р даже крупных метеоров,  не  пропускает  самых  мощных
космических излучений.
    Это же замечательно! Надеюсь,  для  нас  изготовлены  нейтронитные
скафандры?
    - К сожалению, нет, - ответил академик. - За десять последних  лет
вся атомная промышленность Восточного полушария при полном  напряжении
мощностей  смогла  синтезировать   лишь   семнадцать   тысяч   кубиков
нейтронита, так как его производство чрезвычайно сложно и  энергоемко.
Этого количества едва хватило на постройку "Урании". Будем  надеяться,
что к моменту нашего возвращения  нейтронит  будет  добываться  так-же
легко, как и титан.
    - Семнадцать  тысяч  кубических  сантиметров  нейтронита   -   это
примерно два ведра, если, конечно, можно было бы налить его  в  ведра.
Хватило ли этого количества на обшивку корпуса ракеты? - усомнился я.
    - Вполне достаточно.  И  даже  осталось  для  покрытия  внутренних
поверхностей  гравитонного  реактора,  квантового  преобразователя   и
канала дюзы. Ведь толщина  нейтронитной  обшивки  "Урании"  невероятно
мала: всего одна сотая доля миллиметра.
    Я бегло прикинул в уме: если один кубик  нейтронита  весит  четыре
тонны, то "два ведра"  -  шестьдесят  четыре  тысячи  тонн.  Вес  двух
крупных океанских судов,  вместившийся  в  тончайшей  пленке,  которая
покрывает ракету!
    Запасы гравитонного топлива составляли  около  восемнадцати  тысяч
тонн. На долю механизмов, приборов, деталей и конструкции  приходилось
всего сто тонн веса, так как они были изготовлены из сверхлегких  и  в
то же время сверхпрочных сплавов.
    - По расчетам Академии Тяготения,  -  сказал  Самойлов,  -  запаса
гравитонов хватит на десятикратный разгон корабля до скорости света  и
на  обратное  торможение  до  обычной  скорости,   равной   пятидесяти
километров в секунду. Фотонная ракета должна быть длиной от Москвы  до
Нью-Йорка, чтобы заменить нашу "Уранию".
    - Так мы можем на ней лететь хоть до края Вселенной! -  воскликнул
я.
    - И даже дальше, - пошутил академик.

    Месяц,  отведенный  для   ознакомления   с   "Уранией",   пролетел
незаметно. Академик весь  этот  месяц  провел  в  бесконечных  научных
совещаниях,  обсуждая  с  провожающими   нас   учеными,   астрономами,
конструкторами и инженерами детали полета к центру  Галактики,  режимы
ускорений и замедлений, способы  ориентировки  и  нахождения  обратной
дороги к Солнцу. Его постоянно  окружали  математики  и  программисты,
переводившие  решения  ученых  в  строгие  цифры  программ-команд  для
электронных машин и роботов. Я изучал внутреннее устройство астролета,
приборы управления и функции роботов. В этом чудесном корабле все было
так необычно и интересно, что я  уже  ни  о  чем  не  жалел.  Особенно
полюбился  мне  небольшой  уютный  салон,  служивший  одновременно   и
столовой и спальней. Одна из стен салона напоминала пчелиные  соты:  в
глубоких   узких   ячейках,   прикрытых   пластмассовыми   прозрачными
створками, находилась особая питательная  среда  для  микроскопических
водорослей. Водоросли представляли собой искусственно  выведенный  вид
хлореллы - водоросли, обладающей огромной активностью фотосинтеза. При
микроскопических размерах каждой  особи  хлорелла  имела  максимальную
площадь соприкосновения с окружающей средой, а значит, поглощала много
углекислоты и выделяла в больших количествах свободный кислород. Кроме
того, эти водоросли, на худой конец, могли употребляться  астронавтами
в пищу.
    Противоположная стена, тоже ячеистая, служила информарием:  там  в
сотнях выдвижных ящиков хранились микрофильмы, в которых были  собраны
важнейшие  достижения  современной  человеческой  культуры,  науки   и
техники. Достаточно было вложить микрофильмы  в  проективный  автомат,
как на экране появлялись тексты научных книг, изображения  приборов  в
сопровождении голоса комментатора, цветные  картины  великих  мастеров
живописи, художественные фильмы или концерты выдающихся артистов.
    Снизу из стены выдвигались  две  складные  койки.  Посреди  салона
стоял  круглый  стол  с  креслами.  Дверь  из  салона  вправо  вела  в
лабораторию,   до   отказа   заполненную    приборами,    установками,
инструментами. В стены салона были ввинчены портреты  великих  ученых,
открытия которых позволили человечеству завоевать  Космос.  Среди  них
были Лобачевский, Лорентц, Циолковский, Эйнштейн. Тут я вспомнил,  что
у  меня  есть  небольшой  портрет  Лиды,  и  решил  повесить   его   в
лаборатории.
    Дверь налево вела в анабиозную комнату. Там были смонтированы  две
анабиозные ванны. В старых  конструкциях  анабиозных  ванн  применялся
обычный  переохлажденный  биологический  раствор  с  довольно   грубой
дозировкой излучений, что не позволяло находиться в них более пяти лет
кряду  без  обновления  среды.  В  наших  ваннах   применялся   особый
анабиозный раствор, в состав  которого  входил  дейтерий.  Живительные
свойства дейтерия были известны еще в 50-х  годах  XX  века,  но  лишь
совсем недавно люди  научились  точно  дозировать  его  микрорастворы.
Дейтерий как бы "консервирует" организм  человека  на  той  стадии,  в
которой его застал. "Проспав" в дейтериевой ванне  пятьдесят-сто  лет,
мы  постареем  не  более  чем  на  два-три  года.  Особые   излучения,
пронизывая  ванны,  вызывают  резонанс  колебаний  атомов  дейтерия  и
микроструктур тела, обеспечивая  сохранение  всех  функций  организма.
Реле времени, соединенное с радиевыми часами, по мере надобности будет
включать автомат пробуждения астронавта, лежащего в анабиозе.
    При   прежних   кратковременных   полетах   мне   не   приходилось
сталкиваться с устройством такого рода, и я спросил академика:
    - Верно ли сработает реле времени? Выведет ли оно нас из состояния
"вечного сна"?
    - Думаю, что да, - коротко ответил Самойлов.
    Я   недоверчиво   покачал   головой.   Инженер    электрофизиолог,
сопровождающий нас, рассмеялся.
    - Все выверено, - успокоил он меня. - Можете хоть сейчас  испытать
на себе.
    Мы  продолжили  осмотр.   Ближе   к   носовой   полусфере   ракеты
располагалось  важнейшее  помещение  корабля  -   небольшая   Централь
управления,  точнее  говоря,  штурманская  рубка   с   огромным,   как
концертный   рояль,   пультом    управления    и    широким    экраном
астротелевизора.  Вместо  обычных  иллюминаторов  служили  радарные  и
инфракрасные локаторы. "Здесь мое будущее рабочее место", - подумал я,
с  удовлетворением  разглядывая  приборы.  Центральную  часть   пульта
занимал  искатель  траектории  -  электронный  прибор,  соединенный  с
вычислительной  машиной.  Он  имел   небольшой   экран,   на   котором
электронный луч во время полета ракеты  непрерывно  рисует  траектории
пути  -  вычисленную  и   действительную.   Траектории   автоматически
проецируются на подвижную звездную карту. Пока  траектории  совпадают,
прибор поет ровную  мелодию.  Но  как  только  траектории  расходятся,
искатель издает тревожный сигнал и автоматически включает  электронную
машину, которая тут же  вычисляет  поправку  и  дает  команду  роботу,
управляющему двигателем.
    Всю правую сторону рубки занимал УЭМК - Универсальный  Электронный
Мозг  для  космических  кораблей.  Его  панель   сверкала   множеством
разноцветных индикаторных лампочек.
    Академик Самойлов, в начале  осмотра  лаконичный  и  джентльменски
сухой, заметно подобрел, видя мое восхищение астролетом. Он подошел ко
мне, похлопал по плечу и одобрительно произнес:
    - Вот, кажется, и все...  Пойду  к  диспетчеру:  надо  согласовать
последние детали завтрашнего старта. А  ты,  если  хочешь,  оставайся.
Заодно еще раз проверишь действие  автомата,  создающего  микроклимат.
Привыкай к астролету... считай, что мы уже в пути.
    Но и без его советов я понимал,  что  теперь  надо  привыкать.  Об
экспериментальном  полете  гравитонной  ракеты  без   людей,   который
планировался  раньше,  сейчас  не  могло  быть  и   речи:   это   было
фантастически дорогое удовольствие! Из разговора  инженеров-атомников,
случайно услышанного вчера, я узнал, что из-за строительства  "Урании"
и необходимости "наработать", как они выразились, двадцать шесть тысяч
тонн гравитонов пришлось резко свернуть монтаж  пяти  новых  спутников
Земли, всех межзвездных ракет, заложенных на верфях  Титана,  спутника
Сатурна,  и  временно  прекратить  "отапливание"   полярных   областей
термоядерными солнцами. Гравитонный запас ракеты  и  нейтронит  стоили
гораздо  больше,  чем  военные  издержки   в   последних   в   истории
человечества мировых войнах XX века.
    Последние сутки я совсем не выходил из астролета, еще  и  еще  раз
упражнялся в управлении системой автоматов, следил  за  размещением  и
креплением  грузов,  проверял  механизмы.  Когда  за   мной   закрылся
массивный  автоматический  люк,  я  долго  не   мог   уснуть   в   эту
предстартовую  ночь.  Казалось,  Солнечная  система  осталась   далеко
позади, невероятно далеко. Словно ее не было вовсе.  Минуты  протекали
как вечность. Лежа без сна, я размышлял: "Неужели на целые десятилетия
я  запру  себя  в  этой  стремительной  гробнице!..  Пусть  для  меня,
погруженного в анабиоз,  они  пролетят  как  мгновения.  А  замедление
Лорентца? Вернувшись, я все равно не застану в  живых  ни  друзей,  ни
Лиды - никого из современников. И буду доживать свой  век  в  зоопарке
энного тысячелетия, словно ихтиозавр,  воскрешенный  из  небытия?  Или
вернусь  на  Землю  к  настоящим  живым  стегозаврам   и   рыбоящерам?
Интересно, как в  таком  случае  я  протяну  миллионы  лет,  дожидаясь
современной мне цивилизации?..
    Временами  я  высокомерно  представлял  свое  возвращение   не   к
допотопным ящерам, а к первобытным предкам, которые непременно  сочтут
меня богом. А может быть, боги прошлого  и  впрямь  были  космонавтами
других миров, обогнавшими время? Например, Озирис с его птичьим лицом?
Возможно,   что   он   некогда   прилетел   на   Землю   с   неведомой
внегалактической планеты. Я тяжело засыпал, чтобы вновь переживать  во
сне несуразицу.


                             Глава пятая
                      МЫ УХОДИМ В БЕСКОНЕЧНОСТЬ


    Великий день настал.
    Лихорадочно посматриваю  на  хронометр,  висящий  в  зале  Лунного
космопорта. Сейчас одиннадцать десять. Через пятьдесят минут -  старт.
Зал набит битком. Опоздавшие  примостились  на  площадках,  лестницах,
даже на опорных балках.
    Уже было все: бесконечные поздравления, пожелания, советы,  тысячи
вопросов, на которые невозможно  ответить.  Прощальная  речь  Анатолия
Кулика, молодого парня с рыжим чубом,  бригадира  сварщиков  тончайших
нейтронитных листов.
    Принимайте,  товарищи  астронавты,  звездолет!  Сделан   по   всем
правилам - по  проекту  академика  Самойлова.  Летите  хоть  в  другую
Метагалактику или в Антимир [Антимир - область  Вселенной,  в  которой
астрономы и физики предполагают наличие звездных систем, состоящих  из
антивещества,  античастиц,  антиатомов.].  Не  подведет  машина!  Жаль
только, что летят вдвоем... все-таки трудно одним. А то возьмите меня,
не пожалеете... не подведу! - Зал смеется, аплодирует. - Вот  почетная
грамота Всемирного Научно-Технического Совета... Возьмите! Ну, нельзя,
так нельзя. Но мы всегда с вами! Шлите вести из центра Галактики!
    ...Торжественно  звучит  Гимн   Освобожденного   Мира.   Последние
рукопожатия, последние слова.
    - Прощайте, друзья... Счастливого путешествия!..
    Большинство провожающих спускается вглубь подлунного города, чтобы
там, перед телевизионными экранами, наблюдать исторический  старт.  Ни
одна живая душа не уцелеет на поверхности Луны, когда  заработает  наш
гравитонный прожектор: сверхмощные излучения тяжелых  электромагнитных
квантов  испепелят  человека  в  мгновения  ока,  а  чудовищной   силы
реактивная струя раздавит его в лепешку.
    И вот  мы  остались  одни  со  своим  астролетом.  Далекие  звезды
бесстрастно сияют в черном небосводе.
    Со   звоном   захлопывается   тяжелый   люк.   Я   сразу   включаю
астротелевизор   и   инверсионный   проектор.   Параболические    чаши
радиотелескопов, словно насторожившись, повернуты в нашу  сторону.  Их
задача - создать в пространстве узкую зону направленных радиоволн,  по
которой будет двигаться "Урания" на первом этапе взлета с Луны.  После
включения гравитонного прожектора  они,  несомненно,  будут  разрушены
действием реактивного луча.
    Над диспетчерской башней вспыхивает огромный красный шар -  сигнал
старта. Одновременно на экране возникает лицо главного диспетчера.
    - Старт!
    Корпус астролета содрогнулся.  Громоподобно  заревели  сверхмощные
двигатели стартовых тележек.  Говорящий  автомат  монотонным  железным
голосом начал отсчитывать ускорение:
    "Двадцать  метров  в  секунду  за  секунду...  тридцать  метров...
восемьдесят..."
    Рев стартовых двигателей  достиг  наивысшего  напряжения  и  резко
оборвался. Мы отчетливо увидели, как  разгонные  тележки  срываются  с
края выходной секции эстакады и,  кувыркаясь,  беспорядочно  падают  в
глубокие ущелья и пропасти южного склона  Апеннин.  Они  сделали  свое
дело. Вихрем пронеслись под нами котловины лунных цирков, стремительно
уменьшаясь с каждой секундой.
    Снова возникло лицо диспетчера.
    - Переключение! - прокричал он.  Это  значит,  что  пора  включать
гравитонный прожектор. - Прощайте, друзья! Счастливого пути!
    Только теперь я ощутил величие минуты. Первая  гравитонная  ракета
уходит в бесконечность. Вот также  волновались,  должно  быть,  первые
звездоплаватели двести лет тому назад. В памяти всплывает  Центральный
космодром Титана, крупнейшего спутника Сатурна, колоссальный  обелиск,
круто вонзающийся в синее небо Сатурновой Луны,  и  золотые  буквы  на
нем, скупо и строго возвещающие всем будущим поколениям:
    "В две тысячи шестидесятом году отсюда стартовала к Альфе Центавра
первая в истории человечества  межзвездная  эскадра  "Циолковский".  И
дальше - славные имена первых звездоплавателей,  из  которых  я  помню
лишь одно имя: Иван Руссов.
    Я осторожно потянул рубильник на  себя,  и  стрелка  акцелерографа
качнулась вправо. Меня тотчас вдавило в кресло,  перехватило  дыхание,
мертвенный холодок разлился по лицу.  Кровь  отлила  к  затылку,  губы
мгновенно  пересохли.   Впрочем,   это   были   давно   знакомые   мне
физиологические симптомы при перегрузке.
    "Девяносто метров в секунду за секунду... сто двадцать метров ..."
- бесстрастно отсчитывал автомат.
    Самойлов страдальчески морщился: вероятно, ему приходилось тяжелее
чем мне. Все-таки я привык к перегрузкам. А  Самойлов,  насколько  мне
было известно,  участвовал  всего  лишь  в  двух-трех  экспедициях  на
заурановые планеты.
    - Как там сейчас, на  Луне?  -  обратился  я  к  академику  спустя
некоторое время.
    Петр  Михайлович   загадочно   усмехнулся   и   стал   настраивать
инверсионный проектор. На  продолговатом  экране  возник  лунный  шар,
окутанный пыльным мерцающим облаком.
    - Что это за туман вокруг Луны? - поразился Я.
    Поразмыслив, ученый неуверенно проговорил:
    - Вероятно, вихри "Урании" подняли на Луне пыльные бури...
    Он оказался прав. Через  некоторое  время  нас  нащупал  Памирский
радиоцентр Земли. Молодой оператор радиоцентра  восторженно  передавал
по  мировой  радиосети:  "В   северном   полушарии   Луны   происходят
грандиозные  явления:   бушуют   пыльные   смерчи   невиданной   силы!
Деформировался  весь  горный  хребет  Апеннин!  Часть  лунных   цирков
разрушена!  Из  подлунного  города  нам  сообщают,  что  вся   планета
содрогается;  ощущение  такое,  будто  Луна  вот-вот  расколется.   Из
Пулковской обсерватории только что передали: зарегистрировано заметное
смещение  Луны  с  орбиты.  На  Земле   разразилась   магнитная   буря
необычайной силы.  По  Мировому  океану  прокатилась  приливная  волна
десятиметровой высоты!.. К счастью, жертв и разрушений не было".
    - В Академии Тяготения  не  сумели  точно  рассчитать  последствия
взлета  "Урании",  -  тихо  заметил   Самойлов,   прослушав   передачу
Памирского радиоцентра. - Развязаны  силы  невероятного  могущества...
Теперь ясно, что  старты  следующих  гравитонных  кораблей  необходимо
производить подальше от  системы  Земля-Луна,  во  всяком  случае,  не
ближе, чем со спутников Сатурна.
    Мы не ощущали привычной вибрации астролета, свойственной  фотонным
ракетам.  Бесшумно  работал  гравитонный  двигатель.   Ни   полыхающих
протуберанцев света, характерных для фотонных ракет, ни оглушительного
рева ионных кораблей. В реакторе  удивительно  равномерно  распадались
гравитоны,  выделяя  колоссальное  количество  энергии.  В   квантовом
преобразователе  внутригравитонная  энергия  превращалась  в   тяжелое
электромагнитное излучение высокой  частоты.  Магнитные  поля  большой
силы отбрасывали  излучение  на  параболоид  гравитонного  прожектора,
который сверхмощным параллельным пучком отражал его в пространство. Из
дюзы  "Урании"  рвался  невидимый  реактивный  луч,  создавая  тягу  в
миллионы тонн. Мы могли бы  сбить  с  орбиты  любой  спутник  Юпитера,
Сатурна или Урана размером  меньше  Луны  -  например,  Мимас,  Диану,
Оберон или Нереиду, - если бы стартовали с них.
    Траектория нашего движения совпадала с обычными путями космических
кораблей. Яркие немигающие зрачки звезд, казалось, пристально  следили
за мной с экрана астротелевизора. Блестящий,  как  серебряный  поднос,
диск  Луны  с  оспинками  кратеров,  занимавший  вначале   пол-экрана,
медленно сползал вправо. Все отчетливее вырисовывались на  нем  резкие
изломанные тени гор, а края казались выщербленными. Наконец он  исчез.
Скорость непрерывно нарастала. В мерцающем овале  искателя  траектории
дрожал маленький силуэт астролета, и карта неба над  ним  смещалась  к
орбите Марса. Время отлета было рассчитано так, чтобы пересечь  орбиту
вблизи  планеты.  При  гигантской  мощности   гравитонного   двигателя
притяжением Марса можно было пренебречь, а в Высшем Совете по освоению
Космоса  хотели,  чтобы  марсианская   научно-исследовательская   база
наблюдала и в последний  раз  сфотографировала  астролет  в  движении,
прежде чем он умчится в межзвездные дали.
    Марс постепенно заполнял весь экран. Пустынная  жалкая  планета  с
чахлой растительной жизнью! Года два назад я пробыл здесь только месяц
и чуть не умер от скуки. Сизо-фиолетовые и  голубоватые  лишайники  да
карликовые деревья по берегам "каналов"... Ученые древних лет были  бы
страшно разочарованы при виде их.
    Не отхожу от экрана. Вот они, знаменитые "каналы" Марса! Я смотрел
на них, точно ехал по знакомым местам. Сколько хлопот причинили они  в
свое время ученым! Сколько  бумаги  исписали  безвестные  ныне  авторы
фантастических романов! Людей прошлых эпох  больше  всего  смущало  то
обстоятельство, что "каналы" расположены в меридиональном направлении,
наиболее удобном для стока вод со снеговых шапок полюсов.  Умея  в  то
время  соединять  лишь  близкие  русла  рек  и   прорезать   неширокие
перешейки, они, унижая  род  человеческий,  населили  красную  планету
умнейшими    существами    с    головами     больше     туловища     и
конечностями-щупальцами. И в  подобных  вот  марсианок  влюблялись  их
герои. Бр-р-р!... Я вспомнил Лиду, ее красивые руки, маленькие сильные
кисти.
    Восторженным   сердцам   наших   предков    были    милее    самые
сногсшибательные гипотезы, нежели нормальные умозаключения. Куда проще
было бы сообразить, что раз уж каналы расположены сообразно  суточному
вращению Марса, то устроены они самой природой - самым незатейливым  и
мудрым фокусником.
    Из задумчивости меня  вывели  резкие  повторяющиеся  радиосигналы:
сотрудники  марсианской  базы  посылали  нам  прощальный   привет.   Я
торопливо повернул рукоятку  резкости.  Очертания  планеты  на  экране
померкли, зато появилось лицо молодого человека с ры