ИДОРУ

Уильям ГИБСОН
Перевод с английского М.Пчелинцева. OCR by Frid






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Япония после катастрофического землетрясения. Нанотехнологические небоскребы. Ночной клуб по мотивам Франца Кафки. "Идол молодежи, певец Рез, собирается жениться на виртуальной актрисе Рэи Тоэи"... Если настоящее иногда кажется сном, то будущее - только продолжение этого сна. В этом будущем и развивается сюжет "Идору", второй, после "Виртуального света", части "трилогии Моста" Уильяма Гибсона, отца киберпанка и культового писателя рубежа веков.

1. Куб казни К

     После "Слитскана" Лэйни услышал от Райделла о другой работе. Кто такой Райделл? Ночной охранник из "Шато". Большой, спокойный теннессиец, всегда в дешевых солнечных очках и с уоки-токи в ухе, всегда чему-то грустно улыбается.
     - "Парагон-Эйша Дейтафлоу", - сказал Райделл.
     Это было уже под утро, в пятом, что ли, часу, и они сидели в громадных старых креслах. Там, в вестибюле "Шато", вся мебель была такая громоздкая, что человек в ней словно как терялся, становился меньше ростом. А бетонные потолочные балки кто-то не очень убедительно раскрасил под светлый дуб.
     - Да? - вежливо отозвался Лэйни, хотя откуда уж там было Райделлу знать, в каких местах его еще могут взять на работу.
     - Токио, Япония, - сказал Райделл и потянул через пластиковую соломинку охлажденный кофе с молоком. - Парень, которого я встретил в том году в Сан-Франциско. Ямадзаки. Он у них работает. Говорит, они ищут серьезного нет-раннера.
     Нет-раннер. Лэйни, предпочитавший считать себя исследователем, с трудом подавил печальный вздох.
     - По контракту?
     - Наверное. Он не говорил.
     - Не очень мне что-то хочется жить в этом Токио.
     Райделл покрутил соломинкой пену и кубики льда, оставшиеся на дне высокого пластикового стакана, словно в надежде обнаружить там какой-нибудь подарок от фирмы, и поднял глаза.
     - Он такого не говорил, что жить обязательно там. А ты был когда-нибудь в Токио?
     - Нет.
     - Интересное, наверное, место, после этого землетрясения и вообще. - Уоки-токи пискнул и начал что-то нашептывать. - Ну вот, теперь мне надо проверить ворота со стороны коттеджей. Хочешь прогуляться?
     - Нет, - мотнул головой Лэйни. - Спасибо.
     Райделл встал. На нем был черный нейлоновый ремень, сплошь увешанный черными футлярчиками с какими-то хитрыми приспособлениями, и белая тенниска с подозрительно неподвижным черным галстуком.
     - Я оставлю телефон в твоем ящике, - сказал он, привычно разглаживая складки на форменных, цвета хаки, брюках.
     Райделл пересек устланное разнообразными коврами фойе и исчез где-то за темной, полированного дерева конторкой. Лэйни смутно помнилось, что у него вроде бы были в прошлом крупные неприятности. Приятный парень. Неудачник.
     Когда Лэйни покинул наконец свое кресло, сквозь высокие арочные окна уже сочился тусклый рассвет, а в темной, как пещера, столовой начала сдержанно позвякивать тайваньская нержавейка. Иммигрантские голоса, степной диалект, понятный разве что Чингисхану. Звуки отражались от выстланного терракотовой плиткой пола, от потолочных балок, чудом оставшихся со времени, когда здесь впервые появились такие, как Лэйни, или их предшественники со своей экологией известности и жуткой, нерушимой и непререкаемой иерархией взаимного пожирания.

***

     Райделл сдержал обещание и оставил Лэйни сложенный пополам листок бумаги. Токийский номер. Лэйни извлек его из ящика на следующий день вместе с самой свежей оценкой своего гостиничного счета.
     Теперь он не мог даже делать вид, будто номер в "Шато" ему по карману.

***

     Неделю спустя в Токио он увидел свое лицо, отраженное в большом, с золотыми прожилками зеркале в лифте, поднимавшемся на четвертый этаж агрессивно-невзрачного здания "Боже Ж Ты Мой". Целью поездки был "Куб Казни К", такой себе бар по мотивам Франца Кафки.
     Прямо из лифта - в длинный зал, поименованный на травленой стальной пластинке как "Превращение". Где твердозарплатники в непременных белых рубашках, скинув пиджаки и расслабив узлы непременных темных галстуков, пили за искусно изоржавленной стальной стойкой, сидя на стульях с высокими спинками из какого-то бурого, хитиноподобного пластика <Хитиноподобный пластик - пластик, похожий на хитин, наружный твердый покров ракообразных, насекомых и членистоногих. От хитон - род одежды (греч.).>. Над их головами хищно нависали иззубренные инсектоидные мандибулы <Мандибулы - нижние челюсти насекомых. От mando - жевать (лат.).>.
     Лэйни окунулся в коричневый свет, в негромкий прибой разговоров. Он не знал японского. На прозрачной местами стене регулярно повторялись изображения таких же мандибул, а еще огромных жестких надкрылий и шипастых коленчатых конечностей. Он ускорил шаг, направляясь к изогнутой лестнице со ступеньками на манер блестящих коричневых панцирей.
     С другой стороны за ним следили глаза русских проституток, кукольно-пустые в тусклом, тараканьем свете. Эти Наташи были тут везде, рабочие девчонки из Владивостока, товар, доставляемый Комбинатом. Элементарная пластическая операция наделяла их бездушной, конвейерной красотой. Славянские Барби. А вживить для удобства надзирателей радиомаячок, так это еще проще.
     За лестницей - "Исправительная Колония", дискотека, совершенно в такой час пустая. Лэйни пересек зал, так никого и не встретив, под беззвучные вспышки красных молний. С потолка свисал дикого вида механизм, каждая из его членистых, в стиле древнего зубоврачебного оборудования, лапок заканчивалась острым стальным шипом. "Борона", смутно вспомнил он. И эти самые - зубья, резцы. Рассказ Кафки, машина, исполняющая смертный приговор, вырезая его текст на теле осужденного. Устремленные вверх глаза. Невидящие. Он зябко передернулся, стряхивая воспоминания, и пошел дальше.
     Вторая лестница, узкая и покруче, привела в "Процесс", мрачный и с низким потолком. Стены цвета антрацита. За синим стеклом трепещут языки пламени. Замешкался у входа - джет-лаг плюс проклятая куриная слепота.
     - Колин Лэйни, если не ошибаюсь?
     Австралиец. Огромный. Стоит за маленьким столом, по-медвежьи ссутулившись. Что-то странное в форме наголо бритой башки. И второй, гораздо меньше, сидит. Японец, клетчатая, с широченным воротником, ковбойка застегнута до самого горла. Мигает сквозь круглые стекла очков.
     - Садитесь, мистер Лэйни, - сказал австралиец.
     Чуть попривыкнув к темноте глазами, Лэйни рассмотрел, что у него нет левого уха, срезано чуть не начисто, остался какой-то скрученный обрубок.

***

     Когда Лэйни работал на "Слитскан", его супервайзера звали Кэти Торранс. Светлейшая из светлых блондинок. Бледность на грани полной прозрачности, при определенных углах освещения начинало казаться, что в ней течет не кровь, а некая странная жидкость цвета свежей соломы. На ее левом бедре было пронзительно синее изображение чего-то гнутого и крученого, со множеством шипов. Дико дорогая дикарская пиктограмма. Доступная наблюдению ежепятнично, когда Кэти приходила на работу в шортах.
     Она всю дорогу жаловалась, что известность очень быстро снашивается. Зациклилась, как думал Лэйни, на расхожем мнении многих поколений своих коллег.
     В тот раз она сидела, закинув ноги на край своего мультистола. Абсолютно точные, разве что крошечные, копии футбольных ботинок, застегнутые на подъеме, с крепкой шнуровкой по щиколоткам. Лэйни смотрел на ее ноги, длинный, упругий взлет от грубошерстяных носков к бахроме коротко обрезанных джинсов. Татуировка казалась чем-то инопланетным, таким себе знаком или посланием, выжженным на подручном материале кем-то из дальнего космоса на радость человечеству - пусть себе сидит и разгадывает.
     Он спросил, что она имеет в виду. Кэти не спеша извлекла из упаковки беленькую, с мятным ароматом зубочистку. Лэйни сильно подозревал, что глаза, смотревшие на него сквозь мятного цвета линзы, были в действительности серыми.
     - Теперь больше нету настоящих знаменитостей. Ты что, сам этого не замечаешь?
     - Нет.
     - Я имею в виду настоящих знаменитостей. Славы почти не осталось, если в старом смысле этого слова. Так, немножко, по мелочам.
     - В старом смысле?
     - Мы, Лэйни, мы - масс-медиа. Мы делаем этих засранцев знаменитыми. Подтолкнуть, вытащить, рутинная работа. Они приходят к нам, чтобы мы их слепили из чего уж там есть.
     Шипастые подошвы взбрыкнули и пропали. Кэти подобрала ботинки под себя, каблуками к джинсовым бедрам, белесые коленки скрыли ее рот. И как она не сверзится со стула, неудобно же так сидеть.
     - Ну и что, - заметил Лэйни, возвращаясь к своему дисплею. - Как ни крути, слава, она и есть слава.
     - А она что, настоящая?
     Лэйни недоуменно обернулся.
     - Мы научились чеканить из этого дерьма деньги, - продолжила Кэти. - Валюта нашего околотка. А теперь мы нашлепали ее слишком много, даже аудитория начинает догадываться. Это видно по рейтингам.
     Лэйни кивнул, мечтая, чтобы она оставила свой треп, дала ему поработать.
     - А потому, - сказала Кэти, - иногда мы решаем уничтожить какую-нибудь ее часть.
     За ней, за анодированной сеткой "Клетки", за обрамляющим прямоугольником стекла, не пропускающего внутрь ни молекулы атмосферных загрязнений, висело пустое, безукоризненно гладкое небо Бербанка, образчик небесно-голубого пигмента, предоставленный прорабом Вселенной.

***

     Обрубок уха зарос по краю розовой, гладкой, как воск, кожицей. Странно, можно же было пришить, а потерялось - так реконструировать.
     - Чтобы не забыть, - сказал австралиец, по глазам читая мысли Лэйни.
     - Не забыть что?
     - Не забыть вспомнить. Садись.
     Лэйни опустился на нечто если и напоминавшее стул, то лишь весьма отдаленно - хлипкую конструкцию из черных металлических прутиков и ламинированного пластика. Столик был круглый, размером с автомобильную баранку. За синим стеклом колыхались огни невесть какому богу возженных лампад. Японец в ковбойке и круглых, металлом оправленных очках яростно моргал. Австралиец сел на такой же, из обгорелых спичек, стул, полностью скрыв его под своей непомерной, как у борца сумо, горой мускулов.
     - Ты вроде справился уже с джет-лагом?
     - Таблетки принял.
     Вспомнилась тишина в сверхзвуковом самолете, ощущение, что он вроде и не летит никуда, а застыл на месте.
     - Таблетки, - повторил толстый. - Гостиница приличная?
     - Да, - кивнул Лэйни. - Я готов к интервью.
     - Ну что ж... - Мужик энергично помял свое лицо огромными, сплошь в шрамах руками, а затем взглянул на собеседника, словно удивляясь, откуда он взялся. Лэйни опустил глаза на нанопорный тренировочный костюм, словно снятый с кого-то другого - тоже очень крупного, но все-таки малость поменьше. Цвета не разберешь, в такой темноте все кошки серы. Расстегнут почти до середины груди. Чуть не лопается на этой чудовищной туше. Обнаженный треугольник кожи исполосован десятками разнообразнейших по форме и текстуре шрамов, речная дельта из какого-то бредового атласа. - Ну так что?
     Лэйни перестал изучать шрамы и поднял глаза.
     - Я насчет работы. Пришел на предварительное интервью.
     - Серьезно?
     - Вы интервьюер?
     - Интервьюер? - Неопределенная улыбка, демонстрирующая вполне определенные вставные зубы.
     Лэйни повернулся к японцу.
     - Колин Лэйни.
     - Синья Ямадзаки. - Японец чуть привстал и пожал Лэйни руку. - Мы с вами говорили по телефону.
     - Это вы проводите интервью?
     Глаза очкарика заморгали еще чаще.
     - К сожалению, нет. Я занимаюсь экзистенциальной социологией.
     - Я ничего не понимаю, - вышел из себя Лэйни.
     Молчание. Синья Ямадзаки смущенно отводит глаза. Одноухий нахмурился.
     - Вы австралиец, - констатировал Лэйни.
     - Тэззи <Тэззи - прозвище жителей Тасмании.>, - поправил одноухий. - В Смуту мы были за южан.
     - Попробуем сначала, - предложил Лэйни. - "Парагон-Эйша Дейтафлоу". Это вы?
     - Упорный, гад.
     - Обстановка обязывает, - объяснил Лэйни. - В смысле профессия.
     - Да и то. - Одноухий вскинул глаза. Его правую бровь рассекал розовый перекрученный жгутик шрама. - Тогда Рез. Что ты думаешь о нем?
     - Это в смысле рок-звезда? - спросил Лэйни после краткого и не очень успешного сражения с проблемой контекста.
     Кивок. Одноухий смотрел на него с предельной серьезностью.
     - Из "Ло/Рез"? Группы? Полуирландец-полукитаец. Сломанный нос, так и не выправленный. Длинные зеленые глаза.
     - Ну и что ты думаешь о нем?
     В кэтиторрансовской системе отсчета этот певец воспринимался как нечто особо презренное. Она считала его живой окаменелостью, досадным пережитком давней, первобытной эпохи. Огромная, бессмысленная, как она говорила, известность вкупе со столь же огромным, бессмысленным богатством. Кэти воспринимала славу как некую тонкую материю, первозданную стихию типа флогистона, как нечто изначально распределенное по всей вселенной равномерно, но затем, при благоприятных условиях, концентрирующееся вокруг отдельных личностей и их карьер. Чтобы затем рассеяться, перераспределиться. С ее точки зрения, Рез продержался слишком уж долго. Он подрывал стройность ее теории. Он нагло бросал вызов сложившемуся порядку взаимопожирания. Возможно, все шнырявшие поблизости хищники оказались мелковаты для такой добычи, все, не исключая и "Слитскана". В результате группа "Ло/Рез" выдавала свой продукт с прямо-таки оскорбительной регулярностью в различных медиа, а их певец с упорством, достойным лучшего применения, отказывался убить кого-нибудь, связаться с политикой, признаться в неумеренном употреблении какой-либо любопытной субстанции или в неординарных сексуальных пристрастиях - сделать хоть что-нибудь, за что мог бы зацепиться "Слитскан". Он сиял, может, и тускловато, но зато устойчиво, вне досягаемости для Кэти Торранс. Что и было, по мнению Лэйни, истиной причиной ее жгучей ненависти.
     - Ну, - протянул Лэйни по некотором размышлении и ощутил какое-то странное нежелание отвечать начистоту, - я купил тогда их первый альбом. Когда он только вышел.
     - Название?
     Одноухий стал еще серьезнее.
     - "Ло Рез Скайлайн", - отрапортовал Лэйни, крайне благодарный своему мозгу, что тот выкинул эти слова на поверхность. - Но я не знаю, сколько там они выродили с того времени.
     - Двадцать шесть, не считая сборников, - сказал мистер Ямадзаки и поправил свои очки.
     Лэйни чувствовал, что принятые им таблетки, те, которые должны были, по идее, смягчить джет-лаг, трещат под ним и проваливаются, как некие прогнившие фармакологические леса. Стены "Процесса" сблизились. И продолжали сближаться.
     - Если вы не собираетесь объяснить мне, о чем, собственно, весь этот разговор, - сказал он одноухому, - я, пожалуй, вернусь в гостиницу. Устал я, вот что.
     - Кит Алан Блэкуэлл. - Лэйни пожал протянутую ему руку. Ладонь одноухого была похожа на ощупь на элемент какого-то спортивного тренажера. - Кити. Теперь мы, пожалуй, выпьем и немного поговорим.
     - А может, - предложил Лэйни, - вы сперва скажете мне, каким тут местом задействована эта самая "Парагон-Эйша"?
     - Упомянутая вами фирма, - вздохнул Блэкуэлл, - есть не более чем несколько строчек кода в машине, где-то там на Лайгон-стрит. Чистой воды декорация. Наша декорация, если вам от этого легче.
     - Легче? - переспросил Лэйни. - Не знаю. Не уверен. Сперва привезли меня сюда для предварительного интервью, а теперь сообщаете, что компания, для которой я должен был интервьюироваться, не существует.
     - Но она же существует, - возразил Кит Алан Блэкуэлл. - В машине на Лайгон-стрит.
     Подошла официантка. В сером бесформенном бумажном комбинезоне и с косметическими кровоподтеками.
     - Большая бочкового. "Кирин". Холодное. А вам, Лэйни.
     - Кофе со льдом.
     - Коку лайт.
     - Вот и прекрасно, - сказал безухий Блэкуэлл, мрачно глядя вслед растворившейся во мраке официантке.
     - Я был бы крайне благодарен, если бы вы объяснили мне, чем мы, собственно, здесь занимаемся, - сказал Лэйни и тут же заметил поблескивание светового карандаша; Ямадзаки увлеченно карябал что-то на экране маленького ноутбука. - Вы что, все это записываете?
     - К сожалению, нет. Небольшие заметки насчет костюма официантки.
     - Зачем? - удивился Лэйни.
     - Извините. - Ямадзаки сохранил записанное, выключил ноутбук и аккуратно засунул карандаш в пружинный зажим. - Я специалист по таким вещам. У меня сложилась привычка фиксировать мелкие преходящие детали народной культуры. Ее костюм вызывает естественный вопрос: является он простым отражением мотивов этого клуба или, напротив, представляет некий глубинный отклик на травмирующий опыт землетрясения и последующего восстановления?

2. "Ло Рез Скайлайн"

     Они встретились в джунглях.
     Келси сделала растительность: большие яркие листья, как у Руссо <Анри Руссо (1844-1910) по кличке Таможенник - французский художник-примитивист, часто изображал тропическую природу.>, мультиковые орхидеи самых что ни на есть тропических расцветок (Кья сразу вспомнила сеть магазинчиков, продающих "природные" косметические средства ярчайших неизвестных природе тонов). Сона, единственная из телеприсутствовавших, непосредственно видевшая хоть что-нибудь, отдаленно похожее на настоящие джунгли, подложила аудио - пение птиц, невидимых, но очень натурально жужжащих насекомых и такое шуршание листьев, не как словно змеи ползут, а будто там какие-то пушистые зверьки, с мягкими лапами и любопытные.
     Свет, какой уж он там был, сочился сквозь зеленый полог леса - совершенно, по мнению Кья, диснейлендовый, - хотя какая уж там особая необходимость в "свете", когда все это из одного света и сделано.
     У Соны, как и всегда, не было тела, только синий, горящий ацтекский череп да синие призраки ладоней, мерцающие, как подсвеченные стробами голуби.
     - Совершенно ясно, что эта бесхуевая шлюха, бесплотная, замыслила опутать его душу своими силками.
     Подчеркивая категоричность суждения, над черепом вспыхнули стилизованные зигзаги молний.
     Интересно, подумала Кья, как она выразилась в действительности? Что такое эта самая "бесхуевая шлюха" - артефакт мгновенного онлайнового перевода или по-мексикански действительно можно так выразиться?
     - Мы ждем надежную подтверждающую информацию из токийского отделения, - напомнила им Келси.
     Келси была из Хьюстона, дочь налогового адвоката, и на нее налипло много из папашиного лексикона, а заодно и умение ждать, вызывавшее у Кья прямое раздражение, особенно в исполнении этакой феечки из древнего "аниме" с глазами, как синие блюдечки. И ведь доведись им когда-нибудь встретиться вживую, наверняка оказалось бы, что Келси выглядит как угодно, но уж точно не так, тут уж и ждать нечего. (Саму Кья представляла разве что самую малость отредактированная версия того, как она видела себя в зеркале. Ну, может, носа чуть поменьше. Губы пополнее. Но это, собственно, и все. Почти.)
     - Вот именно, - сказала Сона, в ее глазищах яростно вращались миниатюрные каменные календари. - Мы ждем. А тем временем он приближается к роковой черте. А мы тут ждем. Если бы я и мои девочки только и делали, что ждали, "крысы" давно смели бы нас с проспектов.
     Если верить Соне, у нее под началом была чиланга - девчоночья, вооруженная ножами шайка. Ну, может, и не самая крутая в Мехико-сити, но достаточно серьезная в смысле территории и авторитета. Кья не то чтобы слишком этому верила, но так было вроде как прикольно.
     - Ты так думаешь? - Феечка по-эльфийски надменно вскинулась и пораженно захлопала длинными, как у Бэмби, ресницами. - А в таковом, Сона Роса, случае, почему бы тебе не слетать в Токио и не выяснить лично, что же там происходит в действительности? То есть действительно ли Рез так и сказал, что он на ней женится, или что? Ну а заодно ты могла бы выяснить, существует она все-таки или нет.
     Календари остановились, превратились в десятицентовые монетки.
     Синие руки исчезли.
     Чер