ам шагнул вперед.
   - Однако. - сказал он.
   - А ты что думал- вопросил Щербинский подходя- наш архив, почитай,
занимает все подвалы музея, есть только маленькая еще кладовая, да и то
сейчас закрыта.
   Архив был огромен. В данный момент, Скрывась во тьме, он казался
размером не меньше спортзала размером. А старый фонарь освещал лишь
маленькую часть, из уходящих вдаль стеллажей.
   Воздух был сдесь нехороший, затхлый и качественно отдавал мускусом. В
свтете их старой коптилки вырисовывались лишь четыре стеллажа, что видимо
были началом такого же числа длиннющих рядов. Видно было, что стеллажи
начинаются от грязного, холодного сырого, бетонного пола, с ржавыми
подтеками, и кончаются как раз у абсолютно идентичного сырого потолка.
Стеллажи были непрезентабельные, ржаво- железные, и было трудно понять,
как можно в такой сырости хранить старые рукописи.
   Вид этих четырех, остовов стеллажин, ясно напоминил Сергею сотатьки
некого стального корабля, многие годы пролежавшего под водой и обросшего
молюсками, водорослями, и прочей морской живностью.
   Особенно было неприятно то, как уходили эти стеллажи в темноту. У самой
двери приютился маленький металлический столик, на котором грудой были
наваленны бухглатерские папки. Папки сопрели в сдешней сырости, и лежали
мокрой кучей, а из углов у них выглядывала белая плесень.
   - Однако- повторил Сергей - и сдесь мы должны что либо найти?
   - Вспомни про страхи. Страх пред темнотой, одни из самых главных
страховвстрял не к месту Лапников.
   - Ты хочешь сказать? - сказал Сергей- что не собираешься идити вглубь.
   - Да нет, в глубь, не в глубь, а у неподалеку пороемся.
   - Щербнский, - произнес Сергей приподнимая фонарь и принюхиваясь к
мертвому воздуху - а не помнишь ли ты, сколько квадратных метров занимает
ваш архив?
   - Какие метры! - веско произнес Щербинский, правда, понизив все таки
голос, больно уж гнела черная тишина- искать надо.
   Он потянулся и прикрепил свой фонарь, на крюк, расположенный аккурат
над столиком с бумажным мусором. Стало видно получше, но не намного.
Обнажилось еще пол метра стеллажей, да часть бумаг. Даже отсюда было
видно, что бумага находиться в состоянии не намного лучшем, чем та что
лежала сырым комом на столике.
   - И сдесь искать- сказл про себя Сергей и неожиданно явственно
представил как он будет искать сдесь рукописи. Как рунет руку в эту теплую
плесневую сырь.
   Как будет крошиться бумага, а гнилая бумажная взвесь потечет по руке.
Как из вороха будут выползать здооровые белые жуки, что никогда не видели
света, как они будут шебуршиться на ладони, а затем упадут вниз, на сырой
бетонный пол.
   Каритна эта встала в сознании так ясно, что Сергея снова чуть не
вывернуло, полупереваренной змеей, и он отступил к двери, чтобы спастись
от запаха гнилой бумаги.
   - Ну... - начал было Лапников, но его притихший голос, был заглушен
мощным визгом идущий из тьмы:
   - Чииииивиииириил!!! - шибануло от стеллажей. Визгливый вопль даже эхом
легким отттдался от стен.
   Визг повторрился снова и снова, и скоро из тьмы на них обрушивался
водопад мерзопакостных звуков, ревов и прочих воплей. Стало видно, как на
кромке света и тьмы, снуют маленькие юркие тела, мечущиеся в полном
беспорядке. Иногда только онарный колеблющиймся свет ухватывал, чью то
чешучатую конечнось.
   Ну и появились глаза. Они пояивлиьс вниезапно, вследза криком, и
повисли почти недвижимо в темногте, где то на уровне людских глаз. Глаза
были разные.
   Маленькие и большие, широкие и раскосые, а иногда глаз были всего одни,
а иного явно три. И цвет у них был самый разнообразный. Преимущественно
они были красные, неприятно багровые, но встречались и гнилушно- зеленые,
и огненно ораньжевые. Глаза непрерывно дрожжали на своих местах, а вопли
могли оглушить.
   - "Что за склеп!"- подумал Серега- "сдесь и днем шабаш."
   Ночные чудища орали на все лады, а вместе с воплями от туда шел мощный
поток непереносимой вони, что казалось накатывала многоводной волной, с
барашком. Люди встали в некотором оцепенении, созерцая россыпь глаз, что
как уголья помигивали впереди. Чем это это было даже красиво, если бы не
оглоушающий визг, и сознание, что вонь идет явно от обладателей эти глаз.
   - Что за... - выдавил наконец из себя Лапников, но тут же резко
шатнулся в сторону, а над его левым плечом просвистел в воздухе плевок
зловонной серой слизи.
   Слизь гулко шмякнулась в стену, расплескалась и остатки начали
неотвратимо сползать вниз, стремясь поскоерй встертится с бетоном. Еще
пара таких плевков пронеслась над головами и расплылось по потоку. Вонь
усилилась, хотя воняло уже почище, чем в сортире.
   Щербинский спокойно созерцал все это безобразие, сделав естественный
вывод, что раз до сих пор не напали, то эти порождения затхлово подвала и
не нападут вовсе. Боятся значит. К такому выводу пришел и серега, лишь
тольк журналист испуганно пятился к двери, да его собака горестно выла,
совершенно неслышимо, в общем гвалде.
   Очередной плевок осел на сапоге селянина. Тот глянул на него, кивнул
понимающе, а затем не торопясь снял с плеча ружьею. Сергей попятился от
него в сторону, зная, что сейчас грохнет.
   Щербинский снова кивнул, и нажал на спуск.
   Тяжелый дробовик грохнул оглушительно, тем более, что палил зоотехник
дуплетом. Огненная вспышка порвала в клочки мрак, высветила удивленные
рожи морды зубоскальников, запах горелого пороха перебил все остальные, и
настала тишина.
   То есть полная тишина. Вопли обрезало как ножом, россыпь глаз
испарилась, словно ее и небыло, и даже вонь потихонько стала втягиваться в
дверь, на свежий воздух.
   Тишина была приятна, а уши еще даже слегка закладывало от неожиданности.
   Пороховая гарь пахла тоже лучше.
   - Вот так- сказл Щербинский- света боитесь, и огня боитесь, а все что
можете, так только орать и вонять.
   Он сделал пару шагов вперед и поднял у среднего стеллажа, что то
сморщенное, безжизненно свисающее, ухмыльнулся довльно, а затем зашвырнул
бесенка во тьму:
   - Отвоевался.
   - Однако- в третий раз сказал Серега шаря взглядом по тьме, но та была
безмолвна- однако если мы не собираемся сидеть сдесь до ночи, пожалуй
давайте все таки пороемся в документах.
   - Искать будем рукописи? - спросил вернвшийся от двери Лапников.
   - Искать будем рукописи и их перевод, а в частности монографии по
истории Финно- угорских племен.
   - Значит время основания Черепихово, приблизительно
тринадцатыйчетырнадцатый век.
   - Не сколько о селе, сколько о племени, если эти орущие полезут, будем
ружьями отгонят. И надо побыстрей, а то ночью сдесь будет действительно
жарко.
   - Тут и так жарко, и воняет- произнес Щербинский задумчиво- ищите, а я
постараюсь вывести эту нечисть. Это кстаит что то вроде обезьян каких то
чешуйчатых.
   Двинулись искать. Начали с первого стеллажа попробывали найти наводку
на четырнадцатый век, но метки оказались безжалостно уничтоженны, и теперь
уже нельзя было найти где что, приходилось искать наобум.
   С первых же папок, Серегины худшие опасения подтвердились. Папки были
испорченны, текст на них расплылся, а некоторые листы разваливались в
руках на мелкое крошево. Небыло жуков, их видно поели всех невидимые
орущие твари, но то было не большое облегчение.
   Папки попадались им неинтерсные в основном. С первых же полок они
надкнулись на совершенно испроченные вырезки из газеты "Черепиховская
правда" за 1969- 1971 годы. Было там что то о пашнях, о красотах реки
Волги, о новом теплоходе "Волгодонец" сошедшего со стапелей 20 Июня 70
года. Было еще много всякой мути, все этоп перемежалось некими отчетами,
просбюами, письмами, и ов всей этом бумажном вале, трое людей просто мигом
погрязли. Разбирались молча, временами Лапников радостно вкрикивал,
обнаружив что то стоящее, но то было все даже близко не относящееся к
интересующей их проблеме. Не слова, не упоминания о станном племени Лемех.
   Маленькая красноглаза твраь уселась на вершину ближнего стеллажа и
оттуда нагло пялилась на людей. Щербинский на миг оторвался от работы,
подхватил кипу вырезок той же Прадв, но за 82 - 85 годы и зашвырнул в
красноглазого. Того скинуло вниз, и похоже рпидавило ятжелой папкой. В
темноте кто то поворочался и затих.
   А Сергей медленно шел по рядам, просамтривая документацию, прерывая
сырые архивные бумаги и постепенно удалялся от входа. Он покинул
шебуршащихся спутников и шел, руководствуясь своим внутренним чутьем. Идит
в темноту бло не безопастно, но у него был фонарь, и ружье Сергей тоже
держал на готове. И чусвтовал он, что искомое долджно быть где то рядом.
   Шаги гулко отдавались по бетону, тихо шлепало, когда он наступал в
натекшую с потолка лужу. Было слышно, как через три стеллажа Щербинский и
Лапинокв, копаются в бумагах, временами яростно препираясь друг с другом,
по разным поводам. Их глоса доносились сюда с трудом, глухо.
   Не одна тварь не напала на приезжего, а стеллажи все не кончались и
попрежнему уходили в темноту и было совсе тихо.
   Неожидано в непрерывно потоке полок обнаружился разрыв. Один стеллаж
сдесь все таки кончился и начинался другой. А между ними был проход, и там
были видны скелеты боковых железных полок.
   А еще от туда лился свет. Легкий свет. Тихого голубоватого оттенка.
Лился ровно, не мигал и не моргал, освещая приличную площадь, не бросал
уродливых тененй на стены, он просо лился вокруг, и приносил умиротворение.
   Сергей постоял, секнуду, глядя на свечение, а затем шагнул в проход, и
сразу свет его фонаря стал тусклым, блеклым заглушенным этим голубоватым
сиянием. Полки и стеллажи вокруг обрели соверешнно фантастический вид, но
выгляделти уже не столь зловеще, да и щапах, казалось улучшился, очистился.
   Приезжий сделал ще пару шагов, не подняв даже рудья, и увидел источник
сияния.
   И поперхнулся, узнав. В десяти шагах от него, у крайнего стеллажа стоял
тот давешний старик, что встретил его на въезде в проклятиую деревню.
Сергей помнил его бороду, его странную, чудную внешность. И теперь видел
его снова. Только сейчас на старике не было грубого ватника, а была
длинная долгополая рубаха, а поверх нее еще что то вроде кольчужного
плаща. Был на нем и ремень из грубой кожи, с медной застежкой. Сталь,
странное дело, выглядела почти белой и можно сказать сливалась с рубахой.
   И все это светилось. И казалось, что ноги странного старика висят в
двух сантиметрах от пола.
   В руках он держал толстую ветхую книгу, и неторопливо ее листал, и свет
от книги шел тоже, как и от него. Когда Сергей приблизился, он поднял
белую голову от книги и глянул приезжему в глаза:
   - Живой- сказал он - То что ищещь здесь. - и он показал высохшим
пальцем на ближний стеллаж- здесь ищи.
   "Кто ты?"- хотел сказать Сергей, и открыл даже рот, но вместо этого
неожиданно заорал:
   - ОН тут! ОН здесь! Старик здесь!!! Сюда идите! Я нашел его!!!
   За стеллажами загромыхало, Лапников что то заорал, послышался топот.
   Старикан начал медленно растворятся в воздухе, уже совсем не скрывая
своего призрачного вида.
   - Здесь- прошептал он еще раз- не забудь...
   Свет начал потихоньку покидать помещение. Исчезал, гас, вслед за
странным стариком. Лишь еще несколько секунд светилось место, на которое
указал палец светящегося.
   Во и совсем стало темно, зато из тьмы послышался издевательский на
удивление хохот и совсем рядом зажглись два зеленых, маленьких глаза. Где
то позади, пробирались через стеллажи Щербинский с Лапниковым.
   - Ты еще здесь? - вопросил Сергей, приподнимая коптящий фонарь повыше.
   Тишина, лишь глаза стали приближаться неторопливо, да раздался вблизи
неприятный звук.
   - Фыыырф...
   Секунду Серега раздумывал, над тем, что это может быть, а затем споро
понял. Тяжкий выдох чего то очень большого. Очень. Вот и глаза
приближались все ближе, а от них несся тяжелый топот и некое клацанье. Что
то исполинских совершенно размеров, тяжело ступало в его направлении,
дышало с одышкой, и кажется взрыкивало.
   Приезжий стоял на месте. Он все никак не мог перейти от видения
светящегося старика, к абсолютной тьме, и неведомому монстру впереди.
   - Кто... - повторил он еще раз и качнул фонарем.
   Свет отразился в зеленых глазках, и наконец осветил их обладателя.
   Страхи у людей разные, но в основном их разделяют на семь различных
видов, и какой либо из этих семи, почти всегда есть у любого человека.
Относятся сюда и боязнь змей, и боязнь акул, и боязнь темноты. Но есть и
есть и еще один страх.
   Это боязнь хищников.
   Страх этот идет у нас от древности, и погребен так глубоко, что мы
почти не замечаем его. Спокойно гладим собаку, что когда то была волком,
без страха смотрим на тигра в зоопарке. Мы живем в городе, и уж не
осталось в округе не одного хищного зверя.
   Но вот если случается встретить настоящего дикого зверя, этот страх
может прорваться наружу, стоит лишь понять, что встреченный волк не похож
на собаку, он не будет лаять, и хватать за ноги. Он вцепится сразу в
горло. И ведь знаешь, что убежать не удастся, что волк все равно догонит и
повалит. Вот он страх перед хищниками. И желание почти всегда одно. Бежать
прочь.
   Именно этот страх с особенной силой поднялся в Сереге, когда он
разглядел хозяина архива. И ноги сами собой приросли к полу, и задушенный
писк замер в горле.
   Не более, чем в трех шагах от него, подпирая огромной головой бетонный
свод архива, высился пред приезжим огромнейший, буро- коричневый медведь.
Он был покрыт густой, жесткой, как стальная леска шерстью, в которой
проглядывали явные проплешины, голова наверное вмещала в себя кубометр
мозгов, а когти в длину достигали не меньше двадцати сантиметров.
   Монстр этот стоял на тумбоподобных задних лапах, и сильно горбился,
потому что потолок для него был слишком низок. Глаза горели ярким
зеленоватым огоньком, и при этом сильно косили. В уголке правого глаза
колыхался прозрачный гной.
   И исходил от него странный запах. Чем то он напоминал об аптеке, или
больнице, то есть пахло какими то едкими химикатами, и от этого запаха,
сильно тянуло в сон.
   Медведь стоял неподвижно и даже, казалось, его шерстистые бока не
двигались совершенно. Стоял неподвижный силуэт в свете фонаря, огромный
как гора и лишь на темном пятне головы светили зеленоватые болезненные
глаза.
   - А... - вымолвил Сергей и тут медведь сильно выдохнул.
   Поток ледяного воздуха обдал приезжего, принес с собой усиленный запах
химикатов и почему то, опилок, старой древесины.
   Медведь открыл пасть и заорал. Заорал оглушительно, как когда то давно
орали паровозы, влетая в темный подгорный туннель. Он весь навис над
Сергеем и распахнув полуметровую пасть ревел. Казалось даже ветер поднялся
в сумрачном подвале, зашевелил сопревшими бумагами.
   Это вывело приезжего из ступора. Он судорожно содрал "Дракона" с плеча
и навскидку начал лупить в упор, каждый раз содрогаясь от удара в плечо, и
на третий выстрел к нему присоединились залпы из ружей подбежавших
Лапникова и Щербинского.
   Медведь подался назад, покачнулся, но падать даже не намеревался. И
сколько Сергей не смотрел, он не мог увидеть и следа крови на проволочной
шерсти. От бурого летела некая пыль, и клочки толстой шкуры, когда крупная
дробь с лету впивалась в него. Медведя слегка отбрасывало назад, при особо
удачном залпе, он отмахивался лапой, и ее простреливали, и снова летела
пыль.
   - Нежит -сказал Сергей сам себе- неживой.
   Очередной заряд влетел медведю непосредственно в лоб и оставил между
косыми глазками рваную дыру, по прежнему без какой то либо жидкости, и
медведюга перешел к действиям. Он отмахнулся от его одного выстрела (при
этом с кончиков лапы посыпались черные обломки костей) и издав
оглушительный рев рванулся как танк вперед, с мощно отталкиваясь задними
корявыми лапами.
   Сергей успел пальнуть еще раз, а затем, как и при случае с мертвецом у
двери швырнул в бурю тушу фонарем. Сам кинулся в сторону, но тут медведь
достиг его и задел правым боком, крепко приложив о ближний стеллаж.
   Да, древний фонарь типа "Летучая мышь" может смело считаться первой
бутылкой с зажигательной смесью, поставленной на доброе дело. Монстр
медведь взмахнул лапой с ходу расколол фонарь и моментом вспыхнувший
керосин густо осел на него.
   Вспыхнул и медведь. Моментом, словно был сделан из масляной бумаги,
пламя распостранилось на брюхо, охватило горбатую спину и на Лапникова с
селянином несся уже огроменный пылающий факел. И факел этот орал. Не от
ярости, от боли.
   Журналист с селянином проворно побросали ружья и кинулись в разные
стороны.
   Лапников при этом что то панически кричал, но медведь надежно глушил
его.
   Чудовищная, горевшая фигура пронеслась мимо уже не видя их. Если бы
сейчас кто ни будь заглянул чудомедведю в глаза, то увидел бы что они
скосились совсем, так, словно старались заглянуть внутрь медвежьего черепа.
   Смрад распостранился невыносимый. Что по сравнению в ним запах
лекарств, бывший доселе. Жженые тряпки, жженая шерсть, подгорелое дерево и
живая плоть, все смешалось в такой густой и вонючий туман, что дышать
стало совсем невозможно.
   Так бывает на маленькой кухоньке, если там пять часов кряду жарить и
тушить рыбу.
   Медведь наконец добежал, с шумом влетел в стеллаж и тяжело опрокинулся
на пол, так, что казалось бетон вздрогнул. Вонь поднялась до невыносимых
пределов, и стояла в колеблющемся свете как смог.
   Трое людей лежали по краям стеллажа в разных позах как могли, закрывали
рты тканью своих курток. Ружья в беспорядке лежали посреди прохода.
Медведь заклокотал, и слабо царапнул задними лапами пол, замолчал.
   Глаза у приезжего начали слезиться, он утирал их рукавом куртки. Лежали
и ждали лишь одного. Когда поднявшийся смог вынесет в наружу через
открытую дверь.
   Слава богу получилась естественная вытяжка.
   - Ух- пробормотал Сергей еле слышно- и подполз на четвереньках к ружью.
   В голове отчаянно гудело. Он сильно въехал затылком он железный край
стеллажа, позади замигал слабый свет и Щербинский приподнял единственный
оставшийся фонарь. Бледный свет пал на всех троих, и вид у низ был
полузадушенный. Селянин потирал плечо, там в куртке наличествовала большая
обгорелая дыра, через которую светила обожженная кожа. Видно задел его
горящий медведь, когда мчался на встречу со стеллажом.
   Зоотехник открыл рот, вдохнул обильно смрада и глухо закашлялся.
Лапников и Сергей молча ждали, когда он прокашляется, но селянин все не
мог остановиться, сжимался пополам, и чуть не выронил фонарь, что Сергей
резво подхватил.
   - Ты ж сказал старик- вымолвил наконец Щербинский хрипло, лицо у него
было спелого помидорного цвета.
   - Старик был - спокойно сказал горожанин - то есть старик был сначала,
а потом появился медведь. Короче счас расскажу, давайте ка лучше глянем на
бурого.
 
   Лапников кивнул и побрел, не торопясь к лежавшей где то позади туше.
Фонарь он прихватил с собой.
   - Что с рукой? - спросил Серега у селянина.
   - Чушь одна, зверюга лапой провела.
   - Пошли посмотрим, что за зверь. Чую, нежить это.
   - Морок? - спросил Щербинский.
   - Нет, скорее родственник тем пенькам.
   - "Что за разговор мы ведем?" - думал Сергей, бок о бок двигаясь с
Щербинским по направлению к свету фонарика- "Морок не морок, пенек живой,
голем...как я вообще еще нахожусь в здравом рассудке. Если конечно
здравом, а не то, вдруг это все горячечный бред. У каждого человека есть
свой барьер за который отделяет разумные помыслы от темных порождений
подсознания. Этот барьер крепок и эластичен, но если уж он порвется тогда
держись. Хлынет, перемешается, сольется и образуется серая масса, что уже
неспособна будет мыслить."
   Смрад от медведя был все сильнее, чем ближе к нему приближались.
Фонарик освещал легкие струйки дыма поднимающиеся от тлеющей шерсти, и
стал пробиваться химический запах.
   Лапников тыкал шкуру зверя концом своего ружья. В шкуре отзывалось
шипение, словно там все еще что-то ж