ылась, и наступила тишина. Время от времени через двойное
стекло в окне доносились еле слышные голоса студентов. В комнате громко
тикали высокие напольные часы "Борнхольм". Арни сидел, уставившись на
сложенные руки, и думал, что сказать Геву. Надо было сделать так, чтобы он
узнал как можно меньше.
  - Отсюда далеко до Тель-Авива. - Гортанная фраза на иврите застигла
Арни врасплох.
  Он поднял голову и увидел, что Гев уже вошел в кабинет и закрыл за
собой дверь. Он был в штатском, но даже цивильный костюм выглядел на нем
как военный мундир. Лицо генерала, обветренное, изрезанное морщинами, было
похоже на орех; длинный шрам во всю щеку приподнимал уголок рта в
постоянной полуусмешке.
  - Заходи, Аври, заходи. Садись.
  Гев пропустил приглашение мимо ушей, промаршировал через кабинет и
завис над Арни, грозно сверля его взглядом.
  - Я приехал, чтобы увезти тебя домой, Арни. Ты один из наших ведущих
ученых, и странна нуждается в тебе.
  Генерал не колебался, не давил на эмоции, не взывал к родственным
чувствам. Генерал Гев отдал приказ - точно так же, как отдавал приказы,
посылая в бой танки, самолеты или подразделения солдат. Ему должны были
подчиняться, не рассуждая. Арни чуть не встал из-за стола и не последовал
за генералом, настолько беспрекословной была эта команда. Но он лишь
поежился в кресле. Решение было принято, и тут уж ничего не поделаешь.
  - Извини, Аври. Я остаюсь.
  Гев стоял, продолжая буравить его разъяренным взглядом, - руки
вытянуты по швам, но пальцы сжаты, готовые схватить ученого и силой
поставить на ноги. Затем, мгновенно изменив тактику, он повернулся,
опустился на стул и скрестил ноги. Лобовая атака была отбита; генерал
развернул фланги и начал обходной маневр, чтобы ударить в наиболее
уязвимое место. Не сводя с Арни глаз, он достал из кармана большой золотой
портсигар, который из-за своих размеров выглядел несколько пошловато, и
открыл его. Эмалевая инкрустация на портсигаре изображала флаг
Объединенной Арабской Республики: две зеленые звездочки были выложены
изумрудами. В центре виднелось, аккуратное отверстие, пробитое пулей.
  - В твоей лаборатории произошел взрыв, - начал Гев. - Это обеспокоило
нас. Сначала мы решили, что ты погиб или ранен, потом - что тебя похитили.
Твои друзья встревожены...
  - 1 Я вовсе не хотел этого.
  - ..и не только друзья, но и правительство. Ты гражданин Израиля, и
твоя работа принадлежит Израилю. Исчезла папка. Твоя работа украдена из
страны.
  Гев закурил и глубоко затянулся, машинально прикрывая огонек ладонью,
как солдат на поле боя. Его глаза не отрывались от лица ученого, а его
собственное лицо казалось бы бесстрастной маской, если бы не обвиняющий
пронзительный взгляд. Арни беспомощно развел руками. И снова сложил их
перед собой.
  - Работа не украдена. Это мои материалы, и я взял их с собой, когда
уезжал. Уехал я добровольно. Мне жаль, что я заставил вас волноваться.
Однако у меня не было другого выхода.
  - Что это за работа? - Холодный, резкий вопрос попал прямо в цель.
  - Это.., это моя работа. - Арни чувствовал, что маневр противника
удался, и ему остается только отступить в молчание.
  - Брось, Арни. Это не объяснение. Ты физик, и твоя работа связана с
физикой. У тебя не было никаких взрывчатых веществ, и все-таки ты
умудрился превратить в обломки тысячи фунтов оборудования. Что ты изобрел?
  Молчание затянулось. Арни беспомощно смотрел на свои сжатые руки,
костяшки которых побелели от напряжения. Слова генерала продолжали
неумолимо бить в десятку.
  - Что означает это молчание? Ты напуган? Не надо бояться своей родной
страны, Эрец Израэль. Там твои друзья, твоя работа, вся твоя жизнь. Ты
похоронил там жену. Скажи, в чем дело, и мы поможем тебе. Приди к нам, и
мы поддержим тебя.
  - Я.., не могу. - Слова Арни падали в тишину, как тяжелые камни.
  - Ты должен. У тебя нет выбора. Ты гражданин Израиля, и твоя работа
принадлежит Израилю. Мы окружены океаном врагов, и каждый человек, каждая
частица информации жизненно необходимы нам. Ты изобрел что-то мощное,
способное помочь нам выжить. Неужели ты обречешь нас на гибель и будешь
спокойно смотреть, как наши города и синагоги сровняют с землей и
превратят в пустыню? Этого ты хочешь?
  - Ты знаешь, что это не так, Гев! Оставь меня в покое, уезжай...
  - Нет, я не уеду. Я не оставлю тебя. Если я - голос твоей совести,
пусть будет так. Возвращайся домой. Мы примем тебя с радостно. Помоги нам,
как мы помогли тебе.
  - Нет! Я не могу этого сделать! - Слова вырвались из груди словно
крик боли. И тут же Арни заговорил, не останавливаясь, как будто наконец
прорвалась плотина, сдерживавшая его чувства:
  - Да, я сделал открытие - не скажу тебе, как, почему, что это такое.
Назови это природной силой, если хочешь, силой, возможно, более мощной,
чем все известнее людям сегодня. Она может быть использована и на благо
человеку, и во зло, потому что по своей природе это именно такая сила -
если мне удастся применить ее на практике, а я думаю, что удастся. Мне
хочется использовать ее на благо...
  - А Израиль - зло, да? Ты это имеешь в виду?
  - Выслушай меня. Я не говорил этого. Я всего лишь хочу сказать, что
Израиль - пешка в мировой политике, к тому же без единого союзника. Нефть.
У арабов есть нефть, которая нужна как Советам, так и американцам, и они
пойдут на любую грязную игру, чтобы добраться до нее. Израиль никого не
интересует, кроме арабов, которые только обрадуются, если он погибнет.
Мировые державы тоже не будут против, если Израиль незаметно исчезнет с
карты мира, потому что он для них как заноза. Нефть. Начнется война,
что-то случится, и если у вас будет мое.., если у вас будет эта мощная
сила, вы воспользуетесь ею для разрушения. Вы прибегнете к ней, может
быть, со слезами на глазах, но вы используете ее - и это будет абсолютное
зло.
  - Выходит, - еле слышно проговорил Гев, - из гордости, персональных
амбиций ты лишишь нас этой силы и станешь свидетелем гибели своей страны?
В своем крайнем эгоцентризме ты полагаешь, что можешь решать глобальные
политические вопросы лучше, чем избранные представители народа. Ты
считаешь себя столпом разума. Ты единственный способен решать мировые
проблемы, которые не по плечу всем остальным. Ты, очевидно, веришь в
абсолютную диктатуру - твою собственную. В своем ослеплении ты становишься
маленьким Гитлером...
  - Замолчи! - хрипло выкрикнул Арни, приподнявшись из-за стола.
  Воцарилось молчание. Арни медленно сел, чувствуя, что лицо его
покраснело и кровь стучит в висках отбойным молотком. Огромным усилием
воли он заставил себя говорить спокойно:
  - Ладно. Ты абсолютно прав. Если ты хочешь сказать, что я больше не
верю в демократию, так и скажи. В данном случае - не верю. Я принял
решение и всю ответственность беру на себя. Я лично предпочитаю считать
это гуманным актом - возможно, для самооправдания.
  - Убийство из милосердия - тоже гуманный акт, - бесстрастно заметил
Гев.
  - Да, конечно. Мне не нужны оправдания. Я поступил так, как считаю
нужным, и готов отвечать за это.
  - Даже если Израиль погибнет из-за твоей заносчивости?
  Арни хотел ответить, но не смог найти слов. Что тут можно сказать?
Гев окружил его со всех сторон, отрезал путь к, отступлению, разрушил
оборонительные укрепления. Что ему остается? Только сдаться. Его
поддерживало только одно - уверенность в том, что по большому счету он все
равно прав Он даже не решался подвергнуть испытанию свою убежденность -
вдруг и она окажется ошибкой? Тишина становилась все более гнетущей, и его
охватила бесконечная грусть. Он опустил голову и съежился в кресле.
  - Я поступаю так, как должен поступить, - произнес он наконец севшим
от переживаний голосом. - Я не вернусь. Я оставил Израиль по собственной
воле, и не в твоей власти заставить меня, Гев, не в твоей власти...
  Генерал Гев встал, глядя на склоненную голову ученого. Слова
рождались медленно и трудно, но в них звучало эхо трех тысячелетий
преследований, скорби, смерти и безмерной печали.
  - И ты, еврей, мог сделать это...
  Ответить было нечего, и Арни промолчал. Гев был солдатом и видел, что
потерпел поражение, хотя и не понимал, почему. Не сказав больше ни слова,
он повернулся к Арни спиной - какие слова могли быть красноречивее этого
простого движения? Генерал толкнул дверь кончиками пальцев и даже не дал
себе труда закрыть или захлопнуть ее - просто пошел вперед, выпрямив
спину, печатая шаг. Человек, которого можно обыграть в бою, но нельзя
победить в войне - по крайней мере, пока он жив.
  Ове вернулся в кабинет и принялся молча слоняться по комнате - сложил
в стопку журналы, достал с полки книгу, потом, не раскрывая, поставил ее
назад. Но заговорил он уже совсем о другом:
  - Какой сегодня день, ты только посмотри! Солнце сияет, воздух
прозрачный - видно даже, как развеваются юбки у девушек на велосипедах.
Мне осточертела эта мерзкая столовская еда, бутерброды мне уже в горло не
лезут. Поехали в "Павиллонен" на Лангелине, пообедаем, посмотрим на
корабли... Ну как?
  Арни поднял к нему лицо, убитое горем. Он редко испытывал сильные
чувства и потому не умел ни справиться с ними, ни защититься от них. В его
глазах была такая открытая боль, что Ове не выдержал, отвернулся и вновь
принялся перекладывать журналы, которые только что так аккуратно сложил.
  - Поехали, если хочешь. Пообедаем в ресторане. - Лицо, искаженное
страданием, казалось, вобрало в себя всю его страсть - голос был пустым и
безжизненным.
  Они молча ехали вниз по Нерре-аллее и через парк. Все было на самом
деле так, как рассказывал Ове. Девушки на высоких черных велосипедах
разноцветными пятнами мелькали в серой толпе пиджаков; они мчались по
велосипедным дорожкам, обгоняя машины, стайками пересекали широкие улицы
на перекрестках. Длинные ноги нажимали на педали, юбки взмывали от ветра,
и день был прекрасен. Но Арни никак не мог побороть отчаяние.
  Ове ловко провел свой маленький "Спрайт" сквозь сложный транспортный
узел Трианглен и по Эстерброгаде выехал к порту. Автомобиль успел
проскочить на зеленый свет на Лангелине и затормозил у заднего входа в
ресторан "Павиллонен" - Вечер еще не наступил, и им удалось занять столик
у огромного окна во всю стену, выходящего на море. Ове кивнул официанту, и
заказ был мгновенно принят. Пока они устраивались поудобнее, придвигая
кресла, на столе возникла бутылка шнапса, замороженная во льду, и
несколько запотевших бутылок пива "Туборг". , - Вот так-то, - сказал Ове,
когда официант разлил ледяной шнапс по стаканчикам величиной с наперсток.
  - Готов поспорить, такого у вас в Тель-Авиве не встретишь".
  - Skal! "Будь здоров! (дат.)." - произнесли они традиционный тост и
осушили стаканчики.
  Арни потягивал пиво и смотрел на тяжеловесный черно-белый паром,
направляющийся в Швецию. Длинная вереница автобусов застыла в ожидании,
пока туристы карабкались по скалам, совершая ритуальный визит к Русалочке
с фотоаппаратами. Белые паруса крошечных яхт, вышедших из бухты,
пересекали холодную голубизну пролива. Море. В Дании не было ни единого
места, удаленного от моря более чем на сорок миль. Поистине страна
мореплавателей, окруженная морем. Белые треугольники парусов казались
игрушечными на фоне громадного лайнера, пришвартованного у Лангелинекай.
Флаги и вымпелы придавали ему щеголеватый праздничный вид. Из передней
трубы внезапно вырвался белый столб пара, и через несколько мгновений они
услышали отдаленный стон гудка.
  - Корабль, - произнес Арни, и теперь, когда он снова подумал о
работе, с его лица исчезли все следы эмоций. - Нам нужен корабль. Когда мы
начнем испытывать более мощную... - Он замолчал, и они оба глянули по
сторонам, не поворачивая головы, словно заговорщики. Затем Арни продолжил
почти шепотом:
  - Нам понадобится более мощная установка. Та, первая, слишком мала и
годится лишь для подтверждения правильности теории. Новую, установку надо
будет испытывать в более крупном масштабе, чтобы убедиться, что она
способна не только на такие глупости, как взрыв лабораторного оборудования.
  - Она сработает. Я уверен, она сработает.
  Арни криво усмехнулся и протянул руку к бутылке.
  - Выпьем еще шнапса.


                                  Глава 4


  - Это вопрос безопасности, - сказал Скоу. Вообще-то его имя было
Ланкильде "Длинный источник (дат.).", но он никогда не упоминал его, и не
без причины. "Скоу, - настаивал он, - зовите меня просто Скоу", словно
призывая весь мир к непринужденной простоте общения, как в бильярдном
зале. (Привет, Хансен. - Привет, Енсен. - Привет, Скоу.) Однако к
окружающим он всегда обращался исключительно корректно.
  - К безопасности надо относиться серьезно, герр профессор Расмуссен,
- убеждал он, одновременно наблюдая за всем, что происходит вокруг. - У
вас есть что-то Требующее охраны, поэтому надо все время быть начеку.
  - То, что у нас есть...
  - Не говорите мне об этом, я настаиваю. Чем меньше народу знает, тем
меньше болтают. Разрешите мне только охранять вас, и работайте себе
спокойно.
  - Бог мой, дружище, да мне не о чем беспокоиться. Мы совсем недавно
начали работу, и о нашем проекте еще никому не известно.
  - Вот так должно оставаться и впредь. Я предпочитаю принять меры в
самом начале - или даже до начала работы. Если все будет шито-крыто, никто
ничего не сможет пронюхать.
  Скоу любил подделывать свою речь под простонародный говор и потому
казался простоватым, каким на самом деле вовсе не был. Когда он стоял,
засунув руки в карманы поношенного твидового пиджака и слегка накренившись
в сторону, он выглядел совсем как обычный пьянчужка. Бесцветное лицо и
рыжеватые редеющие волосы усиливали эту иллюзию. Но Ове знал, что это и
вправду не более чем иллюзия. Скоу служил в полиции уже много лет,
прекрасно говорил по-немецки и во время войны был с оккупантами на
короткой ноге, играл с ними в карты в Эльсиноре, что давало основание
согражданам считать его презренным коллаборационистом. Одновременно он
возглавлял подполье в этом районе, и его искривленная поза была
результатом того, что бывшие собутыльники сумели-таки его подстрелить. Он,
однако, успел выпрыгнуть со второго этажа, прежде чем они явились в
госпиталь, чтобы расспросить его поподробнее. Теперь он был связан с неким
правительственным комитетом - Скоу не любил вдаваться в детали по этому
поводу. В конечном счете все сводилось к вопросам безопасности, которые он
имел право решать по собственному усмотрению. Вот уже больше месяца он
сновал вокруг и внутри лаборатории, налаживая систему охраны и
устанавливая ее правила, чтобы все, чему надлежало быть секретным, было
таковым.
  - Все это очень напоминает детективный фильм, герр Скоу, - сказал
Арни. - Если бы мы погрузили установку в кузов и прикрыли сверху
брезентом, никто ее и не заметил бы.
  - Просто Скоу, если вы не "против. Искусство ведь основано на
реальности, кино заимствует у жизни. А мы можем позаимствовать у кино.
Меры должны быть приняты. Это вопрос безопасности.
  Спорить с ним было невозможно. Они ждали, сидя в здании Института
Нильса Бора. В это время к погрузочной площадке подъехал красно-черный
почтовый фургон. Дав задний ход, он чуть не опрокинул штабель ящиков с
молочными бутылками, послышались крики: "Стоп, Хенрик!", "Lidtendnu! Sa er
den der!" "Еще немного! Все, хватит! (дат.).", и наконец задняя дверь
фургона вплотную приблизилась к краю платформы. Два молчаливых почтальона,
громоздкие в своих рыжевато-розовых куртках, грохоча деревянными
подошвами, грузили в фургон какие-то свертки. Сразу было видно, что это не
простые почтальоны: ни один нормальный датский почтальон не упустил бы
случая поболтать с охранниками, стоявшими рядом. Скоу молча показал на
ящики с установкой, и они так же молча втолкнули их внутрь. Широкие двери
захлопнулись, защелкнулся тяжелый замок, заурчал мотор, и фургон выехал на
дорогу. Они провожали его взглядом, пока он не затерялся среди утреннего
транспорта.
  - Почтовые фургоны нельзя назвать невидимками, но в том, что они
почти незаметны, сомнений нет, - заметил Скоу. - Наш фургон приедет в
центральное почтовое отделение на Кебмаергаде, смешается там с другими
такими же грузовиками, а через пару минут - с новыми номерными знаками,
разумеется, - отправится к набережной. Я предлагаю, господа, поехать и
встретить его там.
  Скоу повез их в своем автомобиле - потрепанном "Опеле"
неопределенного возраста, то и дело сворачивая в узкие переулки, то
вписываясь в транспортный поток, то вырываясь из него, пока не убедился,
что их никто не преследует. Он припарковался рядом с бухтой и отправился
на поиски телефона. Ове и Арни пошли вперед. Холодные воды Эресунна несли
с собой из Швеции пронизывающий северный ветер, серые облака низко
нависали над головой.
  - Похоже, пойдет снег, - сказал Ове.
  - Это и есть наш корабль? - спросил Арни, глядя в дальний конец
причала, где виднелось одинокое судно.
  - Да, "Белый медведь". Мы решили, что он подходит нам лучше всего. В
конце концов, мы не так уж уверены насчет давления, а это хоть и старый,
но все-таки ледокол. Я видел, как он прошлой зимой расчищал здесь проход к
гавани.
  Двое массивных полицейских в долгополых шинелях смотрели в сторону
Швеции и не обратили на них никакого внимания точно так же, как и двое не
менее крупных мужчин, сидевших в автомобиле на полпути к ледоколу.
  - Скоу спустил своих сторожевых псов, - заметил Ове.
  - Сомневаюсь, что у них сегодня будет много работы. В такую погоду
вряд ли найдется много желающих прогуляться по набережной.
  Над ними в тумане высился борт корабля - черная стена с выпуклыми
рядами заклепок. Трап был спущен, но на палубе никого не было видно. Они
медленно взобрались наверх по скрипучей наклонной доске.
  - Ив самом деле древний, - сказал Ове, когда они поднялись на палубу.
  - Только слегка грязноват для белого медведя.
  Из топки котла далеко внизу поднималась по трубе и взвивалась вверх
узкая струйка черного дыма.
  - Старый, но крепкий, - произнес Арни, указав на массивные прочные
шпангоуты. - Ледоколы нового поколения наползают на лед и ломают его своей
тяжестью. А этот старичок протаранивает путь своим собственным носом.
Отличный выбор для нашего эксперимента. Интересно, куда все подевались?
  Словно в ответ на эти слова дверь штурманской рубки распахнулась, и
оттуда вышел капитан, такой же темный и мрачный, как и его судно, в черном
плаще и сапогах, с огромной пиратской бородой, закрывавшей нижнюю часть
лица. Громыхая сапогами по палубе, он подошел к ним и небрежно отдал честь.
  - Я так понимаю, вы и есть те самые джентльмены, которых мне
приказано ждать. Капитан корабля Хоугор.
  Ни в его голосе, ни в поведении не было даже намеков на
гостеприимство. Они обменялись с ним рукопожатиями, смущенные тем, что по
требованию Скоу не имели права представиться.
  - Спасибо, что вы предоставили свое судно в наше распоряжение. С
вашей стороны это очень любезно, - сказал Ове, стараясь смягчить капитана.
  - У меня не было выбора. - Капитан не собирался смягчаться. - Мне
приказало начальство. Команда останется внизу - это тоже было в приказе.
  - Благодарю вас, - произнес Ове, изо всех сил стараясь, чтобы в
голосе не зазвучали саркастические нотки.
  Послышался скрип тормозов - внизу, на набережной, остановился
почтовый фургон, вовремя прервав их диалог.
  - Вас не затруднит вызвать нескольких матросов и помочь разгрузить
фургон?
  Капитан Хоугор наклонился к открытому люку и проревел пару команд. На
палубе тут же появилось полдюжины матросов. Им явно было любопытно, что
здесь происходит, и они были даже рады возможности сменить обстановку.
  - Поосторожнее с ящиками, - предостерег Арни, когда матросы несли
груз вверх по трапу. - Их нельзя кидать или трясти.
  - Я буду с ними так нежен, как если бы внутри сидела моя родная
матушка, - заверил ученого светловолосый гигант, широкие бакенбарды
которого переходили в эпические усы. Когда капитан отвернулся, матрос
улыбну