялись за  руки.  Я  не  смог  произнести  не  слова  и  будто
окаменел. Разве могут слова - этот условный код - передать все, что  я
чувствовал тогда?
    - Ни о чем не жалей... дорогой, -  тихо,  с  расстановкой  сказала
Лида.
    Я лишь крепче сжал ее руки. Она все-таки приехала! Я смотрел в  ее
родные глаза. Вероятно, она крепилась из последних сил. Как и  раньше,
внешне она была спокойна, ее голос звучал ровно и  твердо,  но  взгляд
был красноречивее слов.
    - Скажи же что-нибудь, - тихо произнесла она.
    - Будь счастлива... Всегда... - я хотел сказать на прощание что-то
значительное и важное для нас обоих, но,  взглянув  на  Мировые  Часы,
ужаснулся: до старта оставалось едва пять минут!
    Возле нас  никого  не  было,  кроме  вахтеров.  Из  лунной  ракеты
выглядывал Петр Михайлович и отчаянно жестикулировал, призывая меня на
место. Не выпуская Лидиной руки, я  опрометью  пустился  бежать  через
поле космодрома. От стремительного бега мы оба прерывисто дышали и  не
могли вымолвить не слова. У корабля нас остановил дежурный,  преградив
дорогу  Лиде.  Тревожно  прогудела  стартовая   сирена.   Тогда   Лида
приблизила свое лицо к моему.
    - До свидания... Мой дорогой!..
    "Почему "до свидания", когда "прощай"? - удивился я. - Ведь ее  не
будет в живых, когда мы вернемся!" Потом  уже,  не  думая  ни  о  чем,
прильнул губами к ее теплой ладони.
    К нам быстро подошел начальник Космоцентра и легко  дотронулся  до
моего плеча:
    - Пора, Виктор! Сейчас дадут третий сигнал. Прощай!  И  он  крепко
обнял меня.
    Со звоном лязгнул автоматический  люк,  закрывшись  за  мной.  Все
кончено...
    Академик  ожидал  меня  в  шлюзовом  отсеке.  На  его  лице   было
беспокойство.
    - Ты неаккуратен! - только и  сказал  он.  Еще  минута,  и  мне  в
одиночку пришлось бы лететь на Луну...
    Он с силой потащил меня  к  противоперегрузочному  креслу,  ибо  в
третий и последний раз мощно загудела стартовая сирена-автомат.
    Я хотел ответить академику,  но  в  радиотелефоне  раздался  голос
пилота:
    - Готовы?
    - Да, да, - торопливо ответил Самойлов.
    - Готов! - крикнул я.
    Дрогнула и понеслась вниз Земля. На  экране  стереотелевизора  она
вскоре приняла отчетливо сферическую  форму,  только  не  выпуклую,  а
вогнутую.  Все  предметы  на  ней   получили   неясные,   расплывчатые
очертания. Одновременно краем глаза я  следил  за  экраном  инверсного
проектора,  преобразующего  импульсы  мощных  радиолокаторов  наземных
станций управления. На экране  было  видно,  как  наша  лунная  ракета
серебристо-голубой молнией скользнула по вечереющему небу  Земли.  Вот
она заметна уже в виде  туманной  звездочки:  ее  обшивка  раскалилась
вследствие трения о воздух. Через несколько секунд звездочка померкла.
Астролет вырвался за пределы  атмосферы,  стал  быстро  охлаждаться  и
меркнуть.
    Мерно  гудел  атомный  жидкостно-реактивный  двигатель.  Его   гул
насыщался все  более  мощными  басовитыми  нотами,  словно  торжествуя
победу  над  косной  силой  земного   тяготения.   Свинцовая   тяжесть
навалилась на плечи, вдавила в сиденье. Ни  вздохнуть,  ни  пошевелить
рукой...
    Я  осторожно  посмотрел  на  Самойлова.  Академик  почти  лежал  в
соседнем кресле и, полузакрыв глаза, наблюдал  за  мной.  Его  надутое
лицо показалось мне смешным. Насколько это было возможно, я постарался
принять необходимое (защитное, как  говорят  астронавты)  положение  и
смог, наконец, вздохнуть воздух. Спустя две минуты перегрузка исчезла:
ракета перешла на инерциальный  полет,  достигнув  первой  космической
скорости.
    - Слишком  поспешно  делаете  выводы,  -  заметил   я,   продолжая
разговор, прерванный взлетом ракеты с космодрома. - Я  даже  не  успел
как следует попрощаться с Лидой.
    Академик отбросил мои оправдания решительным жестом  и  разразился
длиннейшей тирадой, из которой  я  понял  только,  что  он,  Самойлов,
никогда не взял бы меня в полет, если бы вовремя узнал, что я оставляю
на Земле такую чудесную девушку. Я опять хотел возразить  ему,  но  он
сердито воскликнул:
    - Отправляйся в отсек пилота! Там тебя ждут!
    Удрученный, я перешел в кабину пилота: по традиции  я  должен  был
помогать  вести  ракету   вплоть   до   лунного   космодрома.   Пилот,
черноволосый молодой индус с орлиным  взглядом,  дружески  кивнул  мне
головой и указал глазами на кресло рядом. Я стал машинально следить за
точностью совпадения радиосигналов станции сопровождения с показаниями
приборов управления. Хотя мое бренное  тело  со  скоростью  пятнадцати
километров  в  секунду  летело  к   Луне,   сердце,   мысли,   чувства
возвращались на поле космодрома, к подножию  стартовой  эстакады.  Там
осталась Лида. Я закрыл глаза и увидел ее - спокойную, мужественную, с
напряженной улыбкой на лице и затуманенным взглядом.
    Такой она и осталась у меня в памяти.


                           Глава четвертая
                               "УРАНИЯ"


    Ракета приближается к Луне. Настраиваюсь на Лунный радиоцентр:  он
передает торжественную музыку, очевидно, в нашу честь. Впоследствии  я
прочел очерк корреспондента Всеобщей Связи о нашем прибытии. Вот он:
    "Ваш корреспондент Сергей Назаров находится в диспетчерской  башне
Главного Лунного космодрома, место в  котором  ему  любезно  предложил
главный диспетчер. Прекрасные телевизионные  установки  позволяют  мне
быть поистине вездесущим. Вот я переношусь в подлунный город.
    - Сейчас прибывают! - сообщил дежурный диспетчер Главного  Лунного
космодрома, вбегая в зал, где собралось около ста  человек,  одетые  в
тяжелые белые скафандры с прозрачными шлемами.
    Все вскочили с мест и устремились к подъемникам.  Через  несколько
минут зал опустел. Подъемники вынесли ожидающих из подземного (вернее,
из подлунного) города на поверхность Моря Дождей. Это  были  инженеры,
техники, рабочие особой комиссии Всемирного Научно-Технического Совета
- наладчики, контролеры и инспекторы, готовившие  гравитонный  корабль
"Уранию" к полету.
    Целых  полгода  они  придирчиво,   с   невероятной   тщательностью
выверяли, выстукивали, прощупывали  излучениями  всю  сложную  систему
ракеты - до последнего контакта, до последнего транзистора. Теперь они
с нетерпением ожидают прибытия с Земли отважных астронавтов.
    Лунный пейзаж всегда  поражает  воображение...  Насколько  хватает
глаз, расстилается пустынная, голая равнина Моря Дождей -  "моря"  без
всяких признаков влаги. Дно "моря" слагают темные  горные  породы.  На
юго-востоке вздымаются черные громады  Лунных  Карпат  со  сверкающими
вершинами самых высоких пиков. С  юго-запада,  запада  и  юга  равнину
окружают Апеннины, Кавказ,  Альпы,  образуя  нечто  вроде  крепостного
вала.  Прямо  на  севере  виднеется  пологая  холмистая  гряда   Цирка
Архимеда. И лишь башни радиотелескопов, установленные на вершине  горы
Пико,  да  многочисленные  служебные  сооружения   космодрома   вносят
странный диссонанс в ландшафт лунного мира.
    Над головой раскинулось  густо-черное  небо  с  ослепительно-ярким
пылающим Солнцем и  крупными  немерцающими  звездами.  Неправдоподобно
резкие  тени,  отбрасываемые  неровностями  лунной  поверхности,  лишь
подчеркивают мертвую безжизненность пейзажа. Сейчас пора полноземелия,
и в западной части небосвода  висит  огромный  сверкающий  шар  Земли,
заливая окрестности голубоватым светом.  Земной  диск  почти  недвижно
стоит в небе  Луны,  всегда  на  одном  месте.  Позади  него  медленно
скользят звезды. Если долгое время наблюдать за равниной, то  увидишь,
как изредка взметнется  столб  пыли  и  камней:  это  ударил  в  почву
метеорит. Здесь нет газовой подушки атмосферы, как на  Земле,  надежно
прикрывающей от метеоритной бомбардировки.
    Дуга гигантской эстакады уходит своим верхним концом в направлении
на  Цирк  Архимеда.  Гравитонный   астролет   загадочно   просвечивает
зеленоватой обшивкой  корпуса  сквозь  ажурное  плетение  конструкций.
Вокруг него еще работают люди, заканчивающие  последние  предстартовые
операции.
    У  броневых  куполов  космопорта  собрались   почти   все   жители
подлунного города. Они то и дело поглядывают на северо-восток,  откуда
должна  появиться  первая  ракета  "Земля-Луна"  с   членами   экипажа
"Урании".
    - Когда назначен старт "Урании"?
    - Да  ты  что,  с  Земли  свалился?  Вчера  вечером  объявляли  по
городской сети.
    - При  чем  тут  свалился,  да  еще  с  Земли,  -  обиделся   Леня
Гилязетдинов, наладчик электронных машин, не поняв шутки. - Я как  раз
был в астролете. Показалось, что шалит электронный регулятор приемника
равновесия, провозился с ним до глубокой ночи.
    Узкие  черные  глаза  Гилязетдинова  неприязненно  посмотрели   на
Анатолия Кулика, контролера ядерной сварки.
    - Прости,  я  не  знал.  Старт  состоится  восемнадцатого  мая   в
двенадцать дня.
    Помолчали.
    - А ты здесь давно работаешь?
    Гилязетдинов  с  недоверием  смотрит  на  Кулика,  ожидая   нового
подвоха, и настороженно спрашивает:
    - А что?
    - Да ты не обижайся, друг.
    - Полтора года. А ты?
    - Пятый год уже  здесь...  Да-а!..  -  Кулик  любовно  смотрит  на
отливающий изумрудным блеском корпус астролета. - Пришлось  поработать
над этой игрушкой. Знаешь, что такое ядерная сварка нейтронитных швов?
    - Слышал.  -  Гилязетдинов  иронически  усмехается.   -   Это   не
диковинка.  Академик  Самойлов  в  центр  Галактики  летит  и  то   не
хвастается...
    - И везет же людям! - с завистью произносит Кулик. - Ты полетел бы
с ним?
    - Еще бы!
    - Путешествие не из близких, - заметил кто-то за их спиной, видимо
желая принять участие в разговоре.
    Но в это время на диспетчерской засиял зеленый сигнал.
    Почти одновременно раздался возглас:
    - Вот они!
    Все как по команде повернули головы  на  северо-восток:  в  черной
бездне  неба  ослепительно  горит  точка.  С   каждой   секундой   она
увеличивается в размерах, на глазах превращаясь  в  подобие  хвостатой
кометы. Все ближе, ближе... Вот уже отчетливо виден серебристый корпус
ракеты. Повернувшись дюзой к Луне, она начинает торможение. Лунный мир
- это мир безмолвия. Поэтому  странно  видеть,  как  в  полной  тишине
содрогается корпус ракеты, медленно опускающейся  на  огненном  столбе
реактивной струи.
    Вскоре  в  той  же  стороне  небосвода  вспыхивает  еще  несколько
подобных звездочек. До  конца  дня  на  космодроме  царит  необычайное
оживление:  через  каждые  полчаса  приземляется  ракета  с  очередной
партией провожающих. Бурлящее море дюдских голов в  прозрачных  шлемах
заполнило до краев площадь перед зданием космопорта".


                                * * *


    Реальность гравитонного астролета  как-то  сразу  успокоила  меня.
Вплотную я с ним стал знакомиться  на  другой  же  день  после  нашего
прибытия на Главный Лунный космодром. Грандиозная  стартовая  эстакада
потрясла мое воображение: ее длина равнялась двенадцати километрам,  а
выходная арка оканчивалась на высоте восьми  километров,  опираясь  на
самый высокий пик Апеннин. Трехсотметровое тело "Урании", напоминающее
ископаемого рыбоящера, покоилось на тридцати шести стартовых тележках.
Обычные атомные жидкостно-реактивные  двигатели  сообщают  тележкам  в
конце разгона скорость, равную трем километрам в секунду. Эта скорость
вполне достаточна для отрыва  "Урании"  от  Луны.  Дальше  вступает  в
действие гравитонный прожектор астролета.
    По сравнению с  громадами  фотонных  ракет,  на  которых  я  летал
прежде, "Урания" кажется малюткой. Но я  уже  знал,  что  эта  малютка
тяжелее старинных  дредноутов.  Восемьдесят  две  тысячи  тонн  -  вот
сколько весит  ее  изящная  конструкция!  При  сравнительно  небольших
размерах ракеты этот вес показался мне неправдоподобно громадным.
    Академик Самойлов разрешил мое недоумение:
    - Столь колоссальный вес придал астролету нейтронит. Ты ведь о нем
слышал: этот металл занимает в таблице Менделеева особое место.  Атомы
нейтронита содержат только нейтроны и другие электрически  нейтральные
частицы.  Нейтронит  во  всех  отношениях   является   чудо-элементом.
Нейтронит - это как-бы веха, разделяющая мир обычного вещества  и  мир
антивещества, плюс-материи и минус-материи. Свойства его  фантастичны.
Он страшно тяжел: один кубический сантиметр  нейтронита  весит  четыре
тонны! Это самое твердое, самое плотное, самое  инертное  вещество  во
Вселенной. Для него  не  страшны  звездные  температуры,  так  как  он
плавится  лишь  при  двенадцати  миллионах  градусов.  В  нейтронитном
скафандре  можно  жить  на  Солнце!   Нейтронитная   броня   астролета
выдерживает уда