льевич, в приемной вас ждет  очаровательнейшее  создание.  Она
сестра заместителя мэра города...
   - И что я должен с ней делать? - удивленно спросил Вася.
   - С нее надо снять приличный  слой  жира,  если  хотите  улучшить  свои
квартирные условия, - ответил импресарио дрожащим от  нетерпения  голосом,
обнимая и целуя девиц по очереди. - Комнаты три-четыре, к примеру, хотите?
Господи, неужели это все мое!
   Девушки хотя и не отличались особой  моральной  устойчивостью,  все  же
были несколько шокированы.
   - Извините, но я не продаюсь!  -  возмутилась  блондинка,  спрыгнула  с
кровати и направилась в ванную.
   Ее примеру последовала брюнетка, подобрав с кресла свою одежду и одежду
подруги.
   - Куда вы, цыпочки? -  умоляюще  протянул  руки  Хитроумов.  -  Я  могу
удвоить, утроить вознаграждение!
   - Что ж вы, Всеволод Львович, даже не представились? - захохотал  Вася,
с неподдельным интересом наблюдавший за этой сценой.
   Импресарио  лежал  на  спине,  раскинув   руки,   и   чувствовал   себя
несправедливо обиженным.
   В  это  время  в  комнату  ворвалась   Генриетта   Степановна.   Увидев
обнаженного Хитроумова, она остолбенела и пролепетала:
   - Извините, но мы, кажется, уже где-то виделись.
   - Возможно, - невозмутимо ответил импресарио, даже не шелохнувшись.
   Кукушкин стоял  возле  двери,  и  Генриетта  Степановна  его  сразу  не
заметила. Но когда обнаружила...
   - Ах вот вы где, великий маг и волшебник! Вешаете лапшу на уши  бедному
люду? - налетела она на него, как коршун. - И вы думаете, что вам все  это
так сойдет! Нет, я вас... к ногтю!
   - Здравствуйте, Генриетта Степановна, - вежливо поздоровался  Кукушкин.
- Очень рад вас видеть. Вы сегодня такая привлекательная.
   - Да неужели? - она была тронута его любезностью.  -  Спасибо,  Василий
Васильевич. Между прочим, вы когда-нибудь видели, чтобы я была на работе в
домашнем халате? Ах да, вы  же  как-то  мне  что-то  говорили  о  домашней
обстановке...
   Пока они обменивались воспоминаниями и любезностями, Хитроумов  оделся,
подошел к ним; поправил галстук и, поклонившись, представился:
   - Разрешите познакомиться. Перед вами директор. Всеволод Львович. Прошу
садиться. Я сразу понял, что вы пришли с деловым предложением.
   Директор Дворца бракосочетания  упала  в  кресло,  сраженная  наглостью
Хитроумова.  Через  несколько  минут  она  немного  опомнилась  и  сказала
Кукушкину:
   - Итак, Василий Васильевич, как я поняла, вы  с  прежнего  места  своей
работы самоуволились...
   - Вы очень правильно поняли, - подтвердил импресарио.
   - Но вы не все правильно рассчитали.  Я  вас  не  уволю  ни  под  каким
предлогом. Вы, дорогой Василий  Васильевич,  сможете  это  сделать  только
через суд.
   - Ну что вы, милая, я не собираюсь  с  вами  судиться,  -  заволновался
Кукушкин и закурил. - А  мою  трудовую  книжку  можете  оставить  себе  на
память.
   - Зато я собираюсь, если вы не вернетесь на свою работу. Более того,  я
организую против вас митинг. Митинг эмансипированных женщин!  Я  разоблачу
вашу мафию. Слава Богу, сейчас все позволено.
   - Вы этим ничего не добьетесь, - Всеволод Львович тоже закурил.  -  Наш
авторитет неотразим. Мы укрепляем экономику города.
   Генриетта Степановна, заметив их обеспокоенность, усмехнулась:
   - Я бы вам сказала, что вы укрепляете, но уж больно неприятно  об  этом
говорить. Вы прекрасно знаете, что ваш  успех  дутый  и  рассчитан,  мягко
выражаясь,  на  наивных  и  доверчивых.  Но  кто  вам  позволил,   Василий
Васильевич, не  имея  специального  медицинского  образования,  заниматься
лечением?
   - А я занимаюсь не лечением, а исцелением, - ответил Вася.  -  И  я  не
виноват, что вы  не  видите  разницы.  Ни  один  врач-психотерапевт  не  в
состоянии сделать то, что могу я. Да, да, именно я!
   Хитроумов одобрительно покачал головой.
   - Ну что ж, значит, вы считаете, что дураков на вашу  жизнь  хватит,  -
вздохнула Генриетта Степановна. - Очень жаль. В таком случае я  постараюсь
вам доказать  обратное.  Поверьте,  мне  ничего  не  остается.  Только  не
вздумайте, Василий Васильевич, меня снова купить. Ваши деньги, которые  вы
мне подарили, я внесла на расчетный счет Дворца. Мы ведь сейчас на  полном
хозрасчете. А сейчас извините, но мне пора. До свидания, шарлатаны! -  Она
поднялась с кресла и решительно вышла из комнаты.



6

   Два дня у Хитроумова и Кукушкина прошли в тревожном ожидании. Они ждали
обещанного митинга. А на третий день в  городской  вечерней  газете  вышел
фельетон под названием "Как лечить  голову".  Автором  фельетона  был  муж
Валентины Михайловны. Газету принес в гримерную  к  Васе  Лунин.  Кукушкин
обрадовался его появлению:
   - Иван Дмитриевич, где же вы столько пропадали?
   Они обнялись, как старые и хорошие друзья.
   - Василий Васильевич, вы теперь у нас  самый  популярный  человек.  Вот
полюбуйтесь,  о  вас  даже  в  газетах  пишут.   Весь   город   -   словно
растревоженный  улей.  О  вас  говорят  и  спорят  на  каждой   автобусной
остановке. Пожалуйста, поинтересуйтесь.
   Кукушкин не любил читать не потому, что ленился, хотя и этот факт  имел
место. Ему просто не хотелось засорять свою прекрасную память чем  попало.
Но о себе он прочитал с интересом.
   В фельетоне речь шла о его "уникальных"  способностях  и  возможностях,
которые автор не очень-то деликатно ставил под сомнение. Все было написано
в сердитом и даже злом тоне. Много раз употреблялось слово "шарлатан".
   - Это тот случай, когда свобода слова идет во вред обществу,  -  мрачно
сказал Вася и брезгливо бросил газету на пол. - Если  в  фельетоне  вместо
юмора и сатиры зависть и оскорбления, это  не  фельетон,  а  поклеп.  Этот
автор, как его, В.Кривошеев, считает, что если это  его  уму  непостижимо,
значит, это невозможно вообще. Ладно, давайте-ка лучше выпьем шампанского,
вы же мой гость.
   Вася достал из  холодильника  бутылку,  из  серванта  -  два  фужера  и
поставил на журнальный столик.
   - Я, конечно, с вами с удовольствием, но вам же на  сцену,  -  напомнил
гость.
   - Ничего, это будет очень к стати! - задумчиво сказал хозяин  гримерной
и выстрелил пробкой в потолок. - Это будет сегодня выстрел из пушки, но не
по воробьям, а по человеческой низости! Ну  что  ж,  В.Кривошеев,  ты  еще
придешь ко мне с повинной...
   В это время в гримерную вбежал  Хитроумов.  Увидев  сидящего  в  кресле
Лунина, он замер на пороге:
   - Как это понимать, неужели за нами пришли?
   - Ну что вы, Всеволод Львович, я  уже,  благодаря  вам,  не  работаю  в
ОБХСС. Я теперь - в уголовном розыске.
   - Слава Богу, - перекрестился импресарио и подошел к столу.
   - Всеволод Львович, у меня есть тост, - сказал Кукушкин и принес третий
фужер. - Давайте выпьем за смех! За  смех  над  врагами  и  друзьями,  над
больными и здоровыми. Как видите, у нас интереснейшая компания:  первый  -
вор, проходимец и жулик, второй - шарлатан, а третий  -  честный  легавый.
Сегодня я буду смеяться над всеми и даже над собой!
   -  Спасибо  за  комплимент,  -  обидчиво   сказал   Всеволод   Львович,
посматривая настороженно на Лунина. - Скажите, Василий Васильевич, что  вы
задумали?
   Вася молча осушил свой бокал и небрежно отставил его в  сторону.  Затем
он начал готовиться к представлению.
   В зрительном зале, как всегда, не было куда яблоку упасть. Даже  Лунину
места не нашлось, и он стоял за кулисами возле Хитроумова. Но  никто  даже
не подозревал, что Кукушкин в ответ на оскорбительный  фельетон  в  прессе
приготовил всем ошеломляющий сюрприз.
   Те, кто смотрел его выступления  неоднократно,  а  таких  было  немало,
знали, что каждый раз он начинал оригинально. Но сегодня...
   - Здравствуйте, земляки!  -  поздоровался  он  со  зрителями  просто  и
скромно. - Вы не заметили, что в поликлиниках  нашего  города  сократились
очереди? Ну, я не виноват, что вас волнуют только очереди в магазинах. Так
вот, как вы думаете, сколько один врач  может  за  день  принять  больных?
Вероятно, не больше тридцати. Так почему вы  решили,  что  я  могу  лечить
одновременно по тысяче человек?! Причем со сцены, магической силой слова?!
Почему многие считают: чем даром лечиться, лучше лечиться моим даром? Увы,
некоторые печатные органы, глас  народа,  так  сказать,  считают  мой  дар
обыкновенным шарлатанством. Сами понимаете, что после этого я не  чувствую
за собой морального права лечить вас. А посему я навсегда покидаю сцену.
   Вася поклонился и быстро ушел за кулисы.
   Некоторое время зал ошеломленно молчал. Многие читали фельетон,  но  не
придали ему никакого значения. Поэтому поступок кумира  был  для  них  как
гром среди ясного неба.
   По залу прокатился возмущенный ропот, затем со всех концов  послышались
выкрики: "Клевета!", "Пасквиль!", "Долой писак!". Все зрители поднялись  и
начали  дружно  аплодировать  и  скандировать:   "Ку-куш-кин,   вернись!",
"Ку-куш-кин, вернись!"
   Но Вася закрылся в гримерной на ключ и никого не впускал.
   ...Только через полтора часа зрители начали расходиться.  На  сцене  за
кулисами остались только Лунин и Хитроумов. Иван Дмитриевич  был  потрясен
неожиданным поступком Кукушкина, а Всеволода Львовича начинала бить мелкая
дрожь, как только он  вспоминал  о  том,  сколько  проданных  билетов  ему
придется принять обратно.



7

   На следующий день с самого утра в редакции  вечерней  газеты  затрещали
телефоны. Главный редактор собрал  срочное  совещание.  Вопрос  один:  как
газете выйти с честью из создавшейся трудной ситуации. Но  совещание  было
прекращено буквально через несколько минут, когда члены  редакции  увидели
из своих окон собравшийся многотысячный митинг.  Такого  поворота  событий
никто не мог предвидеть.
   Движение на улице,  на  которой  находилась  редакция,  было  полностью
остановлено. Поток митингующих не прекращался. Транспортная связь с  целым
жилым микрорайоном прервалась.
   -  Короче,  ищите  автора  фельетона  и  утрясайте  этот   скандал,   -
распорядился главный редактор и закурил. - Все свободны!
   Через несколько  секунд  на  квартире  Василия  Степановича  Кривошеева
зазвонил телефон. Сегодня у него был выходной, и он  без  всякого  желания
поднял трубку.
   -  Вы  хоть  понимаете,  Василий  Степанович,  что  вы  натворили?!   -
послышался встревоженный голос  заведующего  отделом  культуры  газеты.  -
Зачем вы пишете о том, чего не знаете? После вашего  фельетона  кооператив
каких-то шарлатанов угрожает нам  предъявить  судебный  иск  о  возмещении
ущерба на сумму до ста тысяч рублей. Начальство грозит разогнать всю  нашу
редакцию. В городе - громадный скандал. Алло, вы слышите меня?..
   Василий  Степанович  потряс   головой.   Такая   внезапная   информация
всполошила его, и он не знал, что ответить.
   - А зачем же вы печатаете то, чего не понимаете?! - наконец сказал он в
свое оправдание, задумчиво покачав головой.
   - В общем так, Василий Степанович,  вы  заварили  эту  кашу,  вы  ее  и
расхлебывайте,  иначе  я  за  последствия  не  ручаюсь.  Слышите,   срочно
приезжайте в редакцию!  Лично  я  был  против  вашего  фельетона,  это  вы
уболтали главного. Он требует вас срочно!  А  пока  вы  будете  добираться
(уверяю вас, это будет очень нелегко),  я  займусь  текстом  опровержения,
которое вы подпишете...
   - Что, вы хотите, чтобы я извинился публично перед этим проходимцем?! -
возмутился кандидат психологических наук. - Да не бывать этому никогда! Да
он компрометирует нашу науку вообще!
   - Василий Степанович, прошу вас, срочно приезжайте, -  уже  умолял  его
завотделом. - Вы это объясните не  мне,  вам  будет  кому  это  объяснять,
уверяю вас...
   После этого разговора Василий Степанович заказал по  телефону  такси  и
начал одеваться. Через полчаса он уже был  возле  редакции.  Но  выйти  из
такси ему пришлось гораздо раньше.  Увидев  большое  скопление  городского
транспорта  и  громадный  поток  людей,  он  долго  не  мог  понять,   что
происходит. Но когда увидел плакаты  с  требованием  публичного  извинения
перед Кукушкиным, долго не мог прийти в себя. Он был настолько  ошеломлен,
что даже решил вернуться домой. Но все же  убежденность  в  своей  правоте
заставила его протолкаться сквозь толпу и зайти в редакцию. Как только  он
появился, его сразу же провели в кабинет главного редактора.
   Так недружелюбно Кривошеева  еще  нигде  и  никогда  не  встречали.  От
подобной "гостеприимности" ему еще больше стало не по себе. Главный  долго
смотрел на него  какими-то  мутными  глазами,  наконец,  тяжело  вздохнув,
сказал:
   - Василий  Степанович,  я  вашу  просьбу  удовлетворил,  дав  добро  на
публикацию вашего знаменитого  фельетона.  Теперь  вы  удовлетворите  мою.
Думаю, вы не похудеете, если подпишете вот  эту  маленькую  ерунду.  -  Он
положил в конце стола  страницу  с  текстом  и  добавил:  -  Ознакомьтесь,
пожалуйста.
   Кандидат наук даже не стал читать опровержение.
   - Извините, я не стану служить лжеистине, - категорично сказал он.
   - Простите, а вы разве не видели, какое количество  народа  требует  от
вас этого?! - украдчиво  спросил  редактор.  -  Так  пойдите  на  улицу  и
объясните им это сами.
   - Это толпа одураченных людей. Фанатики. Люди, которые  не  могут  жить
без  бога.  Будто  толпа  разъяренных  болельщиков  на  стадионе,  готовых
разодрать друг друга ради своих кумиров. Нельзя идти на поводу у низменных
чувств...
   - Послушайте, а кто вам сказал, что я с вами не  согласен!  -  редактор
начинал злиться. - В противном случае я бы не допустил  публикацию  вашего
фельетона. И, представьте себе, меня  никто  бы  не  заставил!  Это-то  вы
понимаете?
   Василий Степанович молчал, но всем своим видом показывал, что его  рука
не поднимется подписать то, что противоречит его убеждениям.
   Недолго раздумывая, редактор позвонил своему вышестоящему начальству:
   -  Алло,  Иван  Петрович,  автор   фельетона   отказывается   подписать
извинение, - он ждал ответа несколько секунд.
   - В таком случае подпишите его сами, а этого психолога-юмориста  гоните
прочь и не подпускайте его  больше  к  редакции  на  пушечный  выстрел!  -
услышал редактор и сразу положил трубку.
   - Я вас больше  не  задерживаю!  -  сказал  он  Кривошееву  так,  будто
выстрелил ему прямо в лоб чем-то липким и неотмывающимся.
   Василий Степанович никак не отреагировал на нервную вспышку  редактора,
спокойно встал и поразительно вежливо ответил:
   - Спасибо за внимание, извините, до свидания!
   Главного редактора это привело в ярость, и он с трудом удержался, чтобы
не запустить в него чем-нибудь тяжелым...
   Вечером Василий Степанович позвонил своей бывшей жене домой:
   - Слушай, Валя, тебе не кажется,  что,  удовлетворив  твои  амбиции,  я
нажил себе очень много врагов?!
   Она поняла, что речь  идет  о  фельетоне,  потому  с  глубокой  досадой
сказала:
   - Эх, Вася, Вася... Да не стоишь ты даже мизинца Кукушкина. Какой же ты
кандидат психологических наук, если не мог предусмотреть такой реакции. Мы
ждали митинга против шарлатанства, а получили - против себя. Какой  позор,
моя директриса места себе не находит...
   - Значит, по-твоему, я еще и виноват?
   - Интересно, а кто же? Разве я писала этот дурацкий фельетон?
   - А кто меня об этом просил?
   - Я тебя просила только наладить с ним контакт, а не печатать то, в чем
ты ни фига не смыслишь! - почти прокричала Валя в трубку. - А  ты?..  Что,
слюнки от зависти потекли?!
   - Ты знаешь, мне кажется, что я очень правильно сделал...
   - Что ты правильно сделал?!
   - Я очень правильно сделал, что вовремя развелся с тобой, - буркнул  он
и сердито бросил трубку.
   Валентина Михайловна долго слушала короткие  гудки,  затем  в  отчаянии
заплакала. Она чувствовала себя одинокой и несчетной.
   После публикации извинительного текста  в  вечерней  газете  сторонники
таланта  Кукушкина  несколько  успокоились.  Но  Генриетта  Степановна  не
сложила оружия. Она решила обратиться к  более  известным  и  компетентным
лицам. Перебрав в памяти всех своих знакомых ученых, позвонила  профессору
института психологии, академику Петру Петровичу Петровскому.
   - Уважаемый Петр Петрович,  как  вы  смотрите  на  такое  явление,  как
Кукушкин? - начала она осторожно.
   - Уважаемая Генриетта Степановна, на такое явление я вообще не  смотрю,
- весело ответил он.
   - О, у вас сегодня хорошее настроение, очень приятно...
   - Чего не скажешь о вашем настроении. Генриетта  Степановна,  вам  надо
было пойти на сегодняшний митинг, и вы бы зарядились  хорошим  настроением
минимум на месяц.
   - Вы хотите сказать, что участвовали в сегодняшнем... митинге?!  -  она
чуть не сказала: балагане...
   - А что здесь удивительного. Я, конечно,  непосредственно  не  принимал
участие, но слушал  и  наблюдал  с  удовольствием.  Таких  трогательных  и
искренних речей я никогда не слышал!  Представляете,  многотысячная  толпа
честно и открыто защищала одного человека. Причем дозволенными методами...
А при истинной демократии за основу берется мнение большинства, даже  если
оно и ошибочно.
   - Я не согласна с вами, то есть с мнением этого большинства.
   - Лично я в этом ничего  вредного  не  вижу,  -  подчеркнул  профессор,
поняв, что она хотела найти в нем своего единомышленника. - А что вас  так
беспокоит?
   - К сожалению, Петр Петрович, меня беспокоит то, к чему  вы  совершенно
равнодушны, - вздохнула Генриетта Степановна. - А я  так  рассчитывала  на
вашу помощь.
   - Если вы, уважаемая, готовили мне роль Василия Степановича Кривошеева,
то действительно напрасно. Я никогда не стану людям мешать верить в  чудо!
Это не гуманно. Да и, в конце концов, это их право...
   После этого разговора она закрылась на кухне и  закурила.  Ей  хотелось
понять себя. Всячески пыталась успокоиться,  смириться  с  поражением,  но
чувство гордости заставляло искать выход. Ведь должно же быть  единственно
правильное решение, которое может принести ей победу!
   После долгих раздумий Генриетта Степановна пришла  к  выводу,  что  она
неравнодушна к Кукушкину. Стыдно было думать об этом, но расстаться с этой
мыслью ей не удалось до самого утра.
   А утром она позвонила Кукушкину домой. Ей  нужна  была  только  победа,
даже ценой уступок и унижений. Но его телефон молчал, и она  решила  снова
ехать во Дворец культуры.


   Всеволод Львович был в трансе.  Второй  день  он  уговаривал  Кукушкина
возобновить выступления, но безуспешно. Более того,  Вася  даже  отказался
отработать  перенесенные  представления.  Второй  день  он   находился   в
гримерной и никого не пускал.  Переговоры  велись  через  закрытую  дверь.
Единственное, что позволил  ему  Кукушкин,  так  это  бросить  в  открытую
форточку несколько экземпляров вечерней газеты, в которой было  напечатано
публичное извинение перед ним.
   - Вот что, дорогой мой гастролер, - наконец не выдержал  импресарио,  -
если вы не хотите  соблюдать  условий  нашего  трудового  договора,  тогда
платите неустойку. Я не намерен из-за ваших капризов терпеть убытки!
   - Согласен, - ответил Вася с постели, на которой он лежал во  фраке,  и
рассмеялся. - Убытки  перекройте  моей  зарплатой!  Но  если  этого  будет
недостаточно, у меня еще кое-что сохранилось из ваших сбережений!
   Хитроумова передернуло. Он долго молча ходил по приемной,  будто  искал
пятый угол в квадратной комнате. И наконец нашел.
   По контракту сегодня был  день  зарплаты.  Вызвав  по  телефону  срочно
кассиршу, которая работала в кооперативе по совместительству, он  отправил
ее в банк за деньгами. Через  час  они  уже  были  готовы  выплатить  Васе
зарплату.
   - Василий Васильевич, откройте, пожалуйста, дверь  кассиру  и  получите
свой добросовестно заработанный гонорар! - вежливо окликнул  его  Всеволод
Львович и тихо постучал.
   - Заходите, дверь открыта! - ответил Кукушкин,  уже  сидя  в  кресле  и
покуривая. Хитроумов пропустил кассира в