оже  мне,
знаток женской психологии нашелся.
   - Ну куда уж мне вас знать, если вы сами себя  не  знаете,  -  Кукушкин
понял, что Оля хотела его любви. Вернее, его  взаимности.  И  клоунаду  ей
захотелось разыграть от отчаяния.
   - Василечек, когда же будет наша свадьба? - спросила  она  у  Кукушкина
уже серьезно.
   - Не знаю. Может, через неделю, а может...
   Вася задумчиво, пожал плечами. Сейчас он думал  только  об  одном:  как
поставить на колени Хитроумова.


   На другой день Вася Кукушкин поднялся в шесть утра. Оля еще спала.
   - Кто рано встает, тому Бог дает, - прошептал ей Вася на  ухо  и  после
кофе сразу отправился к знакомому грузчику из мебельного магазина Грише.
   Дверь Кукушкину открыла Гришина жена.
   - На кухне! Отсыпается! - ни о чем не спросив, сердито  сказала  она  и
сразу ушла, проклиная свою судьбу: - Господи,  откуда  он  взялся  на  мою
голову! Господи, и почему я не прошла мимо, когда встретила его впервые! И
за что мне такое наказание...
   Гриша спал на раскладушке одетым. Храп его был похож на рев бульдозера.
   Из опыта Вася знал, что самый  первый  человек  в  любом  магазине  или
гастрономе - это грузчик. Даже завмаг не может знать, какой товар придет к
нему завтра, а грузчику известно  об  этом  за  неделю.  Поэтому  Кукушкин
предусмотрительно прихватил с собой коньяк и целый термос кофе.
   Деловой    разговор    он    начал    еще    в     стадии     Гришиного
"перегарь-сомнабулизма":
   - Привет, Гриша! Бухнуть  хочешь?  Хочешь,  по  глазам  вижу.  Понимаю,
понимаю, можно не любить человека, можно лишить его премии  или  заставить
ходить голодным, но не  дать  человеку  опохмелиться  -  это  обыкновенный
садизм. Тебе повезло, Гриша, что у тебя есть друг Кукушкин.
   Как только Вася начал медленно цедить коньяк  в  колпачок  от  термоса,
Гриша перестал храпеть, сквозь сон улыбнулся, пошевелился и застонал.
   -  Гриша,  мне  нужен  такой   диван-кровать,   какого   нет   даже   у
премьер-министра Японии, -  проникновенно  сказал  Кукушкин  и  перешел  к
внушению: - Понимаешь, диван-кровать! Один всего-навсего, один! И все.  Ты
мне друг, и ты обязан  мне  помочь.  Повторяю,  мне  нужен  диван-кровать!
Диван-кровать такой, на который можно  положить  только  Венеру,  ты  меня
понял?
   Гриша во сне начал что-то бормотать. Потом стал задыхаться,  вертеться,
судорожно глотать воздух.  Наконец,  несколько  успокоившись,  более-менее
внятно сказал:
   - Четвертак на бочку и флакон сверху.
   Вася вложил бутылку в протянутую руку и помог ему  приподняться.  Гриша
жадно выпил несколько глотков коньяка, затем несколько раз  с  облегчением
крякнул от удовольствия и наконец открыл глаза. Но  проснулся  он  еще  не
полностью, хотя уже сообразил, что пахнет "наваром".
   Кукушкин помахал у него перед глазами пятидесятирублевкой, и Гришин сон
сразу пропал. Он разболтал коньяк, пополоскал им рот и с ревом поднялся.
   - Сегодня в половине десятого привезут арабскую мебель. Будь с  машиной
начеку, - сказал он бодро, выхватил из Васиной руки ассигнацию, плюнул  на
нее и прилепил себе на лоб.
   А перед обедом Кукушкин позвонил Хитроумову на работу и  договорился  о
встрече через час. Но на встречу Вася не пошел.  Звонок  был  отвлекающий.
Через  час  Вася  привез   на   квартиру   Всеволода   Львовича   арабский
диван-кровать.
   Рита  и  Виктория.  Леопардовна  очень   обрадовались   подарку.   Льва
Борисовича дома не было. Согласно расписанию  он  в  это  время  выгуливал
Элонку. А взамен изумительного дивана, который Вася преподнес женщинам  от
"чистейшего сердца и огромной души", он попросил два поцелуя в щечку и  не
нужную им старую железную кровать. Якобы для коллекции.
   Виктория Леопардовна и особенно Рита без всякого  сопротивления  отдали
ему "груду железа" и вдобавок надарили ему поцелуев на месяц вперед.
   Вася выглядел в их глазах истинным джентльменом,  который,  прежде  чем
начать ухаживание, преподносит дорогие  подарки.  А  Виктория  Леопардовна
грешным делом даже подумала, хотя к  наивным  ее  не  отнесешь,  что  этот
голубоглазый Кукушкин пытается ее обольстить.
   Женщины были счастливы до самого вечера. Пока  не  пришел  домой  глава
семьи и хозяин домашнего рая.
   Виктория Леопардовна прожила с мужем двадцать пять лет, но  никогда  не
слышала, как он ругается и матерится. Знала только, что изменял ей  налево
и направо. Ну и что - с кем не бывает. Она также старалась не оставаться в
долгу. Но чтобы он мог позволить себе употреблять слова в "семь этажей"...
Все что угодно, только не это!
   Весь вечер Хитроумов метался по гостиной, как раненый  лев  по  клетке.
Стучал кулаками в стены, оскорблял жену и дочь разными словами и на разных
языках, а напоследок столкнул родного отца в фонтан.
   Вся родня Всеволода Львовича забилась в углы и ждала  приговора.  Когда
наконец кормилец и создатель семейного благоденствия свалился  на  пол  от
усталости, первой подбежала к нему Элонка и начала жалобно скулить.  Затем
в слезах и с криком: "Полмиллиона - коту под хвост!" -  бросилась  к  мужу
преданная жена.
   Рита не спешила к отцу. Сначала она вытащила из фонтана  деда,  помогла
ему раздеться и усадила в кресло. Затем нашла  на  книжной  полке  словарь
иностранных слов. Только сегодня она узнала, насколько богатая речь  у  ее
отца и насколько ограниченный лексикон у нее.  Повторяя  в  уме  некоторые
неизвестные ей слова, услышанные сегодня от отца, она  старательно  начала
искать их в словаре.
   А Вася Кукушкин в этот вечер отмечал в ресторане начало своей  успешной
операции против Хитроумова.
   Из его железной кровати он вытряс до пяти килограммов золотых монет.



20

   Три дня семья Хитроумовых пребывала в глубоком трауре. Только Рите было
как-то все равно. Она прекрасно знала, что для отца это хоть и удар, но не
смертельный. В загашнике у него наверняка  имелось  еще  не  один  раз  по
полмиллиона.
   Семейный траур нарушила внезапно поднявшаяся с постели  бабушка.  Никто
не верил, что она когда-нибудь заговорит. Все  думали,  что  она  доживает
последние дни. Однако...
   Это случилось вечером, когда вся  семья  пила  чай  не  на  кухне,  как
обычно, а в гостиной. Никто даже не обратил внимание на скрип  открывшейся
двери  ее  комнаты.  Но  когда  появилась  Муся,   бледная,   похожая   на
поднявшегося из гроба мертвеца, осторожно ступая  собственными  ногами,  у
Льва Борисовича из  рук  выпала  чашка.  Все  были  больше  напуганы,  чем
удивлены. Только Рита обрадовалась воскрешению бабушки.
   - Ле-о-вик, я вспом-ни-ила,  -  сказала  старая  Муся  довольно  бодро,
держась на ногах достаточно уверенно. - Я вспомнила, где клад!
   После такого сообщения все заметно оживились. Никогда в жизни ей еще не
были так рады. Виктория Леопардовна первой подбежала к  свекрови,  за  ней
Элоночка  и  только  потом  все  остальные.   Выздоровевшую   поздравляли,
обнимали, затем посадили на почетное место  за  столом.  Всеволод  Львович
принес из бара шампанское и коньяк:
   - Мама, спасибо тебе! Ты сделала для нас  большой  праздник,  причем  -
двойной. Во-первых, ты выздоровела,  а  во-вторых,  вспомнила,  где  клад.
Родная моя, дай я тебя обниму! - он подошел к матери, прикоснулся щекой  к
ее плечу и даже по-сыновьи слегка прослезился.
   Лев Борисович время от времени посмеивался. Он  никак  не  мог  понять,
какая сила подняла его жену с постели. Элонка постоянно лезла  к  нему  на
колени и облизывала руки. В конце концов он укусил ее за ухо и отшвырнул в
сторону.
   - Пошла прочь, глупое  животное,  со  своими  собачьими  нежностями!  -
сказал он так, будто пропел, и ласково посмотрел на  жену.  -  Хэ,  старая
сука, все же вспомнила... Жить, наверное, захотела, поэтому вспомнила!
   - Папа! - возмутилась Виктория Леопардовна. - Зачем ты так, папа?!
   Из-под стола отозвалась Элонка, прорычав на обидчика, а Рита неожиданно
для всех рассмеялась.
   - Мама, а скажи... Скажи, мама, как красиво нашего папу  обчистил  этот
телепат Кукушкин. Ой, не могу! А ты тоже, старая лушпайка,  поверила,  что
этот красавец за тобой приударяет. Ой, не могу! Мы с тобой уши  развесили,
а он нам - диванчик. За поцелуйчик, за поцелуйчик! Ой, ой, не могу!
   Виктория Леопардовна раскашлялась, сердито посматривая на дочь.
   - Ну, старая дева, испортила всю обедню!  -  пробормотал  пискливо  Лев
Борисович. - Если ты срочно не выйдешь замуж, у тебя произойдет  сдвиг  по
фазе.
   - Папа, прекрати молоть этот вздор! - заступилась за дочь мать. -  Люди
мы или не люди? Золото было, есть и будет, только мы тленные.
   - Левик, что происходит в доме? - простонала Муся. - По-очему все злые,
как собаки?
   - Бабушка, это не  мы  с  мамой  злые,  это  нашего  папочку  бешенство
загрызает, - заговорила Рита с обидой  и  возмущением.  -  У  него  украли
золото, а мы с мамой виноваты. Он прятал золото в кровати, а мы сном-духом
об этом не ведали. Он прятал  целое  состояние  от  нас  всех,  и  за  это
поплатился. Так ему и надо, будет знать, как скрывать что-нибудь от родной
жены и дочери.
   - Молчать!!.. - закричал Всеволод Львович с такой  силой,  что  у  всех
зазвенело в ушах, а под столом заскулила Элонка. - Молчать и  повиноваться
мне во всем! Вы для этого созданы!.. - глава семейства затопал  ногами.  В
руке  он  держал  бутылку  шампанского.  Когда   пробка   от   шампанского
выстрелила, никто не испугался, кроме него. Вызвав ехидные улыбки у жены и
дочери, он надпил несколько глотков вина из бутылки и решил их  оскорбить:
- А вы знаете, почему в армии не нужны женщины? Потому что они неправильно
выполняют команду "Ложись".
   - А какой толк от того, что ты  знаешь,  как  правильно  выполнять  эту
команду, - отпарировала жена. - Насколько я знаю, тебе уже все равно...
   - Я кому сказал молчать! - заорал Хитроумов  не  своим  голосом,  после
чего временно охрип.
   Все молчали, ожидая, пока он  прокашляется.  Виктория  Леопардовна  уже
пожалела, что довела мужа до такого состояния. Понимая, что за  это  может
последовать серьезное наказание,  она  быстро  принесла  из  кухни  стакан
минеральной воды и начала извиняться:
   - Прости меня, старую эмансипированную дуру, котик, прости. Ты со  мной
построже, масик, построже. Я неблагодарная дрянь,  слышишь,  неблагодарная
дрянь! Прости, котик, меня и прости свою  неразумную  дочь.  Ты  настоящий
рыцарь и истинный джентльмен...
   Хитроумов  оттаял.  Но  для  полного  удовлетворения  своего   задетого
самолюбия он любил оставлять последнее слово за собой:
   - А, понимаешь, что сила женщины в ее слабости. Мне ваша  эта  дурацкая
эмансипация  уже  в  печенке  сидит!  Хорошо,  что  ты  хоть  институт  не
закончила, а то была бы дипломированной дурой. Неужели так трудно  понять,
что быть просто дурой гораздо легче.
   - Правильно, мой мудрый масик! - Виктория Леопардовна гладила  мужа  по
спине, прислонившись головой к его плечу. - Ты же знаешь,  что  я  бросила
институт, как только встретила тебя.  Я  всю  жизнь  была  тебе  преданной
женой.
   - Уговорила! - Хитроумов взял из ее руки стакан и поставил на  стол.  -
Знаю, что врешь, но прощаю...
   - Масик, как ты можешь!..
   - Ладно, мне  твоя  преданность  не  нужна,  -  махнул  рукой  Всеволод
Львович, подмигнув улыбающемуся отцу. - Мне нужна твоя женская  покорность
во всем. А твоя преданность - это твое дело. Впрочем,  если  ты  нравилась
еще и кому-то, кроме меня, это прекрасно, ибо свидетельствует о том, что у
меня есть вкус.
   - Я знала, я всегда чувствовала, что  ты  меня  не  любил,  -  довольно
удачно разыграла обиду жена. - Я всю жизнь была для тебя только товаром.
   - Я сам себя один раз в год люблю. Как будто ты не знаешь, что я  люблю
бизнес, деньги. Кстати, и ты вышла за меня замуж только потому, что я умею
делать деньги...
   - И при всем при этом моего сына никто жадным не назовет, - вмешался  в
разговор Лев Борисович. - Ну чего вам не хватает? Птичьего молока?! Так не
родились еще птицы, которые доятся. Я всегда говорил, что мой сын умеет  и
любит зарабатывать, но жадным... Нет, жадность - это для жлобов! А мой сын
не той национальности...
   Старого  Хитроумова  прервал  телефонный  звонок.   Всеволод   Львович,
направляясь к телефону, с благодарностью похлопал отца по плечу.
   - Всеволод Львович, приветствую вас! Как вам мой  подарок?  -  это  был
голос Кукушкина.
   - Какой подарок? Кто это?
   - Вы что, меня по голосу уже не узнаете?
   - А, ясно, - тяжело вздохнул и замолчал Хитроумов. Он вдруг понял,  что
начинает бояться этого  человека.  Немножко  успокоившись,  он  сказал:  -
Наконец-то! Объявилась пропажа.
   - А вы что, по мне соскучились? Алло, почему вы молчите?
   - Как я по вас соскучился, не могу объяснить по  телефону.  Я  не  могу
выразить вам свои чувства, не видя вашего лица.
   - Ну, думаю, это дело поправимое.
   - Послушайте, если вы мужчина, то встретитесь со мной! А если вы просто
дешевый фраер, у меня с вами будет другой разговор, - Хитроумов  кипел  от
злости, но старался говорить сдержанно.
   -  Во-первых,  в  вашем  положении  пугать   меня,   угрожать   мне   -
бессмысленно, - хохотнул презрительно Кукушкин. - Во-вторых, я не фраер, а
восстанавливаю справедливость...
   - Какую еще справедливость, что  вы  мне  мозги  пудрите!  -  взорвался
Хитроумов. - Да вы хоть знаете, как это называется?  Даже  волки  не  жрут
друг друга, если они сыты...
   - А вы не волк, вы вредитель!  -  прервал  его  Вася.  -  И  не  просто
вредитель, а государственный  вредитель!  Вы  прячете  в  чулке  громадные
средства, которые должны быть постоянно в обороте, и этим самым подрываете
экономику государства.
   - К вашему сведению,  экономику  подрываю  не  я.  Экономику  подрывают
бездельники, бюрократы и дураки. Можно сказать, такие, как вы...
   - Спасибо.
   - Не за что! Неужели вы  хотите  сказать,  что  пустили  все  средства,
украденные у меня, у Фердинанда Калистратовича и у других, в оборот?
   - Да, а как же иначе, - твердым голосом ответил Вася.
   - Эти сказки рассказывайте маленькому Пушкину.
   - Не все, конечно. Часть я оставил себе в  качестве  гонорара.  Но  все
золото и остальные драгоценности, клянусь честью, отдал государству.
   У Хитроумова закружилась голова. Но он быстро пришел  в  себя  и  задал
самый главный для него вопрос:
   - Ладно, что вы от меня хотите?
   -  Вот  мои  условия:  вы  сдаете  государству   оставшиеся   средства,
приобретенные мошенническим путем, и... и приходите в органы  с  повинной.
Только на таких условиях я согласен оставить вас в покое.
   - Вы в своем уме? - в оцепеневшей руке Хитроумова затрещала  телефонная
трубка. - Я спрашиваю, вы в своем уме?
   - Только не кричите, пожалуйста. - Кукушкин  был  доволен,  что  вызвал
панику у врага. - Вы сначала хорошо обдумайте мои условия.  Все  же  лучше
мирные уступки, чем война. Война, слышите?!
   Всеволод Львович долго слушал короткие гудки и думал, что  ему  делать.
Понимая, что оказался в тяжелейшей ситуации, швырнул  трубку  и  несколько
раз ударил кулаком по телефонной тумбе.  Телефонный  аппарат  соскочил  на
пол.
   Вся семья в глубоком онемении смотрела на своего кормильца. Даже Элонка
сидела под столом, поджав хвостик, и боялась тявкнуть.
   - Папа, мне нужно с  тобой  посоветоваться,  -  прохрипел  Хитроумов  и
закурил. - Мама, так ты вспомнила, где находится клад?  Нам  нужно  срочна
уезжать.
   - Куда уезжать? Зачем уезжать? - испуганно спросила жена.
   - А я никуда не хочу уезжать, мне и здесь хорошо, - капризно  возразила
Рита. - И вообще, папа, почему я должна делать то, что хочется тебе?
   -  Папа,  бери  маму  и  пошли  в  твою  комнату.  Мне  нужно  с  тобой
посоветоваться  "тет-на-тет".  Я  не   могу   говорить   при   этих   двух
предательницах, - Хитроумов показал на жену и дочь. - Они меня продали  за
улыбку смазливого подлеца и негодяя, который  хочет  меня,  порядочного  и
честнейшего семьянина, загнать в гроб, упрятать в допр! Папа, понимаешь, в
допр! Ты прав был,  папа,  этот  телепат  -  ярый  и  злейший  враг  всего
общества. Жаль, нет на него Сталина. Понимаешь, демократию развели! Все им
позволено. Теперь кукушкины будут нам диктовать  условия  жизни.  Слышишь,
пап, теперь мой ум, моя деловитость будет принадлежать не мне, а  каким-то
кукушкиным! В противном случае - допр, решетка!
   - Всеволод, возьми себя в руки, - Лев  Борисович  постучал  пальцем  по
столу. - Ты позоришь мои гены!
   - Пап, тебе легко говорить! Ты просто не знаешь,  в  какую  я  вляпался
ситуацию...
   - Запомни, Всеволод, Хитроумовы никогда  и  никому  не  подчинялись!  -
старый Хитроумов  поднялся  из-за  стола,  и  к  нему  тут  же  подскочила
Элоночка. - Весь мир в наших руках, весь мир. Ты что, забыл об этом?
   - Да ладно, папа, все это древний маразм. Оптимизм - хорошо, но реально
смотреть на вещи - еще лучше, - Всеволод Львович  снисходительно  похлопал
отца по спине, затем обнял  его,  и  они  направились  в  его  комнату.  -
Понимаешь, пап, я, конечно, драться буду. Я понимаю, что мое  поражение  -
это смерть для вас всех...
   - Всеволод, надо этого телепата нейтрализовать хитростью, -  прищурился
отец. - Всеволод, возьми себя в руки...
   - Ага, легко тебе  говорить.  Как,  скажи  мне  на  милость,  я  должен
бороться с человеком, который наверняка знает почти все  мои  тайны,  а  я
даже не знаю, какую гадость он мне подсунет через полчаса? Не попрошу же я
милицию защитить меня!
   - Всеволод, надо подкупить людей, чтобы этого телепата... кокнули.
   - Мокруху мне предлагаешь, папа?! Это  же  вышка!  -  Всеволод  Львович
вытер вспотевший лоб.
   - А ты трус...
   - Я не трус, но я боюсь! Не боятся только дураки...
   - Ты, дорогой мой, всю свою сознательную жизнь ходишь под  вышкой.  Или
ты хочешь сказать, что не знал и не понимал это?!
   Хитроумов играл. Он прекрасно отдавал себе отчет: другого выхода у него
нет. Решение укокошить Кукушкина пришло к нему уже  давно,  но  он  боялся
сознаться в этом даже родному отцу.



21

   Хитроумов решил проведать в больнице Клопа. В палате  возле  полуживого
Фердинанда Калистратовича, который лежал с раскинутыми руками,  уже  сидел
Шибчиков; Лицо у него было, как у сумасшедшего.
   - Ложились мы с Кло-опиком, - вместо приветствия с  горечью  сказал  он
вошедшему Хитроумову. - Нас грабят, а нам никак  не  защититься.  Мы,  как
воры и мошенники, вне закона!
   - Почему - как? - хмыкнул Всеволод Львович, сев  на  ноги  больному,  и
специально посмотрел на его лицо, чтобы увидеть, как-тот отреагирует. Клоп
лежал неподвижно.
   - Иди пожалуйся, что у тебя украли шестьсот тысяч! -  горевал  Петя.  -
Тебе немедленно выделят койку в  психиатричке  или  в  КПЗ.  Как  вам  это
нравится?
   - Мне никак, - с улыбкой ответил Хитроумов. - Хотя  в  этом  есть  доля
романтики.  Ты  копишь,  складываешь  сотенки  в  штабелечки,  в  чулочки.
Сединочками обогащаешься,  а  в  один  прекрасный  денечек  приходит  один
хитрющенький фраерочек и... цап! - Он больно ущипнул  Клопа  за  колено  и
сказал: - Привет,  молодой  любовник.  Твоя  Люся  просила  передать  тебе
подарки, - Хитроумов вынул из "дипломата" упаковку презервативов,  коробку
конфет и положил ему на тумбочку.
   Фердинанд Калистратович хотел что-то сказать, но вместо слов у него изо
рта вылетело какое-то совиное "м-угу".
   - Угу-угу, она сказала, чтобы  ты  конфетами  подкупал  чертей  на  том
свете. Они постараются не перегревать смолу в котле, в котором  ты  будешь
кипеть. А вот это, - кивнул он на презервативы,  -  будешь  натягивать  на
свою глупую головку, чтобы не простудиться.
   В глазах Клопа появились слезы,  а  из  открытого  рта  потекла  слюна.
Шибчиков брезгливо отвернулся. Хитроумову стало жаль больного. Но  вел  он
себя так умышленно, чтобы закалять в себе жестокость, такую необходимую  в
войне с Кукушкиным.
   - Пошли, Шибунька, - обратился он к Шибчиков