то я
туда  не   собираюсь  возвращаться.  Ведь  при  мне  почти  все  ассигнации
рейхсбанка, так что я, несмотря ни на что, в выигрыше. Прощай.
     Возле лифта ей помогли хорошо одетый пожилой бизнесмен и его жена: они
взяли у нее пакеты и передали их внизу в вестибюле коридорному.
     - Спасибо, - сказала им Юлиана.
     Коридорный понес  вещи через  вестибюль на  панель перед отелем, а она
нашла служащего,  который объяснил  ей, как добраться до автомобиля. Вскоре
она уже  стояла  в  прохладном  бетонном  подземном  гараже,  ожидая,  пока
служащий выведет  наружу ее  "студебеккер".  Она  вынула  из  сумки  горсть
мелочи, дала  служителю на  чай и через мгновение уже поднималась по тускло
освещенному  пандусу   на  темную  улицу,  освещенную  фарами  ее  и  чужих
автомобилей, отблесками неоновой рекламы.
     Швейцар в ливрее лично уложил ее багаж и пакеты в багажник и улыбнулся
ей так чистосердечно, что она дала ему прежде чем уехать, громадные чаевые.
Никто не пытался ее остановить, и это даже удивило ее. Никто даже бровью не
повел.
     Она решила,  что они,  наверное, думают,  что заплатит  Джо, а,  может
быть, уже заплатил, когда брал номер.
     Ожидая зеленого  света у  светофора, стоя  в ряду  других  машин,  она
вспомнила, что  не сказала  администратору, что  Джо сидит на полу номера и
нуждается в  помощи врача, что он ждет и будет ждать до скончания века, или
до тех  пор, пока  утром не  появится уборщица.  "Лучше  мне  вернуться,  -
подумала она, - или позвонить. Остановлюсь около телефона-автомата. Но ведь
это так  глупо, -  подумала она  тут же, продолжая выискивать место, где бы
остановиться и  позвонить. -  Кто бы  подумал такое  всего лишь  час назад,
когда мы  регистрировались, когда поднимались наверх. Мы уже собрались было
идти обедать, мы, возможно, даже выбрались бы в ночной клуб".
     Она снова  заплакала. Слезы  капали с  кончика носа  на кофту,  но она
продолжала ехать.
     "Очень плохо,  что я не посоветовалась с Оракулом, он-то знал бы все и
предупредил бы  меня. И почему я этого не сделала. В любое время я могла бы
у него  спросить в  любом месте  во время поездки или даже перед отъездом".
Она невольно  застонала. Эти  звуки - какое-то завывание, никогда прежде ею
не издаваемое  - ужаснули  ее, но  она не могла сдержаться, несмотря на то,
что сцепила зубы. Жуткое монотонное пение, причитания вместе со стенаниями,
исторгались через нос.
     Она остановилась  у обочины  и долго  сидела, не  выключая мотора, вся
дрожа, засунув  руки в карманы пальто. "Господи, - говорила она себе, - как
это все  ужасно. Ну  что ж, а иначе никак и не могло получиться". Она вышла
из машины  и вытащила  из багажника  свой саквояж,  открыла его  на  заднем
сиденье и  принялась рыться в одежде и обуви, пока в руках не оказались два
черных тома оракула.
     Здесь, на  заднем сидении  машины с  включенным  мотором,  она  начала
бросать три  монеты Средне-Западных  Штатов. Единственным  источником света
служила витрина  крупного универмага.  "Что я должна сделать?" - это был ее
вопрос оракулу. - "Скажи мне, что мне делать, пожалуйста".
     Гексаграмма сорок  два с  бегущей строкой,  переходящей на гексаграмму
сорок  три.   Прорыв.  Она   жадно  набросилась   на  строчки  гексаграммы,
последовательно улавливая  в своем  сознании их  скрытый смысл, постигая их
значение. Гексаграмма  точно описывала  создавшееся положение  -  еще  одно
чудо.
     Все, что  произошло, здесь  представало перед  ее взором схематично, в
виде наброска:
     "Это содействует  вопрошающему предпринять  что-либо. Это способствует
пересечь великие водные пространства".
     "Значит, надо  ехать дальше  и совершить  нечто такое,  что важно  для
меня,  ни  в  коем  случае  не  останавливаясь  здесь.  А  теперь  строчки,
сопутствующие гексаграмме". Она читала их, шевеля губами:
     "Десять  пар  черепах  не  устоят  перед  ним.  Непреклонное  упорство
приносит удачу. Король представляет его ногу".
     Теперь шестая  строка на  третьей полосе.  Когда она  прочла ее, у нее
закружилась голова.
     "Несчастья ведут  к обогащению.  Не следует  порицать за  это, если ты
искренен и стараешься идти прямо, а также никому не открываешься и только в
тайном послании сообщаешь обо всем правителю".
     Правитель - имеется в виду Абендсен.
     Тайное послание  - это  новенький экземпляр  его  книги.  Несчастья  -
Оракулу известно  обо всем,  что с ней произошло, о тех ужасах, которые она
пережила, общаясь  с Джо,  как бы  его не звали по-настоящему. Она прочла и
шестую строку на четвертой полосе:
     "Если будешь  идти прямо  и сообщать  обо всем правителю, он выслушает
тебя".
     Она поняла,  что должна  туда отправиться,  даже  если  Джо  будет  ее
преследовать. С  такой же  жадностью она  набросилась на  последнюю бегущую
строку, девятую строку.
     "Он никому не позволит возвыситься. Кто-то даже ударит его.
     Ему не удастся сохранить свое сердце в покое. Случиться беда".
     Она подумала, что речь идет об убийце, о людях гестапо, о том, что Джо
или кто-то такой же, как и он, все-таки доберется туда и убьет Абендсена.
     Она быстро пробежала последнюю оставшуюся часть гексаграммы сорок три.
Заключение.
     "Абсолютно необходимо  изложить суть  дела  перед  троном  короля.  Во
всеуслышание выложить  всю правду.  Несмотря на  опасность нужно  уведомить
свой собственный  город. Не  следует больше уповать только на оружие. Нужно
предпринимать решительные шаги".
     Значит, нет смысла возвращаться в гостиницу и думать о судьбе Джо. Это
бесполезно, потому  что, если не он, так будут посланы другие. Снова оракул
еще более  настойчиво говорит,  что нужно  ехать в  Шайенн  и  предупредить
Абендсена, не  обращая внимания  на опасность, с этим связанную. "Я обязана
открыть ему правду".
     Она закрыла книгу.
     Снова усевшись  за руль,  она  дала  задний  ход  и  влилась  в  поток
автомобилей.
     Она быстро сообразила, как выехать из центра Денвера на главное шоссе,
ведущее на Север.
     Она ехала  так быстро,  как только  мог ее  автомобиль. Мотор  ревел и
трясся так,  что временами  ей казалось,  что руль  вырывается  из  рук,  а
сиденье вырывается из-под нее. Содержимое отделения для перчаток непрерывно
тарахтело.
     "Спасибо доктору  Тодту и его автотрассам", - говорила она себе, мчась
сквозь тьму, озаряемую только светом ее фар и видя только разграничительные
линии на шоссе.
     К десяти  часам вечера  все еще  не добралась  до Шайенна из-за аварии
колеса, и  потому ей  оставалось только свернуть со скоростной магистрали и
начать поиски места для ночлега.
     На дорожном  знаке впереди было написано: "Грили. Пять миль". Медленно
проезжая по  главной улице Гриля несколькими минутами позже, Юлиана решила,
что завтра  утром она  поедет  дальше.  Она  миновала  несколько  отелей  с
зажженными  табло,   говорившими,  что   есть  свободные   места,   поэтому
остановиться в  одном из  них не  было проблемой.  Она  решила,  что  нужно
сделать - так это позвонить Абендсену и сказать, что она приедет.
     Припарковавшись, она устало выбралась из машины и наконец-то разогнула
ноги.
     Весь день  с восьми утра она была в пути. Невдалеке виднелась открытая
всю ночь аптека. Сунув руки в карманы пальто, она прошла к ней и вскоре уже
была в  закрытой телефонной  будке и  просила соединить  ее со справочной в
Шайенне.
     Слава богу,  их телефон  был в  телефонной книге. Она бросила монету в
двадцать пять центов, и телефонистка набрала номер Абендсена.
     - Алло,  - отозвался  вскоре энергичный  женский голос, приятный голос
молодой женщины, несомненно, примерно того же возраста, что и она сама.
     - Миссис  Абендсен? -  спросила  Юлиана.  -  Можно  мне  поговорить  с
мистером Абендсеном?
     - Кто это, будьте любезны?
     - Я  прочла его  книгу, - сказала Юлиана, - и весь день ехала в машине
из Канон-Сити, штат Колорадо. Сейчас нахожусь в Гринли. Мне казалось, что я
попаду в  ваш город  еще сегодня  вечером, но  не удалось,  и  поэтому  мне
хотелось бы  узнать, смогу ли я увидеть его завтра в любое удобное для него
время.
     После некоторой  паузы миссис  Абендсен ответила  все тем  же приятным
голосом:
     - Сейчас  уже поздновато,  мы довольно  рано ложимся спать. У вас есть
какая-нибудь особая причина, почему вы хотите встретиться с моим мужем? Как
раз сейчас у него особенно много работы.
     - Я хотела бы с ним поговорить, - сказала Юлиана.
     Ее совершенный  голос звучал в ушах как-то безжизненно. Она глядела на
стену кабинки, не в состоянии сказать ничего другого.
     У нее  ныло все  тело, во  рту было  сухо и  гадко. За  стеклом  будки
аптекарь за  стойкой  с  соками  готовил  молочный  коктейль  для  четверых
подростков.  Ей  страстно  захотелось  оказаться  там.  Она  едва  обращала
внимание на  то, что  говорила миссис  Абендсен. Ей ужасно захотелось чего-
нибудь  освежающего,   холодного,  и  еще  бы  хорошо  сэндвич  с  рубленым
цыпленком.
     - Готорн работает каждый день по-разному.
     Миссис Абендсен говорила оживленно и отрывисто.
     - Если  вы приедете завтра, я ничего конкретного вам не смогу обещать,
потому что  он может  быть занят целый день. Но если вы поймете это, прежде
чем отправиться сюда...
     - Да, - прервала ее Юлиана.
     - Я  уверена, что  он будет рад поболтать с вами несколько минут, если
удастся освободиться,  - продолжала  миссис Абендсен,  - но, пожалуйста, не
огорчайтесь, если  по какой-либо  причине  он  не  сможет  выкроить  время,
достаточное для разговора, а может быть, даже для встречи с вами.
     - Мы  прочли его книгу, и она очень мне понравилась, - сказала Юлиана.
- Она у меня с собой.
     - Понимаю, - добродушно сказала миссис Абендсен.
     - Мы  остановились в  Денвере и  занялись покупками,  а  на  это  ушло
слишком много времени.
     "Нет, -  подумала она,  - теперь  все изменилось,  стало шиворот-  на-
выворот".
     - Послушайте,  - сказала  она. -  О том,  что мне надо ехать в Шайенн,
сказал Оракул.
     - Боже  мой! - воскликнула миссис Абендсен, как будто ей было известно
об Оракуле, но тем не менее, не принимая ситуацию всерьез.
     - Я могу прочесть вам строчки.
     Она внесла  в кабину  Оракул. Положив оба тома на полку под аппаратом,
она стала лихорадочно перелистывать страницы.
     - Минуточку, - сказала она.
     Найдя  нужную   страницу,  она  прочла  сначала  заключение,  а  потом
предшествовавшие ему  строки в  трубку. Когда она дошла до девятой строки в
вершине гексаграммы, она услышала, как миссис Абендсен вскрикнула.
     - Простите? - сказала Юлиана, останавливаясь.
     - Простите? - сказала Юлиана, останавливаясь.
     - Продолжайте, - ответила миссис Абендсен.
     В голосе  ее зазвучала  тревога, как  будто что-то  резкое появилось в
нем.
     После того,  как  Юлиана  прочла  заключение  гексаграммы  сорок  три,
содержащее слово "опасность", наступило молчание.
     Ни миссис Абендсен, ни Юлиана не были в состоянии нарушить его.
     - Что  ж, тогда  мы завтра  ждем встречи  с вами,  -  в  конце  концов
раздался голос в трубке. - Назовите, пожалуйста, свое имя.
     - Юлиана  Фринк, -  ответила Юлиана.  - Большое, огромное вам спасибо,
миссис Абендсен.
     В этот  момент телефонистка  весьма бесцеремонно  объявила, что  время
разговора вышло,  и поэтому  Юлиана повесила  трубку, подобрала сумку, тома
Оракула, вышла  из кабинки  и направилась  к стойке  с соками. Она заказала
сэндвич, кока-колу и села, покуривая сигарету и отдыхая, как вдруг с ужасом
осознала, что ничего не было сказано об этом человеке из гестапо или СД или
еще черт  знает откуда,  об этом  Джо Чинаделла,  оставленном ею  в  номере
гостиницы в  Денвере. "Как же я забыла! Он же совершенно выскочил у меня из
головы. Как  это могло  случиться? Я,  должно быть,  чокнутая. Наверное,  я
совсем рехнулась, тронулась или сошла с ума".
     Какое-то время  она рылась  в сумке,  стараясь найти мелочь для нового
разговора.
     "Нет, - решила она, уже поднявшись было со стула, я не могу звонить им
снова ночью.  Пусть так и будет. Сейчас уже чертовски поздно. Я так устала,
да и они, наверное, спят уже".
     Она съела  сэндвич с  рубленным цыпленком,  запила  его  кока-колой  и
поехала в  ближайший мотель,  где  сняла  комнату  и,  дрожа,  забралась  в
кровать.
       Глава 14
     "Ответа не существует, - подумал мистер Нобусуко Тагоми, - так же, как
и понимания.  Даже в  Оракуле. И  все же я должен продолжать жить изо дня в
день, несмотря  на это.  Пойду и  поищу  что-нибудь  маленькое.  Буду  жить
незаметно,  чего   бы  это   мне  не  стоило,  пока,  как-нибудь  позже  не
наступит..."
     Несмотря ни  на что, он попрощался с женой и вышел из дому. Но сегодня
он не  направился, как  обычно, в  "Ниппон Таймз  Билдинг". Нужно было дать
себе разрядку,  сходить  в  парк  у  "Золотых  Ворот"  с  его  зверинцем  и
аквариумами, посетить  такое место,  где обитатели безмозглы, не способны к
мышлению, а тем не менее наслаждаться жизнью.
     "Время. Ехать  туда на педикэбе очень долго, и у меня будет достаточно
времени, чтобы  постичь ситуацию.  Если это так можно назвать. Но деревья и
звери не  имеют души.  Мне нужно  хвататься за какого-то человека. При этом
можно превратиться в ребенка, хотя, наверное, именно это и хорошо. Я мог бы
повернуть так, чтобы это было хорошо".
     Водитель педикэба  пыхтел вовсю  вдоль по  Керни-стрит, направляясь  к
центру  Сан-Франциско.  "Может  быть,  дальше  проехать  на  фуникулере?  -
неожиданно подумал мистер Тагоми. - Ведь это счастье - прокатиться на самом
чистом и плавном виде транспорта, который должен был исчезнуть еще в начале
века, но почему-то до сих пор сохранился".
     Он отпустил педикэб и пешком прошел по тротуару к ближайшей остановке.
     "Возможно, -  подумал он,  - я уже больше никогда не смогу вернуться в
"Ниппон Таймз  Билдинг", пропитанный духом смерти. Карьера моя окончена, но
в этом нет ничего дурного.
     Совет Торговых  Представительств найдет  ему замену.  Но сам-то Тагоми
все еще  ходит, существует, помнит каждую подробность. Значит, ничего он не
достигнет уходом от дел.
     "В любом  случае операция  "Одуванчик" сметает  нас всех с лица Земли,
независимо от  того, чем  мы занимаемся.  Нас уничтожит  наш враг, плечом к
плечу с  которым  мы  сражались  на  прошедшей  войне.  И  чем  же  он  нас
отблагодарил за  это? Еще тогда, наверное, нам следовало бы драться с ними,
или сделать  так, чтобы  Германия проиграла  войну, помочь  ее противникам,
Соединенным Штатам,  Британии, России.  Куда ни  кинь, всюду безысходность.
Строки Оракула  неопределенны и загадочны. Наверное, он покинул мир людей в
печали, оставив  им свою  неподдающуюся разгадке мудрость. Мы достигли того
момента, когда  мы одиноки. Нам нечего ждать помощи, как в прежние времена.
Что ж,  - подумал мистер Тагоми, - возможно, это то же неплохо. Может быть,
это и к лучшему. Каждый должен сам попытаться отыскать свою дорогу".
     На остановке  Калифорния-Стрит он  вошел в вагончик и доехал до самого
конца линии.
     Он даже  выпрыгнул из  вагончика и  помог повернуть  его на деревянном
поворотном круге.
     И это  из всего,  испытанного им  во время  прогулки по  городу, имело
наибольшее значение.  Но скоро  это чувство ослабело, он снова почувствовал
себя на  краю пропасти, почувствовал совершенно отчетливо, именно благодаря
тому, что воспринимал теперь все окружающее иначе.
     Разумеется,  назад   он  поехал   в  вагончике,   но  теперь   поездка
превратилась в пустую формальность, как он обнаружил, наблюдая улицы, дома,
экипажи, проносившиеся мимо него уже в противоположном направлении.
     Возле Стоктона  он поднялся,  чтобы  выйти  из  вагончика,  однако  на
остановке, прежде чем он начал спускаться, его окликнул кондуктор.
     - Ваш портфель, сэр.
     - Спасибо.
     Он забыл  его в  вагончике. Поднявшись,  он забрал  его и инстинктивно
пригнулся, когда вагончик с лязгом тронулся дальше. Он подумал, что у этого
портфеля  очень  ценное  содержимое:  драгоценный  кольт  сорок  четвертого
калибра, предел  мечтаний любого  коллекционера. Теперь  он старался всегда
держать его  при себе  на тот  случай,  если  мстительные  хулиганы  из  СД
попытаются ему  отплатить. От  них можно ждать чего угодно. И все же мистер
Тагоми понимал,  что это  новая привычка, несмотря на все случившееся, была
признаком истерии,  того нервного  состояния, в котором он пребывал. или по
улицам с  портфелем в  руке, он  снова и  снова убеждал себя, что не должен
поддаваться панике  - сначала  принуждение,  затем  одержимость  навязчивой
идеей и наконец страх. Он не мог освободиться от него.
     Он рождался в нем и овладевал им.
     "Значит, я  утерял  свое  восторженное  отношение  к  своему  хобби  -
коллекционированию? -  спросил он  себя. -  Неужели все перевернулось из-за
того, что  я совершил?  Вся моя  страсть к  собирательству уничтожена, а не
только отношение  к этому одному предмету. Главная опора моей жизни, сфера,
увы, где я существовал с таким удовольствием".
     Окликнув педикэб,  он  велел  ехать  на  Монтгомери-стрит  к  магазину
Роберта Чилдана.
     "Надо  выяснить  все  до  конца.  Есть  еще  эта  единственная  связь,
соединяющая меня  с любимым  занятием. И  эта же  связь  соединяет  меня  с
произошедшим событием.  Я, возможно,  смог бы  справиться с  собой, если бы
схитрил:  например,   выменял  бы   этот  пистолет   на  еще  более  ценный
исторический предмет.  Этот пистолет  для меня  уже слишком  предметен, его
качества как  реликвии полностью уничтожены недавним употреблением. Но ведь
это мое  личное ощущение,  никто больше  не будет  испытывать  аналогичного
чувства к  этому пистолету,  ему не  передастся мой  персональный опыт.  Он
существует только в моей душе. Нужно освободить себя, - решил он, все более
волнуясь.  -   Когда  исчезнет  пистолет,  останется  только  легкий  налет
прошлого, потому  что это не столько к моей душе, а по теории историчности,
в равной  мере и  в этом  пистолете. Надо  разорвать уравнение, связывающее
меня и  в этом пистолете. Надо разорвать уравнение, связывающее меня с этим
предметом. А вот и магазин. Сколько интересных приобретений сделал я здесь,
- спокойно  заметил он,  как бы глядя на себя со стороны. - Это было и моим
бизнесом, и моим увлечением".
     Расплатившись с  рикшей,  он  подхватил  портфель  и  быстро  вошел  в
магазин.
     Мистер Чилдан, стоя у кассы, протирал тканью какой-то предмет.
     - Мистер Тагоми.
     - Чилдан поклонился.
     - Мистер Чилдан.
     Тагоми поклонился в ответ.
     - Какая неожиданность, какая честь!
     Чилдан отложил  вещь и  ткань и,  обогнув  прилавок,  вышел  навстречу
гостю.
     Обычный ритуал,  приветствия, поклоны  и так  далее, в  том  же  духе.
Однако мистер  Тагоми почувствовал,  что Чилдан  сегодня какой-то не такой,
как всегда,  чуть более молчаливый, чем обычно. "Ну и хорошо, - решил он. -
Обычно-то он  такой шумный, назойливый, скачет туда-сюда. О может быть, это
и не к добру".
     Тагоми положил портфель на прилавок и открыл его.
     - Мистер  Чилдан, -  сказал  он,  -  мне  бы  хотелось  обменять  этот
экземпляр, купленный у вас несколько лет назад. Насколько мне помниться, вы
раньше не возражали против такой практики.
     - Да, сэр, - отозвался Чилдан. - Все зависит, к примеру, от состояния,
ну и от некоторых других факторов.
     Он встревоженно и внимательно смотрел на мистера Тагоми.
     - Этот кольт сорок четвертого калибра, - сказал мистер Тагоми.
     Некоторое время  оба молчали,  глядя на  револьвер, лежащий в открытом
ящике  красного   дерева  рядом  с  коробкой  с  частично  израсходованными
патронами.
     Легкая тень  пробежала по  лицу мистера  Чилдана. Мистер Тагоми понял.
Что ж, быть по сему.
     - Вас это не интересует? - угадал он