ва, обрамлявшего Средиземное море, был не так однообразен, как здесь,
потому, вероятно, что  некая  стихийная  сила,  которая  создала  море  на
поверхности Галлии,  изменила  во  время  катаклизма  и  строение  морских
берегов.
   Так или иначе, в южной части Галлии не сохранилось ни пяди  европейской
земли. Повсюду новая горная  порода  заменила  прежний  ландшафт.  Сметены
холмистые селения Прованса, апельсиновые  и  лимонные  сады,  не  отливают
больше серебром оливковые рощи; исчезли широкие аллеи, обсаженные  кустами
перечника, крапивными деревьями, мимозами, пальмами, эвкалиптами; не видно
гигантских кустов герани, перевитых сеткой ползучих растений вперемешку  с
высокими стеблями алоэ; нет больше  ни  багряно-бурых  скал  приморья,  ни
далеких гор в убранстве темной хвои.
   Здесь  не  было  места  растительному  миру,  потому  что  даже   самое
неприхотливое растение - лишайник тундр - не  смогло  бы  расти  на  голом
камне! Тут не было места животному миру, потому что ни  одна  птица,  даже
полярный буревестник, глупыш или чистик не прожили бы дня без пищи.
   Здесь открывалось царство минералов во всем его ужасающем бесплодии.
   Горестное волнение охватило Сервадака с такой  силой,  которой  не  мог
противостоять даже его беззаботный нрав. Застыв неподвижно на обледеневшей
скале, он смотрел не отрываясь на раскинувшуюся  перед  ним  чужую  землю;
слезы застилали ему глаза. Он не мог поверить, что здесь  когда-либо  была
Франция.
   - Нет, нет! - воскликнул он. -  Мы  ошиблись  направлением!  Мы  не  на
широте Приморских  Альп!  Надо  искать  дальше!  Из  воды  выросла  стена.
Согласен! Но за стеной мы  найдем  хоть  часть  европейской  земли!  Граф,
идемте дальше, идемте же! Переберемся через ледники, будем  искать,  будем
продолжать поиски!
   Гектор Сервадак бросился вперед, пытаясь найти хоть какую-нибудь  тропу
в чаще шестигранных кристаллов, но  вдруг  споткнулся.  Под  снегом  лежал
обломок гладко обтесанного камня, о который оступился Сервадак. Он  поднял
его. По форме и цвету камень не походил на окружающие скалы.
   Это  был  обломок  пожелтевшего  мрамора,  на  нем  удалось  разобрать,
выгравированные буквы: "Вил..."
   - "Вилла!" - воскликнул Сервадак, выронив  из  рук  мраморную  дощечку,
которая тут же разбилась на тысячи осколков.
   Что же осталось от роскошной виллы, стоявшей у взморья на мысе Антиб, в
самом  прекрасном  на  свете  уголке?  И  где  чудесный  мыс,  похожий  на
зеленеющую ветвь, брошенную в  море  между  заливом  Жуан  и  Ниццей?  Где
величественная панорама с Приморскими Альпами в глубине, раскинувшаяся  от
живописных гор Эстерель, где Эза, Монако, Рокбрюн, Ментона и Винтимиль? От
всех этих мест не осталось даже и разбитой мраморной дощечки, потому что и
она рассыпалась в прах.
   Теперь капитан Сервадак больше не сомневался, что мыс Антиб погребен  в
недрах нового материка. Он стоял, погруженный в скорбное раздумье.
   Граф Тимашев подошел к нему и тихо сказал:
   - Капитан, знаком ли вам родовой девиз Хоупов?
   - Нет, граф, - ответил Гектор Сервадак.
   - Девиз этот гласит: "Orbe fracto, spes  illaesa!"  ["Хоть  мир  погиб,
надежда остается непоколебимой" (лат.)]
   - Он опровергает горькие слова Данте!
   - Да, капитан, и отныне он должен стать нашим девизом!



ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
   которую вполне можно было назвать: "Тем же от того же".

   Экспедиции "Добрыни" ничего больше  не  оставалось,  как  вернуться  на
остров Гурби. По всей вероятности, он был тем единственным клочком  земли,
где могли найти кров и пищу последние люди, которых новая планета умчала с
собой в пространства околосолнечного мира.
   - Что ж в конце концов, - говорил себе Сервадак, - это как  бы  частица
Франции!
   Путешественники обсудили план возвращения на Гурби и  совсем  было  его
приняли, как вдруг лейтенант Прокофьев напомнил о том,  что  новые  берега
Средиземного моря не обследованы полностью.
   - Нам нужно сделать еще разведку на север, -  сказал  Прокофьев,  -  от
того места, где находился мыс Антиб, до входа в Гибралтарский пролив. А на
юге надо обследовать береговую линию от залива Габес до того  же  пролива;
до сих пор мы держались точной границы прежнего африканского побережья, но
не границы новой береговой полосы. Может  статься,  на  юге  все  же  есть
проход,  и  мы  узнаем,  не  пощадила  ли  катастрофа  какой-нибудь  оазис
африканской пустыни? Кроме того, Италия  и  крупные  острова  Средиземного
моря, Сицилия, Балеарский архипелаг, могли уцелеть; вот туда-то и  следует
вести "Добрыню".
   - Справедливо замечено, - ответил  граф.  -  Я  тоже  считаю,  что  нам
необходимо иметь карту нового морского бассейна.
   - Присоединяюсь к вашему мнению, - сказал Сервадак. - Главное - решить,
надо ли продолжать разведку сейчас, не заходя на Гурби.
   - Полагаю,  -  ответил  Прокофьев,  -  что  мы  должны  воспользоваться
"Добрыней", пока шкуна еще может служить.
   - Что ты хочешь этим сказать? - спросил граф.
   - Я хочу  сказать  следующее:  температура  все  время  падает,  Галлия
движется по орбите, которая все дальше уводит ее от Солнца, и скоро  здесь
настанут жестокие холода. Море  замерзнет,  тогда  о  навигации  нечего  и
думать. А  вам  известно,  какие  трудности  представляет  плаванье  среди
ледяных торосов. Не лучше ли продолжать экспедицию, пока море свободно ото
льда?
   - Ты прав, - ответил граф. - Поищем  еще,  посмотрим,  не  осталось  ли
чего-нибудь от  старого  материка,  и  если  часть  Европы  уцелела,  если
найдется горсточка живых людей,  которым  нужна  наша  помощь,  необходимо
убедиться в этом до возвращения домой - на зимовку.
   В  графе  говорило  высокое  чувство  человеколюбия:  не   считаясь   с
обстоятельствами, он продолжал думать о своих ближних.  Кто  знает,  может
быть, заботиться о других и значит заботиться о себе? Сейчас между людьми,
которых  Галлия  уносила  в  бесконечность   мирового   пространства,   не
существовало ни расовых, ни национальных различий. Они были сынами  одного
народа, вернее, членами одной  семьи,  ибо  вполне  могло  оказаться,  что
обитателей старой земли не так уж много! Но если наперекор всему люди  еще
существуют, они должны сплотиться, соединить свои  усилия  во  имя  общего
блага. Если же нет больше надежды вернуться на родную  землю,  -  их  долг
возродить новое человечество на новой планете!
   Двадцать пятого февраля  шкуна  покинула  маленькую  бухту,  где  нашла
временный приют. Пройдя вдоль северных берегов, она на всех парах  неслась
на восток. Наступило  сильное  похолодание,  особенно  усилившееся,  когда
задул резкий ветер. Термометр показывал в среднем два градуса ниже нуля. К
счастью, море замерзает при  более  низкой  температуре,  чем  бассейны  с
пресной водой, поэтому "Добрыня" беспрепятственно продолжал свое плавание.
Но следовало торопиться.
   Ночи были ясные. В чистом, безоблачном небе звезды излучали изумительно
яркий свет. Если Прокофьев в качестве моряка иной раз и сожалел о том, что
луна  навсегда  исчезла  с  горизонта,  то  астроном,   задавшийся   целью
проникнуть в тайны звездного мира, должен был бы радоваться  благосклонной
к его трудам темноте галлийских ночей.
   Однако потеря луны была возмещена с лихвой; в последнее  время  с  неба
градом сыпались звезды; такого множества падающих  звезд  никогда  еще  не
видели земные наблюдатели, занимающиеся их подсчетом  и  классификацией  в
августе и ноябре. По данным Олмстеда, среднее количество таких астероидов,
промелькнувших в 1833 году на небосводе в Бостоне, исчислялось в  тридцать
четыре тысячи; для того же, чтобы определить количество падавших  звезд  в
Галлии, можно бы смело удесятерить это число.
   Дело в том, что Галлия пересекла пояс, который является внешней и почти
концентрической окружностью по  отношению  к  орбите  Земли.  По-видимому,
источником этих  метеоритов  была  звезда  Алголь,  входящая  в  созвездие
Персея; проносясь через атмосферу Галлии, метеориты раскалялись от  трения
и  вспыхивали  ярчайшим  светом,  казавшимся  при  их   головокружительной
скорости поистине волшебным. Даже шедевр  знаменитого  Руджиери  -  фонтан
фейерверков, горящий миллионами  огней,  -  не  выдержал  бы  сравнения  с
великолепием сверкающего метеорного потока. Свет летящих звездных осколков
отражался  на  металлической  поверхности  прибрежных  утесов,  дробясь  и
искрясь в их гранях, а море слепило  глаза  рябью  от  сыпавшихся  в  него
огненных градин.
   Но это зрелище продолжалось не больше двадцати четырех  часов;  слишком
велика была скорость, с которой Галлия удалялась от Солнца.
   Двадцать шестого февраля "Добрыне" преградило путь на запад препятствие
в виде длинного скалистого мыса, и шкуна спустилась  до  широты  бесследно
исчезнувшей Корсики. На месте пролива Бонифачо шумело бескрайнее пустынное
море. Но  двадцать  седьмого  числа  на  востоке,  в  нескольких  милях  с
подветренной  стороны   показался   какой-то   островок;   судя   по   его
расположению, если только он не возник недавно, островок мог быть северной
частью Сардинии.
   Шкуна подошла к островку. Через несколько минут шлюпка  высадила  графа
Тимашева и капитана Сервадака на маленькую зеленую  лужайку,  площадью  не
больше гектара. Там росли кусты мирты,  мастиковые  деревья  да  несколько
старых олив! По-видимому, островок этот покинуло все живое.
   Путешественники собрались было уходить, как вдруг услышали блеяние:  со
скалы на скалу прыгала коза.
   Оказалось, что  это  ручная  козочка  с  бурой  шерстью,  с  маленькими
изогнутыми рожками, из тех, которых по справедливости  прозвали  "коровами
бедняков"; она без страха побежала навстречу  людям  и  принялась  скакать
вокруг и блеять, точно приглашая следовать за ней.
   - Коза не может быть здесь одна! - воскликнул Гектор Сервадак. - Идемте
за ней!
   Сказано - сделано; пройдя несколько сот шагов, они заметили в  зарослях
мастиковых деревьев что-то  вроде  шалаша.  Из  листвы  выглянуло  детское
личико - личико девочки лет семи-восьми,  с  сияющими  огромными  глазами,
обрамленное длинными каштановыми локонами; прелестная,  как  те  маленькие
натурщики Мурильо, с  которых  он  писал  своих  ангелочков  для  "Успенья
богородицы".   Девочка   без    всякой    робости    разглядывала    наших
путешественников.
   Должно  быть,  они  показались  девочке  нестрашными,  потому  что  она
подбежала к ним, доверчиво протягивая руки.
   - Вы ведь не злые люди? - прозвучал ее голосок, так же ласкавший  слух,
как и ее итальянская речь. - Вы меня не обидите? Вас не надо бояться?
   - Будь спокойна, - ответил граф по-итальянски. - Мы пришли к тебе,  как
друзья, друзьями тебе и останемся.
   Полюбовавшись прелестной девочкой, он спросил:
   - Как тебя зовут, крошка?
   - Нина.
   - Так вот, Нина, можешь ли ты сказать, где мы?
   - На Маддалене, - ответила она, - я тут  была,  как  вдруг  все  кругом
стало совсем по-другому!
   Маддалена - остров, расположенный неподалеку от Капреры, на  севере  от
Сардинии, тоже исчезнувшей во время катастрофы.
   На расспросы графа Нина дала вполне разумные  ответы.  Выяснилось,  что
девочка осталась одна на островке и что родителей у  нее  нет;  она  пасла
козу помещика, а во время катастрофы все кругом затопило море,  кроме  вот
этого клочка земли, и спаслись только Нина и ее любимица - козочка  Марзи;
сначала Нина  очень  испугалась,  но  скоро  успокоилась  и,  поблагодарив
господа бога за то, что земля под ногами больше не  трясется,  стала  жить
здесь вместе с Марзи. К счастью, у них оставалась еда, которой хватило  до
сегодня, и Нина все надеялась, что к островку подойдет корабль. А  раз  уж
корабль пришел, она только того и просит,  чтобы  ее  взяли  с  собой,  но
непременно вместе с козочкой, и  чтобы  их,  когда  можно  будет,  отвезли
домой, на ферму.
   Гектор Сервадак обнял девчурку, воскликнув:
   - На Галлии есть еще одна жительница, и премилая!
   Через полчаса Нина и Марзи были водворены на шкуне, где, разумеется, их
ждал самый теплый прием. "Найденное дитя к счастью", - говорили  на  борту
"Добрыни". Русские матросы,  люди  верующие,  считали,  что  им  ниспослан
ангел-хранитель, и кое-кто из них украдкой посматривал, нет ли  у  девочки
за спиной крылышек! С первых же дней они стали  между  собой  называть  ее
"благовестницей".
   Через несколько часов шкуна потеряла из виду Маддалену и, спустившись к
юго-востоку,  взяла  курс  вдоль  новой  береговой  полосы,  отстоящей  на
пятьдесят  лье  от  прежних  берегов  Италии.  Итак,  на  месте  бесследно
исчезнувшего Апеннинского полуострова возник новый материк. На широте Рима
образовался огромный залив, и площадь его  была  значительно  больше,  чем
площадь Вечного города. Далее, новая  береговая  полоса  опять  перерезала
прежнее  море  на  широте  Калабрии  и  тянулась  до   самой   оконечности
Апеннинского сапога. Не было уже ни Мессинского пролива, ни Сицилии,  даже
вершина огромной Этны, и та не выступила из  воды,  хотя  когда-то  высота
вулкана достигала трех тысяч трехсот пятидесяти метров над уровнем моря.
   А пройдя еще шестьдесят  лье  на  юг,  экипаж  "Добрыни"  снова  увидел
пролив, который чудом открылся перед ними  во  время  бури  и  который  на
востоке вливался в море у Гибралтара.
   Берега  от  этого  пункта  до  залива  Габес  представляли  собой   уже
обследованную часть Средиземноморского бассейна. Поэтому Прокофьев, дорожа
временем,  повернул  судно  к  параллели,   проходившей   через   еще   не
исследованные берега.
   Наступило 3 марта.
   Береговая  полоса,  граничившая   с   Тунисом,   пересекала   провинцию
Константину на  широте  оазиса  Зибан.  Затем  она  круто  поворачивала  к
тридцать второй параллели и снова поднималась, образуя залив  неправильной
формы, обрамленный  огромными  кристаллообразными  сростками  все  той  же
горной породы" Отсюда берег простирался еще почти на десять лье, пересекал
площадь бывшей алжирской Сахары и южнее острова Гурби заканчивался клином,
который мог бы служить естественной границей с Марокко,  если  бы  Марокко
еще существовало.
   Таким образом, "Добрыне" пришлось подняться на  север,  чтобы  обогнуть
этот клин. Огибая его,  наши  исследователи  стали  очевидцами  извержения
вулкана, впервые установив, что на поверхности Галлии существуют вулканы.
   Клинообразный мыс венчала огнедышащая гора высотой в три тысячи  футов.
Это был действующий вулкан, так как кратер его курился.
   - Значит, у Галлии есть очаг подземного огня!  -  воскликнул  Сервадак,
когда вахтенный матрос возвестил о замеченном вулкане.
   - А почему это вас удивляет, капитан? - ответил  граф.  -  Ведь  Галлия
оторвалась от земного шара, и если вместе с ней  отделилась  часть  земной
атмосферы, морей и материков, то разве она не могла унести с собой и часть
раскаленного ядра Земли?
   - Весьма  небольшую  часть!  -  ответил  капитан  Сервадак.  -  Но  для
нынешнего населения Галлии ее, пожалуй, хватит!
   - Кстати, капитан, - сказал граф, - наше  кругосветное  плавание  снова
приведет нас  к  Гибралтару;  как  вы  полагаете,  не  нужно  ли  сообщить
англичанам о новом положении  вещей  и  обо  всех  последствиях,  из  него
вытекающих?
   - К чему? - ответил Сервадак. - Англичане знают, где  находится  Гурби,
и, если им вздумается, они сами могут туда явиться. Нет оснований  считать
их  обездоленными  людьми,  которым  нужна  помощь.  Напротив!  Они   всем
обеспечены и надолго. От них до нашего  острова  сто  двадцать  лье  самое
большее, и, коль скоро море замерзнет, они  могут  к  нам  присоединиться,
когда пожелают. По чести говоря, мы не  можем  похвалиться  оказанным  нам
приемом, зато когда они пожалуют к нам, вот тогда мы и отомстим...
   - Тем, что примем их гораздо радушнее, не правда ли? - спросил граф.
   - Совершенно верно, граф, - ответил Сервадак, - ибо поистине нет  здесь
ни французов, ни англичан, ни русских...
   - Ох, - сказал граф, покачав  головой,  -  англичанин  всегда  и  везде
остается англичанином!
   - Ну что ж, - возразил Гектор Сервадак,  -  это  их  недостаток,  но  и
достоинство!
   На том и порешили: не делать никаких  шагов  к  сближению  с  маленьким
гибралтарским  гарнизоном.  Впрочем,  другое  решение   нельзя   было   бы
осуществить: шкуна могла  приблизиться  к  английскому  острову  только  с
большим риском для себя.
   Дело в том, что температура неуклонно падала.  Лейтенант  Прокофьев  не
без тревоги заметил, что море  вокруг  шкуны  с  минуты  на  минуту  может
замерзнуть.  Кроме  того,  из-за  усиленного  расходования  угля   бункеры
мало-помалу пустели, и надо было беречь топливо.  Лейтенант  высказал  эти
соображения, бесспорно  весьма  веские,  и,  обсудив  их,  путешественники
решили прервать  кругосветное  плавание  на  широте  мыса,  где  находился
вулкан. По другую сторону мыса берег  спускался  к  югу,  уходя  далеко  в
необозримые просторы моря. Вести "Добрыню" через замерзающий океан,  когда
его запасы угля  иссякли,  было  бы  неосторожно  и  привело  бы  к  самым
плачевным последствиям. Кроме того, по  всей  вероятности,  в  этой  части
Галлии, ранее занимаемой африканской пустыней, окажется та же почва, что и
на всем побережье, почва, не поддающаяся никакой обработке, лишенная  воды
и совершенно бесплодная. Поэтому было целесообразнее  отложить  экспедицию
до лучших времен.
   Итак, в этот день, 5 марта, путешественники решили не  поворачивать  на
север и вернуться на  остров  Гурби,  до  которого  оставалось  не  больше
двадцати лье.
   - Бедняга Бен-Зуф! - сказал Сервадак, который часто вспоминал  о  своем
денщике во время пятинедельного плавания. - Только бы с ним  не  стряслось
чего-нибудь худого!
   Рейс между мысом вулканического  происхождения  и  Гурби  ознаменовался
только  одним  происшествием.  Шкуна  выудила  из  моря  второе   послание
таинственного ученого; по-видимому, он сумел рассчитать все  отрезки  пути
Галлии, наблюдая день за днем ее движение.
   На рассвете был замечен предмет, плававший  на  поверхности  воды.  Его
выловили. На этот раз традиционную бутылку заменил маленький, герметически
закрытый бочонок из-под консервов; но и на этот раз находка "Добрыни" была
запечатана воском с  оттиснутыми  на  нем  инициалами,  уже  знакомыми  по
выловленному раньше футляру от подзорной трубы.
   - От того же к тем же! - сказал капитан Сервадак.
   Бочонок осторожно вскрыли и нашли документ следующего содержания:

   "Галлия (?)
   Ab sole 1 марта, расст.: 78 000 000 л.!
   Путь, пройденный с февр. по март: 59 000 000 л.!
   Va bene! All right! Nil desperandum! [не теряйте надежды (итал.)]
   Весьма рад!"

   - И ни адреса, ни подписи! - воскликнул Сервадак. - Ну как не поверить,
что это просто мистификация!
   -  Тогда  это   мистификация,   размноженная   в   большом   количестве
экземпляров, - ответил граф Тимашев, - потому что, если нам дважды попался
такой  странный  документ,  значит  его  составитель  все  море   забросал
бочонками из-под консервов и футлярами!
   - Но что за сумасброд этот ученый, он даже не потрудился  указать  свой
адрес!
   - Адрес? Ищите его в колодце звездочета! -  ответил  граф,  намекая  на
известную басню Лафонтена.
   - Вполне возможно, но где колодец?
   Вопрос капитана Сервадака остался без ответа. Может  быть,  составитель
документа жил на каком-нибудь уцелевшем  островке,  который  пока  еще  не
попадался  "Добрыне"?  А  может  быть,  на  борту  другого  корабля,  тоже
совершавшего плавание по новому Средиземному морю? Но кто мог это знать!
   - Во всяком случае, - заметил Прокофьев, - если документ  составлен  не
ради шутки, а это доказывают приводимые  в  нем  цифры,  то  он  позволяет
сделать два важных  вывода.  Во-первых,  скорость  Галлии  уменьшилась  на
двадцать три миллиона лье,  так  как  путь,  пройденный  ею  с  января  по
февраль, равнялся восьмидесяти двум миллионам лье,