емь минут. Интересно, чего же я добился?"
     Он глядел на то, как быстро приближается земля.
     "Теперь очередь  за генералом  Тадеки. Что  он сможет  предпринять  на
Родных Островах?  Мы, по  крайней мере,  сообщили ему  эту  информацию.  Мы
сделали то,  что могли.  Однако, особых причин для оптимизма нет, - подумал
он. -  Вероятно, японцы  ничего не  смогут сделать для того, чтобы изменить
курс германской  внешней политики.  В правительстве  у власти  Геббельс,  и
скорее всего, это правительство удержится. После того, как оно укрепит свое
положение, оно  снова вернется к идее "Одуванчика". И еще одна важная часть
планеты будет уничтожена вместе со всем населением ради сумасшедших идеалов
фанатиков. В  сущности можно  предположить, что они, фашисты, уничтожат всю
планету, оставят  на ее  поверхности лишь один стерильный пепел. Они на это
способны: у  них есть водородная бомба. Несомненно, в конце концов, они так
и сделают. Их образ мышления ведет к этой "Гибели богов". Возможно, что они
даже жаждут этого, активно стремятся к этому фатальному светопредставлению,
уничтожению всего  на свете.  Что же  они оставят после себя, этот безумный
третий Рейх?  Будет ли  он причиной  конца всей  жизни на  земле, любого ее
проявления, повсюду?  И наша  планета станет  мертвой планетой  от наших же
собственных рук?"
     Он не мог в это поверить.
     "Даже если  вся жизнь  на нашей планете будет уничтожена, то должна же
быть где-то  еще другая  жизнь,  о  которой  мы  просто  ничего  не  знаем.
Невозможно, чтобы наш мир был единственным. Должны быть и другие миры, нами
незамеченными,  в   д  ругой  области  пространства,  либо  даже  в  другом
измерении, и  мы просто  не в  состоянии их  постичь. Даже  если я не смогу
доказать этого, даже если это не логично, я верю в это", - сказал он себе.
     Громкоговоритель объявил:
     - Майнен дамен унд геррен, ахтунг, битте.
     "Мы заходим  на посадку,  - сказал  про  себя  капитан  Вегенер,  -  я
совершенно уверен в том, что меня встретят агенты СД. Вопрос только в том -
какую из  группировок они  будут представлять? Поддерживающую Геббельса или
Гейдриха? Допуская, что генерал СС Гейдрих еще живой. Пока я на борту этого
корабля, его  могли окружить  и пристрелить.  Все происходит  так быстро во
время переходного  периода в  тоталитарном обществе.  В фашистской Германии
быстро составляются  пухлые списки  лиц, перед  которыми прежде большинство
трепетало..."
     Несколькими минутами  позже, когда  ракета приземлилась,  он  встал  и
двинулся к выходу, держа пальто в руке.
     Перед ним и позади него были возбужденные быстрым перелетом пассажиры.
     "Среди них,  - размышлял  он, -  на этот  раз нет  молодого  художника
нациста, нет  Лотца, который  изводил меня  своим мировоззрением,  уместным
только для кретинов".
     Служащие, облаченные  в авиаформу, как заметил Вегенер, такую же как и
у самого  рейхсмаршала, помогали  всем пассажирам  спуститься по наклонному
трапу на поле аэродрома.
     Там,  у   входа  в   здание  аэровокзала,   стояла  небольшая   группа
чернорубашечников.
     "За мной?"
     Вегенер стал медленно отходить от ракеты.
     На балконе здания аэровокзала поджидали встречающие мужчины и женщины,
многие из них размахивали руками, что-то кричали, особенно детвора.
     Отделившись от  остальных, к  нему подошел  один из чернорубашечников,
немигающий блондин с плоским лицом, со знаками различия морской СС, щелкнул
каблуками своих сапог выше колена и отдал честь.
     - Их  битте, мих,  цу энтсшульдиген.  Зинд  зи  вихт  капитан  Рудольф
Вегенер, фон дер Абвер?
     - Извините,  - ответил  Вегенер. -  Я - Конрад Гольц, представитель АГ
Хемикалиен по сбыту медикаментов.
     Он попытался пройти мимо.
     Двое других чернорубашечников, той же марки, подошли к нему.
     Теперь рядом  с ним  были все  трое, так  что, хотя он и продолжал все
также идти  в избранном  направлении, он  уже находился  под  их  полным  и
действенным попечением.
     У двоих эсесовцев под плащами были спрятаны автоматы.
     - Вы - Вогенер, - сказал один из них, когда они все прошли в здание.
     Он ничего не ответил.
     - У нас здесь автомобиль, - продолжил эсесовец. - Нам велено встретить
вашу ракету,  связаться с вами и немедленно отвезти к генералу СС Гейдриху,
который в  настоящее время вместе с Зеппом Дитрихом находится в штабе одной
из дивизий  СС. В  Особенности нас  предупредили, чтобы мы не позволили вам
подойти к каким-либо лицам из Вермахта или партийного руководства.
     "Значит меня  не пристрелят,  - сказал  себе Вегенер.  - Рейдрих  жив,
находится в  безопасном месте  и пытается  усилить свои  позиции  в  борьбе
против правительства  Геббельса. Может  быть, правительство  Геббельса все-
таки падет".
     Его  затолкнули  в  ожидавший  их  эсесовский  штабной  лимузин  фирмы
"Даймлер".
     "Отряда  флотских   эсесовцев,  неожиданно   ночью  сменивших   охрану
рейхсканцелярии  вполне  достаточно.  Тотчас  же  все  полицейские  участки
Берлина выплюнут  вооруженных людей  из СД  во всех  направлениях -  прежде
всего, чтобы  захватить  радиостанцию,  отключить  электропитание,  закрыть
Темпельхоф. Грохот  тяжелых орудий  во тьме на главных улицах. Но какое все
это  имеет   значение.  Даже  если  доктор  Геббельс  свергнут  и  операция
"Одуванчик" отменена?  Они все еще будут существовать эти чернорубашечники,
нацистская партия,  проекты, если  не на востоке, то где-то в другом месте,
на Марсе  или на  Венере. Не  удивительно, что  мистер Тагоми не смог этого
вынести, -  подумал он, - ужасной дилеммы нашей жизни. Что бы ни случилось,
все будет  злом, не  имеющим нравных.  Для чего  же тогда  бороться?  Зачем
выбирать, если  все альтернативы  одинаковы? Очевидно,  мы  все-таки  будем
продолжать в  том же духе, как и прежде, изо дня в день. В данный момент мы
действуем против  операции "Одуванчик".  Потом, мы  будем бороться  за  то6
чтобы одолеть  полицию. Но  мы не  можем сделать  все  сразу,  должна  быть
определенная  последовательность,   непрекращающийся  процесс.   Мы  сможем
воздействовать на  исход, только  делая выбор перед каждым очередным шагом.
Мы можем  только надеяться,  - подумал он, - и стараться изо всех сил. Где-
нибудь, в  каком-нибудь другом  мире, все  совершенно иначе.  Дело  обстоит
лучше: есть  ясный выбор  между добром  и злом. А не эта туманная путаница,
которая затрудняет возможность выбора, особенно, когда нет соответственного
орудия, с помощью которого можно было бы отделить переплетенные между собой
составляющие. У  нас совсем  не идеальный мир, который нам бы нравился, где
легко было  бы соблюдать  моральные принципы,  потому  что  было  бы  легко
распознать нарушение их. Где каждый мир мог бы безо всяких усилий поступать
правильно, так как мог бы легко обнаруживать очевидное".
     "Даймлер" рванулся вперед.
     Капитана Вегенера  поместили на  заднее сидение,  где с каждой стороны
были чернорубашечники, держа на коленях автоматы.
     "Предположим, что  даже сейчас это какая-то хитрость, - думал Вегенер,
ощущая, как  лимузин на высокой скорости проносится по берлинским улицам, -
что меня  везут не  к генералу  СС Гейдриху,  находящемуся в штабе одной из
дивизий, а  везут меня в какую-нибудь их партийных тюрем, где меня изувечат
и в  конце концов  убьют. Но  я  сделал  выбор:  я  предпочел  вернуться  в
Германию, избрал рискованный путь, связанный с тем, что меня могут схватить
до того,  как я доберусь до людей Абвера и окажусь под их защитой. Смерть в
любое мгновение  - вот единственная дорога, открытая для нас в любой точке.
И тем  не менее, мы выбираем ее, несмотря на смертельную опасность, либо же
мы сдаемся и отступаем на нее умышленно".
     Он смотрел на проносившиеся мимо берлинские здания.
     "Мой родной "фольд", родной народ: мы и я, снова мы вместе".
     Обратившись к троим эсесовцам, он сказал:
     - Как  дела в  Германии? Есть  что-нибудь  свеженькое  в  политической
ситуации? Я не был здесь несколько недель, уехал еще до смерти Бормана.
     Естественно, истерические  толпы поддерживают  маленького  доктора,  -
ответил сидевший  справа он него эсесовец. - Именно толпа и вознесла его на
пост канцлера.  Однако, не  очень-то похоже  на то,  что когда  возобладают
более трезвомыслящие,  они захотят  поддерживать  ничтожество  и  демагога,
который и  держится- то  только тем,  что разжигает  массы своим  враньем и
заклинаниями.
     - Понимаю, - сказал Вегенер.
     "Все продолжается,  - подумал  он, -  междоусобица. Вероятно, именно в
этом -  семена будущего.  Они в  конце концов  пожрут друг  друга,  оставив
остальных здесь  и там в этом мире, все еще в живых. Нас достаточно, что бы
еще раз  отстроиться, надеяться и жить своими немногочисленными, маленькими
стремлениями".
    
     В час дня Юлиана Фринк наконец добралась до Шайенна.
     в центре  города, напротив  огромного здания  старого паровозного депо
она остановилась у табачной лавки и купила две утренних газеты.
     Остановив машину  у бордюра,  она принялась просматривать газеты, пока
не нашла наконец-то, что искала:
     "Отпуск заканчивается смертельным ранением".
     Разыскивается для  допроса относительно  смертельной раны,  нанесенной
мужу в  роскошном номере  отеля "Президент  Гарнер" в  Денвере, миссис  Джо
Чинанделла  из   Канон-Сити,  уехавшая   по  показаниям   служащего  отеля,
немедленно после  того, что,  должно быть,  послужило трагической развязкой
супружеской ссоры.  В номере  были найдены  лезвия бритвы, которыми, как на
зло, снабжаются  постояльцы отеля  в виде  дополнительно услуги. Ими-то, по
всей видимости,  и воспользовалась миссис Чинанделла, которую описывают как
смуглую, стройную, хорошо одетую женщину в возрасте около тридцати лет, для
того, чтобы  перерезать горло  своему мужу,  чье тело было найдено Теодором
Феррисом,  служащим   гостиницы,  получасом   раньше  забравшим  сорочки  у
Чинанделла и,  как ему  было велено,  пришедшим, чтобы вернуть их владельцу
выглаженными. Он стал первым свидетелем вызывающий ужас сцены. Как сообщает
полиция, в  номере отеля  найдены следы  борьбы,  указывающие  на  то,  что
окончательным аргументом..."
     "Значит он мертв", - подумала Юлиана.
     Она сложила газету.
     И не только это узнала она - у них не было ее настоящего имени, они не
знали, кто она, и вообще ничего о ней.
     Теперь уже  не такая  взволнованная, она поехала дальше, пока не нашла
подходящую гостиницу.  Здесь она получила номер и занесла туда багаж, вынув
его из автомобиля.
     "Теперь мне  не нужно  спешить, -  сказала она  себе. -  Я  могу  даже
подождать до  вечера и  только тогда  пойти к  Абендсену. В этом случае мне
представиться  возможность  надеть  мое  новое  платье.  В  нем  просто  не
полагается показываться  днем - такие платья надевают только в сумерки. И я
могу спокойно закончить чтение книги".
     Она расположилась  поудобнее в  номере, включила  радио,  принесла  из
буфета кофе,  взобралась на  тщательно застеленную  кровать со своим новым,
нечитанным, чистеньким  экземпляром "Саранчи",  купленным в  книжном киоске
отеля в Денвере.
     Не выходя из номера, она дочитала книгу к четверти седьмого.
     "Интересно, добрался  ли до  ее конца Джо? В ней так много такого, что
он вряд  ли понял,  что хотел  сказать Абендсен этой книгой? Ничего о своем
выдуманном мире.  Разве я единственная, кто понимает это? Держу пари, что я
права:  никто  больше  не  понимает  "Саранчу"  чем  я  -  они  только  все
воображают, что понимают по-настоящему".
     Все еще  слегка потрясенная,  она  уложила  книгу  в  саквояж,  надела
пальто, вышла из мотеля, чтобы где-нибудь пообедать.
     Воздух был  очень  чист,  а  вывести  и  рекламы  Шайенна  как-то  по-
особенному волновали ее.
     Перед входом  в один  из баров  ссорились две  хорошенькие черноглазые
проститутки-индианки.
     Юлиана остановилась посмотреть.
     Тучи  автомобилей,  огромных,  сверкающих,  проносились  мимо  нее  по
улицам, все  окружающее дышало  атмосферой  праздности,  ожидания  чего-то,
глядело в  будущее  куда  охотнее,  чем  в  прошлое,  с  его  затхлостью  и
запустением, с его обносками и выброшенным старьем.
     В дорогом  французском ресторане - где служащий в белом кителе заводил
на стоянке  автомобили клиентов, и на каждом столе стояла зажженная свеча в
большом бокале  для вина,  а масло  подавалось не  кубиками,  а  набитое  в
круглые  белые  фарфоровые  масленки  -  она  с  нескрываемым  наслаждением
пообедала, а затем, имея еще массу свободного времени, медленно прогулялась
к своему отелю.
     Банкнот рейхсбанка  у нее  почти уже  не осталось,  но она  не придала
этому значения.
     Это мало ее заботило.
     "Он поведал нам о нашем собственном мире", - подумала она.
     Она отперла дверь своего номера.
     "Об этом самом мире, который сейчас вокруг нас".
     В номере она снова включила радио.
     "Он хочет,  чтобы мы  увидели его  таким, каким  он является  на самом
деле. Я вижу его, и с каждым мгновением многие другие начинают прозревать и
видеть его".
     Вынув из  коробки голубое  итальянское платье, она тщательно разложила
его на кровати.
     Оно ничуть не было испорчено.
     Все, что  нужно было  сделать - это самое большее, хорошенько пройтись
щеткой, чтобы убрать приставшие ворсинки.
     Но когда  она открыла другие пакеты, то обнаружила, что не привезла из
Денвера ни одного из своих шикарных полубюстгальтеров.
     - Ну и черт с ними, - сказал она.
     Она погрузилась в кресло и закурила сигарету.
     Может быть, она сможет надеть его с обычным лифчиком?
     Она сбросила кофту и юбку и попробовала надеть платье.
     Но бретельки  от лифчика  были видны,  и к тому же торчали его верхние
края, поэтому она отбросила эту мысль.
     "А может быть, - подумала она, - пойти вообще без лифчика?"
     Такого с ней не было уже много лет.
     Это напомнило  ей былые  дни в старших классах школы, когда у нее были
очень маленькие груди. Это даже очень беспокоило ее тогда.
     Но потом,  по мере  взросления и  занятий дзю-до, размер груди дошел у
нее до тридцатого номера.
     Тем не менее, она попробовала надеть платье без бюстгальтера, встав на
стул в ванной, чтобы видеть себя в зеркале аптечки.
     Платье  сидело   на  ней  потрясающе,  но,  боже  милостивый,  слишком
рискованно было его так носить.
     Стоило ей  только пригнуться,  чтобы вынуть сигарету или отважиться на
то, чтобы выпить - и могла случиться беда.
     Булавка!
     Она  могла  бы  надеть  платье  без  лифчика,  собрав  переднюю  часть
булавкой.
     Вывалив содержимое  своей коробки  с украшениями на кровать, она стала
раскладывать броши и сувениры, которыми она владела долгие годы.
     Некоторые  подарил  ей  Френк,  некоторые  -  другие  мужчины  еще  до
замужества.
     Среди них была и одна, которую купил ей Джо в Денвере.
     Да, небольшая серебряная булавка в виде лошадиной головы, из Мексики.
     Вполне подойдет.
     Она нашла  и нужное  место, где  следовало заколоть,  так что  в конце
концов она все-таки сможет надеть это платье.
     "Я сейчас рада чему угодно", - подумала она.
     Произошло  так   много  плохого,   так  мало   осталось   от   прежних
замечательных планов и надежд.
     Она энергично  расчесала волосы,  так что  они начали  потрескивать  и
блестеть, и ей осталось только выбрать туфли и серьги.
     Затем она  надела пальто,  взяла с  собой новую кожаную сумочку ручной
работы и вышла из номера.
     Вместо того,  чтобы самой  ехать на  своем старом  "студебеккере", она
попросила хозяина мотеля вызвать по телефону такси.
     Пока она ждала в вестибюле мотеля, ей неожиданно пришла в голову мысль
позвонить Френку.
     Почему ей  это стукнуло  в голову,  она так и не могла понять, но идея
застряла в голове.
     А почему бы и нет?
     Она могла бы и не платить за разговор.
     Он был  бы настолько  рад и  ошеломлен тем,  что слышит  ее, что сам с
удовольствием заплатил бы.
     Стоя у стойки администратора в вестибюле, она держала трубку, приложив
ее к  уху и  с  восторгом  прислушиваясь,  как  телефонистки  международных
станций переговаривались между собой, стараясь установить для нее связь.
     Она слышала, как далекая отсюда телефонистка из Сан-Франциско звонит в
справочную относительно  номера, затем  много треска  и щелчков  в трубке и
наконец долгие гудки.
     Такси могло  показаться в  любой момент,  но ему пришлось бы обождать,
таксисты к этому привыкли.
     - Ваш  абонент не  отвечает,  -  наконец  сказала  ей  телефонистка  в
Шайенне. - Мы повторим вызов через некоторое время позже и...
     - Не нужно.
     Юлиана покачала головой.
     Ведь это был всего лишь мимолетный каприз.
     - Меня здесь не будет. Спасибо.
     Она положила  трубку - хозяин мотеля стоял неподалеку и следил за тем,
чтобы по  ошибке плата  за разговор  не была  перечислена на  его счет  - и
быстро вышла  из мотеля на холодную, темную улицу, остановилась там и стала
ждать.
     К бордюру  подрулил сверкающий  новый автомобиль  и остановился. Дверь
кабины открылась, и водитель выскочил на тротуар, спеша к ней.
     Через мгновение  она уже  упивалась роскошью  заднего  сиденья  такси,
направляясь через центр к дому Абендсена.
    
     Во всех  окнах дома  Абендсена горел  свет. Оттуда доносились музыка и
голоса.
     Это был  одноэтажный оштукатуренный  дом с довольно приличным садом из
вьющихся роз и живой изгородью.
     Идя по дорожке, она подумала: "А смогу ли я попасть туда?"
     Неужели это и есть Высокий Замок? А какие слухи и сплетни?
     Дом вполне обыкновенный, в хорошем состоянии, сад ухожен.
     На  длинной   асфальтовой  дорожке  стоял  даже  детский  трехколесный
велосипед.
     А может быть это совсем не тот Абендсен?
     Она нашла  адрес в  телефонной книге  Шайенна, и  телефон  совпадал  с
номером телефона, по которому она звонила вчера вечером из Грили.
     Она взошла  на крыльцо,  огороженное  литым  ажурным  узором  железных
решеток, и нажала кнопку звонка.
     Через полуоткрытую  дверь была видна гостиная, довольно много стоявших
там людей, поднимавшиеся жалюзи на окнах, фортепиано, камин, книжные шкафы.
     "Отличная обстановка", - подумала она.
     Люди собрались на вечеринку?
     Но одеты они были не для этого.
     Взъерошенный мальчик  лет тринадцати,  одетый  в  тенниску  и  джинсы,
широко распахнул дверь.
     - Да?
     - Это дом мистера Абендсена? - спросила она. - Он сейчас занят?
     Обращаясь к кому-то в доме позади него мальчик крикнул:
     - Мам, она хочет видеть папу.
     Рядом  с  мальчиком  возникла  женщина  с  каштановыми  волосами,  лет
тридцати  пяти,  с  решительными,  немигающими  серыми  глазами  и  улыбкой
настолько уверенной  и безжалостной,  что Юлиана сразу же поняла, что перед
ней Каролина Абендсен.
     - Это я звонила вам вчера вечером, - сказала Юлиана.
     - О, да, конечно.
     Улыбка ее стала еще шире.
     У нее  были  отличные  белые  ровные  зубы.  юлиана  решила,  что  она
ирландка.
     Только  ирландская   кровь  могла  придать  такую  женственность  этой
челюсти.
     - Позвольте  взять вашу сумочку и шубу. Вам очень повезло: здесь у нас
несколько друзей. Какое прелестное платье! Из дома моделей Керубини, не так
ли?
     Она провела  Юлиану через  гостиную в спальню, где сложила вещи Юлианы
вместе с другими на кровати.
     - Муж  где-то здесь. Ищите высокого мужчину в очках, пьющего, как было
принято в старину.
     Из глаз ее полился вдруг полный понимания свет, губы изогнулись.
     "Мы так  хорошо понимаем  друг друга,  - поняла Юлиана. - Разве это не
удивительно?"
     - Я проделала долгий путь, - сказала она.
     - Да, я понимаю. Сейчас я сама поищу его.
     Каролина Абендсен  снова провела  ее в  гостиную и  подвела  к  группе
му