для  топлива  запас  травы  и  соломы,  чтобы
наполнить монгольфьер нагретым воздухом. Если бы огромный воздушный шар не
был таким громоздким, его, вероятно, переправили бы морем на остров Гурби.
Однако после обсуждения решено было, что удобнее всего подняться с  Теплой
Земли и туда же доставить топливо для нагревания воздуха.
   Для повседневных нужд колонисты уже начали жечь обломки обоих кораблей.
Когда дело  дошло  до  обшивки  тартаны,  Исаак  Хаккабут  попытался  было
протестовать, но Бен-Зуф пригрозил, что его  заставят  уплатить  пятьдесят
тысяч франков за место в гондоле, если он только посмеет рот раскрыть.
   Исаак Хаккабут вздохнул и покорился.
   Наступило 25  декабря.  Все  приготовления  к  вылету  были  закончены.
Рождество отпраздновали так же, как и в прошлом году, только с  еще  более
горячим религиозным чувством. Что касается нового года, то все эти славные
люди твердо верили, что встретят его на Земле,  а  Бен-Зуф  даже  пообещал
юному Пабло и крошке Нине богатые новогодние подарки.
   - Можете считать, что они у вас в руках! - заверил он их.
   Хоть и трудно поверить, но капитан Сервадак и граф Тимашев в  последние
дни перед великим событием думали не об опасности  перелета  на  Землю,  а
совсем о другом. Холодность, которую они выказывали друг к  другу,  отнюдь
не была притворной. Два года, проведенные вместе  вдалеке  от  Земли,  уже
казались им забытым сном, и они готовились встретиться в  реальной  земной
жизни как противники. Очаровательный женский образ снова встал между ними,
мешая им относиться друг к другу по-прежнему.
   И тут капитану Сервадаку пришло  на  ум  закончить  пресловутое  рондо,
последнее четверостишие  которого  осталось  недописанным.  Еще  несколько
строк, и прелестное стихотворение будет готово. Галлия  похитила  с  Земли
поэта, пусть же он я вернется туда как поэт!
   И капитан Сервадак между делом перебирал в уме все свои  неблагозвучные
рифмы.
   Что до других обитателей колонии, то граф Тимашев и лейтенант Прокофьев
мечтали как можно скорее увидеть Землю, а у русских матросов  было  только
одно желание: следовать за своим барином повсюду, куда ему  будет  угодно,
хоть на край света.
   Испанцам же жилось на Галлии так хорошо, что они охотно остались бы там
навсегда. А впрочем. Негрете с приятелями все  же  были  бы  рады  увидеть
вновь поля родной Андалузии.
   Ну, а Пабло и Нина, те были в восторге  вернуться  ка  Землю  с  новыми
друзьями, лишь бы никогда не разлучаться друг с другом.
   Только один человек был  недоволен  -  сварливый  Пальмирен  Розет.  Он
негодовал, бушевал, клялся, что ни за что не сядет в корзину. Нет,  ни  за
что! Он не желал  покидать  своей  кометы.  Дни  и  ночи  он  проводил  за
астрономическими наблюдениями. Ах, как ему недоставало его  замечательной,
горько оплакиваемой тру бы! Ведь как раз теперь Галлия должна  вступить  в
зону падающих звезд! Он мог бы наблюдать там редкостные  явления,  сделать
необыкновенные открытия!
   С отчаяния Пальмирен Розет  прибегнул  к  героическому  средству  -  он
попытался расширить свои зрачки, чтобы хоть как-нибудь заменить оптическую
мощность разбитой трубы. Стащив белладонну в аптечке Улья Нины,  профессор
без конца глотал это  лекарство  и  чуть  все  глаза  себе  не  проглядел,
наблюдая  за  звездным  небом.  Но  хоть  он  и   увеличил   силу   света,
отражавшегося на сетчатой оболочке своих глаз,  однако  ничего  толком  не
увидел и ничего не открыл.
   Последние  дни  прошли  среди  всеобщего   лихорадочного   возбуждения.
Лейтенант Прокофьев следил за последними приготовлениями,  вникая  во  все
мелочи. Две мачты со  шкуны  были  поставлены  на  берегу  и  поддерживали
огромный монгольфьер, еще не наполненный воздухом, но  уже  заключенный  в
сетку. Тут же стояла гондола, достаточно вместительная для  двадцати  трех
пассажиров. К  бортам  ее  прикрепили  несколько  пустых  бурдюков,  чтобы
корзина могла продержаться некоторое время на воде, на  тот  случай,  если
монгольфьер опустится в море недалеко от берега. Разумеется, при падении в
океан корзина скоро затонет вместе с экипажем, если только  поблизости  не
окажется какого-нибудь корабля, чтобы подобрать людей на борт.
   Миновало двадцать шестое, двадцать седьмое, двадцать восьмое,  двадцать
девятое и тридцатое декабря.  Колонистам  оставалось  провести  на  Галлии
всего лишь сорок восемь часов по земному времени.
   Наступило 31 декабря. Пройдет еще двадцать четыре часа, и  монгольфьер,
поднявшись  вверх  под  действием  нагретого  воздуха,  будет   парить   в
галлийском небе. Правда, атмосфера здесь менее плотная, чем на  Земле,  но
надо принять во внимание,  что  вследствие  меньшей  силы  притяжения  сам
воздушный шар окажется легче.
   Галлия находилась теперь на расстоянии лишь  сорока  миллионов  лье  от
Солнца, то есть несколько дальше от него, чем Земля. Комета приближалась с
огромной скоростью  к  земной  орбите,  которую  должна  была  пересечь  в
восходящем узле, как раз в той точке эклиптики, где в этот момент окажется
и земной шар.
   Что же касается расстояния между кометой и Землей, оно сократилось  уже
до двух миллионов лье, и  оба  светила,  стремясь  навстречу  друг  другу,
должны были преодолеть его со скоростью восьмидесяти семи тысяч лье в час,
из которых на долю Галлии приходилось пятьдесят семь тысяч, на долю  Земли
- около двадцати девяти тысяч.
   Наконец, в два часа  утра  галлийцы  приготовились  к  вылету.  Встреча
должна была произойти через сорок семь минут и тридцать пять секунд.
   Вследствие изменения периода вращения Галлии вокруг своей оси  там  уже
рассвело; занималась заря и на той стороне земного  шара,  которую  должна
была задеть комета.
   Уже час назад наполнение монгольфьера теплым воздухом  было  закончено.
Оно  удалось  как  нельзя  лучше.  Огромный  воздухоплавательный  аппарат,
покачиваясь между мачтами, был готов к отлету. Подвешенная к сетке гондола
поджидала пассажиров.
   Галлию отделяло от Земли только семьдесят пять тысяч лье.
   Первым занял место в корзине Исаак Хаккабут. Но  тут  капитан  Сервадак
заметил, что ростовщик опоясан непомерно широким и толстым кушаком.
   - Что там у вас? - спросил он.
   - Здесь, господин губернатор, - отвечал Исаак Хаккабут, - здесь все мои
скромные сбережения, я уношу их с собой.
   - А сколько весят ваши скромные сбережения?
   - О! всего-навсего тридцать кило, даже меньше.
   - Тридцать кило? А у нашего монгольфьера и так едва хватит  сил,  чтобы
поднять нас в воздух! Выбросьте за борт, почтенный Исаак, этот бесполезный
груз.
   - Но позвольте, господин губернатор!
   - Бесполезный, говорю я, потому что мы не можем перегружать корзину!
   - Боже всемогущий! -  воскликнул  Исаак.  -  Все  мое  добро,  все  мое
состояние, добытое с таким трудом!
   - Эх, почтенный Исаак, вам отлично известно, что ваши деньги  не  будут
иметь на Земле никакой ценности, ведь Галлия содержит в себе двести  сорок
шесть секстильонов золота!
   - Но, господин губернатор, помилосердствуйте!..
   - Ну-ка, Маттафия, - вмешался тут Бен-Зуф, - или избавь нас  от  своего
присутствия, или от твоего золота - выбирай сам!
   И злополучный Исаак вынужден был расстаться со своим огромным  кушаком,
испуская столь жалобные вопли и проклятия,  что  мы  даже  не  беремся  их
передать.
   С Пальмиреном Розетом предстояли трудности совсем иного рода.  Сердитый
ученый ни за что не хотел  покидать  своей  кометы.  Почему  его  насильно
выселяют из собственных владений! А их жалкий монгольфьер - самое  нелепое
изобретение на свете! При перелете из одной атмосферы в  другую  воздушный
шар  непременно  вспыхнет  и  сгорит  дотла,  как  пучок  соломы.  Гораздо
безопаснее остаться на Галлии, а если сверх ожидания  Галлия  лишь  слегка
заденет Землю, Пальмирен Розет с радостью полетит на ней  дальше.  Словом,
множество разных доводов вперемешку с, яростными  проклятиями  и  смешными
угрозами жестоко наказать ученика Сервадака!
   Несмотря ни на что, два дюжих матроса впихнули  профессора  в  гондолу,
предварительно связав его по рукам и ногам. Капитан Сервадак твердо  решил
не оставлять Пальмирена Розета на Галлии и потому велел погрузить  его  на
монгольфьер таким не совсем деликатным способом.
   Обеих лошадей и козочку Нины пришлось бросить. Как ни  огорчились  этим
капитан, Бен-Зуф и девочка, но взять животных  с  собою  было  невозможно.
Нашлось место  только  для  голубя  Нины.  Кто  знает,  не  пригодится  ли
воздухоплавателям этот голубь в качестве  посланца  между  ними  и  земным
шаром?
   Граф Тимашев и лейтенант Прокофьев по знаку  капитана  тоже  уселись  в
гондолу.
   Этот последний со своим верным Бен-Зуфом еще  оставался  на  галлийской
почве.
   - Ну, Бен-Зуф, твой черед, - сказал капитан.
   - После вас, господин капитан!
   - Нет. Я должен остаться последним, как командир гибнущего корабля!
   - Однако...
   - Влезай, говорят тебе!
   - Только повинуясь приказу! - нехотя ответил Бен-Зуф.
   Бен-Зуф перелез через край гондолы.  Капитан  Сервадак  поднялся  после
него.
   Тогда перерезали канаты, и монгольфьер величественно поднялся в небо.



ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
   в которой минута за минутой отмечаются все чувства
   и впечатления пассажиров воздушного шара

   Монгольфьер поднялся на высоту двух  тысяч  пятисот  метров.  Лейтенант
Прокофьев решил держаться именно в этих  слоях  атмосферы.  В  жаровне  из
железной  проволоки,  подвешенной  к  шару,   нетрудно   было   в   случае
необходимости разжечь сухую траву, поддерживая нужную температуру  воздуха
в монгольфьере, чтобы он не опускался.
   Сидя в гондоле, пассажиры оглядывались вокруг, смотрели вниз и на  небо
над головой.
   Внизу под ними расстилалась широкая гладь Галлийского моря,  казавшаяся
несколько вогнутой. На севере виднелась одинокая темная точка  -  это  был
остров Гурби.
   Напрасно было бы искать на  западе  островки  Гибралтар  и  Сеута.  Они
исчезли без следа.
   На юге возвышалась  огнедышащая  гора,  господствуя  над  побережьем  и
обширной территорией Теплой  Земли.  Полуостров  соединялся  с  материком,
окаймлявшим  Галлийское  море,  -   и   повсюду   все   та   же   странная
кристаллическая горная порода, искрящаяся под лучами Солнца.  Повсюду  все
тот же золотоносный теллурид,  из  которого  как  будто  целиком  состояла
комета.
   Вокруг гондолы, над горизонтом, который расширялся  по  мере  того  как
монгольфьер  набирал  высоту,  простиралось  небо,  необычайно   ясное   и
прозрачное. На северо-западе, в противостоянии с  Солнцем,  плыло  в  небе
какое-то светило, меньше планеты, меньше астероида,  нечто  вроде  болида.
Это был кусок Галлии, отторгнутый от  нее  какой-то  неведомой  внутренней
силой. Светило удалялось от них,  следуя  по  своей  новой  траектории,  и
расстояние от него измерялось уже несколькими тысячами лье. Впрочем, болид
был слабо виден днем и лишь  с  наступлением  темноты  казался,  вероятно,
светящейся точкой.
   Наконец, вверху, несколько сбоку от них, сиял во всем своем великолепии
земной шар. Казалось, будто он летит прямо на Галлию, занимая значительную
часть небосвода.
   Этот ярко освещенный диск слепил глаза. Расстояние  до  него  настолько
сократилось, что уже  нельзя  было  различить  оба  полюса  сразу.  Галлия
находилась вдвое ближе от Земли, чем Луна, и неизменно приближалась к  ней
со все возрастающей скоростью. На поверхности Земли  выделялись  различные
пятна;  одни  блестели  -  то  были  материки,  другие  темнели,  поглощая
солнечные лучи, - то были океаны.  Сверху  медленно  плыли  длинные  белые
полосы, очевидно серые или черные с обратной  стороны:  это  были  облака,
рассеянные по земной атмосфере.
   Но вскоре, приближаясь со скоростью  двадцати  девяти  лье  в  секунду,
смутный, неясный земной диск приобрел более четкие очертания. Обозначились
длинные   извилистые   ленты   берегов,   отчетливо   выступили   горы   и
возвышенности,  хребты  и  долины.  Наблюдателям  с   монгольфьера   стало
казаться, будто они склоняются над огромной рельефной картой земной коры.
   В два часа двадцать семь минут ночи комету отделяло от земного сфероида
всего лишь тридцать тысяч лье. Оба светила мчались навстречу друг другу. К
двум часам тридцати семи минутам  оставалось  пролететь  пятнадцать  тысяч
лье.
   Основные очертания диска уже можно было ясно различить, и тут лейтенант
Прокофьев, граф Тимашев и капитан Сервадак разом воскликнули:
   - Европа!
   - Россия!
   - Франция!
   Они не ошиблись. Земля была  обращена  к  Галлии  тем  полушарием,  где
находится европейский материк.  В  ярком  свете  утра  легко  было  узнать
очертания каждой страны.
   Воздухоплаватели смотрели с глубоким волнением на эту родную,  грозящую
им гибелью Землю. Они только  о  том  и  думали,  чтобы  спуститься  туда,
позабыв об ожидавших их опасностях. Наконец-то они возвращались  к  людям,
которых уже не надеялись больше увидеть!
   Да, перед их глазами была, несомненно,  Европа.  Они  видели  различные
государства, входящие в ей состав, с их прихотливыми очертаниями,  данными
самой природой или установленными по международным договорам. Вот она  как
на ладони!
   Вот Англия, похожая на леди, шествует к востоку, в  платье  со  смятыми
складками и с затейливой прической из островов и островков.
   Скандинавский  полуостров,  словно  великолепный  лев,  выгибая  спину,
бросается на Европу из ледяных просторов полярных морей.
   Россия,  огромный  полярный  медведь,  повернув  голову  к   азиатскому
материку, опирается левой лапой на Турцию и правой на Кавказ.
   Австрия, большая кошка, свернувшись в клубок, спит беспокойным сном.
   Испания развевается, как флаг, на краю  Европы,  с  Португалией  вместо
древка.
   Турция, точно сердитый петух, цепляясь одной ногой за азиатский  берег,
когтями-другой лапы душит Грецию.
   Италия, узкий изящный сапог, как будто жонглирует Сицилией, Сардинией и
Корсикой.
   Пруссия, чудовищный топор,  глубоко  вонзается  в  германскую  империю,
задевая Францию своим лезвием.
   И наконец Франция выпрямляет свой  могучий  торс  с  Парижем  на  месте
сердца.
   Да, все было на виду, все  можно  было  угадать.  Волнение  переполняло
сердца  воздухоплавателей.  Но  вот  среди  общего  напряженного  молчания
раздался радостный возглас Бен-Зуфа:
   - Монмартр!
   И было бы совершенно бесполезно убеждать  денщика  капитана  Сервадака,
что на таком расстоянии немыслимо разглядеть его любимый холм.
   Что до Пальмирена Розета, то, высунув голову из  гондолы,  он  глаз  не
сводил с покинутой Галлии, которая плыла внизу на  расстоянии  двух  тысяч
пятисот метров. Он и смотреть не желал на приближавшуюся  Землю,  устремив
все внимание на свою утраченную комету, ярко сиявшую отраженным светом.
   Лейтенант Прокофьев с хронометром в руках отсчитывал минуты и  секунды.
По  его  приказу  в  жаровне  время  от  времени  раздували  огонь,  чтобы
удерживать монгольфьер на нужной высоте.
   В  гондоле  говорили  мало.  Капитан  Сервадак  и  граф  Тимашев  жадно
впивались глазами в родную землю. Монгольфьер находился несколько сбоку от
Галлии и вместе с тем позади нее, это означало, что в своем падении комета
должна опередить воздухоплавателей, - обстоятельство весьма благоприятное,
так как воздушный шар при переходе в  земную  атмосферу  не  окажется  под
Галлией.
   Но куда же упадет монгольфьер?
   Упадет ли он на сушу? Если так, то придет ли им кто-нибудь  на  помощь?
Встретят ли они там людей?
   Упадет ли он в океан? Если так, то можно ли надеяться на чудо? Окажется
ли    поблизости    корабль,    чтобы    спасти    потерпевших    крушение
воздухоплавателей?
   Сколько опасностей грозит им со всех сторон! Разве  не  прав  был  граф
Тимашев, говоря, что судьба их находится всецело в руках божьих?
   - Два часа сорок две  минуты!  -  произнес  лейтенант  Прокофьев  среди
всеобщего молчания.
   Еще пять минут тридцать пять и шесть десятых  секунды,  и  оба  светила
столкнутся!.. Их отделяло друг от друга меньше восьми тысяч лье.
   Лейтенант  Прокофьев  заметил,  что  комета  летит  несколько  косо  по
направлению к Земле.  Два  тела  двигались  не  по  одной  прямой.  Однако
следовало ожидать, что на этот раз Галлия упадет на Землю, а не заденет ее
на лету, как два года назад, и если даже не произойдет прямого  удара,  то
во всяком случае Галлия "здорово шмякнется", по выражению Бен-Зуфа.
   Но неужели, если никто из воздухоплавателей не переживет  столкновения,
если захваченный воздушными течениями монгольфьер в  момент  слияния  двух
атмосфер разорвется и упадет на Землю, если  ни  одному  из  галлийцев  не
суждено вернуться к своим близким, - неужели же исчезнет  навсегда  всякое
воспоминание  о  них  самих,  об  их   пребывании   на   комете,   об   их
странствованиях по околосолнечному миру?
   Нет. Этого  нельзя  допустить.  Капитана  Сервадака  осенила  блестящая
мысль. Вырвав листок из  записной  книжки,  он  написал  на  нем  название
кометы, названия островов и местностей, унесенных с  земного  шара,  имена
своих спутников и скрепил эти сведения своей подписью.
   Затем он попросил Нину дать ему почтового голубя, которого  она  крепко
прижимала к груди.
   Нежно поцеловав голубя, девочка беспрекословно отдала его капитану.
   Капитан Сервадак взял птицу и, привязав ей на  шею  записку,  пустил  в
пространство.
   Голубь,  кружась  в  галлийской  атмосфере,  опустился  и  полетел  под
воздушным шаром.
   Еще две минуты, и  еще  около  трех  тысяч  двухсот  лье!  Два  светила
сближались со скоростью, в три раза превышающей скорость прохождения Земли
по эклиптике.
   Бесполезно пояснять, что  пассажиры  гондолы  совсем  не  ощущали  этой
головокружительной быстроты и им казалось, будто их шар  висит  в  воздухе
совершенно неподвижно.
   - Два часа сорок шесть минут! - сказал лейтенант Прокофьев.
   Расстояние сократилось до тысячи семисот лье. Земля внизу  казалась  им
вогнутой,  точно  громадная  воронка.  Можно  было   подумать,   что   она
расступилась, чтобы принять комету!
   - Два часа сорок семь минут! - проговорил опять лейтенант Прокофьев.
   Оставалось пролететь только тридцать пять и шесть десятых  секунды  при
скорости в двести семьдесят лье в секунду!
   И вот они ощутили  сильное  сотрясение.  Это  Земля  притянула  к  себе
галлийскую атмосферу  вместе  с  монгольфьером,  который  так  растянулся,
словно готов был лопнуть!
   Испуганные, растерянные пассажиры уцепились за борт гондолы...
   Обе атмосферы слились. Образовалось  плотное  скопление  облаков.  Пары
сгустились. Воздухоплаватели ничего уже не видели ни вверху, ни внизу.  Им
почудилось, будто их обволокло бушующее пламя, они потеряли точку опоры и,
сами не понимая я не сознавая каким образом, очнулись на Земле. В обмороке
и беспамятстве покинули они земной шар, в беспамятстве они и  возвратились
туда!
   Что касается воздушного снаряда, то от него не осталось и следа!
   Тем временем Галлия прошла по  касательной  к  земному  шару  и  против
всякого ожидания, лишь слегка задев его, умчалась в восточном  направлении
в беспредельные миры.



ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
   которая, вопреки всем правилам, принятым в романах,
   отнюдь не завершается женитьбой героя

   - Ах, господин капитан, да мы в Алжире!
   - И даже в Мостаганеме, Бен-Зуф!
   Эти два возгласа вырвались одновременно  у  капитана  Сервадака  и  его
денщика, как только они и их товарищи пришли в сознание.
   Благодаря какому-то чуду, необъяснимому, как и  всякое  чудо,  все  они
оказались целы и невредимы.
   - Мостаганем! Алжир! - заявили в один  голос  капитан  Сервадак  и  его
денщик. А они не могли ошибиться, так как много  лет  стояли  в  гарнизоне
именно в этой местности.
   Итак, они возвратились почти на то же самое место, откуда  пустились  в
двухлетнее путешествие по околосолнечному миру!
   Странная случа