Александр КОЛПАКОВ

                                ГРИАДА


                                    "Земля - колыбель человечества, но
                                    нельзя же вечно жить в колыбели".
                                                     К. Э. Циолковский



                             ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
                         НА КРЫЛЬЯХ ТЯГОТЕНИЯ


                             Глава первая
                            РОЗЫ И ТЕРНИИ


    Развив силу тяги,  в  тысячу  раз  ослабившую  земное  притяжение,
гравиплан медленно падает с восемнадцатого  спутника  в  верхние  слои
атмосферы.
    Что меня ждет? Сегодня я был срочно вызван  на  Землю  Советом  по
освоению Космоса, а на мое место штурмана в межзвездной  экспедиции  к
Альфе  Эридана  назначен  другой  астролетчик.  Жаль,   что   пришлось
расстаться с товарищами... Со многими из эридановцев я  не  раз  делил
тяготы межзвездных экспедиций.
    Когда до Земли остается сто  километров,  мягко  загорается  экран
миниатюрного астротелевизора. Сейчас на  нем  должно  возникнуть  лицо
дежурного  диспетчера   Космоцентра,   который   укажет   сектор   для
приземления.
    Я бросаю взгляд на экран. Чуть улыбаясь, на меня  смотрят  большие
зеленоватые глаза. Красивая девушка в форме диспетчера.
    - Пятый сектор, семьдесят  девятая  эстакада,  -  говорит  она.  -
Включайте вторую ступень антигравитации.
    Мне очень захотелось узнать, как ее зовут. Вдруг  гравиплан  резко
тряхнуло.  В  иллюминаторе  полыхнула  ослепительная  голубовато-белая
вспышка.  Прибор   показал   предельное   для   двигателя-конденсатора
напряжение - пятьдесят миллионов вольт. Короткое замыкание! С  корпуса
гравиплана срывается огромная голубоватая  молния.  Что-то  затрещало,
взвизгнуло.  Сильно  запахло  гарью.  Начинаю  понимать,  что   сгорел
аппарат,  создающий  антитяготение.  Но  почему?   А,   все   понятно!
Безупречно точный и чуткий прибор  говорит  мне  языком  цифр,  что  в
двигатель попал метеор весом в 50 граммов.
    Я всегда благоговел  перед  теорией  вероятности.  Как  утверждают
ученые, метеор такого веса можно встретить у  поверхности  Земли  лишь
раз в тысячу лет. Ну вот я и встретил его... Повезло!
    Гравиплан наклоняется вперед. Сила притяжения Земли,  сдерживаемая
до сих пор гигантской концентрацией  электромагнитной  энергии,  цепко
схватывает гравиплан и неудержимо влечет  вниз.  В  плоскостях  антенн
обреченно завыл ветер.
    "Конец? - спросил я себя. - Да, это конец моих звездных  дорог..."
Приятное ощущение, характерное для состояния невесомости,  разливается
по телу. Лицо девушки, на которое я продолжаю упорно  смотреть,  вдруг
затуманилось и поплыло...
    - Пилот Андреев! Алло! - резко отдается в ушах ее звенящий  голос.
- Что с вами? Держитесь! Я сейчас... одну минуту!
    Стрелка радиоальтиметра быстро падает вниз. До  поверхности  Земли
остается 90... 80... 60 километров.
    Отчаянным усилием поднимаю отяжелевшую голову и  смотрю  на  экран
телевизора.  Повинуясь  быстрым  пальцам  диспетчера,  в  операторской
Космоцентра  замигала  сигнальная   лампочка   на   пульте   аварийной
электронной   машины.   Та   мгновенно    выработала    команду    для
радиотелеуправляемой спасательной ракеты. Через секунду ракета  взмыла
в небо. Электронный пилот осторожно подвел ее к падающему  гравиплану.
Еще  миг...  Наши  скорости  уравнялись,  и  гигантский  электромагнит
спасательной ракеты притянул мой аппарат. Но до Земли  остается  всего
двадцать километров!
    Захлебываясь от перегрузки,  гулко  рокочут  кислородно-водородные
тормозные двигатели ракеты. Я не мог  видеть,  что  прибор  на  пульте
диспетчера показывал 12 "жи". Это означало, что перегрузка,  вызванная
резким  торможением,  в  двенадцать  раз  превышала  собственный   вес
гравиплана и  всех  предметов,  находящихся  в  нем.  Я  согнулся  под
тяжестью тысячи килограммов, навалившихся на мои плечи.  Но  уменьшать
темп торможения нельзя, иначе ракета вместе с гравипланом  врежется  в
космодром. "Лишь бы выдержать! - кажется, молил я тогда.  -  Выдержать
несколько минут".
    Опрокидываюсь на спину, чтобы снять невыносимый пресс торможения.
    Наконец спасательная ракета уравновешивает реактивной тягой земное
притяжение и в десяти метров от Земли неподвижно повисает  в  воздухе.
Но она сожгла все топливо, запас которого не был  рассчитан  на  столь
необычный случай: ведь ракета "подхватила"  гравиплан  почти  у  самой
Земли. Гулко выстрелив  огненными  фонтанами,  ее  двигатели  умолкли.
Вместе с гравипланом спасательная ракета тяжело обрушивается  на  поле
космодрома, ломая легкие части конструкции.
    От сильного удара я теряю сознание...


                                * * *


    В Космоцентре я считался опытным астронавтом, хотя  и  не  звездой
первой величины. Товарищи по профессии меня ценили и уважали. Но после
этой злосчастной истории с гравипланом, когда я едва не погиб, фортуна
перестала мне благоволить. Как только я  немного  оправился  -  спустя
пять недель после приземления  с  аварийной  ракетой,  -  меня  вызвал
начальник Космоцентра Андрей Чешенко.
    - Не повезло тебе, - хмуро сказал он и  смешно  пошевелил  пышными
усами,  предметом   острословия   всех   звездоплавателей   Восточного
полушария.  Потом  укоризненно  посмотрел  на  меня  добрыми  голубыми
глазами. - А ведь  я  специально  тогда  отозвал  тебя  из  эриданской
экспедиции. Хотел назначить командиром квантовой ракеты,  которая  три
дня назад улетела к сверхкарлику  Койпера.  Интереснейшая  экспедиция!
Опоздал... Отдохни пока  на  межпланетных  трассах  или  поработай  на
орбитальных ракетах.
    Я порывался возразить, но он уже говорил с кем-то по видеофону.
    Понурив голову, я вышел в таком скверном  настроении,  какого  еще
никогда у меня не было. Ведь следующей  звездной  экспедиции  придется
ждать, может быть, три-четыре года!
    Некоторое время я работал на линии Земля - Марс, дважды побывал на
Венере, участвовал в  экспедиции  по  изучению  астероидов.  Но  после
межзвездных полетов это  было  легкое  и  притом  скучное  занятие.  Я
запросился на  Землю,  не  зная,  куда  себя  деть,  и  был  переведен
командиром аварийной ракеты на двадцать третий спутник  Земли.  Там  я
проболтался еще  полгода  -  и,  в  сущности,  без  толку.  Аварий  не
случалось, и я часами слонялся по  отсекам  и  лабораториям  спутника,
выискивая партнеров для партии в шахматы.
    При всяком удобном случае я отпрашивался на Землю и  первым  делом
спешил в Космоцентр  -  повидать  свою  спасительницу,  о  которой  не
забывал ни на минуту.
    Едва  мне  разрешили  после  аварии  покинуть  лечебный  санаторий
Космоцентра,   как    я    отправился    искать    девушку-диспетчера,
предварительно разузнав, как ее зовут.
    Приближаясь к залу операторов, я внушал себе, что просто  исполняю
долг вежливости. "Поблагодарю только и сразу уйду", - твердил я.
    Я  разыскал  Лиду  в  громадном  зале,  уставленном   электронными
машинами. Она стояла вполоборота ко мне.  Ее  тонкие  пальцы  уверенно
перебегали по клавишам панели управления.
    - Благодарю... - пробормотал я. - Вы спасли мне жизнь.
    Лида удивленно повернулась.
    - Пустяки, слегка смутилась она. Я лишь исполнила свой долг.
    - Все равно я не забуду этого никогда!..
    - Не преувеличивайте,  -  насмешливо  ответила  Лида,  внимательно
разглядывая свои пальцы.
    Пришла моя очередь смутиться. Потоптавшись на  месте,  я  собрался
уходить, как вдруг она быстро спросила:
    - Сильно тогда испугались, горе-пилот?
    Наконец-то я рассмотрел ее глаза: мне показалось, что они излучают
море света!
    - Горе-пилот больше испугался  ваших  строгих  глаз,  чем  земного
тяготения.
    Лида снисходительно улыбнулась. Так состоялось наше знакомство.
    Постепенно я все больше узнавал Лиду. Три года назад она  окончила
Институт  радиотелеуправления.  Дипломную  работу  Лида  выполняла  на
двенадцатом спутнике. Там она  предложила  двойное  радиосопровождение
марсианских грузовых ракет, за что получила Почетную  грамоту  Высшего
Совета по освоению Космоса. Последний год, до перевода  в  Космоцентр,
она работала радиоштурманом на пассажирском кругосветном  стратоплане,
обслуживающем трассу Москва - Нью-Йорк - Москва.
    ...Мы часто улетали с ней за  город  в  пышные  заволжские  степи,
ставшие неузнаваемыми после обращения сибирских рек на юг,  в  сторону
Средней Азии и Закаспия. Там я  рассказывал  ей  о  далеких  мирах:  о
планетах Сириуса, затопленных могучим океаном пышной растительности; о
синем безоблачном небе, на котором пылают два солнца: одно -  большое,
ослепительно яркое и горячее - это  сам  Сириус;  другое  -  маленькое
голубовато-белое светило, карликовый спутник его,  наперсток  вещества
которого весит шестьдесят килограммов.
    Я вспоминал трагическую гибель астронавтов, неосторожно попавших в
сильные поля тяготения;  рассказывал  о  долгих  годах  блужданий  при
поломках  электронных   счетно-решающих   машин,   когда   астронавтам
приходилось десятилетиями  вычислять  путь  к  Солнцу,  о  гигантской,
изматывающей работе, которую машина проделала бы за день;  о  встречах
со стадами странных  существ  на  планетах  Шестьдесят  Первой  звезды
Лебедя - существ,  которые  через  миллионы  лет  эволюции,  возможно,
станут носителями разума еще в одной части Вселенной...
    - Как интересно побывать там, где был  ты!  -  воскликнула  как-то
Лида.
    - Когда-нибудь твоя мечта осуществится, - пообещал я.
    - Нет, мне не вырваться с Земли, - печально отозвалась она.  Я  не
профессионал-астронавт...
    Разве мы могли тогда предполагать, что  ее  желание  действительно
исполнится... через миллион лет! Ведь нам с  ней  удалось  побывать  в
удивительной стране Уо...
    Незаметно летели месяцы, у  меня  не  хватает  слов  рассказать  о
счастье, которое вошло в мою  жизнь  вместе  с  Лидой.  Я  полюбил  ее
глубоко и сильно. И Лида  платила  мне  взаимностью.  Каждый  раз  при
возвращении из очередного космического полета  она  встречала  меня  у
семьдесят девятой эстакады, придирчиво  расспрашивала  о  подробностях
путешествия, ласково заглядывала  в  глаза,  словно  желая  убедиться,
прежний ли я, не забыл ли о земной девушке в просторах Космоса.  Потом
мы  отправлялись  путешествовать  на  берега   Средиземного   моря   и
возвращались оттуда полные сил и здоровья, истосковавшиеся по  любимой
работе. Да, я не меньше, чем Лиду, любил свою  работу  -  опасную,  но
интересную работу в Космосе.
    Я по-прежнему грезил межзвездными  полетами  и  настойчиво  обивал
пороги Межзвездного сектора Космоцентра. От меня отмахивались, как  от
назойливой мухи. А Чешенко даже отворачивался  и  делал  вид,  что  не
замечает меня. Когда же мы неожиданно  сталкивались  в  коридорах,  он
поспешно скрывался за первой дверью или начинал оправдываться:
    - Ничего не могу сделать, дорогой Виктор.  Дел  сейчас  по  горло:
расширенная программа освоения Космоса. Что? Когда к  звездам?  Просто
ума не приложу! - Он виновато разводил руками.  -  Куда  бы  это  тебя
направить? Как назло, все межзвездные экспедиции намечаются не  раньше
будущего  десятилетия.  Знаешь  что,   не   торопись,   поработай   на
межпланетных  трассах!  Подвернется  что-нибудь  интересное  -   сразу
сообщу.
    Я  уходил,  огорченный  неудачей,   подолгу   бродил   по   улицам
Космоцентра, проклиная скучную работу аварийщика. Ведь я  межзвездник.
Это мое призвание, об этом я мечтал еще в детстве. И я давно познал то
чувство бесконечного пространства,  которое  отчасти  было  знакомо  в
старину летчикам.  Они  называли  его  "чувством  воздуха".  Я  говорю
"отчасти" потому, что летчики не были полностью  свободными:  незримые
цепи тяготения намертво приковывали  их  к  Земле;  им  не  дано  было
увидеть звездные миры.
    И вот однажды в  Управлении  Космоцентра  я  услышал  удивительную
новость. В Академии Тяготения академик  Самойлов  спроектировал  новый
межзвездный корабль - гравитонную ракету.
    - Говорят,  это  второй   Эйнштейн,   -   сказал   мне   начальник
Космоцентра, когда я примчался  к  нему.  -  Он  открыл  новые  законы
природы, Академик Самойлов утверждает, что его ракета сможет  долететь
до других Галактик, так как  обладает  почти  неисчерпаемыми  запасами
энергии.
    - Когда он летит? - с нетерпением спросил я.
    Андрей Михайлович рассмеялся:
    - Не так скоро, как хотелось бы тебе. Во всяком  случае,  мне  это
неизвестно.  Я  лишь  знаю,  что  строительство   гравитонной   ракеты
осуществляет Всемирный Научно-Технический Совет. Ее строят уже  десять
лет, без излишнего шума, так как дело новое и неосвоенное.
    Я стал упрашивать Андрея Михайловича рекомендовать меня  академику
Самойлову. Начальник долго отнекивался, но потом сдался.
    - Ладно, я позвоню ему. Хотя ничего не обещаю. Самойлова  осаждают
сотни добровольцев, а он чрезвычайно разборчив.


                             Глава вторая
                          АКАДЕМИК САМОЙЛОВ


    Спустя неделю  я  мчался  по  автостраде  Космоцентр  -  Москва  и
неотступно думал о гравитонной ракете. Принцип  ее  действия  был  для
меня совершенно неясен. Я имел самые общие представления о  гравитонах
- носителях  тяготения,  полученные  еще  в  Академии  Звездоплавания.
Другое  дело  -  моя  профессия,  прикладная   астронавигация.   Любой
астронавт скажет, что тяготение - это вполне реальная вещь. И для меня
тяготение было таким же естественным свойством материальных масс,  как
и инерция, физическая  природа  которой  тоже  не  познана.  Однако  в
сущность тяготения я никогда не вдавался, ибо знал, что  для  познания
этой сущности моей жизни явно не хватит.
    Прямая  как  стрела   электромагнитная   автострада,   электронное
управление машиной и полная бесшумность движения  создавали  идеальные
условия для путешествия. Я то дремал, убаюканный  своими  мыслями,  то
разглядывал  проплывающие  ландшафты.  Дорога  пересекала   гигантские
индустриальные районы, раскинувшиеся на всем протяжении  от  Волги  до
Москвы. Они сильно отличались от промышленных очагов в прошлых  веках.
Давно исчезли дым, копоть, шум  и  грохот.  Новые  заводы  и  фабрики,
построенные из пластмассы и стекла, работали совершенно  бесшумно.  Ни
один клуб дыма не поднимался даже над металлургическим заводом.  Домны
отошли в область предания. Энергия, необходимая для  плавки  металлов,
поступала от атомных и  термоядерных  электростанций.  Технологический
процесс получения  металлов  осуществлялся  в  индукционных  вакуумных
печах.
    ...Машина проносится мимо титанового комбината. В начале XXI  века
титан окончательно вытеснил железо, так верно послужившее человечеству
долгие  тысячелетия.   По   сравнению   с   железом   титан   обладает
исключительной  стойкостью  к  действию  кислорода  и  влаги  воздуха,
прекрасно противостоит кислотам, щелочам,  солям,  превосходя  в  этом
отношении  даже  благородные  металлы:   золото,   серебро,   платину.
Конструкция и машины из титана живут столетия, тогда  как  железные  и
стальные  изделия  -  не  более  сорока  лет.  С  помощью  нейтронного
облучения титану придаются самые разнообразные ценные свойства.
    Легированный  титан  -  основной  металл  межзвездных  ракет.  Его
свойства неожиданны и удивительны: он не пропускает космических лучей,
выдерживает удары небольших метеоров, необычайно тверд и жаростоек при
легкости, не уступающей алюминию.
    На    горизонте    встали    строгие     корпуса     радиационного
металлургического   завода.   Радиационная   металлургия   -    новая,
развивающаяся отрасль промышленности XXIII века. Работая  в  тончайших
режимах,   радиоактивные   аппараты,   управляемые    кибернетическими
машинами,  изменяют  структуру   атомных   ядер   обычных   химических
элементов.  В  результате  целой   гаммы   искусственных   превращений
возникают редкие и рассеянные элементы -  германий,  галлий,  скандий,
иттрий  и  многие  другие,   получение   которых   обычными   методами
металлургии чрезвычайно сложно и стоит дорого.
    Промышленные районы  сменялись  сельскохозяйственными.  До  самого
горизонта тянулись прекрасно возделанные поля. Искусственный  подогрев
и облучение, подземное орошение позволяли снимать по два-три урожая  в
год, выращивать в северных широтах рис, хлопок, лимоны.
    Через шесть часов я  подъезжал  к  столице  Восточного  полушария,
сохранившей название Москва.
    В Москве всегда помнишь  о  героическом  XX  веке,  который  смело
шагнул к светлому будущему, в тот прекрасный мир, где сейчас живу я  и
мои братья во всех уголках Земли. Люди XX века  принесли  неисчислимые
жертвы,  пролили  реки  крови,  но  рассеяли  страшную  тучу  фашизма,
нависшую над миром в те времена.
    И сколько бы раз я ни подъезжал к  столице  Восточного  полушария,
меня всегда охватывали  чувства  сына,  встречающего  ласковый  взгляд
матери, ее светлую улыбку и прикосновение заботливых рук.  Гул  биения
жизни огромного города волнами вливается в мое сердце.
    Центр города угадывался легко: там возвышалось  гигантское  здание
Всемирного   Научно-Технического   Совета.   Верхняя   часть    здания
заканчивалась  статуями   Маркса,   Энгельса,   Ленина   и   Труженика
Освобожденного Мира. Ночью статуи освещались изнутри и были  видны  за
сотни километров. Сколько раз, возвращаясь из межзвездных  экспедиций,
я еще издали приветствовал великих провозвестников нового мира. Трасса
орбитальной ракеты, возвращавшей меня  с  восемнадцатого  спутника  на
космодром, всегда проходила севернее Москвы на высоте ста  километров.
И первое, что возникало на экране моего астротелевизора,  была  статуя
Владимира Ленина, ярко выделявшаяся на фоне погруженной в ночь  Земли.
И каждый раз мое  сердце  наполнялось  бесконечной  гордостью:  Ленин,
деяния которого принадлежат всем будущим временам, - мой земляк!
    ...Движущиеся многоярусные тротуары бесшумно и быстро несли меня в
научный сектор города. Был весенний полдень;  небо,  с  утра  закрытое
густыми  облаками,  посылало  теплый  рассеянный  свет;  солнце  из-за
складок облачных гор изредка бросало на  землю  робкий  луч,  ясный  и
радостный, как улыбка ребенка.  На  крышах  зданий  бесшумно  работали
электрические установки, направляя вниз ионный ветер  -  ветер  дивной
свежести и здоровья. Удобно расположившись в  легком  кресле  восьмого
яруса, я скользил глазами по  сторонам.  Поток  бесшумных  автомобилей
внизу; стаи вертолетов, словно птицы  снующих  по  всем  направлениям;
колоссальные громады зданий из стекла и пластмассы; тихий говор людей,
едущих выше и ниже  меня;  мелодичный  гул  пассажирских  кругосветных
стратопланов, проносящихся высоко за облаками...
    Но вот, наконец, и Академия Тяготения.  Я  перешел  на  эскалатор,
перевозивший пассажиров вниз, на улицы, и очутился у подножия  здания.
С некоторым смущением вошел я в  просторный  вестибюль  Академии,  где
меня строго встретили бюсты  Ньютона  и  Эйнштейна,  установленные  по
бокам широкой, как приморская  терраса,  мраморной  лестницы  главного
входа. Справочный экран указал мне, где  найти  Самойлова.  Дверь  его
комнаты была приоткрыта.
    - Можно?  -  спросил  я,  заметив  в  глубине  небольшой,   просто
обставленной комнаты пожилого  коренастого  человека,  уткнувшегося  в
толстые кипы проектов.
    - Кто там? - недовольным голосом ответил  ученый,  не  поворачивая
головы. Если студент, то принимаю от двух до пяти...
    - Нет, не студент, проговорил я, входя в комнату.
    - Тогда что вам нужно?
    У Самойлова были серые, колючие как иголки глаза в очках.
    Не очень радушная встреча. Я немного растерялся, но виду не подал.
    - Вам не говорил обо мне Чешенко? Я из Космоцентра.
    Ученый  наморщил  лоб,  очевидно   вспоминая.   Потом