аспространяться, захватывая все  больше  и  больше  обычной
материи.  Создатель   назвал   эту   болезнь   материи   именем,   которое
воспроизвелось в мозгу Гарри словом "жизнь".
     Эта   странная   болезнь    вырвалась    за    пределы    лаборатории
экспериментатора и начала распространяться по всей планете. И повсюду  она
инфицировала остальную материю. Экспериментатор попытался  уничтожить  ее,
но было поздно - инфекция распространилась слишком широко. Наконец,  он  и
его сородичи покинули зараженный мир.
     Но  болезнь  перекинулась  и  на  другие  миры.  Споры  ее,  влекомые
давлением звездных лучей, достигли других солнц и планет,  распространяясь
по всем направлениям.  Зараза  жизни  приспособлялась  к  любым  условиям,
принимала  различные  формы  в  разных  мирах,  но  при  этом  непреклонно
распространялась, заражая все больше и больше материи.
     Эфирные создания объединили свои усилия для  того,  чтобы  стереть  с
материи отвратительную заразу, но им это не удалось. Пока  они  уничтожали
ее на одной планете, она захватывала два других мира. Кроме  того,  всегда
оставались сохранившиеся споры, избежавшие уничтожения. Вскоре  почти  все
миры центра сверхгалактики были охвачены чумой жизни.
     Гарри видел, как эфирные  создания  предприняли  последнюю  отчаянную
попытку уничтожить эту патологию, заразившую их вселенную. И  эта  попытка
потерпела неудачу. Чума продолжала свое неостановимое  шествие.  Существам
стало ясно, что так будет продолжаться, пока зараза не  охватит  все  миры
сверхгалактики.
     Они решили воспрепятствовать  этому  во  что  бы  то  ни  стало.  Они
задумали разбить сверхгалактику,  отделить  незатронутые  заразой  внешние
части от больной центральной области. Это была бы колоссальная задача,  но
она не устрашила их.
     Их план состоял в том, чтобы привести сверхгалактику во  вращательное
движение с большой скоростью. Это они осуществили, посылая мощнейшие волны
энергии через эфир, волны, направленные  так,  что  постепенно  они  стали
раскручивать сверхгалактику вокруг ее центра.
     Шло  время,  и  гигантский  звездный  вихрь  все  быстрее  и  быстрее
раскручивался.  Зараза  жизни  все  еще  распространялась  по  центральной
области, но теперь у эфирных обитателей вселенной появилась  надежда.  Они
продолжали свою работу до тех пор,  пока  сверхгалактика  не  раскрутилась
столь быстро,  что  уже  не  могла  более  удерживаться  в  едином  целом.
Центробежные силы разметали ее как взорвавшийся маховик.


     Гарри увидел этот взрыв как бы сверху.  Он  увидел,  как  распадается
колоссальное звездное облако. Один звездный вихрь за другим  отрывался  от
скопления и улетал в пространство. Бесчисленные  новые  галактики  меньших
размеров отделялись от материнской сверхгалактики до тех пор, пока от  нее
не осталось только центральное ядро.
     Оно все так же вращалось и из-за вращения приобрело спиральную форму.
Теперь жизнь охватила почти все миры  в  нем.  Последний  островок  чистых
незараженных звезд оторвался от него и улетел прочь, как и остальные.
     Как только отделилась последняя чистая часть,  состоялся  суд  и  был
вынесен приговор. То существо, чьи опыты  напустили  на  Вселенную  заразу
жизни, и из-за которого пришлось  пожертвовать  всей  Вселенной  предстало
перед собратьями.
     Они решили, что он навсегда должен остаться в  зараженной  Галактике,
которую   все   остальные   покидают.    Они    заточили    виновника    в
оболочку-многогранник из замороженной энергии, изготовленную так,  что  ее
никогда нельзя было открыть изнутри. После чего они забросили эту оболочку
в зараженную Галактику, которую сами покидали.
     Гарри Адамс видел, как этот сияющий многогранник бесцельно плавал  по
орбитам  Галактики,  и  годы  проходили   миллионами.   Другие   галактики
устремлялись все дальше и дальше от зачумленной, где зараза жизни охватила
уже  все  возможные  миры.  Здесь  оставалось  одно  единственное  эфирное
создание, навечно заключенное в свою сияющую тюрьму.
     Гарри, словно сквозь сон, видел, как этот многогранник, кружащийся по
бесконечным орбитам  среди  солнц,  натолкнулся  на  одну  из  планет.  Он
видел...
     Туман. Только серый туман. Видение исчезало. Внезапно Гарри  осознал,
что он все так же стоит на солнцепеке возле многогранника,  потрясенный  и
завороженный увиденным.
     А доктор Питерс, также потрясенный  и  завороженный,  стоял  рядом  и
машинально собирал какую-то треугольную установку из медных  и  эбонитовых
стержней, направленную на многогранник.
     Внезапно Гарри все понял и, ринувшись к астроному, завопил:
     - Питерс! Не надо!
     Питерс, еще не вполне пришедший в себя, завороженно глядел на прибор,
который его руки заканчивали как бы сами по себе.
     - Разбейте его! - орал Гарри. Этот, из многогранника,  околдовал  нас
своими видениями, и теперь вы работаете  механически,  не  осознавая,  что
делаете все, чтобы он мог освободиться. Нет, нет! О, Господи!
     Пока Гарри кричал, руки ученого со щелчком сомкнули последние  детали
медно-эбонитового  треугольника.  Из  его  вершины  вырвался  желтый  луч,
ударивший в сияющий многогранник.
     Желтая вспышка внезапно распространилась по всей поверхности снаряда.
Гарри и  разгибающийся  Питерс,  не  отрываясь,  окаменев,  смотрели,  как
многогранник исчезает в шафранном сиянии.
     Ячейки замороженной энергии мгновенно таяли и исчезали. Из  заточения
восставало Существо, что прежде было заперто в своей клетке.
     Сорокафутовой башней из голубого,  торжествующего  света,  увенчанной
сияющим диском, Оно выросло, божественно прекрасное, во вдруг  наступившей
тьме, ибо яркий солнечный полдень  мгновенно  угас,  как  будто  выключили
лампочку. Оно кружилось в ужасающем, неземном торжестве.  Питерс  и  Гарри
кричали, заслоняясь руками от слепящего света.
     Из  сияющего  столпа  в  из  мозги   ворвалась   колоссальная   волна
экзальтации, триумфа триумфов, радости, с которой не сравнима была никакая
человеческая радость. Это было  могучая  песнь  Существа,  звучащая  не  в
звуке, но в мысли.
     Оно было заточено, отрезано от  бескрайней  Вселенной  на  протяжении
веков, ползущих один за другим, но теперь Оно обрело свободу и - ликовало.
Необоримый экстаз космического блаженства исходил  от  Него  в  полуденной
тьме.
     Затем Оно устремилось в небеса гигантской голубой  молнией.  Сознание
Гарри померкло и он упал без чувств.


     Когда он открыл глаза, то увидел полуденные лучи, бьющие через  окно.
Он лежал в хижине, день за дверью был вновь  светел.  Откуда-то  доносился
металлический голос.
     Он понял, что этот голос, доносился  из  его  батарейного  приемника.
Гарри лежал не двигаясь, и ничего не понимая в происходящем, а  голос  все
вещал:
     - ...как нам удалось  установить,  охваченная  зона  простирается  от
Монреаля до Скрэнтона  на  юге,  и  от  Буффало  на  западе  до  акватории
Атлантики в нескольких милях от Бостона на востоке.
     Это продолжалось менее двух минут, в течение  которых  вся  указанная
зона  была  полностью  лишена  солнечного  света  и  тепла.  Отказали  все
электрические приборы, не функционировали телефонная и телеграфная связь.
     Жители Адирондака и  северо-западного  Вермонта  наблюдали  необычные
физиологические  явления.  Они  выражались  в  приступе  бурной   радости,
совпавшем по времени с затемнением, после чего  следовала  кратковременная
потеря сознания.
     До сих пор никто не знает причин столь необычного феномена.
     Предполагается  что  это  может  оказаться   каким-либо   проявлением
солнечной активности. В настоящее время ученые  проводят  исследования,  и
как только они...
     Гарри тем временем, цепляясь за койку, силился сесть.
     - Питерс, - перекрикивал он жестяной звук радио, - Питерс!
     - Я здесь, - сказал астроном, подходя к нему.
     Лицо ученого было бледно, движения слегка  неуверенны,  но  он  также
серьезно не пострадал.
     - Я пришел в себя немного раньше и перетащил вас сюда, - сказал он.
     - Это... Это Существо - это из-за него вся темнота,  и  остальное,  о
чем по радио? - крикнул Гарри.
     Доктор Питерс кивнул:
     - Это было Существо из энергии, силы столь могучей,  что,  когда  оно
вырвалось, то вобрало в себя все тепловое  и  световое  излучение  Солнца,
электрический ток из всех машин в округе  и  даже  электрические  импульсы
нашего мозга.
     - Оно ушло? Оно, правда, ушло? - восклицал репортер.
     -  Оно   устремилось   вслед   за   своими   собратьями,   в   бездну
межгалактического пространства, вслед за улетающими от нас галактиками,  -
торжественно произнес  доктор  Питерс.  -  Теперь  мы  знаем,  почему  все
галактики во Вселенной улетают от нашей. Теперь мы  знаем,  что  на  нашей
Галактике лежит проклятие - она заражена чумой, заражена  проказой  жизни.
Но мы никогда не поведаем об этом миру.
     Гарри Адамс слабо кивнул:
     - Нет. Никогда. И лучше бы нам самим поскорее забыть об  этом.  Лучше
забыть.




                              ОСТРОВ НЕРАЗУМИЯ


     Директор Города 72,  Североамериканский  Дивизион  16,  вопросительно
глянул из-за стола на своего помощника.
     - Следующее дело - Аллан Манн, личный номер  2473R6,  объявил  Первый
Помощник Директора. - Обвиняется в нарушении разумности.
     - Арестованный доставлен? - спросил Директор, и когда его подчиненный
кивнул, он приказал: - Сюда его.
     Первый Помощник Директора вышел за дверь и тут же  вернулся  обратно.
За ним вошел и арестованный с двумя охранниками по бокам. Это был  молодой
мужчина в белых шортах и белой  безрукавке  установленной  формы  с  синим
квадратом Механического Департамента на плече.
     Он  робко   оглядывал   просторный   кабинет   с   пультами   больших
вычислительных и предсказательных машин, дисками телевизоров,  на  которых
видна была, пожалуй, половина  всех  городов  планеты,  широкие  окна,  из
которых открывался вид на громадные металлические кубы строений Города 72.
     Директор взял со стола листок и прочел:
     - Аллан  Манн,  личный  номер  2473R6,  задержан  два  дня  назад  за
нарушение разумности. Обстоятельства дела: Аллан Манн, в течение двух  лет
разрабатывавший новый атомный двигатель, отказался  передать  свою  работу
Майклу Рассу, личный номер  1877R6,  несмотря  на  распоряжение  старшего.
Никакого разумного объяснения своим действиям он не привел,  но  утверждал
при этом, что поскольку над этим двигателем он работал более двух лет,  то
хотел бы завершить работу сам. Поскольку совершенное деяние явилось  явным
нарушением разумности, то был вызван наряд охраны.
     Директор поднял взгляд на арестованного:
     - Аллан  Манн,  что  вы  можете  сказать  в  свое  оправдание?  Юноша
вспыхнул:
     - Нет, сэр, мне сказать нечего. Но теперь я понимаю, что был  глубоко
неправ.
     - Почему вы воспротивились приказу старшего? Разве он не сказал  вам,
что Майкл Расс  лучше  подготовлен,  чем  вы,  для  завершения  разработки
двигателя?
     - Он сказал, сэр, - ответил Аллан Манн. - Но я так долго работал  над
этим двигателем, что мне очень хотелось закончить его  самому,  даже  если
это и заняло бы чуть побольше времени - я осознаю, что это было неразумием
с моей стороны.
     Директор положил листок и утвердительно склонил голову.
     - Вы правы, Аллан Манн, это  было  именно  неразумием.  Вы  совершили
нарушение разумности, а это - удар в самое основание  современной  мировой
цивилизации.
     Он выразительно поднял костлявый палец:
     - Что же, Аллан  Манн,  сотворило  наш  современный  мир  из  сборища
воюющих наций? Что избавило нас от конфликтов, страха, бедности  и  тягот?
Что как не разумность?
     Разумность возвела человека из того звероподобного состояния, которое
он занимал, до того, чем он стал  ныне.  В  прежние  дни  сама  земля,  на
которой  теперь  высится  наш  город,  носила  на  себе  город,  именуемый
Нью-Йорк, где люди в ослеплении грызлись между собой, погрязши в трудах  и
заботах, и не было места сотрудничеству меж ними.
     Все это  удалось  переменить  благодаря  разумности.  Эмоции,  прежде
смущавшие и будоражившие людские умы, были преодолены и теперь мы  внимаем
только спокойному  диктату  разумности.  Разумность  вывела  нас  из  тьмы
варварства  двадцатого  века,  и  нарушение  разумности  стало   серьезным
преступлением  -  ибо  это  преступление  непосредственно  направлено   на
разрушение нашего мирового порядка.
     Бесстрастная речь Директора совсем лишила Аллана Манна сил.
     - Я все понял, сэр, - проговорил он. - Я надеюсь, что  мое  нарушение
разумности будет расценено как лишь временное заблуждение.
     - Полагаю, что это так, - сказал Директор. - Я уверен, что теперь  вы
осознали всю неправильность неразумного поведения. Но, - продолжал  он,  -
даже подобное объяснение вашего деяния отнюдь не оправдывает его. Остается
фактом, что вы совершили нарушение разумности, следовательно вы  подлежите
исправлению согласно закону.
     - А как исправляют по закону? - спросил Аллан Манн.
     - Не вы первый обвиняетесь в  нарушении  разумности,  Аллан  Манн,  -
снизошел до объяснений  Директор.  Не  один  субъект  в  прошлом  позволял
эмоциям совратить его с пути  истинного.  Эти  атавистические  возвраты  к
неразумию стали более редкими, но они пока еще имеют место.
     Много  лет  назад  мы   разработали   план   по   исправлению   таких
неразумников, как  мы  их  называем.  Мы  не  наказываем  их,  разумеется,
поскольку применение наказания к кому-либо за неправомерные деяния само по
себе неразумно. Вместо этого мы пытаемся лечить их. Мы ссылаем их  на  так
называемый Остров Неразумия.
     Это небольшой  остров  в  нескольких  сотнях  миль  от  берега.  Всех
неразумников отвозят туда и там оставляют. Островом никто не управляет,  и
живут там  одни  неразумники.  Им  не  предоставляется  никаких  жизненных
удобств, которые изобрел разум человека, но им  предоставлена  возможность
жить там на первобытный манер - как заблагорассудится.
     Если им вздумается там драться или нападать друг на друга, то это  их
дело, нас это не касается. Пожив так в месте, где не царит разумность, они
быстро понимают, каким будет и все общество без  разумности.  Они  уясняют
это, чтобы не забыть никогда,  и  большинство  из  них,  отбыв  свой  срок
исправления и вернувшись, только рады всю оставшуюся жизнь вести себя лишь
разумным образом.
     Именно на этот остров и должны ссылаться все виновные.  На  основании
закона я приговариваю вас, Аллан Манн, к ссылке.
     - На остров Неразумия, - со страхом проговорил Аллан Манн. -  Но  как
надолго?
     - Мы никогда не сообщаем  приговоренным  срок  их  ссылки,  -  сказал
Директор. - Мы хотим, чтобы они чувствовали, что впереди на острове у  них
вся жизнь, и это служит им хорошим уроком. Когда ваш  срок  окончится,  за
вами прилетит сторожевой флаер и заберет вас обратно.
     Он встал.
     - Что вы имеете заявить относительно вашего приговора?
     Аллан Манн долго оставался безмолвен, потом проговорил еле слышно:
     - Ничего, сэр, это поистине разумно с вашей  стороны  определить  мне
исправление в соответствии с законом.
     Директор улыбнулся.
     - Я рад видеть, что вы уже на пути к исправлению. По окончании вашего
срока я надеюсь увидеть вас полностью исцеленным от неразумия.


     Флаер резал воздух над серым океаном, как торпеда. Давно  уже  пропал
из вида берег, и теперь под полуденным солнцем от горизонта  до  горизонта
простиралась серая пустыня океана. Аллан  Манн  смотрел  на  нее  из  окна
флаера с нарастающим чувством обессиленности. Он  был  взращен  в  большом
городе как и любой иной член  цивилизованного  человечества,  и  испытывал
врожденный страх перед одиночеством. Стремясь избавиться от него  хотя  бы
ненадолго, он пытался заговорить с двумя охранниками. Правда, у  них  явно
не было особой охоты общаться с неразумником.
     - Через несколько минут остров, - откликнулся один из них, -  недолго
вам осталось.
     - Где вы высадите меня? - спросил Аллан. Там есть какой-нибудь город?
     - Город на Острове Неразумия? -  охранник  покачал  головой.  -  Нет,
конечно. Эти неразумники просто не  в  состоянии  долго  работать  сообща,
чтобы построить город.
     - Но есть же там  какое-то  место,  чтобы  нам  жить,  -  с  тревогой
допытывался Аллан.
     - Где место найдете,  там  и  жить  будете,  -  неприязненно  ответил
охранник. - Некоторые неразумники построили для себя что-то вроде деревни,
а другие так и бегают дикарями.
     - Но ведь и они должны где-нибудь есть и спать, - настаивал Аллан  со
всей  твердостью  веры  во  всеприсутствие  пищи,  крова  и  гигиенических
удобств, предоставляемых чадолюбивым правительством.
     - Ну уж спят они на самых  лучших  местах,  я  так  думаю,  -  сказал
охранник. - Едят плоды и ягоды, убивают мелких животных и их тоже едят.
     -  Едят  животных?!!  -  Аллан   Манн   из   пятидесятого   поколения
вегетарианцев был так поражен этой вздорной мыслью, что притих до тех пор,
пока пилот не бросил через плечо: "Остров по курсу."
     Вместе с охранниками Аллан тревожно  всматривался  вниз,  пока  флаер
снижался по спирали к острову. Остров был невелик -  просто  продолговатый
клочок суши, лежащий посреди океана  как  спящее  морское  чудище.  Густой
зеленый лес покрывал его низкие холмы  и  пологие  лощины  и  спускался  к
песчаным пляжам. А для Аллана Манна  этот  остров  был  диким  и  дикарски
невозможным.
     Он видел тонкие струйки дыма, поднимавшиеся на  западной  оконечности
острова, но это свидетельство  присутствия  человека  его  не  утешило,  а
наоборот - испугало. Эти дымы поднимались от тех  устрашающих  костров,  у
которых неразумники терзали и пожирали плоть живых существ...
     Флаер снизился, скользнул над пляжем и  приземлился,  взвихрив  песок
двигателями мягкой посадки.
     - Давайте на выход, - скомандовал старший охранник, открывая дверь. -
И отходите побыстрей от флаера.
     Но ступив на горячий песок, Аллан уцепился за  дверь  флаера  как  за
последнюю соломинку цивилизации.
     - Вы вернетесь за мной, когда кончится мой  срок?  Вы  сумеете  найти
меня? - кричал он.
     - Если вы будете на острове, то мы вас отыщем, но не  стоит  об  этом
беспокоиться: приговор может оказаться и пожизненным, - усмехнулся старший
охранник. - А если нет, то  мы  вас  найдем,  если  только  кто-нибудь  из
неразумников не убьет вас.
     - Убьет меня? - Аллана поразил ужас. - Вы  хотите  сказать,  что  они
убивают друг друга?
     - А  как  же?  И  с  удовольствием,  -  сказал  охранник.  Давайте-ка
побыстрей удирайте с пляжа, пока вас не заметили. Помните, что  отныне  вы
живете с неразумниками.
     Дверь хлопнула, взревели двигатели, и флаер взмыл вверх.
     Аллан Манн тупо смотрел, как он  поднимается,  кружится  в  солнечном
сиянии как блистающая чайка, а затем устремляется обратно, на запад. Аллан
до  боли  всматривался  в  небо,  удерживая  взглядом  исчезающую   точку,
направляющуюся туда, где люди  разумны,  а  жизнь  протекает  безопасно  и
размеренно. Здесь - было страшно.
     Вдруг Аллан сообразил, что стоять на голом пляже попросту  опасно,  и
что его легко можно увидеть из леса. Ему и в голову  не  приходило,  зачем
неразумникам потребуется убивать его, но в голову лезло самое  худшее.  Он
бросился к лесу.
     Ноги вязли в горячем песке. Аллан был хорошо тренирован,  как  и  все
граждане современного мира, но продвигаться ему было трудно. Он ждал,  что
в любую минуту на пляж может  выскочить  толпа  вопящих  неразумников.  Он
совсем позабыл, что сам он теперь такой  же  приговоренный  неразумник,  и
чувствовал себя единственным представителем  цивилизации,  заброшенным  на
этот дикарский остров.
     Он добежал до леса и бросился в кусты, переводя дыхание  и  озираясь.
Лес был горяч и