, равном половине окружности,  пройденной  "Добрыней"  во  время
плавания, иначе говоря на расстоянии тысячи  ста  шестидесяти  километров.
Таким образом, Северный полюс отстоял на пятьсот восемьдесят километров  к
северу от острова Гурби, а Южный полюс находился на таком же расстоянии  к
югу. И когда обе  эти  точки  были  нанесены  на  карту,  выяснилось,  что
Северный полюс оказался на уровне побережья Прованса, а Южный полюс  попал
в африканскую пустыню, на двадцать девятую параллель.
   Мог ли Прокофьев и сейчас отстаивать свою новую  теорию?  Действительно
ли отделился какой-то большой осколок от Земли?  Утверждать  это  со  всей
решительностью  было  невозможно.  Только  будущее  могло  разрешить   эту
загадку; и все  же  мы  берем  на  себя  смелость  утверждать,  что,  если
лейтенант Прокофьев еще не открыл истины, то сделал шаг, приблизивший  его
к цели.
   Когда шкуна вышла из узкого пролива, соединявшего  Средиземное  море  у
Гибралтара,   снова   наступила   прекрасная   погода.   Попутный    ветер
благоприятствовал экспедиции, и, несясь на всех  парах  и  парусах,  судно
быстро устремилось на север.
   Мы говорим север, а не восток, потому что испанское  побережье  исчезло
целиком, во всяком случае исчезло все  пространство  между  Гибралтаром  и
Аликанте. Там, где, соответственно их географическим  координатам,  должны
были находиться Малага, Альмерия, мыс Гата, мыс Палое,  Картахена,  их  не
оказалось. Море затопило всю эту  часть  Пиренейского  полуострова;  тогда
судно направилось на запад, к прежней Севилье, но  на  месте  андалузского
побережья возвышались скалистые берега, похожие на берега возле Мальты.
   В этом месте море глубоко врезалось в  новый  материк,  образуя  острый
угол, вершину которого должен был бы занимать Мадрид. Затем, спустившись к
югу, береговая полоса выдавалась в море и, как  грозный  коготь,  нависала
над тем местом, где должны были находиться Балеарские острова.
   После того как экспедиция, пытаясь  отыскать  хоть  какие-нибудь  следы
этой группы островов, уклонилась от взятого курса, она сделала  совершенно
неожиданную находку.
   Двадцать первого февраля в восемь часов утра матрос, стоявший  на  носу
корабля, закричал:
   - Бутылка в море!
   В такой бутылке мог храниться  ценный  документ,  имевший  отношение  к
последним событиям.
   Услышав возглас матроса, все, в том числе граф Тимашев, Гектор Сервадак
и лейтенант, выбежали на палубу. Шкуна приблизилась к плывущему по  волнам
предмету, и матросы выловили его из воды.
   Оказалось, что это не бутылка, а кожаный футляр от небольшой  подзорной
трубы. По краям он был плотно запечатан воском, и, если его бросили в море
недавно, вода не должна была в него проникнуть.
   Прокофьев внимательно осмотрел находку в присутствии графа и Сервадака.
На футляре не было фабричного клейма. Воск на крышке был совершенно цел, и
на нем сохранился оттиск печати с инициалами "П.Р.".
   Лейтенант Прокофьев сломал  печать,  открыл  футляр  и  вынул  какую-то
бумагу. Она не пострадала от пребывания в морской воде. Это был листок  из
записной книжки, разграфленный в клетку, на котором  крупным,  размашистым
почерком кто-то написал следующие слова, сопроводив их  вопросительными  и
восклицательными знаками:

   "Галлия???
   Ab sole [от солнца (лат.)] 15 февр. расст.: 59 000 000 л.!
   Путь, пройденный с янв. по февр.: 82 000 000 л.!
   Va bene! [Все идет хорошо (итал.)] All right!
   [Все в порядке (англ.)] Прекрасно!!!"

   - Что это значит? - спросил  граф  Тимашев,  со  всех  сторон  осмотрев
листок.
   - Понятия не имею, - ответил Сервадак. - Одно  несомненно:  неизвестный
автор этого  документа  пятнадцатого  февраля  был  еще  жив,  потому  что
документ помечен этим числом.
   - По-видимому, - согласился граф.
   На документе  отсутствовала  подпись.  Не  было  указано  и  место  его
отправления.  Он  состоял  из   латинских,   итальянских,   английских   и
французских слов - большей частью из французских.
   - Это не может быть мистификацией, -  заметил  Сервадак.  -  Совершенно
очевидно, что документ относится к  космическому  перевороту,  последствия
которого мы испытываем на себе! Футляр с  запиской  принадлежал  какому-то
наблюдателю, находящемуся на борту корабля...
   - Нет, капитан, - возразил лейтенант Прокофьев,  -  такой  наблюдатель,
наверно, вложил бы записку в бутылку, где она была бы  лучше  защищена  от
воды, чем в кожаном футляре. Это скорее  какой-то  ученый,  отрезанный  от
всего мира на клочке земли, хотел сообщить о результатах своих  наблюдений
и воспользовался этим футляром, который для  него,  вероятно,  представлял
меньшую ценность, чем бутылка.
   - Не все ли равно! -  воскликнул  граф.  -  Важно  понять  смысл  этого
странного документа, а не гадать о том, кто  его  составитель.  Начнем  по
порядку. Во-первых, что это за Галлия?
   - Не знаю ни одной планеты, большой или малой,  с  таким  названием,  -
ответил Сервадак.
   - Капитан, - перебил его Прокофьев, - прежде чем продолжать обсуждение,
разрешите задать вам вопрос.
   - Пожалуйста, лейтенант.
   - Не думаете ли вы, что документ подтверждает нашу последнюю  гипотезу,
то есть, что в мировом пространстве носится осколок земного шара?
   - Да... пожалуй, - ответил Сервадак, - хотя мое  возражение  по  поводу
характера строения нашего астероида еще не опровергнуто.
   - Но если Прокофьев прав, - добавил  граф,  -  то  неизвестный  ученый,
по-видимому, назвал Галлией новый астероид.
   - Так он француз? - сказал Прокофьев.
   -  Не  лишено  вероятия,  -  ответил  Сервадак.  -  Заметьте,  что   из
восемнадцати слов одиннадцать написаны по-французски, три по-итальянски  и
два по-английски. Отсюда можно сделать вывод, что ученый, не зная,  в  чьи
руки попадет его записка, решил составить ее на нескольких  языках,  чтобы
увеличить шансы на то, что его поймут.
   - Хорошо, предположим, что Галлия - название нового астероида, - сказал
граф Тимашев. - Читаю дальше: "Ab  sole  пятнадцатого  февраля  расстояние
пятьдесят девять миллионов лье".
   - Действительно, в то время Галлия должна  была  находиться  именно  на
таком расстоянии от Солнца, - заметил лейтенант  Прокофьев.  -  Она  тогда
пересекла орбиту Марса.
   - Отлично, - ответил граф. - Вот первый пункт документа, совпадающий  с
нашими наблюдениями.
   - В точности, - подтвердил Прокофьев.
   - "Путь, пройденный с января по февраль, - продолжал читать вслух граф,
- восемьдесят два миллиона лье".
   - По-видимому, - заметил Сервадак, - здесь речь идет о пути, пройденном
Галлией по ее новой орбите.
   - Да, - согласился Прокофьев, - и на основании законов Кеплера скорость
движения Галлии, или, что одно и то  же,  путь,  проходимый  ею  в  равные
промежутки  времени,  должен  был  неуклонно  уменьшаться.  Самая  высокая
температура воздуха наблюдалась как раз пятнадцатого января.  Стало  быть,
вполне вероятно, что Галлия тогда находилась в своем  перигелии,  в  точке
ближайшего расстояния от Солнца; и в то время она двигалась  со  скоростью
вдвое большей, чем скорость Земли, а Земля проходит в час только  двадцать
восемь тысяч восемьсот лье.
   - Очень хорошо, - заметил Сервадак, - но от этого нам не  стало  яснее,
на каком расстоянии от Солнца окажется Галлия в своем афелии.  Неизвестно,
на что мы можем надеяться или что нам угрожает в будущем.
   - Да, капитан, все это  неизвестно,  -  ответил  Прокофьев,  -  но  при
систематических наблюдениях с разных точек орбиты Галлии было бы возможно,
пользуясь законом всемирного тяготения, установить величину  отрезков,  из
которых складывается этот путь...
   - И, следовательно, весь путь Галлии в пределах  солнечной  системы,  -
договорил Сервадак.
   - Совершенно верно, - сказал граф, - ведь если  Галлия  астероид,  она,
как и все небесные тела, подчиняется законам небесной  механики  и  Солнце
направляет ее движение так же, как оно направляет  движение  планет.  Едва
эта масса отделилась от Земли, как вокруг нее  сомкнулись  невидимые  цепи
всемирного тяготения, и отныне она неуклонно  будет  следовать  по  раз  и
навсегда определенной орбите.
   - Если только какое-нибудь встречное светило не изменит  ее  орбиты,  -
возразил лейтенант Прокофьев. - Ведь Галлия только  маленькое  колесико  в
механизме солнечной системы, и планеты могут  оказать  на  нее  неодолимое
влияние.
   - Что ж, - сказал Сервадак, - на  своем  пути  Галлия  наверняка  может
завести случайные знакомства и свернуть с пути истинного. А  заметили  вы,
господа, что мы рассуждаем так,  как  будто  и  впрямь  стали  галлийцами?
Полноте! С чего мы взяли, что Галлия, о которой идет речь  в  записке,  не
только что открытая, сто семидесятая по счету малая планета?
   - Нет, - возразил Прокофьев, - этого не может быть. Движение малых  или
телескопических планет происходит  только  в  пределах  узкой  зоны  между
орбитами Марса и Юпитера. Поэтому никакая телескопическая планета не может
оказаться так близко от Солнца, как  Галлия  во  время  своего  перигелия.
Между тем не подлежит сомнению,  что  она  тогда  приблизилась  к  Солнцу,
потому   что   данные   документа   совпадают   с   нашими    собственными
предположениями.
   - К сожалению,  -  сказал  граф,  -  у  нас  нет  нужных  приборов  для
наблюдений, и мы не можем определить все элементы орбиты Галлии.
   - Кто  знает?  -  ответил  Сервадак.  -  Рано  или  поздно  все  тайное
становится явным!
   - Ну, а последние слова в записке, - продолжал граф, - "Va bene",  "All
right", "Прекрасно"? По-моему, в них нет никакого смысла...
   - Если только, - заметил Сервадак, - автор записки  не  хотел  сказать,
что одобряет новый мировой порядок и находит, что все  к  лучшему  в  этом
лучшем и самом невероятном из миров.



ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
   где капитан Сервадак держит в руке все,
   что осталось от некогда обширного материка

   Между  тем  "Добрыня",  обогнув  огромный   выступ   нового   материка,
преграждавший путь на север, направился  к  тому  месту,  где  прежде  был
расположен мыс Креус.
   День и ночь  толковали  на  борту  "Добрыни"  о  последних  необычайных
событиях. Слово "Галлия" не сходило с языка и  как-то  само  собой,  почти
незаметно  для  наших  путешественников.   Галлия   стала   географическим
понятием, подлинным  названием  астероида,  умчавшего  их  в  пространства
солнечной системы.
   Но они не  забывали  о  том,  что  их  насущная  задача  -  исследовать
побережье Средиземного моря. Поэтому шкуна все время шла  вперед,  держась
возможно  ближе  к  новой  береговой  полосе,  которая  обрамляла  бассейн
единственного, по всей вероятности, моря на поверхности Галлии.
   Верхняя часть этого огромного выступа находилась  там,  где  прежде  на
побережье Испании была расположена Барселона, но ни  большого  города,  ни
побережья более не существовало: вероятно, они были погребены на дне моря,
и  только  прибой  шумел  у  скал  нового  материка.  А  скалистый  берег,
заворачивая к северо-востоку, далеко выдавался  в  море  как  раз  у  мыса
Креус.
   Но и от мыса Креус ничего не осталось.
   Здесь начиналась граница Франции.  Нетрудно  догадаться,  о  чем  думал
Сервадак, увидев вместо родной земли чуждые берега. Путь к  южной  Франции
преграждал неодолимый барьер, за  которым  ничего  не  было  видно.  Вдоль
параллели, прежде пересекавшей цветущие  берега  южной  Франции,  тянулась
отвесная, голая и неприступная стена высотой  в  тысячу  футов,  такая  же
бесплодная, крутая и "новая", как и  на  африканском  берегу  Средиземного
моря.
   Как ни близко держалась шкуна к берегу, с борта ее не было видно ничего
похожего на  приморскую  полосу  Восточных  Пиренеев:  ни  мыса  Беар,  ни
Пор-Вандра, ни устья реки Теш, ни  озер  Сен-Назер  и  Сальс.  На  границе
департамента Од, с его живописными озерами и островами, не  сохранилось  и
пяди  земли  Нарбоннского  округа.  Исчезло  все:  мыс  Агд   на   границе
департамента Эро, залив Эгморт,  порт  Сет,  город  Фронтиньян,  побережье
Нимского  округа,  дугой  выдававшееся  в  море,  равнины  Кро  и  Камарг,
извилистое устье Роны. Исчез Мартиг! Погиб Марсель!
   Казалось,  путешественникам  не  суждено  встретить   ни   клочка   той
европейской страны, которая называлась Францией.
   Гектор Сервадак готовил себя к самому горькому  разочарованию;  однако,
столкнувшись лицом к лицу со страшной действительностью, он был сражен. Он
искал и  не  находил  ни  следа  знакомых  ему  ландшафтов.  Порой,  когда
береговая полоса заворачивала к северу, в  Сервадаке  вспыхивала  надежда,
что за этим поворотом вдруг откроется часть уцелевшей  французской  земли;
но как далеко ни  тянулась  береговая  извилина,  ничто  не  напоминало  о
чудесных берегах Прованса. Всюду  простирался  либо  новый  материк,  либо
катились  волны  неузнаваемого  Средиземного  моря,  и  капитан   Сервадак
невольно спрашивал себя: неужели же от его родины остался только крохотный
клочок алжирской территории - остров Гурби, куда ему суждено вернуться?
   - И все-таки,  -  говорил  он  графу  Тимашеву,  -  материк  Галлии  не
кончается этими неприступными скалами. По ту  сторону  лежит  ее  северный
полюс. Что там, за высокой стеной? Надо узнать это во что бы то ни  стало.
И  если,  вопреки  очевидности,  мы  все  еще  на  нашей   планете,   если
действительно нас носит по  межпланетному  миру  уцелевшая  часть  земного
шара, которая движется в ином, новом направлении, словом, если где-то  еще
существует Европа, Франция и Россия, - нужно, в  этом  убедиться.  Неужели
нам не встретится отлогий берег,  где  бы  мы  могли  высадиться?  Неужели
нельзя вскарабкаться на эти неприступные  утесы  и  хоть  раз  осмотреться
кругом,  узнать,  что  там  скрывается?  Умоляю  вас,  граф,  ради   бога,
высадимся!
   Но в сплошной  стене,  вдоль  которой  шла  шкуна,  не  встречалось  ни
маленькой бухты, ни  отмели,  где  мог  бы  высадиться  экипаж.  Берега  у
основания были совершенно гладкими и отвесными, высотою в двести -  триста
футов;  вершину  массива  венчало  причудливое  нагромождение  исполинских
кристаллов.  Новые  берега  Средиземного  моря  состояли   из   совершенно
одинаковых скал; их единообразие объяснялось тем,  что  все  эти  каменные
громады представляли собой сплав одной породы.
   Шкуна на всех парах неслась на восток. По-прежнему стояла ясная погода.
Наступило похолодание, воздух стал менее  влажен.  Лишь  кое-где  небесную
лазурь бороздили почти прозрачные облака.  Днем  солнечный  диск,  заметно
уменьшившийся, отбрасывал  слабый  свет,  придававший  предметам  неверные
очертания. Ночью изумительно ярко горели звезды,  зато  некоторые  дальние
планеты как будто потускнели - Венера, Марс и то  неведомое  светило,  что
появлялось  перед  восходом  и  закатом  солнца.  Но  огромный  Юпитер   и
великолепный Сатурн сверкали все ярче, ибо Галлия приближалась  к  ним,  и
вскоре Прокофьев  указал  своим  спутникам  на  Уран,  который  прежде  не
удавалось видеть невооруженным глазом. Итак, Галлия неслась в межпланетном
пространстве, удаляясь от центра своего притяжения.
   Двадцать   четвертого   февраля,   пройдя    вдоль    ломаной    линии,
воспроизводившей прежнюю морскую  границу  департамента  Вар,  попытавшись
затем найти Иерские острова,  полуостров  Сен-Тропез,  Леренские  острова,
Каннский залив и залив Жуана, шкуна достигла широты мыса Антиб.
   Здесь, ко всеобщему удивлению и радости, массив сверху донизу рассекала
узкая трещина. У подножия скалы  виднелась  небольшая  отмель,  где  легко
могла причалить лодка.
   -  Наконец-то  мы  высадимся!  -  воскликнул  Сервадак  вне   себя   от
нетерпения.
   Графа не пришлось упрашивать  обследовать  новый  материк.  Он,  как  и
лейтенант Прокофьев, разделял нетерпение Сервадака.  Они  надеялись,  что,
поднявшись по откосу ущелья, издали казавшегося  руслом  высохшего  ручья,
доберутся до гребня скал, откуда удастся хотя бы осмотреть эту необычайную
местность, если Франции больше не существует.
   В семь часов утра граф, капитан и лейтенант высадились на отмель.
   Здесь впервые они натолкнулись на остатки  горной  породы,  из  которой
состояли прежние берега. Это были груды желтоватого  известняка,  когда-то
покрывавшего берега Прованса. Однако эта  частица  земного  шара  -  узкая
отмель - занимала площадь всего  только  в  несколько  квадратных  метров.
Путешественники, не задерживаясь, поспешили к расселине.
   Ущелье оказалось совершенно сухим; по его склонам, конечно, никогда  не
сбегали бурные воды ручья. Дно, как и склоны ущелья, состояли  из  той  же
кристаллообразной  породы,  уже  встречавшейся  на  пути  "Добрыни",   но,
по-видимому, она еще не подверглась выветриванию. Вероятно,  геолог  нашел
бы эту горную породу в таблице минералов, но ни граф Тимашев, ни  капитан,
ни лейтенант Прокофьев не в состоянии были определить ее.
   Тем не менее уже сейчас было очевидно, что  со  временем,  когда  резко
изменятся  климатические  условия,  ущелье  послужит  руслом   многоводных
потоков.
   Дело в том, что кое-где на склонах уже поблескивал снег;  и  чем  выше,
тем шире и  плотнее  становился  этот  снежный  покров.  Весьма  вероятно,
вершину горы, а может быть, и всю местность по ту сторону скалистой  гряды
покрывала белая кора ледников.
   - Вот и первые признаки пресной воды на поверхности Галлии,  -  заметил
граф Тимашев.
   - Да, - отозвался лейтенант Прокофьев,  -  разумеется,  чем  выше,  тем
холоднее; поэтому на вершинах образуется уже не  снег,  а  лед.  Не  будем
забывать, что если Галлия имеет форму  астероида,  значит  где-то,  совсем
близко от нас, лежат ее  полярные  области,  куда  попадают  только  косые
солнечные лучи. Там, конечно, не  бывает  полной  полярной  ночи,  как  на
земных полюсах; ведь солнце все время стоит над экватором  Галлии,  потому
что ось ее  наклонена  под  небольшим  углом.  И  все  же  здесь  наступят
сильнейшие холода, особенно когда Галлия отдалится на  большое  расстояние
от Солнца.
   - Лейтенант, - спросил Сервадак, - есть ли  опасность,  что  на  Галлии
наступят такие холода, которые грозят гибелью всему живому?
   - Нет, капитан, - ответил Прокофьев. - Как бы далеко мы ни оказались от
Солнца, температура здесь не  может  быть  ниже  температуры  космического
пространства, иначе говоря - температуры безвоздушного пространства.
   - А именно?
   - По данным французского физика Фурье - около шестидесяти градусов ниже
нуля по Цельсию.
   - Шестьдесят градусов ниже нуля! - повторил граф  Тимашев.  -  Пожалуй,
такой мороз покажется нестерпимым и нам, русским!
   - Такие холода выдерживали английские мореплаватели в полярных океанах,
- возразил лейтенант Прокофьев.  -  Если  не  ошибаюсь,  по  свидетельству
Парри, на острове Мелвилл температура падала до пятидесяти шести  градусов
ниже нуля.
   Тут наши путешественники сделали передышку, потому что, как это  бывает
при восхождении на гору, дышать  в  разреженном  воздухе  становилось  все
труднее. Кроме того, хотя  они  поднялись  не  очень  высоко  -  всего  на
шестьсот - семьсот футов, - температура резко упала. К счастью,  уступы  и
впадины на гранях неизвестного минерала  облегчили  восхождение,  и  через
полтора  часа  после  того,  как   они   высадились   на   узкой   отмели,
путешественники поднялись на гребень скалистой гряды.
   Вершина ее господствовала не только над морем,  но  и  над  всей  новой
местностью на севере, круто спускавшейся под уклон.
   У капитана Сервадака вырвался крик.
   Франция  исчезла!  Так  далеко,  как  только  хватал   глаз,   тянулись
бесчисленные  скалы.  Ряды  обледеневших  или  засыпанных   снегом   морен
сливались в диком однообразии.  То  было  беспорядочное  скопление  горных
пород, кристаллы  которых  имели  форму  правильных,  шестигранных  призм.
Казалось, вся  Галлия  состоит  из  одного  неведомого  минерала.  Гребень
масси