кочила назад. Один из малышей
свалился с крыши каюты на палубу и зашелся испуганным плачем. Парус упал
бесформенной кучей и накрыл мужчину.
  Яхта наконец потеряла ход и остановилась, подпрыгивая на волнах.
Трагедии удалось избежать; послышался чей-то смех. Все это заняло
несколько секунд. Марта снова повернулась к "Чайке" - и заколебалась.
  За эти несколько мгновений все переменилось. Они, наверное, уже
сидят, натягивая на себя одежду. Смеются, может быть. Эта мысль привела ее
в замешательство. Внутри у нее по-прежнему все кипело, но первый порыв уже
прошел. Маленькая яхта пришвартовалась совсем рядом. Сможет ли она сейчас,
слегка отрезвев, зайти в каюту и орать на них в присутствии всех этих
людей? Мальчик, крепивший канат, мимоходом задел ее и извинился.
  Задохнувшись от ненависти и боли, Марта рванулась и побежала прочь,
постепенно замедляя шаг. Ярость, безумная ярость сжигала ее. Как он мог
так поступить с ней! Она судорожно глотнула воздух.
  Только подойдя к воротам, она заметила, что до сих пор держит в руке
босоножки. Трясущимися руками Марта надела их на горящие от ходьбы по
бетону ноги и вспомнила, что не взяла ключ. Не успела она постучать, как
Скоу распахнул дверь.
  - Бдительность - наш девиз, - сказал он, пропуская ее в дом и запирая
дверь.
  Она кивнула и прошла мимо, ничего не замечая вокруг. Бдительность..,
самое смешное, что это теперь должно стать и ее девизом. Ей не хотелось
разговаривать с ним, не хотелось никого видеть.
  Марта закрылась в ванной. Острая боль полыхала внутри, горло
сжималось от бессильной ярости, которая искала выхода. Не надо было
сбегать оттуда! Но что ей оставалось делать? Застонав от ненависти, она
включила холодную воду, опустила руки под струю и плеснула в разгоряченное
лицо. Она даже заплакать не могла - настолько сильным" был душивший ее
гнев. Как он мог! Как мог!
  Марта провела пальцами по волосам, не решаясь взглянуть на себя в
зеркало. Если ему не было стыдно, то она вся сгорала от стыда. Взяв щетку,
она неистовыми движениями стала расчесывать волосы. Женатые мужчины
нередко поступают так, и датчане не исключение. Но только не Нильс. А
почему, собственно? Теперь-то она знает. Может, он и раньше изменял ей...
Что же делать? Что ей теперь делать с ним?
  Подумав об этом, она вдруг представила, как он войдет в дом и захочет
ее обнять как ни в чем не бывало. Он так и сделает, а что должна делать
она? Сказать? А нужен ли он ей теперь? Да. Нет! Она хотела причинить ему
такую же боль. То, что он сделал, простить невозможно.
  К горлу подступил комок, и Марта почувствовала, что сейчас
разрыдается. Но это уже совершенно ни к чему. О чем ей плакать? Что, черт
побери, она собирается оплакивать?
  Она быстро выпрямилась, чтобы не видеть свое отражение в зеркале, и
вдруг заметила на бачке для белья небольшой блокнот, которому явно было не
место в ванной. Машинально открыв его, Марта увидела, что все страницы
исписаны аккуратными рядами вычислений - не столько цифрами, сколько
странными символами. Она быстро захлопнула блокнот, пошла в свою комнату и
прислонилась к двери спиной, крепко прижав находку к груди.
  Если бывают моменты, когда эмоции лишают человека рассудка, - это был
тот самый случай. Бакстер почти не досаждал ей в последнее время, но
сейчас она думала не о Бакстере. И не об Америке или о Дании, преданности
или патриотизме. Она думала о Нильсе, об этой сцене на яхте, и ей
хотелось, чтобы ему было так же больно, как и ей.
  Это оказалось очень просто. Закрыв дверь, Марта подошла к комоду и
достала из ящика фотоаппарат. Она только вчера зарядила его новой цветной
пленкой, готовясь к приезду Нильса, чтобы запечатлеть это радостное
событие. На коврике у кровати светилось яркое солнечное пятно. Марта
положила блокнот на пол и открыла его на первой странице. Потом села на
край кровати и посмотрела в объектив. Все отлично, расстояние около метра
- ближе нельзя, чтобы снимок не расплылся. Картинка в объективе была
четкой и ясной, и камера автоматически установила выдержку.
  Щелк!
  Она перевела кадр, наклонилась, чтобы перевернуть страницу, и снова
уперлась локтями в колени.
  Когда последняя страничка была готова, осталось еще десять свободных
кадров. Чтобы закончить пленку, Марта сфотографировала обложку блокнота
спереди и сзади. Потом решила, что это уже, мягко говоря, нелепость, и
сунула фотоаппарат обратно в ящик. Держа в руках блокнот, она вышла из
спальни и чуть не столкнулась с Арни, поднимавшимся по ступенькам.
  - Марта, - сказал он, сощурясь в полутьме после солнечного блеска, -
я внезапно просунулся и вспомнил, что куда-то положил свой блокнот.
  Марта слегка отшатнулась, крепко прижимая к себе блокнот.
  - Ах вот он где! - улыбнулся Арни. - Спасибо, что нашли его.
  - Я собиралась отнести его к вам в комнату. - Ее голос прозвучал
неестественно громко, но профессор, казалось, ничего не заметил. Марта
протянула ему блокнот.
  - И правильно сделали. Если бы его нашел Скоу, он тут же послал бы
меня, обратно на Луну. Еще раз благодарю вас. Я немедленно закрою его в
портфеле, чтобы не повторять подобных глупостей. Извините, что я заснул в
саду. Хорош гость, нечего сказать! Но теперь мне гораздо лучше. А день был
просто чудесный.
  Она медленно кивнула, и профессор отправился к себе в комнату.


                                  Глава 19


  "Ягуар" уверенно двигался вдоль берега на север, не превышая
дозволенной скорости. Нильс легко вел машину одной рукой, а другой пытался
поймать какую-нибудь музыку по радио.
  - Мы немного запаздываем, - заметил он. - Нам обязательно
останавливаться в Эльсиноре?
  - Мне надо зайти на почту. Это займет не больше минуты, - сказала
Марта.
  - А в чем дело-то? Что за срочность? - Он нашел шведскую станцию,
которая наяривала крестьянскую польку с топаньем и свистом.
  - Мне надо отправить пленку, чтобы ее проявили.
  - А чем тебя не устраивает фотомагазин около гастронома в Рунгстеде?
  - Они слишком долго возятся. А это специальная лаборатория в
Копенгагене. Если ты боишься опоздать, высади меня у парома, а сам езжай
дальше.
  Он искоса взглянул на нее, но Марта невозмутимо смотрела прямо перед
собой.
  - Ну ладно, не злись! Мы в отпуске - конечно, я подожду. Просто не
хочется опаздывать к моменту запуска - или вознесения, называй как хочешь.
Тебе понравится. Буксиры опустятся вниз, прицепятся к кораблю и поднимут
его вверх прямо со стапелей. А на Луне уже установят далет-двигатель.
  Им пришлось притормозить у переправы, чтобы пропустить маленький
пыхтящий паровозик, тянувший за собой через дорогу вереницу шведских
товарных вагонов.
  - Навьючили беднягу, как осла, - сказал Нильс. - Смотри: у него пар
из всех дырок, смазка течет с каждого узла, а он все таскает себе вагоны с
парома. Знаешь, сколько ему лет? - Марта явно не знала и столь же явно не
проявляла никакого интереса. - Я тебе скажу. У него на боку есть табличка
- тысяча восемьсот девяносто второй год. Такой вот старичок, а все еще
трудится. Мы, датчане, очень практичный народ. Никогда не выбрасываем то,
что исправно работает.
  - В отличие от нас, американцев, которые строят машины, чтобы тут же
сломать их и выкинуть вон, да?
  Нильс промолчал. Проехав мимо станции, он повернул на Ернбаневей и
остановился напротив почты. Он заглушил мотор, и Марта вышла из машины,
взяв с собой маленький пакетик. Пленка. Интересно, давно она ее отсняла?
Во всяком случае, за время отпуска она не сделала ни одного снимка. Тот
еще отпуск получился! Она изгадила ему весь отдых. Он терялся в догадках,
пытаясь понять, что на нее нашло, но так ничего и не придумал. Нильс
заметил, что рядом в киоске продают горячие бутерброды с сосисками, и его
желудок требовательно заурчал. Обед будет поздно, так что не грех немного
подкрепиться. Он вышел из машины и заказал два бутерброда с луком,
горчицей и кетчупом. Вспомнил, что на церемонию прибудут важные политики и
всякие шишки, и попросил не класть лук. Вообще надо запомнить это место -
здесь еще и пиво дают. Нильс разбавил свои бутерброды бутылкой холодного
"Туборга".
  Но что все-таки творится с Мартой? Она не то чтобы отвергала его, но
в ней чувствовалась какая-то холодность, которая заставляла ее
отодвигаться в постели подальше. Может, она слишком переживает из-за его
полетов на Луну и всех этих диверсий? С женщинами никогда ничего толком не
поймешь. Чертовски странные создания. Все у них зависит от настроения. Он
увидел, как Марта выходит из почты, и быстро допил пиво.
  Нильс ни на секунду не усомнился в себе самом. К тому же он ни разу
не вспомнил об Ингер с того воскресенья.


                                  Глава 20


  МАРС

  Был почти полдень, поэтому здесь, на экваторе, в самый разгар лета
температура подскочила до тридцати градусов ниже нуля. Высокий холм,
вернее, склон гигантского круглого кратера круто вздымался над равниной.
Съежившееся солнце сверкало на черном небе, освещая мерзлый ландшафт.
Можно было легко различить самые яркие звезды, и только на горизонте
атмосфера немного сгущалась - настолько, чтобы прочертить голубую полоску.
Воздух был тих застывшей тишиной вечности. Его и воздухом-то трудно было
назвать - совсем разреженный, очень холодный.
  Двое мужчин взбирались по крутому склону с явным трудом, несмотря на
сравнительно небольшую силу тяжести. Громоздкие скафандры с
электрообогревом затрудняли движение, комплекты батарей и кислородные
баллоны тянули вниз. Достигнув вершины, они с облегчением остановились. Их
лица были неразличимы под масками и защитными очками.
  - Ничего себе подъемчик, - задыхаясь, сказал Арни.
  - Надеюсь, ты не слишком устал? - Голос Нильса звучал встревоженно. -
Может, зря я тебя потащил с собой?
  - Все в порядке. Просто дыхание сбилось. Потерял форму. Слишком давно
я не занимался подобными упражнениями. Но оно того стоило - вид просто
волшебный.
  Безмолвие ландшафта заставило их умолкнуть тоже. Холодная, темная,
чужая, эта планета не была умершей, потому что еще не рождалась к жизни.
Крошечное поселение внизу светилось, как манящий огонек в окошке,
единственный островок тепла в вечной стуже Марса. Арни оглянулся и быстро
отошел в сторону, подзывая к себе Нильса.
  - Что-нибудь случилось? - спросил Нильс.
  - Нет, ничего. Мы просто загораживаем солнце от этой Mars-kal. Она
уже начала закрываться. Думает, что снова ночь.
  Растопыренные конечности растения-животного, похожего на морскую
звезду, уже наполовину сложились, обнажив шершавую сероватую изнанку.
Закрывшись полностью, они образовывали шар, изолированный от невероятно
суровой внешней среды. Он цепко удерживал внутри горсточку тепла и
энергии, добытых с таким трудом, и ждал, когда солнце появится снова.
Тогда он опять раскрывался, распрямляя блестящие черные листы длиною в
фут, которые улавливали излучение далекого светила. Это упорное растение
было единственной формой жизни, которую удалось обнаружить на Марсе, и,
хотя его прозвище - "марсианская капуста" - превратилось уже в официальное
название, все относились к нему с уважением, чуть ли не с благоговейным
трепетом. Ведь это был единственный марсианин. Они осторожно отошли в
сторону, чтобы не заслонять солнечный свет.
  - Оно напоминает мне некоторые растения, которые можно встретить в
пустыне Израиля, - сказал Арни.
  - Ты скучаешь по Израилю? - спросил Нильс.
  - Да, конечно, об этом и спрашивать не стоит. - Из-за крайне
разреженной атмосферы его голос казался далеким шепотом, хотя говорил он
достаточно громко.
  - Могу себе представить. Я побывал во многих странах, гораздо более
интересных, чем Дания, особенно на первый взгляд. Думаю, я мог бы жить в
любой из них, но все равно выбрал бы Данию. Мне бы не хотелось с ней
расставайся. Я иногда удивляюсь, как ты нашел в себе силы оставить Израиль
ради принципиальных соображений. Сомневаюсь, что я способен на такое. У
меня просто кишка тонка. - Нильс посмотрел вниз. - Смотри, отсюда все
прекрасно видно, как я и говорил. Вон там строятся новые здания, а за
"Галатеей" прокладывают посадочную площадку. Если потребуется, можно
построить дома и на восточной стороне. Здесь вырастет настоящая колония, а
когда-нибудь и целый город. Прямо отсюда к рудникам в горах протянется
железнодорожная ветка.
  - Очень оптимистический проект. Хотя я не вижу причин, которые мешали
бы ему воплотиться в жизнь. - Арни продолжал думать о том, что сказал ему
Нильс. 06 Израиле. Эти мысли не давали ему покоя, как больной зуб, он не
мог отделаться от них. Хотя и редко говорил на эту тему. - Что ты имел в
виду? Что значит - кишка тонка? Я сделал только то, что должен был
сделать. Ты считаешь это ошибкой? Неужели верность Израилю выше долга
перед всем человечеством?
  - Да нет же, черт возьми! - Пилот умудрился вложить теплоту даже в
еле слышный гудящий шепот. - Никогда не забывай - я на твоей стороне. Я
просто хотел сказать, что восхищаюсь тобой, тем, что ты не продался.
Остаться там было бы предательством. Сколько раз с незапамятных времен
ученые продавали и предавали науку! Бомбы, отравляющие газы, гибель за
отечество - все это прямое предательство. Изобрести атомную бомбу, а потом
схватиться за голову и хныкать, что ее не так используют, - это косвенное
предательство. А бывает еще предательство-самообман: я изобретаю
паралитические газы, смертоносные бактерии, мощные бомбы, но их никогда не
будут применять. Или самый распространенный вид предательства,
свойственный нам всем: мир слишком большой, и я все равно ничего не могу
изменить. "Доу Кемикал" производит напалм, чтобы поджаривать людей, но я
не перестану покупать их изделия, это ничему не поможет. Южная Африка -
самое настоящее полицейское государство с узаконенным рабством негров. Но
я покупаю их апельсины, а что я могу поделать? Это ты виноват в том, как я
теперь себя чувствую, Арни.
  - Богом клянусь - или Марсом? - я не понимаю, что ты хочешь этим
сказать? - Арни притопывал ногами, потому что холод начал уже пробираться
через подошвы.
  - Я хочу сказать, что ты совершил поступок, на который у меня не
хватило бы духа. Ты следуешь своим убеждениям, каких бы жертв они ни
требовали. Сколько раз в Дании проводили бойкоты против "Доу" и Южной
Африки, но я не обращал на них внимания, даже посмеивался. Что мог сделать
я? Я летал, хорошо зарабатывал и наслаждался жизнью. Но ты перевернул все
мое нутро, я понял, что можно жить по-другому...
  - Хватит! - возмущенно сказал Арни. - Ты не понимаешь, о чем
говоришь. Я совершил измену, предал свою страну и ее веру в меня, лишил
открытия, которое по праву должно было принадлежать ей. Я поставил себя
вне закона. Ученые в каком-то смысле тоже дают клятву, и я преступил свою.
  - Не понимаю.
  - Конечно, не понимаешь. У тебя односторонний, бездумный взгляд на
вещи, еще более предвзятый, чем у меня. Я признаю свое преступление. Но ты
походя говорил об атомной бомбе. А как насчет атомных электростанций и
лечения радиацией? Ты осуждаешь ученых за изобретение взрывчатки, но
забываешь о пластиках, которые получены на той же фундаментальной основе.
Говоря о бактериологическом оружии, имей в виду, что в результате
аналогичных исследований созданы антивирусные препараты. Нельзя винить
науку и ученых за все несправедливости мира. Мы, физики, могли только
создать атомную бомбу, но финансировало ее правительство, а решение
сбросить ее принимали избранные народом политики. И народ в большинстве
своем, похоже, одобрил это решение. Ученые не развязывают войн - это
делает народ. Обвиняя во всем ученых, ты просто ищешь козлов отпущения.
Легче, конечно, обругать кого-то, чем признать свою собственную вину.
Многие южноафриканцы наверняка прекрасно чувствуют себя в роли
рабовладельцев, иначе их правительство не удержалось бы у власти. Помнишь,
Макиавелли говорил, что ни один государь не сможет править страной, если
весь народ против него. Не нацисты истребляли евреев - это делал немецкий
народ. Люди должны отвечать за свои поступки, но им не нравится тяжесть
этой ответственности. Поэтому они предпочитают обвинять кого-то другого.
Они говорят, что во всем виноваты ученые, которые изобрели атомные бомбы,
пушки и самолеты. А народ, голосующий за политиков, которые развязывают
войны, тут ни при чем. Неужели ты действительно так считаешь?
  Нильс был потрясен этой внезапной вспышкой.
  - Я ничего подобного не говорил. Я только сказал, что восхищаюсь...
  - Не надо восхищаться человеком, который предал доверие своей страны.
Даже если время докажет правильность моего решения, я все равно совершил
непростительный поступок.
  - Если ты так считаешь, зачем ты вообще покинул Израиль и прилетел в
Данию? Я знаю, что ты родился и вырос в Дании. Неужели только поэтому?
  Над ними надолго сомкнулась марсианская тишина, пока Арни не
заговорил опять:
  - Возможно. Может, потому, что верил - или надеялся. А может, потому,
что я еврей. В Израиле я израильтянин. Но за его пределами я еврей. Везде,
кроме Дании. В Дании нет евреев - просто датчане исповедуют разные
религии. Тебе было три или четыре года, когда нацисты маршировали через
всю Европу, поэтому для тебя это история, очередная глава в толстом
учебнике. Самое чудовищное было то, что они, как демоны, умели выпускать
на волю зло, живущее в сердцах людей. Народы завоеванных стран помогали им
топить их печи. Французская полиция арестовывала для них евреев. Украинцы
с радостью загружали их топки. Поляки бежали смотреть, как поджаривают их
соседей-евреев, хотя потом их за проявленную преданность самих стерли в
порошок. Все оккупированные страны помогали немцам. Все, кроме одной.
Датская полиция была потрясена, когда узнала о предстоящей чистке.
Полицейские известили об этом других людей, которые тоже пришли в ужас.
Таксисты ездили по улицам с телефонными книгами, разыскивая жителей с
еврейскими фамилиями. Бойскауты разносили предупреждения. Все больницы
Дании распахнули свои двери для евреев и укрывали их у себя. За несколько
суток все евреи, которых удалось найти, были тайно вывезены из страны. Вы
знаете, почему датчане вели себя так?
  - Конечно! - Пилот сжал огромные кулаки. - Они просто были людьми.
Есть вещи, которых делать нельзя.
  - Вот видишь, ты и ответил на свой собственный вопрос. Я тоже сделал
свой выбор. Молю Бога; чтобы он оказался правильным.
  Арни начал спускаться с горы, затем остановился на мгновение.
  - Я был одним из тех, кого тайком переправили в Швецию. Возможно, я
только возвращаю свой долг.
  Они отправились вниз, спускаясь бок о бок к теплу и свету поселка.


                                  Глава 21


  КОПЕНГАГЕН

  - Нет смысла брать обе машины, - сказала Марта в телефонную трубку. -
Хорошо, потом будем выяснять, на чьей поедем... Да, Ове... Улла уже
готова? Ладно, буду примерно через час... У нас останется масса времени.
Места для нас заказаны, так что волноваться не о чем. Извините, кажется,
звонят в дверь. Значит, договорились? До встречи.
  Марта бросила трубку и пошла надевать халат. В дверь снова позвонили.
Она была почти готова, оставалось только закончить макияж и надеть платье,
но не пойдет же она к двери в одном нижнем белье.
  - Ja, nu kommer jeg! "Да, уже иду! (дат.)." - крикнула Марта, сбегая
вниз. Приоткрыв дверь, она увидела перед собой внушительную связку щеток.
Уличный разносчик. - Nej tak, ingen pensler idag "Нет, спасибо, мне не
нужны щетки (дат.).".
  - Впустите меня скорее, - сказал торговец. - Мне надо с вами
поговорить.
  Услышав английскую речь, Марта удивленно скользнула глазами по
изношенному костюму, кепке и внимательно вгляделась в лицо.
Водянисто-голубые прищуренные глаза, покрасневшие веки...
  - Мистер Бакстер! Я вас не узнала... - Без очков в темной оправе он
выглядел совершенно другим человеком.
  - Я не могу торчать тут у дверей, - раздраженно сказал он. - Дайте
мне пройти.
  Он почти впихнул ее в дом. Она посторонилась, давая ему дорогу, и
закрыла дверь.
  - Я пытался связаться с