мли,  и  каким  страшным  крушением!  -
воскликнул капитан Сервадак.
   -  Нет,  -  ответил  лейтенант  Прокофьев,  -  мне  думается,  можно  с
уверенностью утверждать, что Земле  не  угрожает  падение.  Она  не  летит
навстречу Солнцу, а несомненно движется вокруг него по новой траектории.
   - Можешь ли ты привести  какое-нибудь  доказательство  в  пользу  твоей
гипотезы? - спросил граф.
   - Могу, - ответил лейтенант Прокофьев, - и довольно убедительное.  Если
бы земной шар действительно падал  на  Солнце,  развязка  наступила  бы  в
кратчайший срок и мы  уже  сейчас  оказались  бы  на  чрезвычайно  близком
расстоянии от нашего центра притяжения. Если бы Земля  падала  на  Солнце,
это значило бы, что  внезапно  прекратилось  действие  центробежной  силы,
которая  в  сочетании  с  силой  центростремительной  заставляет   планеты
двигаться по эллиптическим орбитам, и тогда мы бы упали  на  Солнце  через
шестьдесят четыре с половиной дня.
   - Каков же ваш вывод? - спросил капитан Сервадак.
   - Что Земля не падает на  Солнце,  -  ответил  лейтенант  Прокофьев.  -
Прошло больше месяца с тех пор, как она движется по новой  орбите,  однако
Земля успела пересечь только орбиту Венеры. Стало быть, за этот промежуток
времени земной шар приблизился к Солнцу лишь на одиннадцать миллионов  лье
из разделяющих  их  тридцати  восьми  миллионов  лье.  Поэтому  мы  вправе
утверждать, что Земля не падает на Солнце. Именно  в  этом  наше  счастье.
Вдобавок мне кажется, что  мы  начинаем  отдаляться  от  Солнца,  так  как
температура понизилась и сейчас на острове Гурби не жарче, чем  в  Алжире,
будь Алжир по-прежнему на тридцать шестой параллели.
   -  Ваши  выводы,  лейтенант,  очевидно,  правильны,  -  сказал  капитан
Сервадак, - Земля, конечно,  не  летит  навстречу  Солнцу,  а  по-прежнему
вращается вокруг него.
   - И все же, - ответил лейтенант Прокофьев, - не менее  очевидно  и  то,
что в результате катастрофы, причину которой мы с  вами  тщетно  стараемся
открыть, Средиземное море вместе с африканским побережьем передвинулось  в
тропики.
   -  Если  африканское  побережье  еще  существует,  -  заметил   капитан
Сервадак.
   - И если существует Средиземное море, - присовокупил граф.
   Все те же неразрешенные вопросы!  Во  всяком  случае,  бесспорным  было
одно: Земля постепенно отдаляется от своего центра  притяжения,  и  ей  не
угрожает падение на поверхность Солнца.
   Но что  же  все-таки  сохранилось  от  африканского  материка,  остатки
которого пыталась найти шкуна?
   За двадцать четыре часа пути "Добрыня" наверное  прошел  уже  мимо  тех
пунктов алжирского побережья, где находились города Тенес, Шершель, Колеа,
Сиди-Ферруш. Однако даже в подзорную трубу ни один из этих городов не  был
замечен. Всюду, где  раньше  морскую  стихию  сковывали  берега  материка,
теперь простиралась безграничная водная пустыня.
   И все же лейтенант Прокофьев не мог  ошибиться:  судя  по  компасу,  по
довольно устойчивому направлению ветра и по лагу,  определяющему  скорость
шкуны, а также пройденный ею  путь,  в  тот  день,  а  именно  2  февраля,
"Добрыня" находился на 36o47' широты и 0o44' долготы, то есть в том месте,
где надлежало бы находиться столице Алжира.
   Но недра  разверзшейся  Земли  поглотили  город  Алжир,  как  и  Тенес,
Шершель, Колеа и Сиди-Ферруш.
   Сдвинув брови и стиснув зубы, капитан Сервадак с ненавистью смотрел  на
необъятное море, которому, казалось, нет границ. Жизнь проходила перед ним
вереницей воспоминаний. Сердце  больно  сжималось.  В  столице  Алжира  он
провел несколько лет: в памяти  его  вставали  образы  товарищей,  друзей,
которых сейчас уже нет в живых. Он обращался мыслью к своему отечеству,  к
Франции, спрашивал себя, не распространилась ли эта ужасная  катастрофа  и
на берега его родины. И он снова  тщетно  искал  хоть  какие-нибудь  следы
затонувшей столицы.
   - Нет, - говорил он,  -  такая  катастрофа  невозможна!  Город  не  мог
исчезнуть целиком! Мы бы наткнулись  на  его  развалины!  Из  воды  должны
выступать хоть верхушки высоких сооружений,  таких,  как  Казба  или  форт
Императора, - ведь в нем сто пятьдесят метров! Неужели же хоть часть их не
торчала бы из воды! Мы найдем остатки этих городов, если только  земля  не
поглотила всю Африку!
   И правда: как ни странно,  на  пути  шкуны  в  море  не  попадалось  ни
обломков, ни  стволов  деревьев,  унесенных  водой,  ни  досок  от  домов,
стоявших месяц назад на набережной великолепной бухты шириной  в  двадцать
километров, ограниченной с одной стороны мысом Матифу, а  с  другой  косой
Пескад.
   Но если человеческий глаз не в состоянии проникнуть сквозь  толщу  вод,
то, может быть, их удастся исследовать с помощью лота  и  найти  развалины
города, столь загадочно исчезнувшего?
   Граф Тимашев, не желая, чтобы у капитана Сервадака оставалась хоть тень
сомнения, приказал бросить лот. Свинцовое грузило  лота  смазали  салом  и
опустили в море.
   Ко  всеобщему  изумлению,  в   особенности   к   изумлению   лейтенанта
Прокофьева, лот неизменно показывал почти одну и ту же глубину моря, - она
не превышала четырех-пяти морских саженей. Глубинные промеры производились
в течение двух часов и на  большом  пространстве,  но  нигде  не  показали
разности уровней дна, что было бы неизбежно, если бы затонул такой  город,
как Алжир, построенный амфитеатром. Можно ли допустить, что  вода  начисто
смыла все здания и сооружения алжирской столицы, превратив то  место,  где
находился город, в совершенно ровную поверхность?
   Это было слишком невероятно.
   На дне моря не обнаружилось ни камней, ни ила, ни  песка,  ни  ракушек.
Грузило лота оказалось покрытым  крупинками  какой-то  металлической  пыли
неизвестного происхождения со своеобразным золотистым отливом. Разумеется,
это нисколько не походило на то, что обычно  приносит  лот  при  глубинных
промерах дна Средиземного моря.
   - Видите, лейтенант, - сказал капитан Сервадак, - мы гораздо дальше  от
алжирского побережья, чем вы предполагали.
   - Если бы это было так, - ответил лейтенант Прокофьев, покачав головой,
- наш лот показал бы не пять морских саженей, а двести - триста!
   - Следовательно? - спросил граф.
   - Не знаю, что и думать.
   - Граф, - воскликнул капитан Сервадак, -  сделайте  милость,  прикажите
взять курс еще немного на юг; может статься, где-нибудь подальше мы найдем
то, что напрасно ищем здесь!
   Граф Тимашев посовещался с лейтенантом Прокофьевым, и, так  как  погода
благоприятствовала плаванию, они решили, что "Добрыня" может еще  тридцать
шесть часов идти в южном направлении.
   Гектор Сервадак поблагодарил хозяина шкуны, и  рулевой  получил  приказ
держаться нового курса.
   В течение полутора суток, то есть вплоть до  4  февраля,  производилась
самая тщательная разведка моря. После измерения лотом, показавшим, что дно
моря всюду плоское, а глубина четыре-пять саженей,  море  еще  протралили;
однако и трал нигде не обнаружил ни камней, ни обломков металла, ни щепок,
ни даже водорослей, полипов или зоофитов, которыми кишат недра морей.  Как
же возникло это дно на месте дна Средиземного моря?
   "Добрыня" достиг тридцать шестого градуса широты. Когда же сверились  с
картой, выяснилось, что шкуна  плывет  в  том  самом  месте,  где  некогда
простирался горный массив Сахель, отделявший море от  плодородной  равнины
Митиджа, как раз там, где находилась вершина Бу-Зареа высотой в  четыреста
метров. Между тем, если бы даже вода и затопила всю окружающую  местность,
верхушка горы выступала бы островком над волнами океана.
   Продолжая держать тот же курс, "Добрыня"  прошел  над  прежним  крупным
селением Сахеля-Дуирой, над прежним месторасположением Буфарика - города с
широкими, прохладными от сени платанов улицами, затем миновал город Блида,
не найдя и следа его фортов, которые были выше Уэд-эль-Кебира на четыреста
метров.
   Лейтенант  Прокофьев,  не  решаясь  продолжать  плавание  в  совершенно
неизвестном ему море, предложил повернуть либо на север, либо  на  восток,
но граф, уступив просьбам капитана Сервадака, приказал  следовать  прежним
курсом все дальше на юг.
   Таким образом, разведка была продолжена до гор Музайи с их легендарными
пещерами, где когда-то укрывались кабилы, где на  склонах  росли  рожковые
деревья, дубы всех видов и крапивные деревья, где водились львы,  гиены  и
шакалы.  Всего  шесть  недель  назад  самая  высокая  вершина  хребта  еще
виднелась между Бу-Руми и Шиффой; должна же она выступать  из  воды,  если
высота ее достигала тысячи шестисот метров над уровнем  моря!  Но  кругом,
вплоть до самой линии горизонта, где небо сливалось  с  водой,  ничего  не
было видно.
   В конце концов пришлось возвратиться на север,  и,  сделав  поворот  на
обратный курс, "Добрыня" снова оказался в водах Средиземного моря,  так  и
не найдя следов страны, которая когда-то называлась алжирской колонией.



ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
   где капитан Сервадак обнаруживает уцелевший
   от катастрофы островок, оказавшийся могилой

   Итак,  уже  не  оставалось  сомнений  в  том,  что  значительная  часть
алжирской  колонии  затоплена  водой.  Но  произошло  нечто  большее,  чем
оседание суши на дно моря. Казалось, разверзлись глубочайшие недра земного
шара  и  в  мгновение  ока  сомкнулись  снова,  поглотив   целую   страну.
Действительно, горный массив Алжира словно провалился сквозь землю,  а  на
месте  песчаного  морского  дна  возникло  новое,  природа  которого  была
неизвестна.
   Причина  страшной  катастрофы  по-прежнему  оставалась   загадкой   для
участников экспедиции. Теперь их целью было  установить  хотя  бы  размеры
бедствия.
   Обсудив план действий, они решили продолжать путь  на  восток,  держась
линии уже не существующих  берегов  Африки,  прежде  омываемых  тем  самым
морем, которое сейчас не имело границ.  Плавание  не  представляло  особых
трудностей, поэтому следовало воспользоваться хорошей погодой  и  попутным
ветром.
   Но на всем своем пути шкуна не  нашла  даже  признаков  берега,  прежде
тянувшегося от мыса Матифу до границы Туниса; не обнаружила ни приморского
города Деллиса, выстроенного амфитеатром, и ничего сколько-нибудь похожего
на горную цепь Джурджуры,  главная  вершина  которой  возвышалась  на  две
тысячи триста метров над уровнем моря; "Добрыня" не встретил на своем пути
ни города Бужи, ни крутых склонов Гурайи, ни горы Адрар, ни  Джиджели,  ни
гор Малой Кабилии, ни семиглавого "Тритона" древних с  вершиной  в  тысячу
сто метров; пропал старый порт Константины-Колло, равно как и  новый  порт
Филиппвиля-Стора, а также город Бон, расположенный у залива шириной  сорок
километров. Исчезло все: мыс Гард, мыс Роса, гребни  горы  Эдуг,  песчаные
дюны побережья, Мафраг, порт Каль, знаменитый изделиями из кораллов; когда
же в воду в сотый раз бросили лот, он опять не принес  ни  одного  из  тех
изумительных зоофитов, что водятся в Средиземном море.
   Тогда граф Тимашев решил  идти  вдоль  параллели,  прежде  пересекавшей
тунисское побережье, до мыса Кап-Блан, то есть  до  самой  северной  точки
Африки. Здесь узкая полоса моря между африканским  материком  и  Сицилией,
вероятно, имела какие-либо особенности, которые могли представить интерес.
   Таким образом "Добрыня", держа курс по тридцать  седьмой  параллели,  7
февраля пересек седьмой градус долготы.
   Вот  какими   доводами   руководствовался   граф   Тимашев,   отстаивая
целесообразность разведки в восточном направлении, в  чем  его  поддержали
капитан Сервадак и лейтенант Прокофьев.
   К  тому  времени  благодаря  Франции,  хотя  долгие  годы  этот  проект
отвергали, было, наконец, создано "Сахарское море". Это  грандиозное  дело
рук человеческих, в сущности восстанавливавшее огромный бассейн "Тритона",
куда некогда занесло корабль аргонавтов, благоприятно повлияло на  местные
климатические условия и позволило Франции  монополизировать  всю  торговлю
между Суданом и Европой.
   Отразилось ли воссоздание  древнего  моря  на  новом  положении  вещей?
Именно это и нужно было проверить.
   Из  залива  Габес,  на  тридцать   четвертом   градусе   широты,   воды
Средиземного моря вливались до последнего времени через  широкий  канал  в
котловину, занимаемую солончаковыми болотами Кебили, Гарсы и другими.  Для
этого перешеек, наводившийся в  двадцати  шести  километрах  к  северу  от
Габеса, был перерезан, и воды хлынули в прежнюю  бухту  Тритона,  высохшую
под лучами ливийского солнца.
   Так вот, не здесь ли разверзлась  земная  кора,  поглотив  значительную
часть Африки? Не  встретит  ли  "Добрыня",  дойдя  до  тридцать  четвертой
параллели, триполитанского берега?  Не  он  ли  явился  тем  непреодолимым
препятствием, которое помешало катастрофе распространиться дальше?
   - Если дойдя до этого пункта, мы увидим, что и на юге морю нет конца  и
краю, придется искать разгадку у  берегов  Европы,  -  весьма  справедливо
заметил лейтенант Прокофьев.
   Не жалея топлива, "Добрыня" на всех парах несся к мысу Кап-Блан, но  не
обнаружил  на  своем  пути  ни  мыса  Негро,  ни  мыса  Серрат.  Дойдя  до
очаровательного восточного города Бизерты, экспедиция не нашла  ни  озера,
прежде раскинувшегося неподалеку от гавани,  ни  мечетей,  укрывавшихся  в
тени роскошных пальм. Лот, брошенный в прозрачную морскую  воду,  показал,
что дно здесь такое же плоское и мертвое,  как  и  повсюду  в  Средиземном
море.
   Седьмого февраля шкуна обогнула мыс Кап-Блан, точнее говоря, то  место,
где он находился пять недель тому назад. Киль шкуны рассекал воду, которая
предположительно была водой Тунисского залива. Но от чудесного  залива  не
осталось и следа, а с ним исчез и расположенный амфитеатром город, так  же
как и форт Арсенал, как Ла-Гулетт, как  оба  пика  Бу-Курнейна.  Мыс  Бон,
ближе других мысов африканского побережья  расположенный  к  Сицилии,  был
погребен в недрах земли вместе с материком.
   Когда-то, еще  до  всех  описываемых  нами  удивительных  событий,  дно
Средиземного моря в этом месте круто шло под уклон, а затем вверх, образуя
два ската. Здесь земная кора выгнулась, отчего  возник  подводный  хребет,
перегородивший Ливийский пролив. Над гребнем хребта оставалось всего около
семнадцати метров воды, зато по обеим сторонам его глубина  достигала  ста
семидесяти метров.  Вероятно,  в  эпоху  геологических  формаций  мыс  Бон
соединялся с мысом Фуриной на Сицилии, как некогда,  наверно,  соединялись
Гибралтар и Сеута.
   Лейтенант  Прокофьев  в  качестве  опытного  моряка,   изучившего   все
особенности   Средиземного   моря,   не   мог   не   знать   и   эту   его
достопримечательность.  Сейчас  представлялась   возможность   установить,
изменилось ли за последнее время морское дно между Африкой  и  Сицилией  и
существует ли еще подводный хребет в Ливийском проливе.
   Граф Тимашев, капитан Сервадак и лейтенант Прокофьев лично наблюдали за
промерами глубин.
   Матрос, стоявший на ванте фок-мачты, бросил в воду лот.
   - Сколько морских саженей? - спросил Прокофьев.
   - Пять [30 футов (прим.авт.)], - ответил матрос.
   - А дно?
   - Плоское.
   Теперь оставалось измерить глубину воды на склонах  подводного  хребта.
"Добрыня" отошел сначала на полмили вправо, затем на полмили  влево,  и  с
обеих сторон было измерено дно.
   Пять саженей и там и тут! Дно неизменно оказывалось плоским, где бы его
ни измеряли. Лот давал всюду одинаковые показания. Подводный хребет  между
мысами Кап-Блан и Фуриной  не  существовал  больше.  Очевидно,  катастрофа
выровняла рельеф дна всего Средиземного моря. Что до природы дна, то оно и
здесь было покрыто металлической пылью неизвестного происхождения:  полное
отсутствие губок, актиний, морских  звезд,  медуз,  моллюсков  и  раковин,
которыми прежде были усеяны подводные скалы.
   Круто повернув, "Добрыня" взял курс на юг и продолжал разведку.
   В  числе  прочих  странных  явлений,  замеченных  во  время   плавания,
бросалось в глаза полное отсутствие судов на море. Шкуне не встретился  ни
один корабль, у которого экипаж мог бы справиться о том, что происходит  в
Европе. Казалось, "Добрыня" один  на  всем  этом  покинутом  человечеством
водном пространстве, и каждый на борту  невольно  задавался  вопросом,  не
стала ли шкуна единственной обитаемой точкой земного шара,  вторым  Ноевым
ковчегом, заключавшим  в  себе  все,  что  осталось  после  катастрофы,  -
горсточку последних людей на земле.
   Девятого февраля "Добрыня" прошел над тем местом, где некогда находился
город Дидоны - древняя Бирса, ныне стертая с лица земли; сейчас,  пожалуй,
она  пострадала  больше,  чем  Карфаген  от  Сципиона  Младшего  во  время
пунической войны и позднее, при римском владычестве, от Гассана Гассанида!
   Вечером, на закате солнца, которое  по-прежнему  заходило  на  востоке,
капитан Сервадак стоял в глубокой задумчивости, опершись о перила мостика.
Взгляд  его  рассеянно  блуждал  то  по  небу,  где  сквозь   облака   уже
поблескивали звезды, то по морю, на котором вместе  с  ветром  мало-помалу
начинало утихать волнение.
   Гектор Сервадак стоял, повернувшись лицом к югу; вдруг до его  сознания
дошло, что впереди мелькает какой-то  свет.  Сначала  он  решил,  что  ему
померещилось,  что  это  обман  зрения,  затем  стал  всматриваться  более
пристально.
   И тогда действительно взгляд его различил вдали огонь; капитан Сервадак
подозвал матроса, и тот тоже отчетливо увидел свет.
   Об этом тут же уведомили графа Тимашева и лейтенанта Прокофьева.
   - Уж не земля ли это? - спросил капитан Сервадак.
   - Может быть, огни корабля? - предположил граф.
   - Об этом мы узнаем не  позже  чем  через  час!  -  воскликнул  капитан
Сервадак.
   - Капитан, мы узнаем об этом не раньше чем завтра, - возразил лейтенант
Прокофьев.
   - Как, ты не хочешь повернуть на огонь?  -  не  без  удивления  спросил
граф.
   - Нет. Я собираюсь лечь в дрейф под малыми парусами и  дождаться  утра.
Если там земля, я не вправе вести шкуну к неизвестным берегам и подвергать
ее опасности.
   Граф кивнул в знак согласия, и на  "Добрыне"  установили  паруса  таким
образом, чтобы судно легло в дрейф. Глубокая ночь спустилась над морем.
   Шестичасовая ночь коротка; но эта как будто  тянулась  целую  вечность.
Капитан Сервадак не уходил с палубы; его ежеминутно охватывал  страх,  что
огонек может угаснуть.
   Однако он сиял во тьме ровным  светом,  как  светит  неяркий  огонь  на
дальнем расстоянии.
   - И все на том же месте, -  заметил  лейтенант  Прокофьев.  -  По  всей
вероятности, перед нами не плавающий корабль, а суша.
   Едва взошло солнце, все трое навели подзорные трубы туда, откуда  ночью
исходил свет. С первыми утренними лучами он померк, и  в  шести  милях  от
шкуны показался утес причудливой формы, похожий  на  островок,  затерянный
среди водной пустыни.
   - Это только скала, - сказал граф, - или, скорее,  вершина  затопленной
горы.
   Но чем бы ни объяснялось происхождение скалы,  с  ней  необходимо  было
ознакомиться, чтобы впредь  суда  обходили  этот  опасный  риф.  "Добрыня"
направился  к  островку  и  через  три  четверти  часа  оказался  в   двух
кабельтовых от него.
   Островок с виду напоминал холм, совершенно голый, безводный  и  крутой;
высота его над уровнем моря не достигала сорока футов. Подступ к  нему  не
заграждали мелкие скалы, и это наводило на мысль, что он погружался в воду
постепенно под воздействием необъяснимых причин,  покуда  не  обрел  новую
точку опоры и окончательно не утвердился  в  этом  положении  над  уровнем
моря.
   - Там что-то вроде дома! - закричал Сервадак, пристально разглядывая  в
подзорную трубу каждый бугорок на острове. - А может быть,  есть  и  живые
люди...
   Вместо ответа лейтенант Прокофьев весьма выразительно покачал  головой.
Островок словно вымер; даже когда шкуна дала пушечный  выстрел,  никто  не
вышел на берег.
   И все же на вершине скалы  стояло  ка