тянулись кочующие поля с первым в году урожаем;
казалось,  им  не  будет  конца.  Тут  и  там,  словно  причудливые  игрушки
исполинских детей, на поверхности Тихого океана лежали  уборочные  машины  -
своего рода шумовки  с  милю  длиной;  по  соседству  стояли  гораздо  более
компактные понтоны и плоты с аппаратами, производящими концентрат.
   Зрелище было внушительным,  даже  в  эту  эпоху  титанических  инженерных
сооружений, но Франклина оно не волновало. Мысль о миллиардах тонн  отборных
диатомей и рачков не вызывала в нем радостного трепета, хоть он и знал,  что
это пища одной четверти человечества.
   - Проходим над Гавайским коридором, - раздался в динамике голос пилота. -
Через минуту увидим брешь.
   - Вижу, - сказал один из товарищей Франклина, указывая рукой вниз.
   - Вон они, наслаждаются...
   Да что и говорить, фермеры-бедняги, наверно, рвут на себе волосы.
   Неожиданно Франклину вспомнилась детская песенка,  которую  он  последний
раз слышал самое малое тридцать лет назад.

   Голубой Пастушок,
   Подуди в свой рожок,
   Ходят овцы по лугам,
   А коровы по хлебам.

   Действительно, "коровы ходят по хлебам"; придется  Пастушку  потрудиться,
чтобы выгнать их оттуда. Множество узких прокосов в желтых планктонных лугах
показывало,  где  проедают  себе  путь  прожорливые  великаны.  Извивающаяся
голубая  полоска  чистой  воды  отмечала  путь  каждого  из  полчища  китов,
очутившихся в  своем  китовом  раю.  Задача  Франклина  -  поскорее  изгнать
грешников из этого рая.
   Получив короткий радиоинструктаж,  три  инспектора  прошли  из  кабины  в
грузовой отсек, где скаутсабы уже висели на шлюпбалках, которые должны  были
опустить их в море. Операция несложная, труднее будет потом поднять их. Если
ветер нагонит волну, придется возвращаться на базу своим ходом.
   Не совсем это обычно: на самолете очутиться внутри подводной лодки.
   Но  Франклину  было  некогда  задумываться  об  этом,  он   готовился   к
погружению. Заговорил динамик на пульте: "Высота  тридцать  футов,  открываю
люки грузового отсека. Лодка номер один, приготовиться".
   Франклин был  вторым  в  очереди.  Огромный  транспортный  самолет  висел
неподвижно, и тали шли так гладко, что Франклин не почувствовал,  когда  его
разведчик погрузился  в  свою  естественную  среду.  И  вот  уже  три  лодки
расходятся заданным курсом - ни дать ни взять механические собаки, сгоняющие
скот.
   Франклин быстро убедился, что это будет посложнее, чем он думал.
   Крутом был густой суп -  никакой  видимости,  даже  гидролокатор  сбит  с
толку. Но главное: этот кисель тормозил крыльчатки, и водометы  еле  тянули.
Чего доброго, засорятся..." Лучше опуститься ниже планктонного  слоя  и  без
крайней нужды не всплывать.
   На глубине трехсот футов муть кончилась.  Из-за  темноты  он  по-прежнему
ничего не видел, но хоть можно было развить хорошую  скорость.  Догадываются
пирующие киты, что он уже близко и идиллии  скоро  придет  конец?  Вот  они,
яркие  эхо-сигналы,  медленно  плывущие  по  мерцающему   зеркалу,   которое
обозначает  непроницаемую  для  звукового  луча  границу  воды  и   воздуха.
Любопытно;  акустическим  органам  чувств  гидролокатора  поверхность   моря
представляется снизу такой же, как человеческому глазу.
   В обход стада с двух сторон заходили приметные маленькие эхо-сигналы двух
подводных лодок. Франклин поглядел на хронометр:  меньше  чем  через  минуту
начнется гон. Он включил наружные микрофоны и прислушался к голосам моря.
   Как можно было говорить, будто море безмолвно?  Даже  несовершенный  слух
человека  улавливал  многие  шумы:  скрип  хитинизированных  клешней,  рокот
каменных глыб,  свист  дельфинов,  характерное  "шлеп"  хвоста  акулы  после
крутого поворота. Но все это звуки слышимого спектра; чтобы  сполна  оценить
симфонию моря,  надо  выйти  за  пределы  того,  что  доступно  нашему  уху.
Простейшая задача для установленных на лодке  преобразователей  частоты.  Их
можно при желании настроить на любой звук - от миллиона циклов в секунду  до
самых медленных колебаний, которые  хочется  сравнить  с  тягучим  движением
безнадежно заржавевшей двери.
   Он настроил приемник на самую широкую полосу, и сознание тотчас принялось
толковать  многочисленные  голоса,  врывающиеся  в  маленькую   кабинку   из
подводного мира. Шумы, произведенные человеком, он отсеивал сразу. К тому же
гудение  его   лодки   и   лодок   товарищей   почти   всецело   поглощалось
соответствующими фильтрами; однако они пропускали свист трех  гидролокаторов
(его датчик почти совсем заглушал два  остальных)  и  далекое  "бип-бип-бип"
Гавайского коридора. Так назывался огражденный  с  двух  сторон  проход,  по
которому киты могли следовать через планктонные  поля,  не  причиняя  ущерба
фермам. Каждый генератор слал импульсы с пятисекундным  интервалом.  Правда,
ближайший участок вышел из строя,  но  он  отчетливо  слышал  сигналы  более
удаленных частей акустического барьера. Импульсы были причудливо искажены  и
сливались в длинное, непрерывное эхо, так как  за  каждым  сигналом  тут  же
подходили посланные более удаленными генераторами. Прислушаешься - звук  как
бы передается вдаль по цепочке, наподобие стихающего раската грома.
   На этом фоне явственно выделялись звуки природные. Со всех сторон, ни  на
миг не смолкая, доносились писк  и  крики  китов,  которые  переговаривались
между собой или просто давали выход своему восторгу.
   Франклин различал голоса самцов и  самок;  правда,  он  еще  не  научился
узнавать по голосу отдельных китов и толковать их речь.
   В подводном царстве нет звука более жуткого, чем крики стада китов.
   Закроешь глаза - и кажется, ты попал в заколдованный лес и тебя  со  всех
сторон окружают бесы и лешие. Если бы Гектор Берлиоз  слышал  этот  зловещий
хор, он убедился бы, что природа предвосхитила его "Шабаш ведьм".
   Но суеверный страх вызывает только то, что незнакомо, а эти голоса теперь
уже прочно вошли в жизнь Франклина. Они больше не вызывали у него  кошмаров,
как это бывало вначале. Напротив, они рождали чувство радости и симпатии, да
еще легкое удивление: как эти исполины могут издавать такой тонкий писк?!
   Впрочем, иногда звуки моря  навевали  воспоминание,  от  которого  сердце
переполнялось печалью. Будто он снова в радиорубке космического корабля, или
космической станции, сидит у  приемников-автоматов,  прочесывающих  заданный
диапазон. И отдаются  в  ночи  призрачные  голоса,  очень  похожие  на  эти:
вызывают далекие корабли, работают радиомаяки, поселения на других  планетах
переговариваются с Землей  высокочастотным  кодом.  И  всегда  за  немощными
голосами передатчиков был слышен рокочущий фон,  вечное  шушуканье  звезд  и
галактик, наводняющих всю вселенную своим радиоизлучением.
   Стрелка  хронометра  коснулась  нуля.  Прежде  чем  она  успела  отмерить
следующую секунду, море взорвалось адской  какофонией.  Дикое  улюлюканье  с
подвыванием  заставило  Франклина  -  поспешно   убавить   громкость.   Так,
акустические бомбы сброшены, бедные те киты,  которые  окажутся  поблизости.
Рисунок на экране индикатора вмиг изменился; испуганные  животные  в  панике
кинулись на запад. Франклин не отрывал глаз  от  прибора,  готовый  идти  на
перехват тех, кто свернет  в  сторону  от  бреши  и  вместо  коридора  опять
окажется на планктонных полях.
   То ли акустические бомбы усовершенствовали с прошлого раза,  то  ли  киты
стали более дисциплинированными: только три или четыре  кита  откололись  от
стада. Всего десять  минут  ушло  на  то,  чтобы  догнать  их  и  с  помощью
установленных на лодках сирен вернуть в строй. Через  полчаса  после  начала
гона  все  стадо  вышло  обратно  сквозь  незримое  окно  в  заграждении   и
закружилось в узком коридоре. Лодкам оставалось лишь дежурить, пока инженеры
не закончат ремонт и не восстановят звуковую завесу.
   Никто не назовет  это  крупной  победой.  Обыкновенный,  будничный  труд,
второстепенная схватка в непрекращающейся кампании. Азарт погони уже прошел,
и Франклин спрашивал себя, скоро ли транспортник извлечет  их  из  океана  и
доставит обратно на Гавайские острова. Как-никак у него сегодня выходной,  и
он обещал Питеру вместе поехать в Вайкики, чтобы поучить его плавать.
   Хороший смотритель даже в минуты затишья следит за гидролокатором.
   Каждые три минуты Франклин машинально включал каскад дальнего действия  и
нацеливал датчик на  дно  -  просто  так,  чтобы  знать  обстановку.  Он  не
сомневался, что его товарищи делают то же самое, томясь ожиданием.
   На краю экрана появилось слабое эхо - след предмета, который находился на
пределе дальности прибора: расстояние десять миль, глубина почти  две  мили.
Франклин присмотрелся, потом недоуменно сдвинул брови.
   Чтобы его было видно на таком расстоянии, это должно  быть  что-то  очень
крупное, не меньше кита.  Но  кит  -  в  этой  пучине?..  Правда,  кашалотов
встречали на глубине одной мили, однако даже эти непревзойденные  ныряльщики
так глубоко не забираются. Глубоководная акула? Возможно...
   Как бы то ни было, не мешает взглянуть поближе.
   Он переключил прибор на автоматическое сопровождение предмета и  увеличил
изображение, сколько позволял индикатор. Подробностей не различить,  слишком
далеко, но видно, что объект длинный, тонкий и довольно быстро движется.  Он
посмотрел еще, потом вызвал товарищей. Не относящиеся к  делу  разговоры  во
время операций не поощряются, но эта загадка заинтриговала его.
   - Я "Сабскаут-два", - сказал он. - Есть крупный  эхо-сигнал,  азимут  185
градусов, дальность 9,7 мили, глубина 1,8 мили. Похоже на  подводную  лодку.
Вам известно, кто-нибудь еще действует в этом районе?
   - "Сабскаут-два",  я  "Сабскаут-одик",  -  послышался  ответ.  -  Это  за
пределами радиуса действия моего прибора. Может быть, там лодка Комитета  по
исследованиям? Какие размеры дает индикатор?
   - Около ста футов, чуть больше. Скорость выше десяти узлов.
   - Я "Сабскаут-три". Здесь сейчас  нет  никаких  исследовательских  лодок.
"Наутилус-4" на ремонте, "Кусто" работает в Атлантике.  Наверно,  тебе  рыба
попалась.
   - Таких рыб не бывает.  Разрешите  сходить  туда?  По-моему,  мы  обязаны
проверить.
   - Разрешаю, - ответил "Сабскаут-один". - Мы справимся без тебя.
   Держи связь с нами.
   Франклин развернулся на юг и плавным  поворотом  ручки  дал  полный  ход.
Преследуемый объект успел уйти слишком глубоко для его разведчика,  но  ведь
он еще может подняться. Даже если не поднимется: сократив  дальность,  можно
получить более четкое изображение.
   Через две  мили  он  убедился,  что  погоня  ничего  не  даст.  Животное,
несомненно, уловило вибрацию  от  двигателя  или  импульсы  гидролокатора  и
быстро пошло вниз. Франклину удалось сократить расстояние до  четырех  миль,
после чего  эхо-сигнал  затерялся  в  хаосе  отражений  от  океанского  дна.
Напоследок он успел убедиться, что оно очень большое и относительно  тонкое,
но подробностей различить не смог.
   - Ушло? - осведомился "Сабскаут-один". - Так я и думал.
   - Значит, ты знаешь, что это было?
   - Нет, и никто не знает. И вот тебе мой совет;  не  рассказывай  об  этом
репортерам, не то сам не рад будешь.
   Франклин ошеломленно поглядел на маленький динамик,  который  только  что
произнес эти олова. Выходит, никто  его  не  разыгрывал...  Он  перебирал  в
памяти рассказы, которые слышал в баре на Героне - да всюду, где  собирались
в свободное время смотрители. Тогда он  смеялся,  но  теперь  понимает:  они
говорили правду.
   Это робкое эхо, ускользнувшее от гидролокатора... Великий Морской Змей.

***

   Индра - она по-прежнему работала  на  полставке  в  Гавайском  Аквариуме,
когда позволяли домашние дела, - выслушала его рассказ куда  спокойнее,  чем
он ожидал. А когда она заговорила, то и вовсе обескуражила его.
   - Постой, о какой именно морской змее идет речь? Нам известно по  меньшей
мере три различных вида.
   - Первый раз слышу.
   - Во-первых, гигантский угорь, его видели три или четыре раза,  но  точно
опознать не  смогли.  А  личинок  ловили  еще  в  сороковых  годах  прошлого
столетия. Этот угорь достигает шестидесяти футов в длину -  чем  не  Великий
Змей! Но особенно великолепна ремень-рыба Regalecus glesne.
   Ее рыло напоминает лошадиную  морду,  сверху  на  голове  -  ярко-красный
султан,  вроде  головного  убора  индейцев.  Тело  змееподобное,  длиной  до
семидесяти футов. Сам посуди, можно ли нас удивить, когда мы знаем, на какие
чудеса способно море?
   - Погоди-ка, а третий вид?
   - Он совсем не опознан и не описан. Мы называем его просто "Икс",  потому
что люди все еще не принимают разговоров о  морских  змеях.  Точно  известно
одно: это  животное,  несомненно,  существует,  оно  чрезвычайно  скрытно  и
обитает на большой глубине. Когда-нибудь мы его  поймаем,  скорее  всего  по
чистой случайности.
   Весь этот вечер Франклин  был  задумчив.  Его  преследовала  мысль,  что,
несмотря  на  все  приборы,  которые   прощупывают   море,   и   непрерывное
исследование глубин человеком с подводных лодок, океан все еще  хранит  -  и
веками будет хранить - много секретов. Он чувствовал: даже если  ему  больше
не  суждено  увидеть  это  существо,  его  всю  жизнь   будет   преследовать
воспоминание о далеком, дразнящем эхе, которое так стремительно ушло в  свою
обитель в морской бездне.

Глава 13

   Почему-то многие считают, что жизнь  смотрителя-это  сплошная  романтика.
Франклин никогда не был в плену таких заблуждений, поэтому его не удивило  и
не  разочаровало,  что  столько  времени  уходит  на  долгое,   однообразное
патрулирование морских далей. Ему это даже нравилось. В походе у  него  было
время для раздумий, но некогда было  грустить.  Именно  в  эти  часы,  когда
Франклин вплотную соприкасался с живым сердцем океана, прошли его  последние
страхи и окончательно исцелились душевные раны.
   Жизнь смотрителя определялась ежегодными  миграциями  китов,  но  пути  и
сроки миграций постоянно менялись, по мере того как все новые  участки  моря
огораживали и превращали в возделываемую  ниву.  Глядишь,  летом  смотритель
ходит под полярными льдами,  а  всю  зиму  курсирует  взад  и  вперед  через
экватор. Иногда он базируется на береговых станциях, иногда базы плавучие  -
"Полосатик", "Гринда" или  "Кашалот".  Один  сезон  он  работает  с  усатыми
китами, которые извлекают пищу из  моря,  плывя  с  открытой  пастью  сквозь
густой  планктонный  суп.  А  другой  сезон  сводит  его  с   их   свирепыми
родственниками, зубатыми китами, во главе с кашалотом.
   Зубатые киты  -  не  кроткие  вегетарианцы;  в  черной  бездне,  куда  не
проникает ни один луч солнца, они выслеживают морских чудовищ и  вступают  с
ними в бой.
   А порой смотритель неделями, даже месяцами не видит ни одного кита.
   Люди и снаряжение использовались не только для присмотра за  китами;  все
организации, связанные в своей работе  с  морем,  рано  или  поздно  шли  за
помощью в Отдел китов. Иногда  это  было  вызвано  каким-нибудь  трагическим
происшествием: что ни год, подводные лодки не  раз  и  не  два  выходили  на
поиски - чаще всего безуспешные - утонувших спортсменов или исследователей.
   Были и другие крайности; недаром  среди  смотрителей  ходил  анекдот  про
сенатора, обратившегося в Сиднейскую контору с просьбой поднять со дна  моря
его искусственную челюсть, которую он потерял, попав  в  сильный  прибой.  И
будто бы ему вскоре же прислали огромную челюсть тигровой акулы и записку  с
извинением: дескать,  это  единственная  бесхозная  челюсть,  которую  после
тщательных поисков удалось обнаружить у Бонди-Бич, где купался сенатор.
   Конечно, бывали задания увлекательные, и смотрители состязались за  право
получить их. Например, в Отделе рыболовства  занималась  жемчугом  небольшая
группа  с  явно  недостаточными  штатами.  И  когда  у  китопасов  наступало
межсезонье, им разрешали поработать на промысле жемчуга.
   В одну такую командировку - в Персидский залив - попал Франклин.
   Дело было несложное,  чем-то  напоминающее  труд  садовода,  глубины,  не
превышали  двухсот  футов,  так   что   подводник   пользовался   простейшим
легководолазным аппаратом  на  сжатом  воздухе,  а  передвигался  с  помощью
торпеды. Лучшие площади для жемчуга "засевали" избранными  сортами;  главной
задачей было охранять моллюсков от их естественных врагов, прежде  всего  от
морских звезд и скатов. Дав раковинам созреть, их собирали  и  поднимали  на
поверхность для проверки:  одна  из  немногих  операций,  которые  никак  не
удавалось механизировать.
   Разумеется,  найденные  жемчужины  принадлежали  Отделу  рыболовства.  Но
почему-то жены всех смотрителей, которых командировали на эту работу, вскоре
начинали  щеголять  жемчужными  ожерельями  или  серьгами.  Индра  не   была
исключением.
   Она получила свою нитку жемчуга в день рождения Питера. Снова став отцом,
Франклин почувствовал, что старая глава его жизни совсем кончилась. Да  нет,
неверно это, он не мог - и не хотел - навсегда забыть, что в  мире,  который
для него теперь был так же недосягаем, как  планеты  самой  далекой  звезды,
Айрин родила ему Роя и Руперта.  Но  боль  от  неизбежной  разлуки  унялась;
никакая тоска не может длиться вечно.
   Он был только рад - хотя прежде возмущался этим, - что невозможен  прямой
радиоразговор с кем-нибудь на Марсе, вообще за, пределами орбиты Луны.  Даже
во время наибольшего сближения Земли и Марса радиоволны туда и  обратно  шли
шесть минут; какой уж тут разговор! Так что он не мог вызвать Айрин и  ребят
к видеофону и обречь себя на мучительное свидание.
   К  Новому  году  они  посылали  друг  другу  магнитозапись,   в   которой
рассказывали о событиях истекших двенадцати месяцев. Тем и ограничивался  их
контакт, если не считать редких писем, и Франклину этого было достаточно.
   Как-то Айрин освоилась со своим вдовством? Конечно,  с  детьми  легче,  и
все-таки, думал он иногда, хорошо бы ей выйти замуж - лучше и для нее и  для
него. Но сказать ей так у него не поворачивался язык, и она не  заговаривала
об этом, даже когда он сам снова женился.
   Что он думает об Индре? Еще один  трудный  вопрос...  Вероятно,  какая-то
доля ревности неизбежна. Недаром  Индра,  когда  у  них  случались  раздоры,
давала понять, как неприятна ей мысль, что она вторая женщина в его жизни.
   Впрочем, они редко ссорились, тем более после рождения Питера.
   Супружеская пара представляет  собой  динамически  неустойчивую  систему,
пока появление первого ребенка не превращает ее из двучлена в трехчлен.
   Франклин был вполне счастлив. Чего еще можно себе пожелать? Семья  давала
ему душевный покой, работа наполняла бытие красками и  смыслом,  которых  он
искал - и которые потерял - в космосе. В толще морей оказалось больше  жизни
и чудес, чем в безбрежных межпланетных просторах, и он все реже тосковал  по
зрелищу восходящей голубой Земли или серебряных  вихрей  Млечного  Пути,  по
венчающим долгий перелет, напряженным минутам посадки на один  из  спутников
Марса.
   Море уже наложило свою печать на его поступки и мысли, как это  неизбежно
бывает с каждым человеком, который хочет покорить океан и проникнуть  в  его
тайны. Франклин чувствовал себя  сродни  всем  животным,  населяющим  разные
ярусы океана, даже врагам, которых он по долгу службы был обязан истреблять.
Но особенно тепло, даже с каким-то мистическим  благоговением  (которого  он
немного стыдился), Франклин относился к могучим животным,  чья  судьба  была
ему вверена.
   Он утешал себя тем, что в душе, наверно, все смотрители испытывают то  же
самое, хотя ни за что не  признаются  в  этом.  Правда,  иногда  вырвется  в
разговоре невесть кем придуманный оборот "китовая горячка" - так говорили  о
китопасе, который вдруг начинал вести себя скорее как кит, чем как  человек.
Вообще-то без этой способности не станешь