ия утоляли его  винными  ягодами,  финиками,  апельсинами,  которые
свисали с деревьев. Разросшиеся молодые насаждения превратили местность  в
огромный и обильный плодовый  сад,  сейчас  заброшенный,  поэтому  капитан
Сервадак и Бен-Зуф могли не опасаться, что их привлекут к  ответственности
за покушение на чужую собственность.
   Через полтора часа после того, как они покинули то  место,  где  прежде
находился правый берег Шелиффа, наши путники вернулись в гурби. Здесь  все
осталось в прежнем положении. Никто, очевидно, не заходил в их отсутствие;
восточная часть местности казалась такой же безлюдной, как и западная.
   Сборы были недолги. Бен-Зуф наполнил сухарями  и  холодной  дичью  свою
походную сумку. Что до питья, то пресной воды  было  вдоволь.  По  равнине
струилось множество прозрачных ручьев. В прошлом притоки реки, они  теперь
сами стали реками, впадающими в Средиземное море.
   Через минуту Зефир (эту кличку  носил  жеребец  капитана  Сервадака)  и
Галета (так, в память о монмартской мельнице, назвал свою кобылку Бен-Зуф)
были взнузданы и оседланы. Всадники проворно сели на коней и  поскакали  к
Шелиффу.
   Вследствие уменьшения силы тяжести их физическая сила возросла, как  им
казалось, чуть ли не в пять раз; соответственно возросла и  сила  лошадей.
То были уже не простые четвероногие: подобно  сказочным  гиппогрифам,  они
неслись, едва касаясь копытами земли. К счастью, Гектор Сервадак и Бен-Зуф
были хорошими наездниками, - они не  только  не  сдерживали  лошадей,  но,
ослабив поводья, еще больше подгоняли их.
   Расстояние в восемь  километров  между  гурби  и  устьем  Шелиффа  было
преодолено в двадцать минут; затем, несколько умерив бег лошадей, всадники
направились на юго-восток, по бывшему правому берегу реки.
   Все здесь сохраняло тот же вид, что и прежде.  Но  только,  как  помнит
читатель, суша по другую сторону реки исчезла и  все  пространство  вокруг
стало поверхностью моря. Итак, в ночь с 31 декабря на  1  января  всю  эту
часть Оранской провинции возле Мостаганема, во  всяком  случае  до  самого
горизонта, затопило море.
   Капитан Сервадак превосходно знал  местность.  Когда-то  он  производил
здесь геодезические съемки, и ему был знаком каждый  уголок.  Он  поставил
себе целью, обследовав возможно дальше  окрестности,  составить  рапорт  и
послать его... Куда, кому, когда? Вот этого-то он и не знал.
   За четыре часа, оставшиеся до вечера, всадники отъехали  приблизительно
на тридцать пять километров от устья Шелиффа. На ночь они  сделали  привал
подле небольшой излучины прежней реки, куда вчера еще  вливались  воды  ее
левого притока, - реки Мины, теперь поглощенной новым морем.
   За всю поездку они не встретили ни одной живой души, что было  поистине
удивительно.
   Бен-Зуф кое-как приспособил место для  ночлега.  Лошадей  стреножили  и
пустили пастись в густой прибрежной траве. Ночь прошла без происшествий.
   На следующий день, 2 января, точнее говоря, когда по  прежнему  земному
календарю должна была бы наступить ночь с 1 на 2 января, капитан  Сервадак
и его денщик  снова  сели  на  коней  и  продолжили  разведку.  Выехав  на
рассвете,  они  за  шестичасовой  день  покрыли  расстояние  в   семьдесят
километров.
   Границей местности, как и раньше, являлся  бывший  правый  берег  реки.
Однако примерно в двадцати километрах от Мины  значительная  часть  берега
обрушилась, а с ней затонуло и местечко Суркельмиту вместе с  восемьюстами
жителей. И кто знает, не постигла ли та же  участь  более  крупные  города
этой части  Алжира,  расположенные  по  ту  сторону  Шелиффа,  -  Мазаран,
Мостаганем, Орлеанвиль?
   Обогнув маленький залив, образовавшийся при  обвале,  капитан  Сервадак
оказался как раз напротив того места, где должен  был  находиться  городок
Амми-Мусса, носивший название Камис, когда там жило племя Бану-Ураг. Но от
этого окружного центра не осталось и следа; исчез и пик Манкура высотой  в
тысяча сто двадцать шесть метров, у подошвы которого был расположен город.
   На ночь наши разведчики  сделали  привал  у  обрыва,  где  раньше  было
крупное селение Мемунтюруа, которое  исчезло  бесследно;  здесь  их  новые
владения кончались.
   - А я-то думал, что сегодня поужинаю и переночую в Орлеанвиле, - сказал
капитан Сервадак, глядя на раскинувшееся перед ним мрачное море.
   - Туда не добраться, господин капитан, - ответил Бен-Зуф, -  разве  что
на лодке!
   - А знаешь, Бен-Зуф, нам с тобой здорово повезло!
   - Ну как же, господин капитан, мы к этому  привычны!  Увидите,  мы  еще
придумаем, как перебраться через море, и погуляем по Мостаганему!
   - Гм! Если мы на полуострове, а надо надеяться,  что  это  так,  то  мы
скорее заявимся в Тенес и там узнаем, что нового на свете!
   - Пожалуй, сами расскажем, - весьма здраво заметил Бен-Зуф.
   Когда через шесть часов солнце  снова  взошло,  Сервадак  увидел  новые
очертания местности.
   От места их ночлега и к  югу  и  к  северу  тянулась  теперь  береговая
полоса. Прежнего берега Шелиффа  больше  не  существовало.  Здесь  по  еще
свежей трещине в земле проходила новая граница расколовшейся равнины.  Как
уже сказано, не осталось и следа от селения Мемунтюруа.  А  когда  Бен-Зуф
взобрался на холм, стоявший неподалеку, он ничего не увидел,  кроме  моря.
Земли не было. Следовательно, от Орлеанвиля, который  прежде  находился  в
десяти километрах отсюда на юго-запад, ничего не осталось.
   Покинув место ночного привала, капитан Сервадак и его денщик  двинулись
дальше, вдоль новой границы, через обвалы и оползни, через растрескавшиеся
поля, мимо деревьев, вырванных почти с корнем и повисших над  водой,  мимо
старых олив,  чьи  причудливо  изогнутые  стволы  словно  были  подрублены
топором.
   Сейчас всадники ехали медленнее: им постоянно приходилось  делать  крюк
то из-за встречавшейся на их пути бухты, то из-за  мыса,  выдававшегося  в
море. Поэтому, проехав расстояние в тридцать пять километров,  они  только
на закате достигли подножия гор  Джи-Меджерды,  являвшихся  до  катастрофы
продолжением Малого Атласского хребта.
   Теперь горный хребет круто обрывался, образуя над  побережьем  отвесную
стену.
   На другое утро, переправившись  верхом  через  горное  ущелье,  капитан
Сервадак и Бен-Зуф взошли пешком на одну из  высоких  вершин  и,  наконец,
получили  точное  представление  о  том   клочке   алжирской   территории,
обитателями которой отныне являлись, по-видимому, они одни.
   Новая береговая полоса длиной около тридцати километров простиралась от
подошвы Меджерды до конца средиземноморского побережья. Эта  местность  не
соединялась перешейком с Тенесом, - Тенес исчез бесследно. Итак,  разведка
местности показала, что наши герои находились  не  на  полуострове,  а  на
острове. Глядя с высоты, капитан Сервадак, к  великому  своему  удивлению,
обнаружил, что его со всех сторон окружает море, и куда  ни  устремлял  он
взгляд, он не встречал никаких признаков суши.
   Этот остров, только что отторгнутый  от  алжирской  земли,  имел  форму
неправильного четырехугольника, почти треугольника, и периметр  его  можно
было бы разложить на следующие слагаемые: сто  двадцать  километров  вдоль
бывшего правого берега Шелиффа; тридцать пять километров с юга на север до
хребта Атласских гор; тридцать километров наискосок в сторону моря  и  сто
километров вдоль бывшего  побережья  Средиземного  моря.  Итого  -  двести
восемьдесят пять километров.
   - Все правильно, - сказал капитан Сервадак, - но все-таки почему?
   - Ба! Почему бы нет? - ответил Бен-Зуф. - Потому, что потому!  Если  уж
так было угодно господу богу, надо смириться, господин капитан.
   Они спустились к подошве горы,  где  лошади  мирно  пощипывали  зеленую
травку. В этот день они добрались до берега Средиземного  моря,  нигде  не
обнаружив следов бывшего здесь городка Монтенот. Он исчез, как и Тенес, не
сохранилось даже развалин.
   На следующий день, 5 января, они двинулись форсированным  маршем  вдоль
средиземноморского побережья. Оно вовсе не осталось в  неприкосновенности,
как предполагал Сервадак, - не хватало  четырех  деревушек:  Калаат-Шимах,
Агмисс, Марабу и Пуэнт-Басс. Мысы, на которых они находились, не  выдержав
мощного   сотрясения,   оторвались   от   материка.   Кроме   того,   наши
путешественники убедились в том, что  единственные  люди  на  острове  они
сами, а фауна представлена только стадами скота, бродившими по полям.
   Капитан Сервадак и Бен-Зуф  потратили  на  объезд  острова  пять  дней,
считая по новому календарю, а в  действительности  два  с  половиной  дня,
считая по старому. Таким образом, они вернулись в гурби  через  шестьдесят
часов после того, как оттуда выехали.
   - Итак, господин капитан? - сказал Бен-Зуф.
   - Итак, Бен-Зуф?
   - Вот вы и стали генерал-губернатором Алжира!
   - Алжира без населения!
   - Вот так раз! Меня, значит, вы в расчет не принимаете?
   - Кто же ты теперь?
   - Население, господин капитан, население!
   - А мое рондо? - вздохнул капитан  Сервадак,  устраиваясь  на  ночь.  -
Стоило ли-стараться!



ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
   в которой Бен-Зуф считает себя вправе сетовать
   на невнимание генерал-губернатора

   Десять  минут  спустя  "генерал-губернатор"  и  вверенное  его  заботам
"население" уснули крепким сном в одной  из  каморок  караульни,  так  как
гурби пока еще представлял собой груду обломков. Однако Гектора  Сервадака
и во сне  тревожила  мысль  о  том,  что,  установив  столько  последствий
катаклизма, он все еще не открыл его первопричину. И хотя капитан  был  не
силен в космографии, он напряг свою память и вспомнил некоторые, казалось,
забытые им основные законы этой науки. Тогда  у  него  возник  вопрос:  не
вызваны ли наблюдаемые им явления тем, что изменился наклон оси  Земли  по
отношению к ее эклиптике?
   Это могло бы объяснить перемещение морей и, вероятно, стран  света,  но
не повлекло бы за собой ни сокращения дня, ни уменьшения силы  тяжести  на
земле. Вскоре Сервадак отказался и от  этой  гипотезы,  что  его  порядком
мучило, ибо, как говорится, он зашел в тупик. По-видимому, чудеса  еще  не
кончились, и возможно, какая-нибудь новая несообразность  наведет  его  на
правильный путь. По крайней мере он на это надеялся.
   Наутро Бен-Зуф первым делом занялся  приготовлением  сытного  завтрака.
Пора, черт возьми, подкрепиться!  Бен-Зуф  и  сам  был  голоден,  как  три
миллиона алжирцев. Сейчас или никогда надо заморить червячка, покуда  есть
дюжина  яиц,  уцелевших  после  катаклизма,  "вдребезги  разбившего  целую
страну"! Да к этому бы еще полную миску кускуса, -  ведь  Бен-Зуф  готовит
его мастерски. Завтрак удастся на славу!
   И вот плита на своем  месте  в  караульне,  медные  кастрюли  сверкают,
словно только что вышли из рук лудильщика, а студеная вода ждет,  чтоб  ее
налили  из  большой  алькарацы,  бока  которой  точно   покрыты   холодной
испариной. Как только вода закипит, Бен-Зуф опустит в нее яйца и через три
минуты получит яйца всмятку.
   Огонь в плите развели в мгновение ока, и денщик по  своему  обыкновению
замурлыкал солдатскую песенку:

   Положил ли вдоволь соли
   Ты в походный котелок?
   А телятины поболе
   На жаркое приберег?

   Расхаживая взад и вперед по  кухне,  капитан  Сервадак  с  любопытством
наблюдал за хлопотами Бен-Зуфа: он подстерегал, как  охотник  подстерегает
дичь, то новое явление, которое послужит разгадкой  для  всех  предыдущих.
Разгорится ли огонь в плите?  Достаточно  ли  кислорода  для  горения,  не
изменился ли состав воздуха?
   Да, огонь в плите  разгорелся;  Бен-Зуф  раздул  его  своим,  несколько
учащенным, дыханием, и хворост, положенный на растопку, а  затем  и  уголь
запылали ярким пламенем. Стало быть, тут ничего особенного не произошло.
   Поставив на огонь кастрюлю, Бен-Зуф налил ее водой и стал ждать,  чтобы
она закипела и можно было опустить в нее яйца, которые как будто  состояли
из одной скорлупы, так мало они весили.
   Не прошло и двух минут, как вода в кастрюле закипела.
   - Что за чертовщина! - воскликнул Бен-Зуф. - Огонь, что ли, стал  жарче
гореть!
   - Не огонь стал жарче гореть, - ответил, подумав, капитан Сервадак, - а
вода быстрее закипает.
   И сняв со стены термометр Цельсия, он опустил его в кипяток.
   Столбик ртути показал только шестьдесят шесть градусов.
   - Вот, пожалуйста! - вскричал Сервадак. - Вода  кипит  при  шестидесяти
шести градусах, а ведь ей полагается кипеть при ста!
   - Итак, господин капитан?
   - Итак, Бен-Зуф, покипяти-ка яйца еще минут пятнадцать, да и тогда  они
едва ли сварятся!
   - Да ведь они сварятся вкрутую!
   - Нет, мой друг, - всмятку, и мы будем макать в них ломтики хлеба.
   Причиной, вызвавшей это  явление,  было,  очевидно,  уменьшение  высоты
атмосферного столба, что совпадало с уже замеченным уменьшением  плотности
воздуха. Капитан Сервадак не ошибся.  Давление  атмосферы  на  поверхности
земного шара понизилось примерно на треть; вот почему вода, оказавшись под
меньшим  давлением,  кипела  не  при  ста  градусах,  как  раньше,  а  при
шестидесяти шести. Совершенно так же кипела бы она на вершине горы высотой
в одиннадцать тысяч метров над уровнем моря, и будь у  капитана  барометр,
он бы давно установил, что атмосферное давление  понизилось.  Именно  этим
объяснялось и то, что голоса теперь звучали  глуше,  дыхание  стало  более
учащенным, а кровеносные сосуды расширились, к чему Сервадак и Бен-Зуф уже
успели приспособиться.
   - И  все-таки,  -  сказал  себе  капитан  Сервадак,  -  вряд  ли  можно
предположить, что наша стоянка переместилась на такую  высоту,  ведь  море
тут же, вот оно плещется у берегов!
   В данном случае Гектор Сервадак сделал  правильные  выводы.  Однако  он
по-прежнему не в состоянии был сказать,  в  чем  же  причина.  Inde  Irae!
[отсюда и гнев (лат.)]
   Тем временем яйца, пролежав в кипятке дольше обычного, почти сварились.
То же самое произошло и с кускусом. Резонно заметив, что  теперь  придется
начинать стряпню на час раньше, Бен-Зуф подал кушанья на стол.
   При всей своей озабоченности Гектор Сервадак поел с большим аппетитом.
   - Итак, господин капитан? -  сказал  Бен-Зуф,  который  всегда  начинал
беседу этими словами.
   - Итак, Бен-Зуф? - отозвался Сервадак, привыкший  отвечать  так  своему
денщику.
   - Что мы будем делать?
   - Ждать.
   - Чего же?
   - Чтобы за нами приехали.
   - Морем?
   - Непременно морем, ведь наша стоянка превратилась в остров.
   - Значит, господин капитан, вы полагаете, что товарищи наши...
   - Полагаю, вернее надеюсь, что катастрофа  разрушила  только  отдельные
пункты на  алжирском  побережье,  а  стало  быть,  товарищи  наши  живы  и
невредимы.
   - Что ж, господин капитан, будем надеяться.
   - Генерал-губернатор, несомненно, пожелает уяснить себе, что произошло.
Он, наверное, выслал из Алжира судно, чтобы обследовать побережье, и, смею
думать, нас не забудут. А потому, Бен-Зуф, следи за морем и,  чуть  только
покажется корабль, подай ему сигнал.
   - А если корабль не придет?
   - Тогда мы построим какое-нибудь суденышко и сами поедем туда,  раз  за
нами никто не едет.
   - Вот хорошо-то, господин капитан, так вы, значит, моряк?
   - Моряком может стать  каждый,  когда  это  необходимо,  -  невозмутимо
отвечал штабной офицер Сервадак.
   С этих пор Бен-Зуф дни напролет стоял с подзорной трубой, не сводя глаз
с горизонта. Но в поле зрения ни один парус не показывался.
   -  Ах  ты  племя  берберийское!  -  сердито  говорил  Бен-Зуф.  -   Его
превосходительство генерал-губернатор не больно беспокоится о нас!
   К шестому января в положении  наших  островитян  не  произошло  никаких
перемен. Дата 6 января была датой прежнего  календаря,  действовавшего  до
того, как земные  сутки  сократились  вдвое.  Капитан  Сервадак  умышленно
придерживался старого календаря, чтобы не потерять счет времени.  Поэтому,
хотя солнце на  небосклоне  островитян  взошло  и  зашло  двенадцать  раз,
капитан считал, что истекло только шесть  дней  с  полуночи  1  января,  с
начала нового года. Для точного исчисления времени он  пользовался  своими
карманными часами. Стенные часы с маятником, попав в условия, при  которых
вес предметов уменьшился, несомненно дали бы неправильные показания; а ход
карманных часов зависит от действия пружины и не подчиняется силе тяжести,
и, если только часы капитана  Сервадака  не  испортились,  они  показывали
время правильно даже теперь, после нарушения основных физических  законов.
В данном случае так оно и было.
   - Шут его знает,  -  сказал  Бен-Зуф,  питавший  некоторую  слабость  к
изящной словесности, -  сдается  мне,  господин  капитан,  что  вы  теперь
смахиваете на Робинзона, а я вроде как Пятница. Уж не стал ли я негром?
   - Нет, Бен-Зуф, - ответил капитан Сервадак, -  пока  еще  кожа  у  тебя
отличного белого цвета... с темным отливом!
   - Бледнолицый Пятница? - сказал Бен-Зуф. - Это что-то не то, но мне так
больше нравится!
   Итак, 6 января, поскольку никто за ними не  приехал,  капитан  Сервадак
счел своевременным сделать то, что до него делали все Робинзоны: составить
опись ресурсов питания, включая  растения  и  животных,  имевшихся  в  его
владениях.
   Остров Гурби, - таково название, данное  ему  капитаном  Сервадаком,  -
занимал пространство примерно в три тысячи  квадратных  километров,  иначе
говоря - триста тысяч гектаров.  Быков,  коров,  коз  и  овец  было  здесь
довольно много, но подсчитать их пока не  представлялось  возможным.  Дичь
водилась в изобилии, и нечего было бояться, что она  перекочует  в  другое
место. Росли и хлебные злаки. Через три месяца можно будет собрать  урожай
пшеницы, кукурузы, риса и прочего.
   Таким образом, "губернатор"  острова,  его  "население"  и  обе  лошади
снабжены пищей вдоволь. Даже если на острове появятся новые поселенцы, они
тоже будут вполне обеспечены.
   С шестого по тринадцатое января шел проливной дождь. Небо  беспрестанно
застилали  густые  тучи,  и  плотность  их  не  уменьшалась.  Неоднократно
разражалась сильная гроза - редкое явление в это время года.  От  внимания
Сервадака не ускользнуло, что  температура,  как  ни  странно,  все  время
повышается. Необыкновенно раннее лето! Оно началось в  январе.  Еще  более
поразительно было  неуклонное,  все  возрастающее  повышение  температуры,
словно земной шар непрерывно и равномерно приближался к солнцу!
   По мере того как увеличивалось тепло, усиливался и свет, и если  бы  не
густые   облака,   закрывавшие   экраном   небо,    солнечное    излучение
воздействовало бы на все земное с совершенно небывалой мощью.
   Читатель легко представит себе, в какое бешенство приходил Сервадак, не
имея возможности наблюдать ни солнца, ни луны, ни звезд, ни единого уголка
на небе, где он, вероятно, нашел бы ответ на свои вопросы, если  бы  туман
рассеялся. Бен-Зуф попытался было успокоить капитана, проповедуя смирение,
которое у него самого подчас переходило в безразличие, но  встретил  столь
резкий отпор, что не решался больше вмешиваться. Поэтому он  ограничивался
тем, что исправно нес свою службу наблюдателя. Шел ли  дождь,  свистел  ли
ветер, бушевала ли гроза, Бен-Зуф денно и нощно стоял  на  посту,  оставив
себе только несколько часов для сна. Но тщетно глядел он  на  горизонт,  -
кругом все было так же неизменно пусто. Да и какой корабль мог бы бороться
с этим бурным морем, выдержать натиск  подобного  шквала?  Волна  на  море
вставала на не бывалую высоту, и ураган носился по водам с  ни  с  чем  не
сравнимой яростью.  Поистине,  явления,  которыми  сопровождался  потоп  в
период вторичной формации  Земли,  когда  вода  на  первозданной  планете,
испарявшаяся от ее внутреннего тепла, поднималась в парообразном состоянии
в  пространство,  а  затем  сплошным  потоком  лилась  обратно,  вряд   ли
превосходили по своей силе описанные нами явления.
   И вдруг 13 января потоп  прекратил