же
к нам  в конце концов возвращается рассудок, просыпаясь в нас. Скорее всего
пока еще  совсем немногие  осознают это, отдельные личности там и здесь. Но
массы, что  они думают?  Неужели они  воображают, что  живут  в  психически
нормальном  мире?  Или  у  них  все-таки  есть  какие-то  смутные  догадки,
проблески истины?  Но, -  подумал он,  - что же, собственно, обозначает это
слово - безумие юридически? Что я имею в виду? Я его чувствую, вижу его, но
что же  это такое? Это то, что они делают, это то, чем они являются. Это их
духовная слепота,  полное отсутствие знаний о других, полная неосознанность
того, что  они причиняют  другим, непонимание разрушения, причиной которого
они стали  и являются  сейчас. Что,  они игнорируют  реальность? Да.  И  не
только это.  Посмотрим на  их планы.  Завоевание космоса и планет, такое же
как Африки, как Европы. Их точка зрения - она космическая. Их не интересует
ни какой-то  человек здесь,  ни какой-то  ребенок  там.  Только  абстракции
будоражат их:  раса, земля,  Фолк, Ланд,  Блут, Эрде.  Абстрактное для  них
реально, реальность  невидима. Это  их чувство  пространства и времени. Они
глядят  сквозь  настоящий  момент,  сквозь  окружающую  действительность  в
лежащую вне  ее черную  бездну  неизменного.  И  это  имеет  самые  роковые
последствия для живущего. Так как совсем скоро оно перестанет существовать.
Когда-то во  всем космосе  были  одни  лишь  частички  пыли,  горячие  пары
водорода и  ничего более,  а скоро  снова наступит такое же состояние. Мы -
это только  промежуток между  двумя этими  состояниями. Космический процесс
убыстряется, сокращая  жизнь, превращая  живую материю  снова в  гранит,  в
метан. Колесо  его не  остановить. Все остальное проходящее. И эти безумцы,
оио стараются  соответствовать этому  граниту, этой  пыли, этому страстному
стремлению мертвой  материи. Они  хотят помочь Природе. и я знаю, почему, -
подумал он.  - Они  хотят быть движущейся силой, а не жертвами истории. Они
отождествляют свое  могущество со всемогуществом бога и верят в собственную
богоподобность. И  это главное  их безумие.  Они  одержимы  какой-то  одной
идеей, архитипической  идеей. Их  эгоизм настолько разросся, что они уже не
понимают, откуда  они начали, что они вовсе не боги. Это не высокомерие, не
гордыня, это  раздувание своего  "я" до его крайнего предела, когда уже нет
разницы между  теми, кто  поклоняется, и теми, кому поклоняются. Не человек
съел бога,  это бог  пожрал человека.  Чего они  не могут  уразуметь -  это
беспомощности человека. я слаб, я мал. Вселенной нет до меня никакого дела.
Она не  замечает меня.  Я продолжаю  вести незаметную  жизнь. Но почему это
плохо? Разве  это не  лучше? Кого  боги замечают,  тех они уничтожают. Будь
невелик, и ты избежишь ревности сильных".
     Отстегивая ремень, Бейнес сказал:
     - Мистер  Лотце, я  этого еще  никогда никому  не говорил.  Я - еврей.
Понимаете?
     Лотце взглянул на него с жадностью.
     - Вы  бы об  этом никогда  бы  не  догадались,  потому  что  внешне  я
нисколько не  похож на  еврея. Я  изменил форму носа, уменьшил свои сальные
железы, кожа  моя осветлена  химически, изменена  форма черепа.  Короче, по
внешним признакам  я не  могу быть  разоблачен. Я вхож в самые высшие сферы
нацистского  общества  и  часто  бываю  там.  Никто  до  сих  пор  меня  не
разоблачил.
     Он замолчал,  как можно  ближе придвинулся  к Лотце и сказал так тихо,
чтобы услышал только он:
     - И там есть еще такие же, как я. Вы слышите? Мы не умерли. Мы все еще
существуем и незаметно продолжаем жить.
     Лотце был ошарашен.
     - Служба безопасности...
     - СД может просмотреть мое досье, - сказал Бейнес. - Вы можете донести
на меня.  Но у  меня очень  сильные связи.  Некоторые мои  друзья - арийцы,
другие -  такие же  евреи, занимающие высокие посты в Берлине. На ваш донос
не обратят  внимания, а  я через  некоторое время  сам  донесу  на  вас,  и
благодаря этим же моим связям вы окажетесь под Защитной опекой.
     Он улыбнулся,  поклонился и зашагал по проходу подальше от Лотце вслед
за другими  пассажирами. Спустившись  по  трапу  на  холодное,  продуваемое
ветром взлетное поле, Бейнес на мгновение снова очутился рядом с Лотце.
     - В сущности, - сказал Бейнес, шагая рядом с Лотце, - мне что-то очень
не нравится  ваша внешность,  мистер  Лотце,  поэтому  я  не  буду  надолго
откладывать и напишу донос немедленно.
     Он быстро зашагал вперед, оставив Лотце далеко позади.
     В дальнем  конце взлетной  площадки у  входа  в  вестибюль  пассажиров
ожидала  толпа   встречающих.   Родственники,   друзья,   многие   из   них
приветственно махали  руками, выглядывали из-за стоящих впереди, улыбались,
внимательно вглядывались  в лица,  суетились. Несколько  впереди  остальных
стоял коренастый японец средних лет, одетый в изысканное английское пальто,
а рядом  с ним  стоял японец  помоложе. На  лацкане его  пальто поблескивал
значок Главного Торгового Представительства Империи.
     "Это он,  - понял Бейнес, - мистер Набусуке Тагоми Явился лично6 чтобы
встретить меня".
     Слегка подавшись вперед, японец протянул руку.
     - Герр Бейнес, добрый вечер.
     - Добрый вечер, мистер Тагоми, - ответил Бейнес.
     Он так  же протянул  руку. Обменявшись  рукопожатиями, они поклонились
друг другу.
     Молодой японец тоже поклонился, глядя на них с сияющей улыбкой.
     - Немного  прохладно, сэр,  на этом  открытом поле,  -  сказал  мистер
Тагоми. - В город мы полетим на вертолете Представительства. Не возражаете?
Или, может быть, вам нужно еще уладить какие-нибудь дела здесь?
     Он с волнением вглядывался в лицо Бейнеса.
     - Мы  можем отправиться прямо сейчас, - сказал Бейнес. - Я хочу только
оформить номер в гостинице. Мой багаж...
     - Об  этом позаботится  мистер Котомики,  - сказал мистер Тагоми. - Он
поедет вслед за нами. Видите ли, сэр, на этом вокзале мне всегда приходится
дожидаться багажа целый час. Дольше, чем вы летели.
     Мистер Котомики приятно улыбнулся.
     - Хорошо, - сказал Бейнес.
     - Сэр, а у меня для вас скромный дар.
     - Простите?
     - Чтобы у вас сложилось приятное впечатление.
     Мистер Тагоми  сунул руку  в карман  пальто и  вынул оттуда  небольшую
коробку.
     - Благодарю вас, - произнес Бейнес, принимая дар.
     - Почти  полдня специальные  эксперты  проверяли  верность  выбора,  -
продолжал мистер  Тагоми. - Это настоящий раритет умирающей культуры бывших
США,  редчайшая   и  прекрасно  сохранившаяся  реликвия,  несущая  на  себе
отпечаток давно минувших безоблачных дней.
     Мистер Бейнес  открыл коробку. В ней лежали детские часы в виде головы
Микки-Мауса на черной бархатной подушечке.
     Что это - розыгрыш? Он поднял глаза и увидел взволнованное и серьезное
лицо мистера Тагоми. Нет, это никак не могло быть шуткой.
     - Большое  спасибо, -  сказал Бейнес.  - Это  действительно совершенно
невероятно.
     - Во всем мире сейчас найдется не более десятка настоящих часов Микки-
Мауса выпуска 1938 года, - сказал мистер Тагоми.
     Он испытывающе  вглядывался в  лицо  Бейнеса,  упиваясь  произведенным
впечатлением, постижением ценности дара.
     - Ни  один из  известных коллекционеров не имеет подобного экземпляра,
сэр.
     Они вошли  в  здание  вокзала  и  по  лестнице  вышли  на  вертолетную
площадку.
     Шедший за ними мистер Котомики сказал:
     - Харусаме ни нуроцуцу яне но томари кана...
     - Что такое? - переспросил мистер Бейнес у мистера Тагоми.
     - Старинная поэма, сказал мистер Тагоми, - периода Токугавы.
     - Идет  весенний дождь,  и на  крыше мокнет маленький детский мячик, -
перевел Котомики.
      Глава 4
     Наблюдая за  тем, как  его бывший  наниматель вперевалку проковылял по
коридору в  основное производственное  помещение "Уиндем-Матсон Корпорейшн"
Френк Фринк  подумал, что  самым странным в Уиндем-Матсоне является то, что
он совсем не похож на человека, владеющего фабрикой.
     Он больше  напоминал бездельника - завсегдатая злачных мест, какого-то
пропойцу, которого  отмыли в  бане, дали  новую одежду, побрили, постригли,
накачали витаминами и послали в мир с пятью долларами, чтобы он начал новую
жизнь. У  старика было  болезненная, заискивающая, нервная, даже вызывающая
сочувствие манера  держаться, как если бы он в каждом видел своего скрытого
врага, более сильного, чем он сам, и перед ним он вынужден вилять хвостом и
ублажать. Эта его манера как бы говорила: все собираются меня облапошить.
     В действительности  же Уиндем-Матсон  был чрезвычайно  могущественным.
Ему принадлежал  контрольный пакет  акций целого ряда предприятий, торговые
фирмы, недвижимость, да еще и "Уиндем-Матсон Корпорейшн".
     Проследовав за  стариком, Френк  распахнул дверь  в цех. Там грохотали
станки, которые  он ежедневно  видел вокруг себя в течении многих лет, люди
за станками,  воздух, наполненный пылью, тусклое освещение, суета движений.
Вот сюда и вошел старик. Фринк ускорил шаги.
     - Эй, мистер Уиндем-Матсон! - позвал он.
     Старик остановился возле начальника цеха, человека с волосатыми руками
по имени  Эд Мак-Карти.  Они одновременно  посмотрели на  Фринка, когда  он
подошел к ним.
     Нервно облизнув губы, Уиндем-Матсон сказал:
     - Очень жалко, Френк, но я уже ничего не могу сделать, чтобы взять вас
назад. Я  уже нанял  на ваше  место человека, полагая, что вы не вернетесь.
После всего того, что вы сказали.
     Его маленькие черные глазки часто забегали из стороны в сторону. Фринк
знал, что уклончивость было его наследственной чертой.
     У старика это было в крови.
     - Я пришел за своим инструментом и ни за чем более, - сказал Фринк.
     Его голос - он был рад это слышать - был твердым и даже резковатым.
     - Ну, посмотрим, - промямлил Уиндем-Матсон.
     У него  не было четкой линии относительно статуса инструментов Фринка.
Он адресовался к Эдди Мак-Карти:
     - Думаю,  что это по вашему ведомству, Эд. Наверное вы сможете уладить
здесь все, что касается Френка. У меня другие заботы.
     Он взглянул на карманные часы.
     - Знаете,  Эд, я  переговорю с  вами об  этой накладной позже. Мне еще
нужно кое-куда сбегать.
     Он похлопал Эдди Мак-Карти по руке и поспешил прочь, не оглядываясь.
     - Ты  пришел, чтобы  снова стать  на работу? - спросил, помолчав, Мак-
Карти.
     - Да.
     - Я горжусь тобой. Ты здорово вчера высказался.
     - Я  тоже страшно  горжусь, - сказал Френк. - Но - бог мой - я не могу
так же хорошо работать где-то в другом месте.
     Он чувствовал себя побитым и беспомощным.
     - Ты ведь знаешь это.
     Раньше они частенько обсуждали свои проблемы.
     - Нет,  не знаю, - сказал Мак-Карти. - Ты справишься с любой проблемой
не хуже  любого другого  на побережье.  Я видел, как выдал деталь, всего за
пять минут, включая и чистовую полировку. Вот только сварка...
     - А я никогда не говорил, что могу варить, - отозвался Фринк.
     - А ты никогда не думал завести собственное дело?
     Фринк, захваченный врасплох, застыл.
     - Какое дело?
     - Ювелирное.
     - Да ну тебя, ради Христа!
     - Заказы, оригинальные изделия, а продавать будут другие.
     Мак-Карти отвел его в угол цеха подальше от шума.
     - Тысячи  за две ты смог бы снять небольшой подвал или гараж. Когда-то
я рисовал  эскизы женских  сережек и  кулонов.  Помнишь  ведь  -  настоящий
модерн.
     Взяв кусок наждачной бумаги, он стал рисовать, медленно и упрямо.
     Заглянув ему  через плечо, Фринк усидел эскиз браслета с орнаментом из
расходившихся и переплетавшихся линий.
     - А разве еще существует рынок ювелирных изделий? - спросил Фринк.
     Все, что  он когда-либо  видел, было  традиционными - даже старинные -
изделиями прошлого.
     - Кому нужны современные американские вещи? Их не существует вовсе, во
всяком случае теперь, после войны.
     - Сам создай рынок, - посоветовал сердито Мак-Карти.
     - Ты хочешь сказать, что и продавать я буду сам?
     - Пусти  их  в  розничную  продажу  через  магазин,  вроде...  как  он
называется? На  Монтгомери-Стрит -  большой шикарный  магазин  произведений
искусства.
     - Американские Художественные Промыслы, - сказал Фринк.
     Он никогда  не заходил  в магазины  столь дорогие и фешенебельные, как
этот, так  же, как  и подавляющее большинство американцев. Только у японцев
были такие деньги, чтобы делать покупки в подобных магазинах.
     - Ты знаешь, что там продают? - спросил Мак-Карти. - И на чем наживают
состояния? На  тех чертовых  серебряных пряжках  для поясов из Нью-Мексико,
которые делают  индейцы. Всякий  хлам, который производят для туристов. Это
считается модным искусством.
     Какое-то время  Фринк разглядывал Мак-Карти, не решаясь открыть рот, а
потом сказал:
     - Я знаю, что они там продают. И ты тоже знаешь.
     - Да, - сказал Мак-Карти.
     Они оба  знали, потому  что они  оба имели  к этому  делу самое прямое
отношение, и довольно давно.
     Официальное "Уиндем-Матсон  Корпорейшн" занималась выпуском решеток из
кованого железа  для лестниц,  балконов, каминов для декоративных украшений
жилых зданий,  все на базе массового производства, по стандартным чертежам.
Для каждого  сорококвартирного здания  штамповалось одно  и то  же  изделие
сорок раз  подряд. С  виду "Уиндем-Матсон Корпорейшн" была металлургическим
предприятием. Но  вдобавок к  этому она  занималась еще и другими делами, и
именно оттуда она извлекала настоящие прибыли.
     Используя  большое  количество  тщательное  подобранных  инструментов,
материалов и  оборудования, "Уиндем-Матсон  Корпорейшн" непрерывным потоком
выпускала  подделки   американских  изделий  довоенного  производства.  Эти
подделки  осторожно,   со  знанием   дела  подбрасывали  на  оптовый  рынок
произведений искусства,  вливая в реку подлинных вещей, собираемых по всему
континенту. И  так же,  как при  коллекционировании почтовых марок и монет,
никто  не   мог  оценить   фактический  процент  подделок,  находившихся  в
обращении. И  никто -  в особенности торговцы, да и сами коллекционеры - не
хотели этого делать.
     Когда  Фринк   ушел  с   работы,  на  его  верстаке  лежал  наполовину
законченный револьвер  фирмы "Кольт"  времен  фронтира  (освоения  западных
территорий). Он  сам сделал отливку в собственного же изготовления формах и
теперь был  занят ручной  шлифовкой деталей.  Рынок  огнестрельного  оружия
времен Гражданской  войны и  фронтира  был  неограниченным:  "Уиндем-Матсон
Корпорейшн" могла  продать  все,  что  производил  Фринк.  Это  и  было  их
специальностью.
     Медленно подойдя  к своему  верстаку, Фринк  взял еще  необработанный,
покрытый заусеницами шомпол револьвера.
     Еще дня  три, и  револьвер был  бы закончен.  "Да,  -  подумал  он,  -
приличная  работа".   Эксперт,  конечно,  мог  бы  определить  разницу,  но
коллекционеры японцы не были знатоками в точном значении этого слова, у них
не было  ни  эталонов,  ни  методов  проверки  для  того,  чтобы  судить  о
подлинности изделия.
     Насколько ему  было известно,  им фактически  и в  голову не приходило
хоть сколько-нибудь  сомневаться в  исторической подлинности предметов, или
произведений народных ремесел, продаваемых на Западном побережье. Возможно,
когда-нибудь, такая  мысль все-таки  придет им  в голову,  и  тогда  пузырь
лопнет, а  вместе с  ним лопнет и рынок подлинных изделий. В соответствии с
законом Грешэма,  подделки подрывают  ценность  подлинников.  В  этом,  без
сомнения, была  причина отсутствия  проверок: ведь,  в  конце  концов,  все
оставались вполне довольны.
     Фабрики и  заводы, разбросанные по разным городам, выпускали продукцию
и имели  свою прибыль. Оптовики передавали вещи дальше, а хозяева магазинов
выставляли   их   и   рекламировали.   Коллекционеры   раскошеливались   и,
удовлетворенные,  везли   свои   приобретения   домой,   чтобы   произвести
впечатление на любовниц, жен, коллег и друзей.
     Так же, как с послевоенными грудами бумажных денег, все шло прекрасно,
пока никто на задавал вопросов. Никому не причинялось никакого ущерба, пока
не  пришел   день  расплаты.  Тогда  расплатятся  все.  Но  пока  никто  не
разговаривал об  этом, даже  те  кто  зарабатывал  на  жизнь  производством
подделок. Все  отказывались думать  о том, что они делают, занимаясь только
чисто техническими вопросами.
     - Давно ты не пробовал сделать что-нибудь оригинальное? - спросил Мак-
Карти.
     Фринк пожал плечами.
     - Много  лет. Я  могу скопировать все, что угодно, довольно аккуратно,
но...
     - Ты знаешь, о чем я думаю? Я думаю, что ты заразился у нацистов идеей
о том,  что евреи  не способны  творить,  что  они  могут  заниматься  лишь
имитацией и торговлей, посредничеством.
     Он безжалостно уставился на Френка.
     - Может быть, так оно и есть, - сказал Френк.
     - А  ты  попробуй.  Сначала  сделай  эскизы.  Или  сразу  поработай  с
металлом. Поиграй, как дети играют.
     - Нет, - сказал Фринк.
     - Веры  у тебя  нет, -  сказал Мак-Карти.  - Ты  ведь окончательно  ее
похоронил, верно?  Веру в  себя. Очень  плохо. Потому,  что я  уверен, ты в
состоянии сделать это.
     Он отошел от верстака.
     "Да, очень  плохо, - подумал Фринк. - И тем не менее, это правда. Я не
могу по  принуждению обрести веру или энтузиазм одной лишь решимостью. Этот
Мак-Карти, -  подумал он,  - чертовски  хороший начальник цеха. Он обладает
способностью пришпорить  человека, заставить  его выложить все свое умение,
превзойти себя даже наперекор самому себе. Прирожденный руководитель. Почти
ведь вдохновил  меня, пусть  хоть на мгновение, но вот он отошел, и энергия
ушла в  песок. Жаль, что не захватил своего оракула. Можно было бы спросить
у него  совета, воспользоваться  плодами его  пятитысячелетней мудрости". И
тогда он  вспомнил, что  экземпляр "Книга  перемен" есть  в комнате  отдыха
конторы корпорации Уиндема-Матсона. Он прошел через цех в контору, а оттуда
в комнату отдыха.
     Усевшись на  стул из  хромированных трубок  с пластиковым сиденьем, он
записал свой  вопрос на обратной стороне конверта: "Следует ли мне заняться
частным бизнесом  в области  прикладного творчества,  как  мне  только  что
советовали?" После этого он стал бросать монеты.
     В последней строке выпала семерка, замет он определил вторую и третью.
Нижнее трехстишье,  как он  определил, было  Чиен. Все  выглядело  неплохо,
потому что  Чиен означало творчество. Затем строка четвертая с переходом на
восьмерку: Джин. И строка пятая также дала переход на восьмерку, тоже Джин.
     "Боже, -  подумал он  взволнованно, -  еще одна строчка Джин, и выйдет
гексаграмма одиннадцать".
     Так, спокойно. Очень благоприятный исход. Или...
     Руки его задрожали, позвякивая монетами.
     Строка Янг  и,  следовательно,  гексаграмма  двадцать  шесть.  Та  Чу,
Усмиренная Сила  Величия.  И  та,  и  другая  строки  были  благоприятными,
третьего не было. Он бросил три монеты.
     Джин, значит покой.
     Открыв книгу, он прочел соответствующее разъяснение:
     "Покой. Малое уходит.
     Приближается нечто великое.
     Большая удача. Успех".
     "Значит, я  должен поступить  так, как  сказал Мак-Карти. Завести свое
маленькое дело".
     Осталось только  определить скользящую строку. Он перевернул страницу.
Какой там текст?
     Он не  мог вспомнить,  но скорее  всего благоприятный, потому что сама
гексаграмма было  очень удачной.  Союз небес  и земли  -  однако  первая  и
последняя строки были за пределами шестиугольника.
     Глаза его нашарили нужное место и тут же выхватили его: "Стена рушится
назад в  ров. Сейчас  не нужна армия. Пусть твои повеления будут известны в
твоем городе. Упрямство ведет к унижению".
     Полное банкротство! Он вскричал от ужаса. Дальше следовал комментарий:
     "Перемена, о  которой упоминалось  в центре  гексаграммы,  уже  нача