ошеломляет. Заботы
о делах...
     "И другие",  - подумал  он. У  него болела  голова. Узнать  бы,  можно
здесь, на Тихоокеанском побережье, достать хорошие анальгетики, выпускаемые
ИГ Фарбен? Он привык глотать их, когда болел затылок.
     - Все мы должны во что-нибудь верить, - сказал мистер Тагоми. - Нам не
дано знать  все ответы.  И вперед  мы тоже  заглянуть не  в силах. Остается
только полагаться на себя.
     Мистер Бейнес кивнул.
     - У  моей жены,  возможно, что-нибудь  найдется от  головной  боли,  -
сказал мистер Тагоми.
     Он заметил, что поднял очки и трет лоб.
     - Боль причиняют глазные мышцы. Извините меня.
     Поклонившись, он вышел из комнаты.
     "Что мне  сейчас нужно  - так это сон, - подумал мистер Бейнес. - Одна
спокойная ночь.  Или дело в том, что я не в состоянии смело смотреть в лицо
возникшей ситуации, уклоняюсь от острых углов?"
     Когда мистер  Тагоми вернулся, неся стакан воды и что-то вроде пилюли,
мистер Бейнес сказал:
     - Мне  действительно  следует  попрощаться  и  отправиться  к  себе  в
гостиницу, но  вначале я  хотел бы  кое-что выяснить.  Мы,  конечно,  можем
поговорить о  делах и  завтра, если  вас это устроит. Вам сказали о третьей
стороне, которая должна присоединиться к нашим переговорам?
     Лицо мистера  Тагоми на  мгновение выразило удивление. Затем удивление
исчезло и лицо его вновь стало спокойным.
     - Мне ничего об этом не сказали. Однако это, конечно, интересно.
     - С Родных Островов.
     - О, - вымолвил мистер Тагоми.
     На сей раз на его лице никакого удивления не отразилось, самообладание
его было абсолютным.
     - Пожилой  бизнесмен, удалившийся от дел, - сказал мистер Бейнес. - Он
плывет морем.  На сегодняшний  день он,  вероятно, уже недели две в пути. У
него предубеждение против воздушных путешествий.
     - Человек с причудами, - заметил мистер Тагоми.
     Круг его интересов позволяет ему быть хорошо осведомленным о состоянии
рынков на  Родных Островах.  Он сможет дать вам ценную информацию, а в Сан-
Франциско он едет всеравно для лечения. Все это не так уж важно, но придаст
большую точность нашим переговорам.
     - Да,  - сказал мистер Тагоми. - Он поможет избежать ошибки, связанной
с рынком родины. Я не был там больше двух лет.
     - Вы хотели дать мне эту пилюлю?
     Мистер Тагоми  удивленно опустил  глаза и  увидел, что  он до  сих пор
держит в руках пилюлю и стакан воды.
     - Простите  меня. Это  очень сильное  средство, называется  заракаин и
производится фармацевтической фирмой в провинции Китая.
     Разжимая ладонь, он добавил:
     - К нему не привыкаешь.
     - Солидная реклама, - сказал мистер Бейнес.
     Он приготовился взять пилюлю.
     -  Он   появится,   вероятно,   непосредственно   в   вашем   Торговом
Представительстве. Я  запишу его фамилию, чтобы ваши люди его не завернули.
Встречаться с  ним я  не встречался,  но слышал,  что он  слегка глуховат и
чудаковат. Хотелось бы быть уверенным, что он не разозлится.
     Казалось, что мистер Тагоми понимает, о чем идет речь.
     - Ему нравятся рододендроны. Счастье его будет полным, если вы сможете
подсунуть кого-нибудь,  кто смог бы поговорить с ним об этом в течении хотя
бы получаса,  пока мы будем договариваться о встрече. Да, фамилия. Сейчас я
запишу.
     Приняв пилюлю, он достал ручку и записал.
     - Мистер Синиро Ятабе, - прочел мистер Тагоми на листке бумаги.
     Он аккуратно вложил его в записную книжку.
     - Еще один момент.
     Мистер Тагоми  медленно поднял чашку за край и изобразил на своем лице
внимание.
     - Несколько деликатный. Этот джентльмен в стесненном положении. У него
почти ничего  нет. Некоторые рискованные предприятия в конце его карьеры не
привели к успеху. Понимаете?
     - И теперь у него нет состояния, - продолжил мистер Тагоми, - возможно
он вообще живет на пенсию.
     - Вот  именно. А  пенсия чрезвычайно небогатая. Поэтому ему приходится
время от времени ее чем-то подкреплять.
     - В  нарушение некоторых  постановлений, -  добавил мистер  Тагоми,  -
правительства Метрополии и его раздутого бюрократического аппарата. я понял
ситуацию.  Пожилой  джентльмен  получает  вознаграждение  за  консультацию,
произведенную  у   нас,  не  сообщая  об  этом  в  свой  пенсионный  отдел.
Следовательно, мы  должны держать его посещение в тайне. Им известно только
то, что оно проходит курс лечения.
     - Вы искушены в делах житейских, - пробормотал Бейнес.
     Он потер лоб. Пилюля подействовала, что ли? Его стало клонить ко сну.
     - Будучи родом из Скандинавии, вы, несомненно, имеете тесный контакт с
процветающей Европой.  К слову;  вы вылетели из Темпельхофа. Там тоже такое
отношение? Вот вы нейтрал. Что вы об этом думаете?
     - Я не понимаю, о каком отношении идет речь, - сказал мистер Бейнес.
     - К  старикам, больным,  ущербным, умалишенным,  лишним людям  разного
рода. "Какая польза от новорожденного ребенка?" - спросил один из известных
англосаксонских философов. Я зафиксировал в памяти высказывание и много раз
задумывался над ним. Сэр, от него нет никакой пользы. В общем смысле.
     Мистер Бернес  что-то пробормотал,  что можно  было бы  расценить, как
проявление уклончивой вежливости.
     - Разве  не правда,  - сказал  мистер Тагоми, - что ни один человек не
должен быть орудием в руках другого?
     Он подался вперед.
     - Пожалуйста, выскажите свое нейтральное мнение уроженца Скандинавии.
     - Не знаю, - произнес мистер Бейнес.
     - Во  время войны,  - сказал  мистер Тагоми,  -  я  занимал  небольшую
должность в  провинции Китая, в Шанхае. Там, в районе Гонкью было поселение
евреев, интернированных  императором и его правительством на неопределенный
срок. Их  жизнь  поддерживалась  международным  Красным  Крестом.  Советник
консульства нацистов  в  Шанхае  требовал,  чтобы  мы  вырезали  евреев.  Я
запомнил ответ  моего начальника.  Вот он:  "Это не  соответствует арийским
представлениям о человечности". Требование было отвергнуто, как варварское.
Это произвело на меня большое впечатление.
     - Понимаю,  - пробормотал  мистер Бейнес. Он спрашивал себя, куда этот
человек пытается его загнать. Он насторожился: все его чувства обострились.
     - Евреи,  - сказал мистер Тагоми, - всегда трактовались нацистами, как
азиаты, не  принадлежащие к белой расе. Сэр, смысл этих утверждений никогда
не терялся  из виду высокопоставленных лиц в Японии, даже у членов военного
кабинета. Я  никогда не  обсуждал  этого  вопроса  с  гражданами  Рейха,  с
которыми встречался.
     Мистер Бейнес прервал его:
     - Что ж, я не немец, и поэтому вряд ли могу говорить за Германию.
     Он встал и направился к двери.
     - Завтра  мы возобновим  этот разговор. Извините меня, пожалуйста. Мне
сейчас трудно соображать.
     На самом  деле мысли  стали сейчас совершенно ясными. "Нужно убираться
отсюда, - подумал он. - Этот человек слишком далеко меня затянул".
     - Простите глупость фанатизма, - сказал мистер Тагоми.
     Он тоже направился к двери.
     - Философские  затруднения ослепили меня так, что я перестал замечать,
что происходит с ближним. Сюда.
     Он позвал  кого-то по-японски,  и дверь  отворилась. Появился  молодой
японец, слегка поклонился и воззрился на мистера Бейнеса.
     "Мой водитель,  - подумал  мистер Бейнес. - Вероятно, мои донкихотские
выходки в  полете с  этим... как  его... Лотце... каким-то образом дошли до
японцев через  неизвестные мне связи. Жаль, что я разболтался с этим Лотце.
Да. Не  запоздало ли  мое раскаяние?  Я вовсе  не подхожу для этого, совсем
напротив. Ничего общего".
     Но потом  он подумал,  что швед, скорее всего, так бы и разговаривал с
Лотце.
     "Значит все  правильно, ничего  не случилось.  Я что-то  стал  слишком
осторожен, переношу  способ жизни  из другой  обстановки в  эту. Фактически
здесь я  могу очень  вольно высказываться  о многом, это факт. И я должен к
этому привыкнуть".
     И все  же его  воспитание и  привычки восставали против этого. Кровь в
венах, кости, все внутренности противились этому.
     "Раскрой рот,  - говорил  он себе,  -  мели  что-нибудь,  что  угодно,
высказывай любое мнение. Ты должен, иначе нечего ждать от операции успеха".
     И он сказал:
     - Возможно  ими движут какие-то подсознательные внутренние побуждения,
вроде тех, о которых говорил Юнг.
     Мистер Тагоми кивнул.
     - Да, я читал Юнга. И я понимаю вас.
     Они пожали друг другу руки.
     - Завтра  утром я  позвоню, -  сказал мистер Бейнес. - Спокойной ночи,
сэр.
     Он поклонился, мистер Тагоми тоже поклонился в ответ.
     Молодой улыбающийся  японец  вышел  первым  и  что-то  сказал  мистеру
Бейнесу, но он не разобрал, что.
     - Да? - переспросил Бейнес.
     Он снял с вешалки пальто и вышел на крыльцо.
     - Он  обратился к  вам по-шведски, сэр, - объяснил мистер Тагоми. - Он
прослушал курс  истории Тридцатилетней войны в Токийском университете и был
очарован вашим великим героем Густавом-Адольфом.
     Мистер Тагоми сочувственно улыбнулся.
     - Однако  совершенно ясно,  что  его  попытки  овладеть  столь  чуждым
лингвистическим языком  безнадежны. Без  сомнения, он  пользовался одним из
курсов, записанных  на пластинки:  он студент, а такие курсы обучения очень
популярны среди студентов, вследствие своей дешевизны.
     Молодой японец,  очевидно, не  понял ничего по-английски, поклонился и
улыбнулся.
     - Понимаю,  - пробормотал  Бейнес. - Что ж, я желаю ему удачи. "У меня
собственно лингвистические проблемы, - подумал он. - Совершенно очевидно".
     Боже мой, студент - японец по пути в гостиницу, конечно же, попытается
заговорить с  ним по-шведски. Мистер же Бейнес едва понимал этот язык, и то
только тогда, когда на нем говорили совершенно правильно, а не тогда, когда
будет пытаться говорить молодой японец, проходивший курс обучения с помощью
грампластинки.
     "Но от  меня он так никогда и не сможет ничего добиться, - подумал он.
- Хотя  все время  будет пытаться,  так  как  это  его  единственный  шанс:
вероятно, он больше никогда не встретится со шведом".
     Мистер Бейнес тяжко вздохнул. Какие же муки предстоят для них обоих!
      Глава 6
     Ранним утром,  наслаждаясь прохладой  и ярким солнечным светом, Юлиана
ходила  по   продовольственным  магазинам.  Она  неспеша  прогуливалась  по
тротуару с  двумя  бумажными  коричневыми  пакетами,  останавливаясь  возле
каждой витрины и изучая ее содержимое. Торопиться ей было некуда.
     А в аптеке ей что-нибудь нужно? Она задумалась. Ее смена в зале дзю-до
начинается после полудня, утром у нее масса свободного времени. Устроившись
на высоком  стуле перед  прилавком, она поставили сумку и принялась листать
журналы.
     В свежем  "Лайфе" была  статья, называвшаяся  "Телевидение  в  Европе:
взгляд в  будущее". Она  с интересом  пробежала  ее  и  увидела  фотографию
немецкой семьи,  смотревшей  прямо  у  себя  дома  телепередачу.  В  статье
говорилось, что  теперь изображение  из Берлина  передается уже  в  течение
четырех часов ежедневно, а когда-нибудь телевизионные станции будут во всех
крупных городах  Европы. К 1970 году одна такая станция будет построена и в
Нью-Йорке.
     На одном  из снимков  были инженеры  по электронной технике из Рейха в
одной из  лабораторий Нью-Йорка.  Они помогали местному персоналу разрешить
возникающие перед  ними проблемы.  Было  очень  легко  отличить  немцев  от
остальных. У  них  был  присущий  только  им  здоровый,  чистый,  уверенный
энергичный вид.
     Американцы же  выглядели как  обыкновенные люди.  Эти могли  быть  кем
угодно.
     Было видно  как один  из немецких  специалистов на что-то указывает, и
американцы сосредоточенно пытаются вникнуть, что же именно он имеет в виду.
"Похоже, что  и зрение  у них  получше, чем  у нас,  - решила  она, -  да и
питание получше,  чем  у  нас  за  последние  двадцать  лет.  Нам  когда-то
говорили, что  они могут  видеть такие вещи, которые никто другой видеть не
может. Может витамин "А"? Интересно все же - сидеть дома и видеть весть мир
на экране  маленькой серой  трубки. Если  эти наци  могут летать  туда-сюда
между Землей  и Марсом,  почему бы им не завести у себя телевидение? Думаю,
что мне  бы больше  нравилось смотреть на эти смешные представления, видеть
как на  самом деле  выглядит Боб Хоуп и Дюран, чем бродить по безжизненному
Марсу. Может быть, в этом и вся загвоздка", - подумала она.
     Она поставила журнал обратно на стеллаж.
     У  наци   совершенно  отсутствует  чувство  юмора,  так  зачем  же  им
обзаводиться телевидением? Как-никак, а они поубивали почти всех знаменитых
комиков. Правда  все они  были евреями.  По сути  они,  как  она  себе  это
представляла, уничтожили  почти всю  индустрию развлечений.  Интересно, как
это еще  Хоупу сходит  с рук  то, что он говорит. Разумеется, он работает в
Канаде, а  там чуть посвободнее. Но ведь Хоуп действительно говорит слишком
смело о  некоторых вещах.  Вроде этой  шутки о  Геринге, в  которой  Геринг
покупает Рим  и велит  перевезти его в свою берлогу в горах и выстроить там
заново, или  же о  том, что он возрождает христианство, чтобы его любимцы -
львы - имели что-нибудь на...
     - Вы хотите купить этот журнал, мисс?
     Маленький высохший старичок, державший аптеку, подозрительно обратился
и к ней.
     Она виновато положила на место номер "Ридерс Дайджест", который начала
перелистывать.
     И снова  Юлиана, прогуливаясь по тротуару со своими сумками, размышляя
о том,  что, возможно,  Геринг будет  новым фюрером, когда умрет Борман. Он
чем-то  отличался   от  остальных.   Единственным,  благодаря  чему  Борман
выдвинулся на  первый план, было раболепие, перед которым не устоял Гитлер,
когда стало  ясно, что  он вот-вот начнет разлагаться, и только те, кто был
его непосредственным  окружением,  понимали,  когда  именно  это  начнется.
Старый Геринг в это время был, как всегда, в своем дворце в горах.
     Геринг  должен  был  занять  место  Гитлера,  потому  что  именно  его
люфтваффе  уничтожило  сначала  английские  локационные  станции,  а  затем
покончило с  королевскими военно-воздушными  силами. Гитлер  вместо  этого,
скорее всего,  приказал бы  разбомбить Лондон,  так же,  как  он  разбомбил
Роттердам.
     Но, скорее всего, место достанется Геббельсу. Об этом говорят все. Ток
же, как и о том, что оно не должно достаться этому жуткому Гейдриху. "Он бы
перебил всех  нас. Это  же настоящий  мясник. Кто  мне нравится, - подумала
она, -  так это  Бальдур фон  Ширах. Он  единственный выглядит  в  какой-то
степени нормальным. Но у него нет ни малейшего шанса".
     Свернув, она  поднялась по  ступенькам на  крыльцо старого деревянного
дома, где жила.
     Когда она  отперла дверь  квартиры, то  увидела Джо Чинаделла там, где
она его  оставила -  лежащим на  животе посередине кровати, свесив руки. Он
все еще спал.
     "Нет, -  подумала она.  - Он  же не  может оставаться здесь вечно. Его
грузовик ушел. Он отпустил его? Очевидно".
     Войдя в  кухню, она  свалила сумки с едой на стол рядом с тарелками от
завтрака.
     "Но хотел  ли он  отпустить его?  - спросила  она  себя.  Вот  это  ее
интересовало.
     Что за странный человек. Он тратил на нее столько энергии, не отпуская
ее всю ночь, и все же это происходило так, будто его здесь и не было, будто
он не осознавал, что делает. Мысли его были заняты чем-то другим.
     Она принялась  привычно перекладывать  продукты в  старый  холодильник
фирмы "Дженерал электрик", с дверцей наверху, потом взялась за стряпню.
     "Может быть,  он так  часто этим  занимается, что уже привык, - решила
она, -  это стало  его второй  натурой.  Тело  совершает  движения  так  же
автоматически, как  мое, когда я сейчас кладу тарелки в раковину. Он мог бы
делать это, если бы даже удалить три пятых его мозга, как лягушка на уровне
биологии, на уровне голых рефлексов".
     - Эй, - позвала она, - просыпайся.
     Джо пошевелился в кровати и засопел.
     - Ты  слышал, что  отмочил Боб  Хоуп по  радио позапрошлым вечером? Он
рассказал одну смешную историю о том, как немецкий майор допрашивает каких-
то марсиан.  Марсиане не могут предъявить документы, удостоверяющие, что их
предки были  арийцами. Слышали?  Поэтому немецкий  майор шлет  донесение  в
Берлин, что Марс населен евреями.
     Войдя в комнату, где лежал на кровати Джо, она добавила:
     - И  что они  ростом в  полметра и имеют две головы. Ты знаешь как это
может подать Боб Хоуп.
     Джо открыл  глаза и,  молча, не  мигая смотрел  на нее. Подбородок его
почернел от щетины, темные глаза наполнились болью.
     Она тоже притихла.
     - что с тобой? - наконец вымолвила она. - Ты боишься?
     "Нет, - подумала она, - это Френк боится, а этот - не знаю".
     - Старый плут уехал, - сказал Джо, приподнявшись.
     - Что же ты собираешься делать?
     Она присела на край кровати, вытирая руки посудным полотенцем.
     - Я  перехвачу его  на обратном  пути. Он  ничего никому не скажет. Он
знает, что я сделал бы для него то же самое.
     - С тобой уже было так раньше? - спросила она.
     Джо не  ответил. "Значит  ты знал, что грузовик уходит, - сказала себе
Юлиана. - Теперь я знаю это точно".
     - А если он выберет другой маршрут? - спросила она.
     - Он  всегда ездит  по шоссе  номер пятьдесят и никогда по сороковому.
Там у  него как-то  вышла авария. Несколько лошадей вышли на дорогу, и он в
них врезался. В Скалистых Горах.
     Подобрав со стула одежду, он начал одеваться.
     -  Сколько  тебе  лет,  Джо?  -  спросила  она,  когда  он  задумался,
обнаженный.
     - Тридцать четыре.
     "Тогда, -  подумала она,  - ты должен был участвовать в войне". Она не
видела явных  физических дефектов: тело было стройным, ладным, длинноногим.
Джо, заметив, как она внимательно изучает его, нахмурился и отвернулся.
     - Я что, не могу посмотреть? - спросила она.
     Она на  самом деле  удивилась. Ну  почему бы и не посмотреть? Всю ночь
она была с ним, а теперь такая стеснительность.
     - Мы  что -  тараканы? - спросила она. - Мы не можем выдержать зрелище
друг друга на свету и потому должны забираться в щели?
     Раздраженно засопев,  он прямо  в трусах и носках направился в ванную.
Он уже начал набирать горячую воду в чашку для бритья.
     На руке она увидела татуировку, синюю букву "К".
     - Что это? - спросила она. - Твоя жена? Конни? Корина?
     Умываясь, Джо выговорил:
     - Каир.
     "Что это  экзотическое имя?"  -  подумала  она  с  завистью,  а  потом
почувствовала, что краснеет.
     - Я действительно глупая, - сказала она.
     Тридцатилетний  итальянец   из  занятой  нацистами  части  мира...  он
участвовал в  войне, все верно, но на стороне держав Оси. И он сражался под
Каиром:  татуировка  была  связующим  звеном  меж  немцами  и  итальянцами,
ветеранами этой  компании - знаком победы над британо-австралийской армией,
под командой  генерала Готта,  которой добился  Роммель и  его  африканский
корпус.
     Она вышла  из ванной,  вернулась в комнату и начала застилать постель.
Руки не слушались ее.
     Аккуратной  стопкой   на  стуле  лежало  все  имущество  Джо:  одежда,
небольшой плоский  чемодан, личные  вещи. Среди  них она  заметила покрытую
бархатом коробочку, похожую на футляр для очков.
     Подняв ее, она открыла и заглянула внутрь.
     "Ты действительно  сражался за  Каир, -  думала она, глядя на Железный
Крест Второй  степени с надписью и датой 10 июня 1945 года, выгравированной
на планке,  к которой  крепился крест.  - Не  все  из  них  получили  такую
награду, только  самые доблестные.  Интересно, что  же ты  совершил такого,
ведь тогда тебе было всего семнадцать лет?"
     Джо повернулся  как раз  в то  мгновение, когда  она вынула  орден  из
обитой бархатом  коробочки. Она  почувствовала его  присутствие и  виновато
вскочила на ноги, но он,