но сказала  Настя.  -  Ты  ведь  у  меня  за
дельфина.
   Дед помог отмерить вдоль берега стометровку. Секундомера у нас не было,
пришлось взять мои часики.
   - Ну, девки, приступаем, - объявил  Гроза  Восьми  Морей.  -  Под  моим
руководством.
   Мазь была холодная, и вода была холодная. Я стояла на скользком  камне,
а дед, Настя и хундо Трезоро смотрели на меня с берега. "Снежный  мост,  -
подумала я, - только бы он выдержал..."
   Я чувствовала, что плыву хорошо. Такое ощущение бывает редко:  кажется,
что летишь,  не  встречая  сопротивления.  И  не  было  усталости:  я  всю
стометровку наращивала скорость.
   - Сорок восемь секунд! - крикнула с берега  Настя.  -  Нам  не  страшен
снежный мост, снежный мост, снежный мост...
   Мировой рекорд для мужчин был  пятьдесят  две  секунды,  я  это  хорошо
помнила. Даже если Настя на секунду или две ошиблась,  все  равно  мировой
рекорд побит!
   - Возьмем русалок, - сказал  дед.  -  Они  ведь  девки,  а  не  мужики.
Народная  мудрость!  Девки  должны  лучше   плавать.   Или   вот   возьмем
привидения...
   - Стоп, дед, - остановила его Настя.  -  Привидения  -  это  из  другой
оперы. Давай, Кира, стометровку на спине.
   Рекорд был минута и шесть секунд; я прошла дистанцию быстрее, -  теперь
я хорошо чувствовала скорость.
   - Квиндек сеп, печки-лавочки! - восторженно произнес дед.  -  Пятьдесят
семь секунд. Как "Метеор" шла.
   В этот день были забыты все снабженческие дела. Мы плавали и записывали
результаты. К двум часам дня нам  принадлежали  почти  все  олимпийские  и
мировые рекорды. Даже в заплыве на восемьсот метров я  могла  рассчитывать
на серебряную медаль, а Настя - на бронзовую. У нас кончилась мазь,  иначе
и здесь мы вытянули бы на золотую.
   Потом я, уставшая и счастливая, лежала на огненном, обжигающем песке  и
смотрела, как дед и Настя сооружают праздничный обед. Чуть-чуть  кружилась
голова,  и,  когда  я  закрывала  глаза,   земной   шар   начинал   плавно
раскачиваться.
   - Сейчас бы холодного лимонада... - вздохнул дед. - Вы,  девки,  лишнюю
калорию боитесь проглотить, фигуры бережете. А мне лично  никакая  калория
не страшна. Мой организм устойчивость имеет против этих калорий.
   Гроза Восьми Морей лукавит - я его насквозь вижу. Он хочет, чтобы Настя
пошла к гидрологам за пивом.
   - Не хитри, дед, -  говорю  я.  -  Пиво  будет  вечером.  Сейчас  нужно
сохранить ясность мышления. Тут  такая  проблема:  как  назвать  открытие?
Чтобы коротко было и звучно. Придумай.
   - Мне бы твои заботы, - ворчит дед. Он  явно  польщен.  -  Назови  так:
стремительное метеорное плавание имени Анастасии Сарычевой.
   Что ж, это не лишено смысла. Эффект Анастасии Сарычевой. АС-эффект. Как
качается земной шар! Разрушенные агрегаты очень быстро  восстанавливаются,
иначе вода бы за мной вскипала без всякого расхода энергии.  Да,  конечно,
разрушение и восстановление агрегатов идет лишь в тонком слое. Ну  и  что?
Это  нисколько  не  помешает  использовать  АС-эффект  (все-таки   звучит:
АС-эффект!) на скоростных кораблях.
   - Слушай, Настя, сегодня же дадим телеграмму Гейму. И бородатому Вове.
   - Нет, Гейму лучше позвонить. Он сейчас в Таганроге. А с Вовой подождем
несколько дней. Мне еще не все ясно.
   Настя рассказывает деду про Гейма и про артиллерийский  салют  из  двух
пушек. Нет, две пушки мало! Если у Гейма есть совесть, он устроит салют из
всех пяти пушек. АС-эффект годится не только для кораблей.  Вода  -  кровь
нашей цивилизации. Она везде - в трубопроводах, гидросистемах, турбинах...
   - Насчет пушек, конечно, здорово закручено, - говорит дед, - но  я  вам
так скажу: нечего шуметь - это дело надо держать в строгом секрете.  Между
прочим, на эсперанто "секрет" означает "тайна". Ясно? Чтобы ни-ни.  Полный
секрет. А вы прославитесь рекордами.  Вас,  может,  по  всему  миру  будут
возить. На всякие там спартакиады и олимпиады. Портреты будут в  журналах.
И я с вами покатаюсь, посмотрю мир...
   - А что, Кира, давай  так  и  сделаем?  -  смеется  Настя.  -  Григорий
Семенович  выдал  гигантскую  идею.  Даже  юридически  нельзя  придраться:
условия соревнований  не  запрещают  применять  мазь.  Представляешь,  что
будет!
   Они еще долго веселятся,  наперебой  обсуждая  феерические  перспективы
нашей спортивной карьеры. Я слышу лишь обрывки  фраз,  меня  лихорадит  от
сумасшедшей мысли: а если применить АС-эффект в нашей кровеносной системе?
   - До ни коменцу, - объявляет  наконец  Гроза  Восьми  Морей.  -  Хватит
трепаться, приступаем к обеду. Эх, по  такому  случаю  и  без  этого,  без
ботело да пиво. Пропадешь с вами!..  Смой  песок,  говорю,  и  чтоб  сразу
обедать. Живо!
   Да, надо спешить. Я потеряла массу времени, ожидая, пока опыт с  Настей
даст надежные результаты. Зато теперь можно уверенно идти вперед.
   Уверенно?
   Новый опыт - новая пропасть. И какая!
   Пусть. Я отыщу снежный мост, обязательно отыщу и не побоюсь вступить на
него.
   Жди меня, снежный мост!


   Здесь  заканчивается  первый  рассказ  о  жизни  и  исследованиях  Киры
Владимировны Сафрай.

   Сборник "Снежный мост над пропастью"



    Валентина Журавлева.
    Приключение



                                                              И.А.Ефремову



1

   Я не ожидала, что позвонят  из  академии.  Утром,  получив  гонорар  за
статью в "Вопросах психологии", я купила венгерский журнал мод,  вернулась
к себе и стала решать сложную задачу - что шить.
   Теоретически наиболее  разумным  вариантом  было  демисезонное  пальто.
Однако приближалось лето, и тошно было думать, что пальто будет лежать  до
конца августа. Вообще-то я давно проектировала вечернее  платье.  Шикарное
вечернее платье, получше  того  черно-белого  с  жемчугом,  которое  Настя
привезла из Парижа. Но если делать настоящее вечернее платье, не останется
денег ни на что другое - это уж точно. А мне нужны были новые туфли.
   С обложки журнала улыбалась курносая манекенщица в золотистом  костюме.
Она стояла около сверкающей красным лаком спортивной машины и  держала  на
поводке беленькую мини-собачку. Из всего этого  великолепия  мне  нравился
только костюм. Легкий такой костюмчик из золотистой ткани. Неделю назад  я
видела на витрине  одного  ателье  золотисто-бежевую  ткань.  Не  столько,
правда, золотистую, сколько бежевую, но это даже лучше.
   Кое-что в костюме следовало изменить; я начала прикидывать и  не  сразу
сообразила, что звонят из президиума АН и что меня приглашает К. Секретарь
говорила  чрезвычайно  любезно  ("Очень  просит  зайти...  если   вас   не
затруднит..."), но указала точное время, и я  поняла,  что  опаздывать  не
рекомендуется. И вообще явка обязательна.
   Времени оставалось не так  уж  много.  Я  помчалась  в  парикмахерскую,
оттуда на почту, отправила домой журнал со своей статьей, забежала  в  Дом
моделей на Кузнецком мосту (ничего путного там не оказалось) и приехала  в
академию точно к назначенному времени - минута в минуту. В коридоре стояла
массивная тумба с часами; эта тумба торжественно пробила три раза.
   В  столь  высоких  научных  сферах  мне  еще  не  приходилось   бывать.
Секретарь, пожилая женщина в строгом сером костюме, мельком  взглянула  на
часы, одобрительно улыбнулась и сказала: "Пожалуйста..."  Мне  показалось,
что она вот-вот добавит: "...деточка".
   На  портретах  у  К.  совсем  другое  лицо  -  властное,  резкое,  даже
грубоватое. Я хорошо помню его портрет в школьном учебнике физики: К.  был
похож на маршала; я пририсовала ему китель, погоны и красивую  маршальскую
звезду. Получилось очень здорово; я начала разрисовывать другие  портреты;
в конце концов мне крепко влетело за эти художества. А на  самом  деле  К.
похож на музыканта - у него одухотворенное  лицо.  Как  у  Рахманинова  на
рисунке Пастернака. И пальцы у К. длинные, подвижные.  Но  глаза...  глаза
все-таки маршальские.
   - Значит, вы на четвертом курсе? - спросил К. - А как у вас относятся к
тому, что студентка работает на уровне... ну...
   - ...взрослого ученого? - подсказала я.
   Он рассмеялся:
   - Прекрасный термин.  Находка  для  ВАКа.  Кандидат,  доктор,  наконец,
взрослый ученый...
   Странная штука: никого не удивляет, что математик может сделать  лучшие
свои открытия в двадцать лет. Это считается вполне естественным.  Как  же,
математические способности должны ярче всего проявляться в молодости!..
   Но почему только математические? Разве  нельзя  стать  в  двадцать  лет
настоящим психологом? На меня все время  смотрят  с  каким-то  удивлением,
даже с недоверием. Психология, видите ли, изучает человеческую душу, столь
сложный объект, что... и так далее. А разве музыка  или  поэзия  не  имеют
дела с человеческой душой? Привыкли же  мы  к  тому,  что  бывают  молодые
композиторы и молодые поэты. Я занялась  психологией  еще  в  школе;  надо
работать, только и всего.
   - Но вы не ответили: как к вам относятся в университете?
   Я объяснила, что относятся хорошо. Дали отдельную комнату в  общежитии.
Включили мою тему в план проблемной лаборатории. Взяли  статью  в  сборник
трудов.
   К. улыбнулся:
   - Вы не избалованны...
   Теперь, немного освоившись, я оглядела кабинет. Он мне  не  понравился.
Какой-то у него был нежилой вид. Стол, книжные  шкафы,  даже  портреты  на
стенах - все слишком новое. Вероятно, К. появлялся здесь не часто.
   - Сарычева ведь тоже на четвертом курсе, - продолжал К., - а у нее своя
лаборатория.
   Ну! Настя сделала потрясающее открытие - как не  дать  ей  лабораторию.
Вокруг АС-эффекта в физике сейчас настоящий бум.
   - Без вас Сарычева ничего бы не открыла,  -  настаивал  К.  -  Она  мне
рассказывала, как вы развивали у нее воображение. Ультрафантазию,  как  вы
это называете. На парижском конгрессе Сарычева сделала отличное  сообщение
об АС-эффекте. Выступала она с блеском.
   К. увлекся и стал говорить о том, что я и  так  уже  знала.  Настя  раз
двадцать  рассказывала  мне  о  конгрессе.  Как  она  там  выступала,  как
выступали другие, какие были разговоры и как в  кулуарах  один  болван  во
всеуслышание заявил, что "столь юная леди" не может самостоятельно  делать
открытия, и предложил организовать проверку: пусть "юная леди"  сделает  в
лаборатории "маленькое-маленькое" открытие. На  что  "юная  леди"  тут  же
ответила:   пожалуйста,   хоть   сегодня,    но    одновременно    и    вы
продемонстрируете,   как   делают   хотя   бы    "малюсенькое-малюсенькое"
открытие...
   Все это я знала наизусть. Но К. рассказывал со вкусом. Я не перебивала.
Меня интересовало, как,  он  говорит:  мне  еще  ни  разу  не  приходилось
встречаться с ученым такого ранга.
   По классификации Селье, академик К. бесспорно принадлежал  к  категории
мыслителей.  Но  дальше  классификация  не  срабатывала:  К.   совсем   не
соответствовал предложенной Селье типологии. Пожалуй, тут больше  подходил
тип "пионер"  из  классификации  Гуо  -  Вудворта:  инициативный  человек,
генератор новых идей,  охотно  передающий  их  другим,  открыватель  новых
путей, хороший организатор и учитель, властолюбивый, работоспособный...
   Все так и было, но, слушая К., я чувствовала, что в  типологии  упущено
нечто очень важное, может быть даже главное. В любых  классификациях  -  у
Селье, Гуо - Вудворта, Аветисяна - хорошо отражены  лишь  распространенные
типы ученых. Ведь как точно  схватил  Селье  тип  "большого  босса":  этот
человек мог заняться политикой,  бизнесом,  сделать  военную  карьеру,  но
сейчас модна наука, и он не хочет уменьшать своих шансов, добивается места
руководителя, после чего основным своим делом считает "натягивать  вожжи".
Или тип "джентльмена науки": способный молодой человек,  желающий  сделать
карьеру не в  ущерб  радостям  жизни...  Таких  много,  это  облегчает  их
изучение. Да и не слишком они сложны, эти люди.
   - Сарычева, конечно, молодец, -  сказала  я,  когда  К.  закончил  свой
рассказ. - Но работать с ней пришлось шесть лет.  Так  уж  получилось,  мы
вместе учились в школе. Очень кропотливое дело - развитие  ультрафантазии.
Сейчас у меня группа ребят, и хотя  уже  есть  какой-то  опыт,  все  равно
потребуется три-четыре года, чтобы выработать у них ультрафантазию.
   К. довольно долго молчал. Я  думала:  а  что,  если  попросить  у  него
бумагу? Сборник с моей статьей четыре месяца лежал без движения - не  было
бумаги.
   Неожиданно К. сказал:
   - Мне нужна ваша помощь.



2

   - Дело не совсем обычное. Но и вы тоже необычны... Есть такой  физик  -
Сергей Горчаков. Приходилось слышать?
   О Горчакове я, конечно,  слышала.  Одно  время  он  был  самым  молодым
доктором наук. Говорили, что он очень талантлив.
   - Полтора  месяца  назад,  -  продолжал  К.,  -  я  подписал  приказ  о
назначении Горчакова директором ИФП в  Ингор.  Новый  Институт  физических
проблем, первоклассный научный  центр.  Горчаков  отказался.  Заявил,  что
намерен  вообще  бросить  физику.  Навсегда!  Понимаете?  Такая   дурацкая
история... Сережка у меня учился. Прирожденный физик. И вдруг это  нелепое
решение. Твердит одно и то же:  надоела  физика,  стала  неинтересной,  не
хочу... Я с ним не раз говорил. Да и не один я. Прорабатывали  его  всяко.
Понимаете, нет никаких, абсолютно никаких причин, это и обескураживает.
   Привет,   подумала   я,   вот   тебе   и   бумага.   Придется   спасать
расстригу-физика. Возвращать его на  праведный  путь.  Понятно,  зачем  К.
позвал меня.
   Я сказала:
   - Не умею спасать заблудших физиков. Был уже  такой  случай  -  спасала
Борьку-физика, стыдно теперь вспоминать...
   С Борькой действительно получилась глупая история. Физиком его прозвали
в школе; он кончал десятилетку на год позже меня. Способный парень, однако
в МГУ он не попал. Получил тройку за сочинение. В Москве Борька оставаться
не мог, а возвращаться домой, в Таганрог, не хотел. Тут я  и  взялась  его
спасать. Как же, земляк, в одной школе учились...  Отыскала  в  библиотеке
подшивку ингорской многотиражки (Ингор  тогда  еще  был  поселком),  стала
смотреть объявления - какие специальности там нужны. Лаборанты, строители,
водолазы... Черт меня дернул остановиться на  заведующем  фотоателье.  Мне
казалось, что это гениальная идея. Борька отлично снимал; один его  снимок
был даже в "Огоньке". Почти специальность. И заработок будет  приличный  -
это тоже важно: мать у Борьки часто болела, сестренки еще ходили в школу.
   Гениальная идея! Как же! Борька, не дослушав, стал скулить: "Психа  ты,
Кира... Там молодые ребята, которые в десять раз лучше меня щелкают своими
шикарными камерами. Институтский городок, пойми! Интеллектуалы. Кто пойдет
сниматься в мое казенное заведение?!"  Я  разозлилась:  обидно,  когда  не
понимают гениальных идей. "Ты поедешь  в  Ингор,  несчастный  троечник,  -
сказала я, - и станешь заведующим ателье. Ты найдешь парня, который  умеет
малевать, и он сделает тебе картину с дыркой, в  которую  вставляют  лицо.
Чтобы на снимке получался страшно красивый кавказский всадник  на  страшно
красивом коне. И чтобы на всаднике была страшно красивая черная черкеска с
белыми газырями и со страшно изогнутым кинжалом. Эту живопись ты выставишь
на самом видном месте. Прямо на  улице.  Молодые  ребята,  кроме  шикарных
камер, надеюсь, имеют некоторое чувство юмора. Ты будешь выполнять план на
триста процентов. Или даже на шестьсот. Если, конечно,  проявишь  капельку
сообразительности  и  догадаешься  обновлять  картины.  С  учетом  научной
специфики. Вместо страшно  красивого  коня  может  быть  страшно  красивый
синхрофазотрон. Важен юмор, ясно? И ты станешь своим человеком в Ингоре. У
тебя будут сниматься доктора и члены-корреспонденты. Ты  сможешь  помогать
своей маме. А следующим летом сдашь экзамены: в Ингоре филиалы трех вузов.
Вот тебе книга А.Н.Лука "О чувстве  юмора  и  остроумии"  плюс  пятнадцать
рублей на билет без плацкарты...
   Я рассказывала эту грустную  историю,  а  К.  безжалостно  веселился  и
повторял: "Так это ваша работа..." Он даже всхлипывал от  смеха.  В  дверь
заглянула секретарша, укоризненно посмотрела на меня.
   - Вы не обижайтесь, Кира Владимировна, -  сказал  К.,  вытирая  платком
глаза. - Я у этого пройдохи тоже снимался, грешен... Подождите, а экзамены
он сдал?
   - Ничего он не сдавал. Он только получал и приобретал.  Теперь  у  него
"Волга"... и много  всего,  не  перечислишь.  Идея  сработала  безотказно.
Борькины картины с дыркой  стали  достопримечательностью  Ингора.  Быть  в
Ингоре - и не сняться у Борьки...
   - Знаю. Я туда Свенсона водил. И канадцев.
   - Юмор, как же. Материалы Борьке приносят бесплатно, картины с  дырками
рисуют  на  общественных  началах,  проявляют   и   печатают   ребята   из
физматшколы. Три года такой деятельности. А вы снова говорите об Ингоре, о
заблудшем физике...
   - Не думал, что  у  этого  юмора  коммерческая  подоплека.  Сегодня  же
позвоню в Ингор.
   - Не надо. Это моя работа, я сама ее исправлю.
   - Хорошо, Кира Владимировна. Но Горчаков - другой случай. Коммерцией он
заниматься не будет. Он - физик, натуральный физик. Поверьте,  есть  смысл
его спасать.
   - Да, конечно, - без всякого энтузиазма сказала я.  -  Нужна  еще  одна
гениальная идея...



3

   Вообще-то я чуть-чуть хитрила. С  того  момента,  как  К.  рассказал  о
Горчакове, я знала, что буду решать  эту  задачу.  Собственно,  я  уже  ее
решала. Мы говорили о  Борьке,  о  Горчакове,  но  я  быстренько  ворошила
задачу: мне нужно было найти исходную точку анализа.
   - Вы как-то прохладно к этому относитесь, - сказал К. - Напрасно.  Ведь
перед вами почти детективная ситуация. И вы - в роли Шерлока Холмса. Разве
это не воодушевляет?
   - Нисколько.
   - Не верится... Вы что же, не любите Конан-Дойля?
   - Я не люблю, когда человек охотится за человеком.
   - Шерлок Холмс охотился за преступниками.
   - За людьми, совершившими преступления.
   - Гм... В  конце  концов,  у  Конан-Дойля  все  это  условно  -  сыщик,
преступник. Как белые и  черные  в  шахматах.  Интересна  интеллектуальная
сторона приключений.
   Настоящие интеллектуальные приключения бывают совсем в другой  области,
подумала я. Но спорить не-стала, это отвлекает. Я сказала:
   - Горчакова могли сломить неудачи.
   - Ни в коем случае, - возразил К. - Дела у него шли превосходно. Можете
мне  поверить.  Сережа  работал  над  математической  моделью  Солнца.  Не
пугайтесь, пожалуйста. Понять принцип  совсем  не  трудно.  Вычислительный
центр в Ингоре запрограммировал на своих машинах все  известные  данные  о
Солнце. Получилась система уравнений, связывающих  различные  параметры  -
температуру,  давление  и  так  далее.  После  этого  в  уравнения   стали
подставлять  конкретные  значения  этих  параметров.  Метод   Монте-Карло:
величины поступают  в  случайном  порядке,  а  затем  производится  оценка
полученных  вариантов.  Группа  Горчакова   рассмотрела   миллионы   таких
вариантов. Достаточно изменить значение одного параметра, как меняется вся
картина. Допустим, вы приняли, что температура на такой-то  глубине  равна
семи тысячам градусов. Получается одна модель.  Если  принять  температуру
равной десяти тысячам градусов, - совершенно другая модель. А  критерий  -
наблюдения. Мы более или менее хорошо знаем  внешнюю  поверхность  Солнца.
Если полученная модель верна в этой части, то  весьма  вероятно,  что  она
правильно описывает и структуру недоступных наблюдателю солнечных  глубин.
В этом смысл работы. И Горчаков отлично с ней справился. Удалось  отобрать
четыре модели,  которые  не  противоречат  наблюдаемым  данным.  Скажу  по
секрету: работа получит премию академии. Так что никаких неудач...
   - Могли быть личные неудачи.
   К. досадливо поморщился.
   - Нет, это исключается. Горчаков молод,  здоров.  Да  вы  его  увидите.
Красивый парень, мастер спорта.
   - Открытия иногда  не  так  применяются.  Сциллард,  например,  оставил
физику..