ть разразится столкновение темпераментов,
привычно оставив Вирессона  за  главного,  и  пошел  к  зеленым
склонам, прежде чем кто-либо успел его окликнуть.
     Келлон  думал  о том, что осталось еще пять недель. Затем,
слава Богу, Земля подойдет так близко  к  солнцу,  что  кораблю
придется  отойти  в  космос  на  безопасное расстояние. Пока не
наступил этот долгожданный день, он будет держаться,  насколько
это возможно, вне поля зрения остальных.
     Каждый  день  он  проходил  по нескольку миль. Он старался
уйти подальше от восточной части и развалин Нью-Йорка, где  так
часто  бывали  остальные.  Но  он  ходил в западном, северном и
южном направлении по зеленым, цветущим склонам пустынного мира.
По крайней мере, там было тихо.
     Но вскоре Келлон понял, что если хорошенько присмотреться,
то можно было кое-что увидеть. Например, как менялось небо. Оно
никогда  не  было  одинаковым  дважды.  Иногда   оно   казалось
темно-голубым,  и  по  нему, подобно кораблям, плыли облака. Но
затем небо внезапно  становилось  серым  и  печальным,  начинал
капать дождь, который прекращался лишь тогда, когда лучи солнца
пробивались  через  облака,  превращая их в парящие ленты. Были
моменты, когда, сидя на краю холма, он слушал раскаты  грома  и
видел,  как  на  западе  темнело  и собирались грозовые облака,
которые с громом и блеском молний проходили над землей,  словно
армия гигантов.
     Ветры  и  солнечный  свет,  сладость  воздуха  и вид луны,
ощущение растущей травы под ногами - все это  казалось  Келлону
странно  естественным.  Келлон  бывал  на  многих  планетах под
многими солнцами. Некоторые из них нравились  ему  больше,  чем
эта,  некоторые  не  нравились совсем, но нигде и никогда он не
встречал такого мира, который бы гак  соответствовал  состоянию
его души, как эта пустынная планета.
     Ему  стало интересно, на что она была похожа, когда на ней
росли  деревья  и  жили  птицы   и   животные.   Какие   города
существовали  на  Земле.  Он  брал  фильмы-книги  в библиотеке,
которые привезли с собой Дарноу и другие ученые, и просматривал
их по ночам, заперевшись в своей каюте. Не го чтобы все это его
сильно волновало, просто давало возможность держаться вдали  от
каждодневных ссор и перебранок, к тому же ему было интересно.
     После,  совершая свои долгие прогулки, он пытался увидеть,
представить, какими были эти места в  далеком  прошлом.  Должно
быть,  в  этой  низинке  обитали дрозды и скворцы, желто-черные
пчелы, опыляющие цветы,  и  росли  огромные  деревья  с  такими
странными  названиями:  вязы,  ивы,  клены.  И бегали маленькие
пушистые зверьки, и в воздухе танцевал жужжащий рой  насекомых,
и  плавали  рыбы  и лягушки в озерах и ручьях -- симфония давно
прошедшей, давно забытой жизни.
     Но были ли окончательно  забыты  все  мужчины,  женщины  и
дети,  жившие  здесь?  Борродайл  и  остальные много говорили в
своих передачах о людях старой Земли, но фразы  звучали  как-то
безлико, словно набор терминов, который давно ничего не значил.
Наверняка  никто  из тех миллионов не думал о себе, как о части
бесчисленного множества. Каждый из них был  для  себя  и  своих
близких  уникальным  и  неповторимым  созданием.  Что  все  эти
болтуны могут знать о тех индивидуумах? Что  может  знать  хоть
кто-нибудь?
     Келлон   время   от  времени  находил  их  следы,  останки
цивилизации, которые пощадил даже лед. Согнутый кусочек  стали,
балка  или  брусок,  сделанные  кем-то.  Куски  бетона, который
когда-то представлял из себя дороги. По ним  ходили  мужчины  и
женщины, спешащие по зову любви, амбиций, жадности или страха.
     Но  он  обнаружил больше. Это была неожиданная находка. Он
шел вдоль ручья, протекавшего по узкой долине. В одном месте он
перепрыгнул его, а когда  приземлился,  подняв  голову,  увидел
дом.
     Сначала   Келлон   подумал,  что  он  сохранился  каким-то
невероятным образом, хотя это казалось просто невозможным.  Но,
подойдя  поближе,  понял,  что  это  была  всего  лишь иллюзия.
Время-разрушитель поработало и над ним. И все же это был дом.
     Это был каменный  коттедж  с  шиферной  крышей  и  низкими
стенами,  стоящий  недалеко  от  края  зеленой  долины.  Келлон
предположил, что природная арка из льда сохранила  его  от  той
участи, которая постигла все остальные строения.
     Вместо  окон  и  дверей  зияли  дыры.  Он  вошел  внутрь и
взглянул на холодную тень того, что когда-то являлось комнатой.
Сохранились остатки прогнившей мебели, а стены покрывала  сухая
грязь,  под которой можно было разглядеть ржавый металл. Больше
ничего не было. Атмосфера внутри оказалась холодной и  какой-то
давящей. Он вышел наружу и устроился на террасе.
     Келлон  смотрел  на  дом.  Он предположил, что его, должно
быть, построили не позднее, чем в-XX веке.  Келлону  показалось
странным,  что  аэросъемка, которую производили люди Дарноу, не
обнаружила  этого   строения.   Но,   с   другой   стороны,   и
неудивительно  --  серые  стены  были  такими незаметными и так
плотно вросли в зеленый полог долины.
     Его взгляд упал на  едва  заметную  надпись  на  цементной
террасе.  Он подошел и счистил грязь. Буквы выцвели от времени,
но ему все же удалось прочитать. "Росс и Дженни -- Их Дом".
     Келлон улыбнулся. Теперь он  по  крайней  мере  знал,  кто
когда-то  жил  здесь,  кто, возможно, построил этот дом. Он мог
представить себе двух молодых людей, радостно царапающих  буквы
на  мокром  цементе.  Кто  были  эти  Росс  и Дженни? И где они
сейчас?
     Он  обошел  вокруг.  К  своему  удивлению,  он   обнаружил
запущенный  цветочный сад с другой стороны. Полдюжины различных
видов  цветов,  не  похожих  на  те,  что  росли   на   склоне,
беспорядочно цвели здесь. Когда пришла зима Земли, семена этого
старого сада надолго заснули, а когда начал таять снег, вновь с
готовностью  вернулись  к  жизни.  Он  не знал, что это были за
цветы, но от них веяло духом смелости, и ему это понравилось.
     Возвращаясь в сумерках назад,  Келлон  думал  о  том,  что
должен  рассказать об этом месте Дарноу. Но если он скажет ему,
то  мгновенно  вся  болтливая   свора   устремится   туда.   Он
представлял  себе  те  торжественные,  бесценные и просто милые
передачки,  которые  Борродайл,  Ли  и  другие  будут  ставить,
используя этот дом как декорацию.
     -- Нет,  --  подумал  он,  --  пусть  убираются к чертовой
матери.
     Дело было не в том, что сам дом  имел  для  него  какое-то
значение,  а  в  том, что он представлялся для него убежищем, в
котором он мог найти покой от всей этой шумной орды.
     На следующий день Келлон был рад,  что  никому  ничего  не
сказал.  Дом  стал тем местом, куда он мог уйти, которое он мог
исследовать, чтобы заполнить время ожидания.  Он  проводил  там
часы и никому не говорил об этом.
     Галлер,  биолог, одолжил ему книгу о растениях Земли, и он
брал ее с  собой,  чтобы  идентифицировать  цветы,  растущие  в
заброшенном  саду.  Вербены,  гвоздики, вьюнки и ярко-красные и
желтые настурции. Он прочитал, что  многие  из  этих  видов  не
прижились в других мирах. Если это так, то для цветов наступила
самая   последняя   весна,  после  которой  эти  виды  исчезнут
навсегда.
     Он рассматривал интерьер дома, пытаясь  себе  представить,
как  люди  когда-то  жили  здесь.  Дом  совсем  не  походил  да
современные металлоидные дома. Внутренние  стены  были  слишком
толстыми, а окна казались маленькими и убогими. В самой большой
комнате Росс и Дженни, наверное, проводили большую часть своего
времени.  Ее  окно  выходило на маленький сад, зеленую долину и
ручей.
     Келлону было интересно, что представляли из себя эти  Росс
и  Дженни, которые когда-то сидели здесь и Смотрели в окно. Что
было для них важно? Что доставляло им боль, а что  радость?  Он
сам  никогда  не был женат. Капитаны космических кораблей редко
вступают в брак. Но его интересовал этот древний обряд. Были ли
у Росс и Дженни дети? Продолжает ли в ком-то на свете  течь  их
кровь?  Но  даже  если  и так, что теперь это могло значить для
этих двоих, давно ушедших?
     В  конце  книги,  которую   одолжил   ему   Галлер,   было
стихотворение о цветах. Он вспомнил несколько строк:
     Все  они  теперь  едины, розы и незабудки, Они не знают ни
ветров, ни полей, ни морей, Время проходит,  В  мягком  воздухе
пахнет летом.
     Да,  думал  Келлон,  все  они  сейчас  едины,  эти Россы и
Дженни, и все, что они делали, все, о чем  думали,  все  сейчас
превратилось  в  пыль  на этой планете, которая вскоре войдет в
свое последнее лето. С физической точки зрения, все,  что  было
сделано,  все, кто когда-то жил на Земле, оставались здесь в ее
атомах, не считая той небольшой части материи, которая осела  в
других мирах.
     Он  думал  об  именах,  которые  были  известны среди всех
галактических миров, имена  мужчин,  женщин  и  мест.  Шекспир,
Платон,  Бетховен,  Блейк, старый блистательный Вавилон и храмы
Ангкора, неуклюжие дома его собственных предков, все  это  было
здесь.
     Келлон  мысленно прервал себя. Он не должен был размышлять
о подобных вещах.  Он  уже  видел  все,  что  осталось  в  этом
странном  месте,  и  не было смысла возвращаться к этому. Но он
вернулся. Он говорил себе,  что  дело  не  в  том,  что  в  нем
проснулся  какой-то  сентиментальный  интерес к этому месту. 0б
этом он слишком много слышал  от  сияющих  клоунов  у  себя  на
корабле.  Он  был человеком Управления Исследований, и все, что
он хотел, так это вернуться к своей работе. Но так как  он,  не
по   своей   вине,  застрял  здесь,  он  предпочел  бродить  по
зеленеющей  земле  или  исследовать  этот  старый  дом,   чтобы
избежать  необходимости  слушать  бесконечную болтовню и грызню
остальных.
     Они ругались все чаще и все больше, потому что  устали  от
всего  этого.  Поначалу  для  них  было сенсацией вещать на всю
галактику о кончине Земли, но по мере того, как шло  время,  их
энтузиазм  остывал.  Они  не  могли улететь, так как экспедиция
была рассчитана на то,  чтобы  показать  гибель  Земли,  а  это
произойдет только через несколько недель. Дарноу с его учеными,
занятыми   изучением   реликтов,   могли  5ы  оставаться  здесь
бесконечно долго. Но другие уже пухли от тоски.
     В старом доме Келлон находил  много  интересного,  что  не
позволяло  ему скучать. Он уже много прочитал о том, какой была
та давняя жизнь. Часами он просиживал  на  старой  террасе  под
солнцем,  пытаясь представить себе, как было тогда, когда здесь
жили мужчина и женщина, которых звали Росс и Дженни.
     Эта старая жизнь сейчас казалась ему  такой  странной!  Он
прочитал,  что  в  те дни многие люди передвигались на наземных
машинах туда и обратно в  города,  где  они  работами.  В  этих
машинах  ездили  и мужчины, и женщины или только мужчины? Может
быть, женщина оставалась  дома  с  детьми,  если  они  были,  и
занималась  садом,  в  котором  все  еще цвели некоторые цветы?
Думала ли она когда-нибудь о том, что в далеком будущем,  когда
их  уже не станет, дом останется пустым и безжизненным, и никто
не придет в него, кроме чужака с  далеких  звезд?  Он  вспомнил
одно  место  из старых земных пьес, которые исполняли "Арктурус
Плейерс": "Пришли, как тени, такие же далекие".
     Нет, думал Келлон, Росс и Дженни сейчас стали  тенями,  но
не  тогда.  Это  для  них, для всех людей, живших тогда да этой
древней Земле, он, человек из  далекого  будущего,  был  тенью.
Иногда  Келлону,  сидящему  на  этой  террасе и представляющему
прошлое, живые образы людей,  многолюдные  города,  движение  и
смех,   казалось,  что  это  они  были  реальностью,  а  он  --
наблюдающим призраком.
     Приходило лето. Дни становились все жарче и жарче.  Теперь
белое солнце стало огромным и изливало на Землю столько света и
тепла, сколько эта планета не видела несколько тысяч лет. И вся
зеленая  жизнь  вокруг,  казалось, ответила порывом невиданного
роста,  актом  безумного  пробуждения,  который  Келлон  считал
наиболее  трогательным.  Теперь  даже  ночи стали теплыми. Дули
мягкие ветры, а на волнах огромного серого океана  переливалась
белая пена.
     Внезапно,  словно  проснувшись от сна, Келлон осознал, что
осталось всего несколько дней. Планета двигается все быстрее, и
вскоре жара станет невыносимой.
     Он говорил себе, что будет рад  улететь.  Они  подождут  в
космосе,  пока  все  не закончится, а затем он вернется к своей
работе, к своей жизни и прекратит мечтать о тенях. Здесь больше
нечего было делать. Да, он будет рад.
     Затем,  когда  осталось  всего  несколько   дней,   Келлон
вернулся  снова  в  старый  дом  и  бродил по нему. Внезапно он
услышал за спиной голос:
     -- Великолепный,  --  сказал  Борродайл,  --  великолепный
реликт.
     Келлон  был  удивлен  и в то же время почувствовал уныние.
Глаза Борродайла горели, когда  он  осматривал  дом.  Затем  он
повернулся в сторону Келлона.
     -- Я гулял, когда увидел вас, и решил догнать. Так вот где
вы пропадали все это время.
     Келлон виновато ответил:
     -- Я был здесь всего несколько раз.
     -- Но  почему,  черт возьми, вы не сказали нам об этом? --
воскликнул Борродайл. -- Почему?  У  нас  могла  бы  получиться
великолепная  заключительная  передача из этого места. Типичное
древнее жилище Земли. Наш модельер  Рой  мог  бы  одеть  группу
"Плейере"  в  старые  костюмы,  и  мы бы показали их в качестве
людей, живших здесь...
     Неожиданно для себя Келлон сорвался. Он грубо произнес:
     -- Нет.
     Борродайл поднял брови.
     -- Нет? Но почему?
     Действительно, почему нет? Какая ему-то разница, если  они
будут  носиться  по этому дому, насмехаясь над его древностью и
неадекватностью, позируя  и  кривляясь  перед  камерами,  делая
очередное  шоу.  Что  ему  до  всего  этого?  Ведь  ему не было
никакого дела до этой забытой планеты?
     Все  же  что-то  в  нем  сопротивлялось  тому,   что   они
собирались здесь сделать. Он сказал:
     -- Мы  можем стартовать очень внезапно. Если вы все будете
находиться здесь, то это подвергнет опасности ваши жизни.
     -- Но вы же  сами  сказали,  что  старт  произойдет  через
несколько дней, -- воскликнул Борродайл. И твердо добавил: -- Я
не  знаю причины, по которой вы что-то скрываете от нас. Но мне
придется обратиться к вашему начальству.
     Он ушел, и Келлон подумал с грустью, что Борродайл сообщит
в Управление, и он  получит  серьезный  нагоняй.  Почему,  черт
возьми,  он  скрыл от других свою находку? Он и сам не знал. Он
должен был вместо непонятной, гложущей сердце тоски  испытывать
радость.
     Келлон  вернулся  на  террасу и сидел там до тех пор, пока
сумерки не коснулись неба.  Взошла  белая  бриллиантовая  луна.
Этой   ночью   начал  дуть  горячий  сухой  ветер.  Сказывалось
приближение планеты к солнцу. Колышущаяся от ветра  трава  была
словно  живой.  Казалось,  что  в  воздухе забился слабый пульс
планеты. Солнце звало, и Земля готовилась к ответу. Дом  дремал
в серебряном лунном свете, а сад что-то тихо нашептывал.
     В  ночи  возникла  темная  фигура. Это вернулся Борродайл.
Триумфально он заявил:
     -- Я обратился в вашу штаб-квартиру. Они  приказывают  зам
оказывать  мне  полное  содействие. Наша первая передача пойдет
отсюда завтра утром.
     Келлон встал.
     -- Нет, -- твердо сказал он.
     -- Вы не можете пренебречь приказом...
     -- Завтра нас здесь не  будет.  Я  отвечаю  за  то,  чтобы
свести  корабль  с Земли, не подвергая опасности ваши жизни. Мы
стартуем завтра утром.
     Борродайл какое-то время молчал, а когда заговорил, в  его
голосе послышалась нотка замешательства.
     -- Вы  продолжаете  препятствовать нашей работе? Я не могу
понять почему.
     Келлон подумал, что и сам этого не понимает.  Как  он  мог
объяснить?  Он  молчал. Борродайл посмотрел на него, а затем на
старый дом.
     -- Возможно, я понимаю, -- неожиданно проговорил Борродайл
задумчиво, -- вы часто приходили сюда один. Здесь  легко  можно
подружиться с привидениями.
     Келлон грубо отрезал:
     -- Не   мелите  чепухи.  Нам  лучше  сейчас  вернуться  на
корабль. У нас еще много дел. Нужно готовиться к старту.
     Борродайл молчал, когда они возвращались по залитой лунным
светом долине. Один раз он оглянулся и посмотрел на дом. Келлон
не оглянулся ни разу.
     Они стартовали через  двенадцать  часов  следующим  утром,
мрачным  из-за сильной облачности. Когда они прошли атмосферу и
оказались в холодном пространстве космоса, Келлон  почувствовал
внезапное  облегчение. Здесь, в космосе, он был на своем месте.
Он  человек  космоса.  Позже  ему  придется  ответить  за  свои
действия, но он не сожалел.
     Корабль  отошел  на безопасную орбиту и стал ждать. Земля,
казалось, совсем близко подошла к солнцу, а  ее  луна  изменила
свою  орбиту.  Но все равно, пройдет еще немало времени, прежде
чем они смогут показать галактике гибель их родной планеты.
     Большую часть  времени  Келлон  проводил  в  своей  каюте.
Шумиха  вокруг  передач,  по  мере  того как приближался финал,
заставляла его испытывать отвращение. Ему хотелось,  чтобы  все
скорее закончилось.
     -- Почему  вы  должны  получить  целый  час? -- язвительно
говорила Лорри Ли Борродайлу. -- Это несправедливо.
     Квейли рассерженно кивнул.
     -- Это   будет   самая   большая   аудитория   в   истории
человечества,  и  каждый  из  нас  должен  получить  свой шанс.
Борродайл отвечал им. Шум и споры продолжались.
     Келлон заметил, что техники выглядят взволнованными. За их
спинами  через  иллюминаторы  он  мог  видеть  темное  пятнышко
планеты,  которая  приближалась к белой звезде. Солнце звало, а
Земля медленно, но уверенно отвечала на этот призыв. И внезапно
эти кричащие, ссорящиеся голоса журналистов привели  Келлона  в
гнев.
     -- Послушайте,  --  сказал  он  техникам, -- выключите все
звуковые передатчики. Пусть останется только картинка,  но  без
звука.
     Этот  выпад  заставил  всех  замолчать.  В конце концов Ли
выразила протест: -- Капитан Келлон, вы не можете!
     -- В Космосе я командую кораблем. И я могу это  сделать  и
сделаю.
     -- Но передача, комментарий...
     Келлон устало произнес:
     -- Ради  Бога,  заткнитесь все и дайте Земле уйти с миром.
Он повернулся  к  ним  спиной.  Он  не  слышал  их  возмущенных
голосов,  не  слышал  даже,  как  они  замолчали,  глядя  через
иллюминаторы на то, на что смотрел он, камера и вся Галактика.
     На  что  он  смотрел?  На  темную  точку,  которую   почти
притянуло  к  себе солнце. Он думал о том, что, наверное, камни
старого дома уже  начали  плавиться.  Теперь  лучи  солнца  уже
полностью  поглотили  планету.  Звезда  забирала  себе  то, что
когда-то принадлежало ей.
     Келлон думал, что все атомы Земли в этот момент  вырвались
наружу  и  слились  с  солнечной массой. Все, что было когда-то
Россом и Дженни, Шекспиром и Шубертом, цветы и ручьи, океаны  и
горы,  небо и ветер стали одним светом, который когда-то дал им
жизнь.
     Они смотрели в молчании. Но вот больше  не  на  что  стало
смотреть. Камера отключилась.
     Келлон  отдал  приказ,  и  корабль,  сорвавшись  с орбиты,
направился домой. К этому моменту все уже покинули каюту, кроме
Борродайла. Не поворачиваясь, Келлон сказал: --  Теперь  можете
жаловаться в штаб-квартиру.
     Борродайл покачал головой.
     -- Молчание  --  самый  лучший  реквием. Жалоб не будет. Я
рад, что все так случилось, капитан.
     -- Рады?
     -- Да, я рад, что, в конце концов, хоть  один  человек  во
Вселенной действительно оплакивает гибель Земли.



                             Эдмонд ГАМИЛЬТОН

                               ОТВЕРЖЕННЫЙ

                             пер. М.Гилинский



     Ему казалось, что Бродвей никогда не выглядел так угнетающе в  ранних
зимних сумерках, когда газовые фонари  еще  не  успели  зажечь,  а  старые
тополя с