л  трагическим
шепотом. - Что за цирк, что здесь происходит? Хотя бы  ты  скорее  кончила
десятый класс и поступила в МГУ..." И вот теперь бухгалтер  ждет,  пока  я
окончу МГУ и уеду в Академгородок. Интересно, что  мне  будут  говорить  в
Академгородке и куда я уеду оттуда?..
   - Шесть тысяч двести, -  продолжал  бухгалтер,  разглядывая  список.  -
Можете вы объяснить, для чего нужны вакуумный насос, нитрат серебра и  все
остальное?
   Объяснить я не могла, он это прекрасно знал.
   - Виктор Андреевич, - сказала я, чтобы хоть что-то ответить, - поймите:
нельзя расспрашивать Чуваева - это  нарушит  чистоту  эксперимента.  Когда
Джон Бернал разрабатывал свою теорию жидкого состояния...
   - Чистота эксперимента, - с горечью произнес генеральный  бухгалтер.  -
Все думают о чистоте эксперимента, и  никто  не  хочет  думать  о  чистоте
бухгалтерии.  Вместо  конкретных  объяснений  вы  цитируете   Налимова   и
Мульченко, ссылаетесь на кривую  Виланда,  приводите  формулу  Сарбаева  и
рассказываете мне истории из жизни Джона Десмонда Бернала. А я  смотрю  на
смету. Тут ваша подпись, не так ли? - Он  раскрыл  пухлую  папку  с  моими
бумагами. - Семнадцать тысяч  на  весь  год.  Из  них  на  оборудование  -
четырнадцать. Хорошо, теперь обратимся к фактам. Не проходит и месяца, как
вы тратите четырнадцать тысяч, а через две недели и все  остальное.  Затем
вам дают  еще  семь  тысяч.  Восходящая  звезда  психологии,  разве  можно
отказать!  Я  тут  же  оплачиваю  кучу  счетов.  Ультрафильтры   Зигмонди,
фотоэлектрический  пирометр  ФЭП-4,  диализатор  с  мешалкой,  две  тысячи
шестьсот рублей  заводу  "Физприбор",  четыреста  пятьдесят  по  трудовому
соглашению за изготовление стеклянной аппаратуры согласно эскизам...  Семь
тысяч кончаются. И  тогда  вы  говорите:  нужна  радиационная  защита.  Вы
прекрасно знали об этом заранее, но не включили стоимость защиты в  смету.
Еще бы, на монтаж защиты обязательно дадут дополнительные  средства:  если
есть радиация, защита необходима,  не  так  ли?..  Ладно,  пойдем  дальше.
Апрель этого года. Я был в  отпуску,  а  вы  уговорили  Зацепина  и  Софью
Александровну и забрали приборы, предназначенные для  химфака.  Интересно,
как это увязывается с кривой Виланда и возвышенными идеями Джона  Десмонда
Бернала?
   В душе он остался главбухом, и сейчас ему не хватало  счетов:  взять  и
посчитать, сколько я израсходовала. Раньше он так и делал.  А  тут  вместо
счетов ЭВМ - не будешь же на ней складывать такие простые цифры.
   - Если хотите знать, Кира Владимировна, - продолжал он, - вас испортила
слава. Интервью, очерки, портрет на обложке "Смены"...  Барыбин,  Зиневич,
Мельникова  -  доктора  психологических   наук   -   спокойно   занимаются
психологией, а вы,  студентка,  строите  машину,  которая  неизвестно  как
должна быть устроена и неизвестно что должна делать. Не  спорьте:  это  не
поможет. Пока вы не выходили за пределы утвержденной суммы, я  молчал.  Но
дополнительные средства - совсем другой разговор.  Составьте  обоснование,
смету, пусть все это подпишет Коробов. А потом пойдите к Зацепину. И  если
он утвердит...  ну,  тогда  будет  видно.  Советую  поторопиться.  Зацепин
послезавтра уезжает...
   Главбух по-своему прав: за два года я потратила уйму денег на машину, о
назначении которой не имею ни малейшего понятия. Но я тоже  права:  нельзя
было расспрашивать о  назначении  машины  -  это  отразилось  бы  на  ходе
эксперимента.
   За два года я привыкла не вмешиваться, и, когда  Игорь  перед  отъездом
принес список оборудования для Тумбы-2, я  ничего  не  спросила.  Игорь  в
Саянах, плывет на своей байдарке по Большой  Бирюсе  -  не  позвонишь,  не
спросишь... Самое умное - отложить все до его возвращения. Потеряем мы  на
этом месяца полтора, ничего страшного. А пока я поеду домой.  Ну  конечно!
Возьму билет на самолет и завтра к вечеру буду в Таганроге. Мама  даже  не
ждет. Лето кончается, надо отдохнуть и в октябре взяться за диплом.
   Решено. Еду на три недели домой.



2

   Главбух говорит: слава испортила. Ну  какая  у  меня  слава?  Придумала
систему упражнений по развитию фантазии, занималась  с  Настей  Сарычевой,
потом Настя открыла АС-эффект и действительно прославилась. А  моей  славы
едва хватило, чтобы новую тему включили в план проблемной лаборатории.
   Конечно, тема дикая. Но потрясающе интересная; я бы ни за что от нее не
отказалась.  К  тому  же  Игорь  идеально  подходил  для  эксперимента.  В
психологических опытах это чрезвычайно важно - иметь подходящего человека.
Иногда все останавливается из-за того, что не на ком экспериментировать.
   Игоря Чуваева я нашла в Таганроге. Гениальный парень, он решил  перейти
Азовское море на ходулях. Плывут же через океан  на  плотах  и  папирусных
лодках - такая уж эпоха. В Таганрогском заливе совсем мелко, особенно  при
восточном ветре, когда начинается сгон воды. Игорь тренировался со  своими
ходулями; я  его  выловила  метрах  в  трехстах  от  берега.  Одна  ходуля
заклинилась между камнями, и первый в мире ходуленавт висел над водой  под
углом в сорок пять градусов. Красивое было зрелище. Развязать ремни он  не
мог - не дотягивался, а кричать не хотел,  потому  что  на  берегу  сидела
рыженькая Алиска. Игорь заканчивал тогда  седьмой  класс,  Алиска  была  в
четвертом, но она играла не последнюю роль во всех его затеях.  Алиска  не
видела, как я спасала отважного ходуленавта, в школе я  никому  ничего  не
сказала, и Игорь проникся ко мне доверием.
   Впрочем, с  ходуленавтикой  мы  быстро  покончили.  Я  заставила  Настю
сделать расчет; получилось, что предел - два метра  плюс-минус  пятнадцать
сантиметров. С глубиной возрастает  сопротивление  воды,  труднее  шагать.
Нужно было чем-то занять Игоря, и я подбросила ему систему  упражнений  по
развитию воображения. Фантазия у Игоря была богатая  -  это  чувствовалось
уже после  первой  недели  занятий.  Но  тут  у  меня  начались  выпускные
экзамены, а потом надо было ехать в Москву, поступать в университет. Перед
отъездом я подарила Игорю "Спутник юного филумениста"  и  набор  спичечных
этикеток. Я к тому времени прочитала уйму книг  по  психологии  и  считала
себя настоящим психологом. Пусть Игорь собирает этикетки, решила  я,  дело
это тихое и в какой-то мере  полезное.  Да  и  в  "Очерках  по  психологии
подростков"  говорилось:  "Филумения  направляет   энергию   подростка   в
спокойное русло коллекционирования, развивает любознательность,  расширяет
кругозор".
   Прошел год, и, приехав на каникулы, я заметила на улицах нечто новое. В
Таганроге, особенно в старой его части, за год  бывает  не  так  уж  много
перемен. И если что-то изменилось, это сразу бросается  в  глаза.  Смотрю,
напротив вокзала появился громадный световой щит: "Страхуйте имущество  от
огня!" Зеленая надпись и  красное  пламя.  Сначала  загораются  внутренние
контуры пламени, потом внешние, доходящие до четвертого этажа, и тогда  по
диагонали появляется призыв насчет страховки. Очень красиво. Прошла я  два
квартала по улице Фрунзе и вижу: "При пожаре звоните 01". Оранжевые буквы,
каждая по три  метра,  не  меньше.  Тоже  красиво,  но,  думаю,  несколько
однообразно.  Иду  дальше.  На  здании  почтамта  прямо-таки   праздничная
иллюминация: тут и "Прячьте спички от детей", и "Страхуйте  имущество",  и
"Звоните 01", и "Вступайте в добровольное пожарное общество"...  Я  начала
кое-что понимать. "Филумения  направляет  энергию  подростка  в  спокойное
русло коллекционирования..." Вот и направила!
   Правда,  потом  выяснилось,  что  Игорь  лично  ничего  не   сжег.   Он
развлекался  сравнительно  безобидно:  отламывал   спичечные   головки   и
закладывал  их  в  самодельный  калейдоскоп  вместо  стекляшек.   Я   была
потрясена, когда впервые посмотрела в такой пироскоп. Я даже  не  знаю,  с
чем это можно  сравнить.  Таким  должно  быть  небо  где-нибудь  в  центре
Галактики, в самой  гуще  вспыхивающих,  сталкивающихся  звезд  и  кипящей
огненной материи.
   Игорь построил пироскоп и, конечно, показал Алиске - ну, и очень  скоро
об этом узнала вся школа. Появились подражатели, а они всегда портят дело.
Сгорел дом на Пушкинской, в шести других местах с трудом потушили пожары.
   За спичками, конечно, стали присматривать, но Игорь к этому  времени  и
сам отказался от спичек: ему не нравилось их пламя. Он взялся за  химию  и
за год научился получать многослойные крупинки, которые горели без дыма  и
давали пламя с меняющейся цветной окраской.
   Я  осмотрела  лабораторию,  которую  он  устроил  во  дворе,  в  сарае,
познакомилась с его дальнейшими планами, послушала, что говорят в  народе,
и поняла: надо срочно спасать родной город. Пироскоп  я  отправила  ценной
бандеролью Насте, и через три недели Чуваева пригласили в московскую школу
с химическим уклоном. В последний момент в это  дело  вмешалась  Алиска  и
чуть было все не испортила. Пришлось обещать, что после восьмого класса  я
ее тоже заберу в Москву.
   Эта история меня кое-чему научила, и в Москве я  контролировала  Игоря,
хотя мне хватало и своих забот. Первые полгода прошли спокойно.  Но  после
зимних каникул Игорь позвонил и сказал, что ему поручили сделать доклад об
алхимии. "Помогите, - говорит,  -  найти  что-нибудь  о  ксантосисе,  хочу
показать на практике". Понятно, я всполошилась. Кто его знает, что это  за
ксантосис и как его показывают на практике!..
   Помчалась в библиотеку, выписала груду книг по истории  химии  и  стала
искать таинственный ксантосис. К счастью, выяснилось, что ничего страшного
нет: ксантосис - операция золочения. Берут какой-нибудь  сплав  и  придают
ему внешний вид золота. Есть еще и лейкосис - это когда сплав  подделывают
под серебро. Ну, я кое-что выписала для Игоря; работы  там  было  на  час,
только и всего. Но я просидела до закрытия читального зала и на  следующее
утро  пришла  снова.  Алхимия  заинтересовала  меня  помимо  доклада.   Я,
например, раньше не знала, что эпоха  алхимии  продолжалась  свыше  тысячи
лет. Я стала размышлять об этом долгом тысячелетии,  и  у  меня  появилась
потрясающая идея.
   Алхимиков  влекло  золото:  они  надеялись  получить  его   с   помощью
философского камня из ртути, серы и  мышьяка.  И  вот  тысячу  лет  усилия
алхимии   (а   она   тогда   была   основной   экспериментальной   наукой)
концентрировались на одном  направлении.  Совершенно  нереальном!  И  лишь
попутно делались полезные открытия. Работали,  например,  со  ртутью  -  и
обнаруживали киноварь, сулему. Изучали  превращения  серы  -  и  открывали
сульфаты меди и цинка. Все открытия этого тысячелетия связаны  с  основной
алхимической линией.
   Представляете, что получается?
   Ценится золото - и лучшие умы тысячу лет изучают превращения  металлов.
Ну, а если бы ценилось не золото, а нечто другое? Хотя бы еловые  шишки  -
при условии, что они очень редки.  Тогда  тысячу  лет  искали  бы  способы
получения еловых шишек.  Иное  направление  поисков  -  и,  следовательно,
совсем иная цепь сопутствующих открытий. Наверное, за тысячу лет научились
бы выращивать самые фантастические  растения.  Кто  знает,  каких  успехов
достигла бы биология...
   Я целыми днями просиживала в читалке.  Ссорилась  с  библиографом:  его
раздражало, что я не могу ясно сформулировать тему. От алхимии я перешла к
географии.  Эпоха  Великих  географических  открытий  -  снова  погоня  за
золотом. Жажда  золота  определяет  маршруты  экспедиций:  считается,  что
богатые золотом страны  лежат  на  континентальных  побережьях,  там,  где
впадают в океан большие реки. "Я делаю все  возможное,  -  писал  в  своем
дневнике Христофор Колумб, - чтобы попасть туда,  где  мне  удастся  найти
золото и пряности". Золото и пряности... Временами пряности поднимаются  в
цене выше  золота,  и  сразу  же  меняется  главное  направление  поисков:
мореплаватели ищут уже не Эльдорадо, а "пряные острова",  с  их  зарослями
корицы,  перца,  гвоздики,  мускатного  ореха.  Карл  Первый   приказывает
Магеллану: "Поскольку мне доподлинно известно,  что  на  островах  Молукко
имеются пряности, я посылаю вас главным образом на их поиски, и  моя  воля
такова, чтобы вы направились прямо на эти острова". Если  бы  ценились  не
золото и пряности, а какие-нибудь особые ракушки, иной была бы вся история
Великих географических открытий.
   Вначале это привлекало меня чисто теоретически.  Получались  любопытные
мысленные  эксперименты.  Допустим,  вместо  "золотой"  алхимии  была   бы
"магнитная". Ценность монеты определяется весом поднимаемой гирьки,  разве
плохо? Золото блестит - в этом его достоинство... в глазах дикаря. Зато  у
магнита удивительные свойства: каждая монета была бы  компасом.  Так  вот,
"магнитная" алхимия: трудно даже представить, сколько открытий сделали  бы
алхимики за тысячу лет. Они бы, например, легко обнаружили, что  магнитные
свойства исчезают при определенной температуре, и открыли  точку  Кюри  на
полторы тысячи лет раньше... Превращение неблагородных металлов  в  золото
практически не осуществимо до сих пор (ядерные реакции не  в  счет  -  они
дают ничтожный выход), в сущности, алхимия с  самого  начала  оказалась  в
тупике. Ксантосис, имитация золота, - таков предел  "золотой"  алхимии.  А
"магнитная" алхимия шла  бы  от  открытия  к  открытию  и  вместо  жалкого
ксантосиса овладела бы электромагнетизмом...
   И вот однажды меня осенило: а ведь современная наука  тоже  развивается
по определенным линиям. Конечно, теперь нет одной господствующей линии, но
что  это  меняет?  Природа,  Вселенная,  материя  неисчерпаемы,  -  должны
существовать бесчисленные пути их исследования,  а  мы  выбираем  лишь  те
пути, которые связаны с сегодняшними представлениями о ценностях.
   У меня был билет в Консерваторию; Святослав Рихтер играл Первый концерт
Рахманинова. Я так ждала этого вечера и вот  сидела  в  зале  и  не  могла
сосредоточиться из-за  сумасшедшей  идеи:  а  что,  если  сменить  систему
ценностей? В самом деле, взять и поставить такой эксперимент. Иная система
ценностей  -  значит,  иная  система  целей.  Возникнут  совершенно  новые
поисковые линии. Сейчас мы их не замечаем:  они  для  нас  как  невзрачный
магнитный железняк для алхимика, ослепленного призраком золота...
   Не может быть и речи о том, чтобы наука ради эксперимента изменила свою
систему целей. Опыт придется ставить на одном человеке.  Снова,  как  и  с
Настей  Сарычевой,  я  буду  перестраивать  мышление  человека.  И   снова
возникнет вопрос о риске: опыт закончится, а мышление  навсегда  останется
перестроенным.
   Если бы не музыка, я бы, наверное, так и не решилась.



3

   Нет, музыка здесь ни при чем.
   Систему развития фантазии я нащупала более  или  менее  случайно;  меня
терзали сомнения: смогу ли я придумать еще  что-нибудь?  И  вот  появилась
такая великолепная идея, как же было от нее отказаться...



4

   Три года назад мне  не  хватало  уверенности  в  своих  силах.  Сегодня
уверенности сверхдостаточно, не мешало  бы  чуточку  убрать,  я  это  сама
понимаю, и все-таки меня неудержимо влечет к новым приключениям. И  то  же
самое ощущение: смогу ли? Потому что если не смогу, какое  значение  имеют
все предыдущие удачи?!
   Я и не подумаю ждать,  пока  Игорь  вернется.  Сама  разберусь  в  этой
чертовой Тумбе, составлю обоснование и  смету.  Когда  три  года  назад  я
выложила Игорю идею эксперимента, он сразу загорелся:
   - Вот здорово! Надо  взяться  за  октановое  число.  У  нас  шефы  этим
занимаются: мы два раза в неделю ходим к ним в институт. И практику мы там
будем проходить.
   Об   октановом   числе   я   помнила   совсем   немногое.    Показатель
антидетонационных свойств топлива. Чем выше октановое число  топлива,  тем
лучше, потому что можно увеличить степень сжатия, а это ведет к  повышению
к.п.д. двигателя.
   - В общих чертах соответствует, - снисходительно подтвердил Игорь. - Но
мы не будем увеличивать октановое число. Как раз наоборот:  мы  его  будем
уменьшать. По этому пути еще никто не шел.
   Гениальный парень, он молниеносно  схватил  суть  дела.  Признаться,  в
первый момент я даже растерялась: одно дело теоретические  рассуждения  об
алхимии и множественности поисковых путей, а другое - конкретная работа по
уменьшению октанового  числа.  Взяться  за  ухудшение  качества  горючего;
считать, что горючее тем ценнее, чем оно хуже... Ну-ну. Я  заставила  себя
сказать: "Прекрасно, так и сделаем" - и твердо решила, что в дальнейшем не
буду вмешиваться в техническую сторону дела. Если  Чуваеву  придется  меня
убеждать, это обязательно повлияет на ход его  мыслей.  Самые  неожиданные
идеи  будут  невольно  отсеиваться.  Мое  дело  -  создать   условия   для
эксперимента и не вмешиваться. Так мы и договорились. Игорь  действительно
начал с октанового числа, но очень скоро переключился  на  что-то  другое.
Весь  первый  год  он  искал  подходящее   направление;   выбор   оказался
значительно труднее, чем я предполагала.
   Вообще это было тяжелое  время.  Игорь  заканчивал  школу,  поступал  в
университет, на химфак. Химия была его призванием - в этом не  приходилось
сомневаться, и все-таки  я  боялась,  что  он  срежется  на  экзаменах.  Я
усиленно занималась с ним развитием воображения;  он  легко  справлялся  с
самыми  трудными  задачами.  Индекс  фантазии  у  него  был  втрое  больше
среднего: 210-220 по шкале Лирмейкера. В любой вещи он прежде всего  видел
ее неявные, необычные  свойства.  Я  смотрела,  как  он  сдавал  химию  на
вступительных экзаменах. Вопрос относился к электролитической диссоциации,
но Игорь сразу сказал, что диссоциация  при  двух  видах  электричества  -
положительном и отрицательном - достаточно тривиальна. Интереснее,  сказал
он, рассмотреть диссоциацию при условии, что существует электричество трех
видов. Первый час он возился у доски  один,  потом  к  нему  присоединился
преподаватель, и они  стали  вдвоем  рассматривать  диссоциацию  "в  общем
случае эн видов электричества"...
   На следующий день Игорь примчался ко мне и объявил, что есть подходящая
идея о неценных ценностях и нужно поскорее приступить к монтажу установки.
Готовиться к экзаменам он перестал, но все обошлось  благополучно.  А  тут
как раз начался бум с АС-эффектом, и, поскольку Настя всюду твердила,  что
обязана своим открытием тренировке фантазии, мои акции пошли в  гору.  Мне
предложили участвовать в работе проблемной  лаборатории;  я  назвала  свою
тему, отстояла ее на  ученом  совете,  составила  смету,  и  осенью  Игорь
приступил к сборке Тумбы.
   Два года он возился с этой машиной: собирал, разбирал, перестраивал.  У
нее  даже  имена  менялись.  Сначала  она   называлась   Качель;   в   ней
действительно что-то раскачивалось наподобие маятника. Качель превратилась
во Флюотрон; у него был шикарный научный  вид  -  сложнейшее  переплетение
стеклянных трубок и проводов, масса электроники. За Флюотроном последовали
Труба, РПС, Антитразер, несколько безымянных аппаратов; они менялись  чуть
ли не каждую неделю, и уж после них появился Пузырь  -  стеклянная  банка,
обставленная электромагнитами. Пузырь  постепенно  вырос  в  Бочку,  Бочка
стала Тумбочкой и, наконец, Тумбой.
   Тумба так и осталась  Тумбой,  но  что-то  в  ней  не  ладилось.  Игорь
жаловался: схема  вроде  бы  собралась,  однако  мощности  не  хватает,  и
получается, что формулы врут... Он упрямо возился с  Тумбой,  хотя  работа
застопорилась, - я это видела. Поразмыслив,  я  предложила  собрать  более
мощную установку. В конце концов, хорошее открытие как  раз  и  состоит  в
уточнении формул. Игорь сразу принялся за расчеты; мне  с  трудом  удалось
убедить его не откладывать поездку в  Саяны.  Ему  обязательно  надо  было
отдохнуть. Мы договорились, что за это время я подготовлю  оборудование  и
материалы.
   Нет, главбух, конечно, прав: бумажки надо составить. Вопрос о том,  как