уда.
   - Говорят змеи умеют плавать- сказал Щербинский.
   - Не все. - произнес горожанин - Пойдем?
   Селянин кивнули и они двинулись к кромке пруда, держа ружья на
изготовку.
   Глаза осторожно шарили по темной, без малейшей ряби глади водоема. Они
сделали шаг, еще один, и когда до склизкого валуна с камнем оставалось
шагов пять из грязной темной воды хлынули змеи.
   Десятки змей! Они выползали во множестве из воды и черные их шкуры
блестели и капли воды скатывались по чешуйкам. Они извивались, сплетались
в жгуты их которых торчали лишь дергающиеся бешено черные кончики хвостов
и плоские головы с немигающими сверлящими глазами. А смотрели они только
на людей. Пасти их открывались растягивались, тут и там на фоне черной
шкуры блестели ослепительно белые острые жала с капельками мутного
желтоватого яда на конце. Змеи ползли сплошным потоком, выходя из пруда
широким фронтом., и казалось вся вода в нем состоит из змей. Такая же
черная. Такая же ядовитая.
   Вид множество черных тел, так неудержимо скользящих к цели пугал.
Больше того вызывал дикий животный ужас, словно перед надвигающимся
прибоем, стихией.
   - Змеи!!! - заорал вдруг Лапников, отступая назад, но Щербинский
схватил его за руку и притащил назад.
   - Стреляй! - зарычал зоотехник- отобьемся!!!
   И сам поднял свою двустволку и выпалил дуплетом. Сергей, как сомнамбула
стащил с плеча свой дробовик. Глаза его беспокойно бегали по наползающей
массе змей. Сейчас, в этом черном змеином приливе ему виделся тот детский
страх пред всем скользящим. Страх начавшийся еще в детстве, когда он чуть
не наступил на ужа, а затем усилившийся от видения мертвой змеи в
аквариуме.
   Его дробовик грохнул. И еще раз и еще, а позади захлопало ружье
журналиста.
   Стреляли дробью и мелкие свинцовые шарики за каждый выстрел охватывали
метровую в диаметре территорию. А змеи ползли непрерывным потоком и гибли
во множестве.
   За каждый выстрел раздирало, размазыывало по влажной земле по три по
пять змей, можно было стрелять не целясь, все равно попадешь. А змеи никак
не реагировали на выстрели, они не торопливо, со скоростью идущего
человека надвигались черной волной и вне новые и новые полчища выходили из
блеклой воды, на которой не оставалось и следа от движения скользких тел.
   - На!!! - заорал Лапников и вовремя саданул прикладом по земле, где
подползла, прорвавшаяся через ружейный огонь змея.
   Лупили в основном во фронтальную зону змеиного наплыва, старались
сдержать, не дать прорваться, захлестнуть черной лавиной. Змеи лопались и
взрывались и в воздухе стало нечем дышать от порохового дыма и кровавых
змеиных ошметков. От этого сочащегося нехотя кровью белесого мяса Сырую
глину у ног стреляющих во множестве усеивали картонные цилиндрики
стрелянных патронов. Стреляли в разбивку, пока один перезаряжал, двое
палили в змей. Не многие пресмыкающие смогли прорваться через огневую
завесу, но и тех доставали прикладами и давили тяжелыми сапогами. Грохот
стоял неимоверный. От него закладывало уши, да еще змеи свиристели на все
лады, да раздавался тяжелый мощный гул где то в черных глубинах пруда.
   - Удержимся ли?! - заорал Серега, давя проскользнувшую змею, наступая
ей на черный хребет.
   - Удержимся!!! - закричал в ответ Щербинсикй- они не могут близко
подойти.
   Это была бойня. И бойня не чета той, что случилась на кордоне. Змеи шли
сплошным мощным потоком и принимали смерть и шли новые, и цель у них
похоже была одна. Захлестнуть, задавить троих дерзких людей, что
осмелились проникнуть в самое сердце творящихся ужасов.
   - "Не личная ли гвардия Скользящего?" - подумалось Сергею мельком- "Не
уж то на главную силу нарвались?"
   А черному приливу и правда не видно было конца. Змеи все шил и шли и
новые их скопища выползали из воды, вливались в ряды старых, изувеченных и
задетых дробью, скользили в крови разодранных собратьев.
   - Змеииии!!! - завизжал Лапников окончательно теряя самообладание. Очки
сползли у него с носа и ткнулись стеклами в грязь. Ружье у него в руках
еще раз выпалило и замолчало.
   У Сергея уже самого мутилось в голове от грохота и смрада разодранных
змей, он пошатывался и дробовик в руках его разогрелся, вот- вот заклинит,
как вдруг змеиный поток иссяк.
   Остатки змей идеальной линией выползли из воды и были истреблены
яростным огнем. Больше из темных глубин никто не полз. В воздухе плавал
пороховой дым и слегка размывал струи зеленоватого света. Выглядело все
нереально и безумно, особенно это громадное кровавое пятно перед ними,
покрытое временами еще шевелящимися обрубками длинных черных тел.
   - Это сон... - пробормотал Сергей тихо- это кошмар...
   - Кошмар- согласился Щербинский- хватай камень!! Нет никого.
   Сергей кинул тяжелое ружье в грязь, и оскальзываясь на ошметках змей
побежал к камню. Краем глаза заметил, что ни журналист не селянин не
стронулись с места, во все глаза наверное смотрят на него.
   Подскользнувшись и чуть не упав горожанин подскочил к валуну, застыл в
неуверенности. Вот он камень, из за которого все беды. Лежит, только
протяни руку, а на поверхности блистает змеиный знак, проклятие
Черепихова. Камень из песчаника, некрепкий, схватить, да сильно садануть
об булыжник под ногами. И разлетится знак, оборвется змеиное проклятье...
   Сергей развернулся, посмотрел на спутников. Лапников стоял на месте,
махал руками, а Щербинский уверенно направлялся к нему, все же решил
помочь.
   - Кидай! - закричал зоотехник приближаясь- я прикрою если что.
   Серега кивнул, вновь посмотрел на камень. Что то напоминают его
очертания.
   Он такой ноздреватый с выступами. Похож больше на клубок, на черный
клубок.
   Или на скорчившуюся в судорогах змею.
   Пальцы не повиновались, рука была красная и распухшая, а на ладони
виднелся ожог о горячий металл дробовика.
   Серега кинул взгляд на Щербинского, тот был уже близко, и скрюченными
руками вцепился в камень, схватил его, взмахом поднял над головой...
   Земля под ним разверзлась.
   Опора под ногами исчезла, камень вылетел из парализованных пальцев а он
полетел вниз.
   - Я ПАДАЙУУУУ!!! - заорал он дико, но горло перехватило и крик
захлебнулся.
   Он падал. Он несся вниз, в зияющую черноту и одновременно оставался на
месте. Он видел как уносятся ввысь деревья, как расширяется пруд. Он летел
в пустоте и это было больно.
   Он видел Щербинского, он был все еще тут, но Сергей почему то видел его
только по частям, и он словно летел вдоль селянина, мог созерцать
проносящиеся мимо необъятно длинные кирзовой ткани сапоги. А лицо осталось
там наверху, изумленно пялилось на Сергея. Рот открылся словно пещера, а
воздух по прежнему несся мимо, и он висел в пустоте. А вокруг все менялось
расширялось и сжималось вновь и воздух становился прозрачным.
   Это было дико ощущения. Они были страшными, Он не знал что происходит,
не знал что делать , он видел лишь землю, что далеко внизу неслась ему на
встречу.
   Вся невероятная гамма ощущений испытанная при этом выкристовалась в
единственную мысль, что возникла уже на подлет к земле.
   - Мир становится больше. - подумал Сергей, а затем был удар и смоляная
непроглядная тьма.
   8.
    
 Где я? - возникла мысль.
   Логично- отозвалось подсознание- обычно за таким следует вопрос - Кто я?
   А кто я?
   А вот это тебе придется понимать самому.
   Я упал?
   В некотором роде да, ты упал на дно колодца эволюции.
   Что значит этот бред? Мне кажется я где то лежу.
   Лежишь и скоро почувствуешь что на сырой холодной земле.
   Пелена вокруг, как хочется пить... почему так темно?
   Твои глаза...
   Что с моими глазами?!
   Твои глаз остались ты можешь ими подвигать.
   Да, чувствую, но почему я не ощущаю рук и ног? У меня странные ощущения.
   Тут все понятно. Ты не чувствуешь рук и ног, потому что у тебя их нет.
   Как нет?!
   Тебе они больше не нужны, ты можешь передвигаться и без них. Ты
чувствуешь как?
   Да, я понимаю как я могу передвигаться. Я могу ползать.
   А еще ты можешь много чего еще. Твои глаза плохо видят, но ты ощущаешь
тепло, и чувствуешь как колеблется воздух?
   Да, это приятно, наверное я всегда был таким.
   Так жить будет легче... Много легче.
   Да легче... Но постой. Ведь я же ничего не слышу!!! Я абсолютно глух!!!
Как же так!!! Ведь я же был... Человеком!!!
   Посмотри на себя. Скоро ты очнешься и поймешь все полностью. А пока
посмотри на себя.
   Но разве это я? Ведь это тело длинное и покрыто чешуей. Я помню что
то!!!
   Тебе придется жить с этим. Постарайся ничего не испортить.
   Нет ответа.
   Тьма.
    
 
   9.
 
 
   И потянулись тоскливые дни в образе змеи. Холодными дождливыми днями
Сергей отсиживался под корягами, а ночью выползал на охоту.
   Да, теперь он понимал отчаяние в глазах тех змей, что приползали от
безысходности к людям, где их и убивали. Он понимал, потому что сам
находился в глубочайшем упадке.
   Какого чувствовать себя змеей. Какого знать, что ты больше не человек,
что ты мал и слаб, тебя могут раздавить и разорвать всякий проходящий, что
и делают при любом подходящем случае. Люди ненавидят змей, они стараются
уничтожить всякую им попавшуюся. Но как тяжело сознавать, что ты
находишься в шкуре существа которого больше всего ненавидишь!
   Сергей не любил и боялся змей. Тем он был змеей сам. Это было садисткой
шуткой провидения превратить его тело в змеиное, но оставить человеческий
рассудок. Чтобы он мог рассуждать.
   Да это было самое страшное. Думы. Он неумело извиваясь ползал среди
древесных корней и чувствовал как острые сучки больно впиваются в мягкое,
незащищенное брюхо. У него не было ног, чтобы оттолкнуться и побежать, он
вынужден ползти в сем телом ощущать неровности почвы.
   Говорят рожденный ползать, летать не может. Но простой шаг по сравнению
с ползком выглядит как полет. Как быстрый полет. Ты можешь бежать, можешь
прыгать, чуть ли не можешь взлететь. А в змеином теле можно только
ползать. Тихо скользить между дремучими травами.
   Да, мысли было самое страшное в его времяпровождении. Сергей забивался
под трухлявую корягу в глубине леса, скручивался в кольцо и мучительно
думал, глядя открытыми глазами в темноту снаружи.
   Все их усилия оказались напрасными, особенно тяжко было понимать это.
Он даже не знал, что сейчас случилось с его спутниками, но хуже всего было
то, что камень остался на месте, а значит шабаш продолжается, он набирает
силу, и уже неизвестно есть ли сейчас кто живой в деревне.
   Он проиграл. Хуже того, он не оправдал надежды ратника Сивера, сломался
под воздействием темных сил. Но кто же мог подумать, что змеиное проклятие
коснется и его. Он предполагал такую возможность, но как то не обращал
внимание, не раздумывал.
   Да, он сидел теперь под корягой и думал как в деревне погибают люди. А
ведь и сам Урунгул остался цел, он ото дня на день обретает плоть и скоро
уже невозможно будет спасти деревню совсем.
   Больше всего бесила своя никчемность. Он не мог закрыть глаза. Не мог
говорить, ничего не слышал, а его человеческая сущность билась и металась
внутри клетки змеиного тела. Тяжело быть змеей.
   Особенно тоска накатывала по утрам. С трудом он различал пробивающуюся
сквозь тучи зарю и когда неясный полумрак дня падал на проклятое село
мучительно подсчитывал, сколько еще могло остаться людей, там в селе. А
ведь не так давно он сам сказал что они протянут но дольше месяца. Сколько
прошло времени? Он не знал, он давно потерял счет дням.
   И вот когда слабый сумрак пробивался сквозь густую опадающую крону
бора, он выползал на холм и смотрел на лежащую внизу гибнущую деревню. И
он плакал если бы мог- некрупная серая змейка тоскливо смотрящая вдаль.
   Но плакать он не мог, а потому лишь бился об землю, скручивался и
издавал горестный тягучий свист, напоминающий тонкую флейту.
   Да, тяжело быть змеей, помимо дум его терзали и потеря человеческого
тела.
   Он не мог закрыть глаза и в результате в первые ночи почти не спал, а
лишь пялился темноту и слал неслышные проклятия верховному змею. Он не мог
протянуть руку и взять какой либо предмет. Как себя может чувствовать
человек, лишенный одновременно и рук и ног. А еще ведь он был почти слеп и
абсолютно глух.
   Мир лишенный звуков казался абсолютно нереальным, да и вообще все это
казалось дурным страшным сном.
   В плане физических страданий самыми страшными оказались первые дни. А
начались они, когда он впервые очнулся между корней старого дуба, очень
далеко в глубине Черепиховского леса. Сергей не знал, как он туда попал, и
как проделал многокилометровый путь он прудов и от злополучного камня.
Даже ползать Серега научился не сразу, поначалу лишь елозил на месте,
загребал яростно рыхлую лесную почву, дергал хвостом. Затем дело пошло на
лад, он научился приподнимать голову и выдвигать ядовитый зуб, что делал
правда крайне редко, боясь прокусить себе челюсть.
   Язык теперь был бесполезен, он был длинен, развоем и как следует, небо
им ощупать не удавалось, но зато им можно было прекрасно измерять
температуру.
   С температурой тоже были проблемы. Так как новое змеиное тело было
холоднокровным, то оно совершенно не ощущало холода. С одной стороны это
было хорошо, но с другой при достаточно сильном холоде он начинал впадать
в забытье и боялся каждый раз, что от него уже не очнется. Стоит только
как следует похолодать и он уснет, а затем превратится в смерзшийся
кусочек льда.
   Вид собственного тела, пусть и змеиного в скукоженном смерзшемся виде
казался Сергею еще гаже, чем тот змеиный труп в аквариуме. И еще
раздражала необходимость раздвигать ломкую траву головой. Иногда стебли
срывались и больно стегали прямо по глазам, и каждый раз Сергей пытался
сощуриться, но не мог и получал полновесный удар по сросшемуся веку.
   Спать он в конце концов научился. Он просто находил себе трухлявую
корягу, заползал под нее и зарывал треугольную голову в кучу прелых
листьев, пока они не покрывали глаза так плотно, что создавался эффект
закрытых век. Только тогда сонный рефлекс включался и он забывался.
Забывался тревожным сном до нового мучительного пробуждения.
   Отдельный разговор о снах. Сны у Сергея подразделялись в основном на
кошмары и сны сладкие воспоминания о бытии человеком. Первые раз за разом
повторяли мучительную болезненную метаморфозу в змею, а во вторых он снова
был человеком, он бежал раскинул существующие руки, а сверху на него
глядело ослепительное синее Июльское небо, а жаркое летнее солнце грело
сверху и оставляло сиреневые пятна в глазах, если посмотреть на него в
упор.
   Были сны и принадлежащие змеиной его половине. Те были лишены звука, и
там он скользил, скользил нападал на мутные снующие тени, кусал. А еще ему
виделись города. Огромные жаркие мегаполисы с тысячами людей, спешащими по
своим делам, автомобили , снующие по эстакадам. Даже запах выхлопных газов
больше не казался ему отвратительным. В таких снах он был счастлив.
   Но наставало утро и снова начиналось это бесконечное скольжение, снова
он мучительно стенал о потерянных конечностях, о невозможности схватить,
сжать в пальцах, о этом беззвучном тихом холодном мире. Правда теперь он
чувствовал колебания воздуха и это было странное ощущение. Воздух казался
ему туго натянутым покрывалось из плотной материи, который стоит лишь
задеть и по нему побегут волны, будут стучать о улавливающий орган- третий
глаз. Но это все таки слабо заменяло потерю слуха.
   Особый разговор был о еде. Впервые, что то похожее на голод он
почувствовал на второй день после обращения. Он не находил себе места,
ползал яростно по маленькой лесной прогалине. Пробовал глодать травы, но
не смог даже как следует ухватить стебель. На третий день есть захотелось
так сильно, что он скрипя сердцем вышел на охоту.
   Он почти не помнил, что едят змеи. Может быть маленьких лесных зверьков?
   Или вообще червей. Кажется змеи даже едят собственных детенышей
вылупившихся из яиц.
   Яйца! Промелькнула в затуманенной плоской Серегиной голове. Он должен
найти птичьи яйца и выпить из, пробив скорлупу. Да, пробиваешь скорлупу, а
оттуда медленно вытекает питательный прозрачный белок и солоноватый
кругляш желтка.
   Мысль о желтке тут же вызвала картину яичницы глазуньи не спеша
поджаривающейся на сковороде. Вот добавляют белого масла только что из
холодильника и оно восхитительно шипит, распозтраняя вокруг восхитительный
запах, говорящий о близкой трапезе. А потом обильно солишь и кусочком
черного хлеба собираешь собравшийся в комочек желток!
   От этих дума у Сергея обильно хлынула слюна, но губ у него нее было и
она беспрепятственно лилась изо рта, собираясь на земле омерзительной
лужицей.
   Сергей хотел плюнуть, но смог только выкинуть наружу язык, а затем он
пустился на поиски яиц.
   Причем вдохновлялся именно видение поджариваемой яичнице, не желая
признать, что его ждет холодный склизистый белок в грязной скорлупе.
   Увы, на дворе по прежнему стоял июль, хотя и обратился в пределах
деревни в октябрь и птичьих яиц на земле не оказалось. Возможно они и были
на деревьях, но он не мог туда вползти, хотя пытался, но упал и больно
расшибся.
   Возможно он так бы и умер с голода, но во время бесплодных поисков пищи
в траве пред ним неожиданно выметнулся маленький полевой мышонок. Вернее
это для нас он показался =бы маленьким, а для Сергея он был с добрую
свинью. Огромная серая туша с глазками в которых ни капли разума.
   Будь бывший горожанин менее голодным, то упустил бы и этот подарок
судьбы, но в от момент его змеиные рефлексы возобладали над человеческими
и он в мощном прыжке вцепился в покрытый серым шерстью- ворсом бок.
   Тут же отплюнул и если бы змею могло рвать то его бы стошнило, а так он
только брезгливо и корчась в душе мог наблюдать за укушенной мышью.
   Та прыгнула прочь, споткнулась, прыгнула снова, но лапы заплелись и она
навернулась серой удлиненной мордочкой в сыроватую землю.
   - "Убил!!!"- подумал Сергей дико- "Отравил."
   От этого заключения стало страшно, даже страшнее чем от невозможности
закрыть глаза. У него был яд и он мог им отравить, трудно такое
представить человеку у которого всегда было аж тридцать два неядовитых
зуба.
   Подполз и замер в нерешительности над трупом полевки. Вблизи мертвое
тело казалось сильно отвратительным, особенно мерзким выглядел голый
хвост, покрытый крохотными чешуйками, гадостно напоминающий его
собственный.
   Сергей вспомнил, как пугался первые дни видя свой хвост, и ему казалось
что к нему заползла змея, большая змея с немигающим взглядом и
человеческий инстинкт требовал убраться от этого хвоста как можно быстрее,
но хвост тащился за ним и в конце концов Сергей вспоминал кто он есть на
самом деле.
   Мышь лежала пред ним бездыханная, с кровавой тонкой раной в боку, края
которой уже почернели от лошадиной дозы Сергеева яда. И эта мышь выглядела
омерзительно, и ее надо было как то есть. Потом он вспомнил как. И
содрогнулся.
   Ну не мог он заставить себя распахнуть пасть пошире облапить мышиную
голову.
   - "Господи!"- плакал он про себя- "Да что ж это такое. Но как я могу
заглотить ее целиком. Я жевал всегда, я не могу..."
   А мышь лежала, а голод терзал внутренности все сильнее.
   Серега испустил отчаянный свиристящий писк, хотел бы зажмурить глаз но
не мог и уставился в небо, а затем на ощупь заставил себя скрыть рот и
вцепился в длинную покрытую колючим серым ворсом морду. Тут же выплюнул.
Мышиные усы отвратительно прошлись по небу и под распахнувшейся пастью
ощутились мелкие твердые зубы грызуна.
   Серега беззвучно заплакал от бессилия. Вот она лежи пред ним, его
добыча.
   Съешь ее и снова будешь сыт, полон сил, а он не может даже заставить
себя ее проглотить. Серега качал головой из стороны в сторону, а с земли
на него пялился открывшийся мертвый глаз грызуна.
   В конце концов но заставил себя ее проглотить. Но только около получаса
позже. Вцепился в морду и начал заглатывать, с отвращением чувствуя, как
раздува