ведь мы  их называли  обезьянами,  этих
цивилизованных кривоногих  малюток, которые не возводили газовых печей и не
топили жир из женщин".
     - И  мы часто  порицали в  прошлом за  эту ужасную  растрату  людей  в
фанатичном  стремлении   удалить  основную  массу  индивидов  из  общества,
поставив их вне закона.
     Они, эти японцы настолько сильны в законах.
     - ...процитировать широко известного западного святого: "Что за выгода
человеку, если он заполучит себе весь мир, но при этом потеряет свою душу?"
     Радио замолчало. Френк тоже прекратил завязывать галстук. Шло утреннее
промывание мозгов.
     "Мне нужно с ними примириться, - осознал он.
     Занесут его  в черный  список или  нет, если  он  покинет  территорию,
контролируемую японцами,  и покажется на Юге, или в Европе, - в любом месте
Рейха - это будет означать смерть.
     "Мне нужно  помириться со  стариком  Уиндомом-Матсоном".  Усевшись  на
кровать и  приткнув рядом  чашку чуть  теплого чая,  Френк достал экземпляр
древнекитайского оракула.
     Из кожаного  футляра он  извлек сорок  девять черенков тысячелистника.
Некоторое время он размышлял, приводя в порядок мысли и продумывая вопросы.
     Вслух он сказал:
     - Как мне следует подойти к Уиндему-Матсону, чтобы на сходных условиях
помириться с ним?
     Он записал  вопрос на  обложке блокнота,  а затем  начал перебрасывать
черенки из  руки в руку, пока не получил первую строчку, начало. Восьмерка.
При этом была отсечена половина из шестидесяти четырех гексаграмм.
     Он разделил  черенки и получил вторую строчку. Вскоре, умело обращаясь
с оракулом, он получил все шесть строк, гексаграмма лежала перед ним, и ему
не нужно  было проверять  ее идентичность  по таблице.  Он прочитал  в  ней
гексаграмму пятнадцать:  скромность, низшие  воспрянут, высшие  падут вниз,
могучие семьи  покорятся. Ему  не нужно  было обращаться к тексту - он знал
его наизусть.  Хорошее  предзнаменование.  Оракул  дает  ему  благоприятный
совет.
     Все же он был чуточку разочарован.
     Было   что-то    бесполезное   в   гексаграмме   пятнадцать,   слишком
благочестивое. Конечно,  ему нужно быть скромным. Может быть правда, в этом
и заключался  смысл, ведь  после случившегося  у него  не было  власти  над
старым Уиндемом-Матсоном.  Он не  смог бы принудить его, чтобы тот взял его
назад. Все,  что он  мог бы  сделать -  это  принять  указания  гексаграммы
пятнадцать видно  наступил момент,  когда нужно просить, надеяться и ждать.
Если бог  даст, может,  его и возьмет на прежнюю работу, а может быть, даже
на что-нибудь получше.
     Читать другие строчки было не нужно: это были статичные строки. Значит
все, перехода на другую гексаграмму не было.
     Тогда следующий  вопрос. Собравшись с мыслями, он произнес: - увижу ли
я снова Юлиану?
     Это была  его жена  или, вернее,  бывшая жена.  Юлиана ушла  год  тому
назад, и он не видел ее несколько месяцев. В сущности, он даже не знал, где
она сейчас  живет, наверное,  уехала из  Сан Франциско,  возможно  даже  из
Тихоокеанских Штатов.
     Общие друзья или ничего не слышали о ней, или не хотели ему говорить.
     Он углубился в манипуляции с черенками.
     Сколько раз он спрашивал об Юлиане, задавая то один вопрос, то другой?
Вот  и   гексаграмма,  порождение  слепой  случайности  положения  черенков
растения, была  случайна, но тем не менее казалась связана тысячью незримых
уз с  мгновением, в  котором он находился, в котором его жизнь была связана
со  всеми   остальными  жизнями   и  частицами  вселенной.  Сквозь  рисунок
переменчивых и  неизменных строк  всегда  находила  себе  путь  неодержимая
необходимость, высвечивая  положение в  целом. Он, Юлиана, фабрика на Гоуч-
стрит,  Торговые   Представительства,  хозяйничающие   здесь,  исследование
планет, миллиард  кучек химических  соединений в Африке, которые теперь уже
не  были  даже  трупами,  стремления  тысяч  людей  вокруг  него  в  мелких
курятниках Сан-Франциско, обезумевшие бестии в Берлине, с их хладнокровными
лицами и маниакальными планами - все соединилось в одно мгновение, когда он
бросал стебли  тысячелистника, чтобы  избрать точное,  мудрое высказывание,
соответствующее  этому   мгновению,  в   книге,  корни   которой  уходят  в
тринадцатое столетие  до нашей  эры. В  книге, созданной мудрецами Китая за
пять тысяч  лет, отразившей  доведенную до  совершенства космологию  еще до
того, как Европа научилась элементарной арифметике.
     Гексаграмма. Сердце  его упало.  Сорок четыре.  Лицом к лицу с ней. Ее
отрезвляющий приговор:
     "Девица сильная. Не следует жениться на такой девушке".
     Он снова получил тот же ответ относительно Юлианы. "Значит, она не для
меня, я  знал это.  Но ведь  не об  этом я спрашивал оракула. Зачем оракулу
нужно было  напоминать мне?  Скверный  жребий  выпал  мне  встретить  ее  и
влюбиться -  и любить  до сих  пор". Юлиана  - самая  красивая  из  женщин,
которых он  знал. Черные,  как смоль  брови и волосы: следы испанской крови
были видны даже в цвете губ. Упругая, неслышная походка: она носила туфли с
ремешками, оставшиеся еще со старых классов.
     По существу, вся ее одежда была какой-то поношенной, казалась старой и
застиранной. И  он и  она были  сломлены так  давно, что,  несмотря на свою
внешность, она  должна была носить бумажный свитер, старый жакет на молнии,
коричневую твидовую юбку и коротенькие носки.
     Он ненавидел  это, и  все из-за  того, что  эта одежда,  как она  сама
говорила, делала  ее похожей  на женщину,  играющую в теннис, или даже хуже
собирающую грибы.
     Но самое  главное  его  с  самого  начала  привлекала  эксцентрическое
выражение ее  лица: безо  всякой причины  она приваживала незнакомых мужчин
многозначительной улыбкой  Моны Лизы, которая приводила их в замешательство
- отвечать  ей тем  же, или  нет? Сила  ее обаяния  была так  велика, что в
большинстве случаев,  когда Юлиана  проплывала  мимо,  с  нею  здоровались.
Сначала он  думал, что  причиной этого  является плохое  зрение,  но  потом
подумал,  что   это  приоткрывает   глубоко   скрытую   при   всех   других
обстоятельствах глупость.  Эта ее манера, да еще походка, обычное выражение
лица, будто  она знает  какую-то только  ей известную тайну - все это очень
досаждало Френку.  Но даже  перед разрывом, когда они очень часто ссорились
он  никогда   не  видел   в  ней   ничего  другого,   как  только  прямого,
непосредственного изобретения  самого бога,  которое попало  в его жизнь по
причинам, о  которых он никогда не узнает. Именно вследствие этого - какой-
то религиозной  интуицией, верой  в нее  - он никак не мог смириться с тем,
что потерял ее.
     Казалось, что  сейчас она  где-то совсем рядом, как будто он все еще с
ней.
     Это ощущение никогда не покидало его.
     Особенно сильным  оно было,  когда он  брал в  руки  Оракул.  Сидя  на
кровати и готовясь выйти на улицу и начать свой день, Френк Фринк размышлял
над тем,  спрашивает ли  кто-нибудь еще  совета у  оракула в  этом огромном
городе Сан-Франциско?  Все ли получают такое же мрачное предсказание, как и
он?
     Являются ли  складывающиеся в  этот  момент  обстоятельства  столь  же
неблагоприятными, для них, как и для него?
      Глава 2
     Мистер Нобусуке  Тагоми присел,  чтобы испросить  совета у пророческой
пятой книги конфуцианской мудрости оракула, известного много столетий назад
под названием  "Я-Чинг" или  "Книги перемен".  В полдень  у  него  возникли
какие-то смутные  предчувствия, связанные  со встречей с мистером Чилданом,
которая должна была состояться через два часа.
     Несколько комнат, занимаемых Главным представительством в "Ниппон Тайм
Билдинг", на  двадцатом этаже  на Тейлор-стрит,  выходили окнами  на залив.
Через стеклянную  стену можно  было наблюдать, как суда, проходя под мостом
"Золотые ворота",  заходят в бухту. Как раз сейчас, возле острова Алькатраз
был виден сухогруз, но мистер Тагоми не проявил к нему никакого интереса.
     Он подошел  к стене,  отстегнул шнур  и спустил  бамбуковые  шторы.  В
главном центральном  кабинете  стало  темнее.  Теперь  ему  не  нужно  было
щуриться от яркого света и мысли становились более ясными.
     Он решил, что, видимо, не в его силах угодить своему клиенту. С чем бы
не пришел  мистер Чилдан, на клиента это не произведет особого впечатления.
"Приходится признаться в этом, - сказал он самому себе. - Но мы, по крайней
мере, можем  сделать так,  чтобы не  доставить клиенту  огорчений. Мы можем
сделать так, чтобы он не оскорбился дурным подарком".
     Клиент скоро  прибудет  в  аэропорт  Сан-Франциско  в  новой  немецкой
высотной  ракете  типа  Мессершмидт-ГЕ.  Мистеру  Тагоми  еще  ни  разу  не
приходилось летать на таком аппарате. Когда он встретит мистера Бейнеса, он
должен придать  лицу невозмутимость,  какой бы  огромной не  оказалась  эта
ракета.
     Надо немного попрактиковаться. Он встал перед зеркалом, которое висело
на стене  кабинета, придал  лицу холодный,  слегка скучающий  вид,  и  стал
внимательно рассматривать  свои черты,  чтобы они не выдавали его волнения.
"Да, они такие шумные, мистер Бенейс, сэр. Совершенно невозможно читать. Но
зато весь  полет из  Стокгольма в  Сан-Франциско длится  всего  сорок  пять
минут". Тут  бы еще  вставить словечко  о неполадках  в  машинах  немецкого
производства. "Я  полагаю, вы  слышали сообщение  радио  о  катастрофе  над
Мадагаскаром. должен  признать, что  тоже самое  можно сказать  и о  старых
поршневых самолетах".
     Важно избегать  разговора о политике, потому что ему ничего неизвестно
о взглядах  мистера Бейнеса  на спорные  проблемы современности.  Но  такой
разговор может  возникнуть.  Мистер  Бейнес,  будучи  шведом,  должно  бить
занимает нейтральную позицию. Однако, он все-таки предпочел Люфтганзу своим
авиакомпаниям. "Один  щепетильный вопрос.  Мистер Бейнес, сэр, говорят, что
герр Борман  очень сильно  болен, что этой осенью на партийном съезде будет
избран новый  рейхканцлер. Это  слухи. Увы,  так  много  секретности  между
Тихоокеанией и Рейхом".
     Мистер Тагоми  достал папку  с выдержками  из  недавней  речи  мистера
Бейнеса, опубликованной  в "Нью-Йорк  таймс", и стал критически изучать их,
низко склонившись  из-за неправильной коррекции его контактных линз. В речи
говорилось о  необходимости еще  раз -  в девяносто  восьмой? -  произвести
разведку источников  воды на  Луне. "Мы еще можем разрешить эту надрывающую
сердце проблему,  - цитировался  газетой мистер  Бейнес. -  Наша  ближайшая
соседка, и пока что совершенно бесполезная для нас, если сбросить со счетов
военные цели". "Стоп, - подумал мистер Тагоми. - Это кажется ключ к мистеру
Бейнесу. Так мог выразиться только военный".
     Мистер Тагоми мысленно взял это на заметку.
     Тронув кнопку интеркома, он сказал:
     - Мисс  Эфрикян, мне  хотелось бы,  чтобы вы  занесли  сюда  диктофон,
пожалуйста.
     Наружная дверь скользнула в сторону и появилась мисс Эфрикян. Прическа
ее была со вкусом украшена голубыми цветами.
     Еще бы немного сирени, - заметил мистер Тагоми.
     Когда-то на  родине,  на  острове  Хоккайдо  он  был  профессиональным
цветоводом.
     Мисс Эфрикян,  высокая, темноволосая  армянка любезно склонилась перед
шефом.
     - Ваш аппарат готов? - спросил мистер Тагоми.
     - Да, мистер Тагоми.
     Мисс Эфрикян  села и  приготовила к  работе  портативный  диктофон  на
батарейках.
     Мистер Тагоми начал:
     - Я спросил у оракула: "Будет ли встреча с Чилданом полезна для меня?"
и получил,  к  собственному  страху,  зловещую  гексаграмму:  "Преимущество
величия. Подпорка,  удерживающая шатер,  оседает.  Слишком  большой  вес  в
центре, все неуравновешено".
     Магнитофон крутился.  Мистер Тагоми  размышлял. Мисс Эфрикян выжидающе
посмотрела на него и выключила запись.
     - Пусть  на минутку  войдет мистер Рамсей, пожалуйста, - сказал мистер
Тагоми.
     Она поднялась,  положила диктофон  и застучала  каблуками к  выходу из
кабинета.
     Мистер Рамсей  появился, держа  под мышкой  большую папку со счетами и
накладными отправленных грузов.
     Молодой, улыбающийся, с аккуратно завязанным галстуком-шнурком в стиле
Среднего Запада,  в клетчатой  рубахе и  голубых джинсах  до  пояса,  столь
ценимых у ревнителей моды, он бодро приветствовал японца:
     - Добрый день, мистер Тагоми. Какой прекрасный день, сэр.
     Мистер Тагоми  ответно кивнул. Мистер Рамсей сейчас же встал по стойке
смирно и тоже поклонился.
     - Я консультировался у оракула, - сказал Тагоми.
     Мисс Эфрикян снова уселась к своему диктофону.
     - Вы  понимаете, что  мистер Бейнес, который, как вам известно, вскоре
прибивает лично,  придерживается нордической  идеологии по  отношению к так
называемой культуре  Востока. Я  мог бы  попытаться поразить  его, чтобы он
более  проникся  ее  сутью,  например,  с  помощью  китайской  живописи  на
Пергаменте или  нашей керамикой  периода Такуогавы,  но это  не наше дело -
обращать его в нашу веру.
     - Понимаю, - сказал мистер Рамсей.
     Его  лицо,  типичное  для  представителя  белой  расы,  сморщилось  от
мучительной сосредоточенности.
     - Поэтому  мы не  дадим пищи  его предрассудкам  и подарим  ему вместо
этого какой-нибудь  бесценный предмет  американской культуры,  произведение
народа, близкого его народу и по духу и по крови.
     - Да.
     - Ваши  предки, сэр, американцы. Хотя вы и не погнушались сделать цвет
вашей кожи более темным.
     Он внимательно посмотрел на мистера Рамсея.
     - Это  загар кварцевой  лампы, - промямлил мистер Рамсей. - Только для
того, чтобы запастись витамином Д.
     Однако выражение униженности на его лице сразу выдало его попытку хоть
чем-то быть похожим на новых хозяев.
     - Уверяю вас, что я храню подлинную приверженность...
     Мистер Рамсей запнулся, не находя нужного слова.
     - Я еще не разорвал все связи с этнически-близким образом жизни...
     Мистер Тагоми сказал мисс Эфрикян:
     - Продолжайте, пожалуйста.
     Диктофон снова зажужжал.
     - Получив  от оракула гексаграмму двадцать восемь, я потом еще получил
строку девять  на пятом  месте, которая  гласит: "Высокий  тополь  выбросил
цветы. Более  строгая женщина  возьмет молодого  мужа".  Ни  порицания,  ни
хвалы. Это  ясно указывает на то, что в два часа мистер Чилдан не предложит
нам ничего стоящего...
     Мистер Тагоми сделал паузу.
     - Давайте  будем искренними.  Я не могу положиться на свой собственный
вкус в отношении произведений американского искусства. Вот почему...
     Он помешкал, стараясь найти точное выражение.
     - Вот  почему вы, мистер Рамсей, являясь, как я сказал, уроженцем этих
мест, будете необходимы. Наверное, вместе мы сделаем все лучшим образом.
     Мистер  Рамсей   не  отвечал.   Несмотря  на   все  попытки  сохранить
самообладание, все  его черты выдавали боль, гнев, мучительную и безмолвную
тщетную реакцию.
     - Сейчас, - сказал мистер Тагоми, - мне нужно еще раз посоветоваться с
оракулом. Из  соображений благоразумия  я не  могу задать  вопрос при  вас,
мистер Рамсей.
     Другими словами  его тон означал, что вам и всем вашим "пинки" не дано
право участия в тех же важных делах; с которыми мы сталкиваемся.
     - Однако,  уместно сказать,  что я получил в высшей степени вызывающий
ответ. Он заставил меня очень долго размышлять над ним.
     Оба, и мистер Рамсей, и мисс Эфрикян, внимательно следили за ходом его
мыслей.
     - Мой  вопрос относительно  мистера  Бейнеса,  благодаря  таинственным
деяниям Тао  привел к гексаграмме сорок шесть, к весьма неплохому суждению,
и к строчкам шесть в начале и девять на втором месте.
     Его вопрос  состоял в  том, успешной  ли будет  его сделка  с мистером
Бейнесом, и строка девять на втором месте уверяла, что так оно и будет. Она
гласила:
     "Если  кто-то   искренен,  то   он  может   ограничиться  еще  меньшим
повышением. Его не осудят".
     Очевидно, мистер  Бейнес будет удовлетворен любым подарком от Главного
Торгового Представительства, врученным ему мистером Тагоми.
     Но мистер  Тагоми, задавая  вопрос, имел  в виду нечто более глубокое,
нечто, о чем он сам догадывался весьма смутно.
     Как часто  это случалось,  оракул постиг  более сокровенный,  основной
вопрос, и,  отвечая на другой, высказанный вслух, заодно ответил и на этот,
подсознательный.
     - Насколько  мы знаем, - сказал мистер Тагоми, - мистер Бейнес везет с
собой подробный  отчет о новых способах литься под давлением, разработанных
в Швеции.  Если нам  удастся подписать контракт с его фирмой, мы безусловно
сможем заменить многие металлы, которых нам не хватает, пластмассами.
     В течение  многих лет  Тихоокеания пыталась  добиться помощи  рейха  в
области  применения   синтетических  материалов,  однако  крупные  немецкие
химические картели,  в частности  ИГ Фарбениндастри,  не  разглашали  своих
секретов. В  сущности, они добились мировой монополии пластмасс, особенно в
части получения полиэстера. Такими мерами Рейх сохранял свое преимущество и
над Тихоокеанией  в мировой торговле и опережал Японию в области технологии
по крайней мере лет на десять.
     Межпланетные ракеты,  стартовавшие  из  состояли  главным  образом  из
пластмасс, очень  легких, жаростойких  и настолько прочных, что выдерживали
столкновение с  метеоритами. У Тихоокеании не было ничего подобного, до сих
пор применялись натуральные металлы, а также такие материалы, как дерево и,
конечно, металлокерамика.
     Мистер Тагоми  съежился от  благоговейного трепета  при оной мысли: на
промышленных ярмарках  - достижения германских заводов, включая автомобили,
сделанные полностью из синтетических материалов, автомобили, продаваемые по
цене шестьсот долларов в валюте ТША.
     Но его  внутренний, подсознательный  вопрос, который  бы он никогда не
разгласил перед  этими  "пинки",  как  мухи  облепившими  конторы  Торговых
Представительств, был  связан с  обратной стороной мистера Бейнеса, которая
предполагалась в  той шифровке  из Токио.  Прежде  всего,  содержание  было
зашифровано частотным  ко дом,  характерным для  органов безопасности, а не
торговых фирм,  да шифр  представлял собой метафору, содержащую поэтические
намеки для  того, чтобы  сбыть с  толку  операторов  рейха,  прослушивавших
иностранные  передачи   и  могущих   расшифровать  любое  прямое  сообщение
независимо от сложности используемого шифра.
     Было ясно, что шифруя телеграмму, токийские власти имели в виду именно
рейх, а  не  вроде  бы  враждовавшие  между  собой  группировки  на  родных
островах.
     Ключевая фраза  "Сними сливки с молока, что он будет есть относилась к
"Цинафоре", к жуткой песне, в которой разъяснялась эта ключевая фраза:
     "Вещи редко  оказываются такими,  какими кажутся. Снятая с молока пена
часто принимается за сливки.
     "Книга  перемен",  к  которой  обратился  за  советом  мистер  Тагоми,
укрепила в  нем эту  точку зрения.  Комментарий во втором томе к полученной
гексаграмме гласил:
     "Предполагается, что  это сильный  человек. В  действительности, он не
соответствуют своему  окружению, так  как он  слишком резок  и не  обращает
внимания на форму. Но если у него прямой характер, он встретит ответное..."
     Интуиция просто  подсказывала, что  мистер Бейнес  совсем не  тот, кем
кажется, что  истинное целью его приезда в Сан-Франциско совсем не является
подписание  контракта   о  сотрудничестве  в  сфере  применения  пластмасс.
Следовательно, мистер Бейнес по сути - шпион.
     Но жизненный  опыт мистера  Тагоми пока  что не  мог  подсказать  ему,
какого рода шпионом он является, на кого он работает и ради чего.
    
      В  час сорок пополудни Роберт Чилдан со страшной неохотой запер двери
"Американских  художественных  промыслов".  Он  подтащил  к  краю  тротуара
тяжелые сумки,  подозвал педикэб  и велел  китаезе-  рикше  отвезти  его  к