уппу, где заставили читать "Добрую землю" Пэрл Бак   -  книжку   про
китайцев.
   В этом же семестре она потеряла невинность. Ее изнасиловал белый газовщик
по имени Дон Бридлав на автомобильной стоянке возле клуба имени  Бэннистера,
около Ярмарочной площади, после баскетбольного матча между средними  школами
района. Патти не стала жаловаться полиции.  Патти  никому  не  пожаловалась,
потому что в это время ее отец умирал от рака.
   Неприятностей и так хватало.

   Клуб имени Бэннистера был посвящен памяти Джорджа  Хикмена  Бэннистера  -
семнадцатилетнего  мальчика,  который  был  убит  в  1924  году   во   время
футбольного  матча.  На  Голгофском  кладбище  Джорджу  Хикмену   Бэннистеру
поставили самый большой памятник - обелиск в шестьдесят два фута  вышиной  с
мраморным футбольным мячом на верхушке.
   Мраморный мяч был такой:



   Футболом называлась военизированная игра. Две команды в доспехах из кожи,
пластика и материи дрались за мяч.
   Джордж Хикмен Бэннистер  был  убит  при  попытке  захватить  мяч  в  День
благодарения. Днем благодарения назывался такой праздник, когда  вся  страна
должна была выражать благодарность Создателю вселенной - главным образом  за
пищу.

   Памятник Джорджу Хикмену Бэннистеру был воздвигнут на средства, собранные
по подписке, причем торговая палата к каждым двум  долларам,  полученным  по
подписке, прикладывала еще и свой доллар. В течение многих лет этот памятник
был  самым  высоким  сооружением  в  Мидлэнд-Сити.  В  городе  было   издано
постановление, которое объявляло незаконной  всякую  постройку,  превышающую
высоту памятника. Постановление стало известно под названием "Закон  Джорджа
Хикмена Бэннистера".
   Позже это постановление выкинули, так как надо было возводить радиобашни.

   До того, как на Сахарной речке построили  Центр  искусств  имени  Милдред
Бэрри, два самых больших памятника в Мидлэнд-Сити - клуб и  обелиск  -  были
возведены, как видно, для того, чтобы Джорджа Хикмена Бэннистера никогда  не
забывали. Но к тому времени, как Килгор Траут встретился с Двойном  Гувером,
никто о Джордже и не вспоминал. Да и вспоминать  о  нем  было,  в  сущности,
нечего, разве только, что он был такой молодой.
   Никаких родственников у него в городе не осталось. В телефонной книжке не
значился ни один Бэннистер, кроме кинотеатра "Бэннистер". А потом,  в  новой
телефонной книжке, и кинотеатра не  осталось.  Помещение  отдали  под  склад
уцененной мебели.
   Отец и мать Джорджа Хикмена Бэннистера и его сестра Люси уехали из города
до того, как закончилась постройка памятника  и  клуба.  И  когда  открывали
памятник, их не могли найти и пригласить на церемонию.

   Беспокойная это была страна. Люди вечно метались с  места  на  место.  Но
частенько кто-нибудь задерживался и воздвигал памятник.
   Памятники воздвигались по всей стране. Но было большой редкостью, чтобы в
честь обыкновенного мальчика поставили не один, а целых два  памятника,  как
это сделали в честь Джорджа Хикмена Бэннистера.
   Однако, строго говоря, только  памятник  на  кладбище  был  действительно
поставлен для него. Клуб все равно был бы выстроен. На постройку клуба  были
выделены средства за два года до того, как Джордж Хикмен Бэннистер погиб  во
цвете лет. А чтобы наименовать клуб в его честь, никаких дополнительных сумм
не потребовалось.

   Голгофское кладбище, где упокоился Джордж Хикмен Бэннистер, было  названо
Голгофским в честь горы в Иерусалиме, в тысячах миль от Мидлэнд-Сити. Многие
люди верили, что тысячу лет назад сын Создателя вселенной был убит  на  этой
горе.
   Двейн Гувер не знал, верить этому или же нет. Не знала этого и Патти Кин.

   Впрочем, сейчас это их мало трогало. У них и других  дел  хватало.  Двейн
беспокоился, до каких же пор у него продлится приступ эхолалии, а Патти  Кин
пыталась  определить,  стоят  ли  чего-нибудь  ее  свежесть,  и  красота,  и
подкупающие манеры в глазах такого  милого,  даже  чем-то  привлекательного,
немолодого, средних лет,  владельца  конторы  по  продаже  "понтиаков",  как
Двейн.
   - Во всяком случае, - сказала она, - это, конечно, большая честь, что  вы
посетили нас. Конечно, может, я не так сказала, но вы понимаете мои слова.
   - Слова, - сказал Двейн.
   - Бифштекс хороший? - спросила она.
   - Хороший, - сказал Двейн.
   - У нас всем  так  подают,  -  сказала  она.  -  Мы  ничего  не  готовили
специально для вас.
   - Вас, - сказал Двейн.

   Впрочем, слова Двейна уже давным-давно никакого значения не имели.  Да  и
вообще  то,  что  говорила  большая  часть  жителей  Мидлэнд-Сити,  никакого
значения не имело, если только разговор не шел о вполне определенных  вещах:
о деньгах, постройках, путешествиях - словом, о вещах измеримых, конкретных.
Каждый играл свою определенную, четко намеченную роль  -  черного  человека,
белой  девицы,  выгнанной  из  школы,  торговца  "понтиаками",   гинеколога,
газовщика. Если человек из-за возникновения в нем  вредных  веществ  начинал
жить не так, как ожидалось, окружающие тем не  менее  притворялись,  что  он
остался таким же, каким его привыкли видеть.
   Именно  по  этой  причине  жители  Мидлэнд-Сити   с   таким   запозданием
обнаруживали, что кто-то из их сограждан стал  ненормальным.  Они  неизменно
продолжали воображать, что все люди какими были изо дня  в  день,  такими  и
остались. Их воображение, словно маховое колесо,  крутилось  как  попало  на
расшатанном механизме жестокой истины.

   Когда Двейн ушел от Патти Кин из закусочной "Бургер-Шеф" и,  сев  в  свою
рекламную машину, уехал, Патти Кин уже была твердо уверена, что она могла бы
осчастливить  его,   отдав   ему   свое   юное   тело,   свою   выдержку   и
жизнерадостность. Ей хотелось плакать оттого, что на его лицо легли  морщины
и жена у него отравилась порошком "Драно", а его пес должен был  непрестанно
ввязываться в драки, так как не мог вилять хвостом, да еще и сын у Двейна  -
гомосексуалист. Обо всем этом она отлично знала,  как,  впрочем,  знали  про
Двейна и все другие.
   Патти посмотрела на радиобашню, ВМСИ, которая  тоже  принадлежала  Двейну
Гуверу. Это была самая высокая постройка в Мидлэнд-Сити. Башня была в восемь
раз выше памятника Джорджу Хикмену Бэннистеру. Наверху у нее  горел  красный
свет - чтобы не натыкались самолеты.
   И еще Патти думала обо всех  новых  и  подержанных  автомобилях,  которые
принадлежали Двейну Гуверу.

   Кстати, земные ученые открыли потрясающую штуку  про  тот  континент,  на
котором стояла Патти Кин. Оказывается, он опирался на глыбу толщиной в сорок
миль, и эта глыба  медленно  плыла  в  расплавленном  месиве.  И  у  каждого
континента была своя глыба.  А  когда  одна  глыба  сталкивалась  с  другой,
образовывались горные цепи.

   Например, горы в Западной Виргинии образовались,  когда  большой  обломок
Африки ударился о Северную Америку. И уголь  в  этом  штате  образовался  из
деревьев, сгоревших при столкновении.
   Это новое открытие еще не дошло до Патти Кин. И до Двейна Гувера тоже. Не
дошло оно и до Килгора Траута. Я сам об этом узнал только позавчера. Я читал
журнал  и  смотрел  телевизор.  По  телевизору  выступала   группа   ученых,
рассказывавших, что теория плавающих, сталкивающихся и дробящих друг  дружку
глыб - не просто отвлеченная теория. Ученые могли  привести  доказательства,
что это сущая правда и что, например, Япония  и  Сан-франциско  находятся  в
чудовищной опасности, потому что в этих районах глыбы  могут  сильнее  всего
столкнуться и перемолоться.
   Еще ученые говорили, что ледниковые периоды все время будут  повторяться.
Ледники в милю толщиной будут, выражаясь геологически, все время наползать и
сползать, как шторы на окнах.

   Кстати говоря, у Двейна Гувера были необычайные мужские  достоинства,  но
он этого даже не замечал. Да и те немногие женщины, с которыми он имел дело,
были недостаточно опытны, чтобы об этом судить.

   Двейн проехал от закусочной к строящейся новой  школе.  Он  не  торопился
возвращаться к себе в  контору,  особенно  оттого,  что  страдал  эхолалией.
Франсина прекрасно могла справиться и без указаний Двейна. Он отлично обучил
ее.
   Стоя над ямой, вырытой для погреба,  Двейн  столкнул  туда  комок  земли.
Потом сплюнул в яму. Потом попал ногой в грязь. Его правый башмак застрял  в
грязи. Он вытащил руками башмак и счистил с него грязь. Потом прислонился  к
старой яблоне, чтобы надеть башмак. Раньше, когда Двейн еще  был  маленьким,
тут была ферма. На этом месте был фруктовый сад, росли яблони.

   Двейн позабыл о Патти  Кин,  но  она  о  нем  не  забывала.  Вечером  она
наберется храбрости и позвонит ему по телефону. Но Двейн не ответит: его  не
будет  дома.  Он  будет  сидеть  в  обитой  тюфяками  палате   в   городской
психбольнице.
   А сейчас Двейн  прошел  дальше  и  залюбовался  гигантским  экскаватором,
расчищавшим строительную площадку. Яму для погреба тоже выкопал  экскаватор.
Сейчас машина стояла без дела, вся облепленная глиной. Двейн спросил  белого
рабочего, сколько лошадиных сил в этой машине. Все рабочие на  стройке  были
белые.
   Рабочий сказал:
   - Не знаю, сколько в ней лошадиных сил, знаю только, как мы ее прозвали.
   - А как вы ее прозвали? - спросил Двейн и обрадовался, что у него  прошла
эхолалия.
   - Мы ее зовем "Сто негритосов", - сказал рабочий. Это  был  намек  на  те
времена, когда все тяжелые земляные работы в Мидлэнд-Сити делали негры.

   Часа в два дня Двейн поехал к себе  в  контору,  стараясь  ни  с  кем  не
встречаться: у него снова началась эхолалия. Он ушел в свой кабинет  и  стал
искать в ящиках, чего бы ему почитать, над чем подумать. И он  наткнулся  на
рекламную брошюру фирмы резиновых изделий, которую получил месяца два назад.
Выкинуть ее он не успел.
   В рекламной брошюре предлагались еще всякие кинофильмы, вроде тех,  какие
Килгор Траут видел в Нью-Йорке. В брошюре были кадры из этих фильмов,  и  от
них пошло раздражение в мозг Двейна, а оттуда пошли импульсы в  тот  участок
спинного мозга, откуда шло сексуальное возбуждение. Это возбуждение  вызвало
набухание кровеносных сосудов, и все органы  Двейна  отреагировали  на  этот
импульс.
   Поэтому  Двейн  и  позвонил  по  телефону  франсине  Пефко,  хотя  она  и
находилась всего футах в двенадцати от него.
   - Франсина? - сказал он.
   - Да? - сказала она.
   Двейн с трудом поборол свою эхолалию:
   - У меня к тебе просьба, и я никогда еще  с  такой  просьбой  к  тебе  не
обращался. Но обещай, что ты мне не откажешь.
   - Обещаю, - сказала она.
   - Я хочу, чтобы мы с тобой сию минуту ушли  отсюда,  -  сказал  он.  -  И
поехали в Шепердстаун в "Мотель-люкс".

   Франсина Пефко была вполне согласна поехать в  "Мотель-люкс"  с  Двейном.
Она считала, что это  -  ее  долг,  особенно  когда  она  видела,  какой  он
подавленный, издерганный. Но она не могла так просто оставить на  весь  день
свое место в конторе, потому что ее стол был нервным  центром  всей  конторы
Двейна Гувера.
   - Завел бы себе шальную девчонку, пусть бы и убегала с тобой, когда  тебе
вздумается, - сказала ему Франсина.
   - Не нужна мне шальная девчонка, - сказал Двейн. - Мне ты нужна.
   - Ну тогда запасись терпением, - сказала Франсина. Она пошла в общий  зал
- попросить Глорию Брауниг, белую кассиршу, занять на время ее место.
   Глории очень этого не хотелось. Всего месяц назад на двадцать пятом  году
жизни она перенесла тяжелую операцию после неудачного выкидыша  в  гостинице
"Рамада", в Грин-Каунти на автостраде ј 53, напротив входа в  Окружной  парк
имени Отцов-Основателей США.  Было  в  этой  истории  и  несколько  странное
совпадение: отцом нерожденного младенца был  Дон  Бридлав,  белый  газовщик,
который  когда-то  изнасиловал  Патти  Кин  на   автомобильной   стоянке   у
спортивного клуба. И у этого типа была жена и трое детей!

   Над столом Франсины Пефко висел плакатик -  ей  подарили  этот  плакат  в
шутку на прошлогоднем рождественском балу,  устроенном  конторой  в  "Отдыхе
туриста".


   Плакат правильно оценивал истинное положение  вещей.  Вот  что  там  было
написано:

   Глория заявила, что она не желает обслуживать нервный центр.
   - Никого я не желаю обслуживать, - сказала она.

   И все же Глория заняла место Франсины за ее столом.
   - Раз у меня не хватает смелости покончить с собой, - сказала она, -  так
буду хотя бы делать то, что мне скажут, - на пользу человечеству.


   Двейн и Франсина  поехали  в  Шепердстаун  в  разных  машинах,  чтобы  не
привлекать внимания к своим взаимоотношениям,  Двейн  снова  ехал  в  машине
новой модели. Франсина - в своем красном спортивном "туристе". На бампере  у
него была наклейка. На ней было написано:

   Конечно, это было очень лояльно по  отношению  к  Двейну  -  налепить  на
бампер своей машины его рекламу. Но Франсина всегда была  очень  лояльна  по
отношению к нему, всегда радела за интересы своего друга, своего Двейна.
   И Двейн старался платить ей взаимностью, хотя бы в мелочах.  Например,  в
последнее время он  прочитал  немало  книжек  и  статей  о  взаимоотношениях
мужчины и женщины. По всей  стране  шла  сексуальная  революция,  и  женщины
требовали, чтобы мужчины в интимных отношениях уделяли им как  можно  больше
внимания. Двейн очень старался это делать, пока  не  перестарался,  так  что
Франсина сказала, что в любовных делах он проявляет  к  ней  чересчур  много
внимания. Его это не удивило. В книжках, которые  он  читал  про  эти  дела,
говорилось, что проявлять слишком уж большое внимание даже опасно.
   И направляясь к "Мотелю-люкс" а этот день,  Двейн  надеялся,  что  он  не
перестарается и не уделит слишком много внимания, когда это не нужно.

   Как-то Килгор Траут написал повестушку о том, как важно в любви проявлять
внимание там, где надо. Написал он эту повесть по совету своей второй  жены,
Дарлины: она сказала, что  порнографической  книжкой  можно  составить  себе
состояние. Она ему сказала: пусть герой повести так хорошо понимает  женщин,
что может соблазнить любую из них. И Траут  написал  повесть  под  названием
"Сын Джимми Валентайна".
   Джимми Валетайн был герой книги, написанной другим писателем, - такой  же
знаменитый выдуманный герой, как знаменит выдуманный мной  Килгор  Траут.  В
той, другой, книжке Джимми Валентайн обрабатывал кончики  пальцев  наждачной
бумагой, чтобы они стали сверхчувствительными. Он был взломщиком  сейфов.  И
его осязание было настолько тонким, что он мог открыть любой сейф на  ощупь,
чувствуя, как действуют все запоры.
   Килгор Траут придумал сына для Джимми  Валентайна  и  назвал  его  Ролсон
Валентайн.  Ролстон  Валентайн  тоже  обрабатывал  кончики   своих   пальцев
наждаком. Но он сейфов не взламывал. Он так искусно ласкал женщин,  что  они
тысячами становились его рабынями. Ради него они бросали мужей и любовников,
как писал Траут, и Ролстон Валентайн стал президентом  США,  потому  что  за
него голосовали все женщины.

   Двейн и Франсина  занимались  любовью  в  "Мотеле-люкс".  Потом  они  еще
полежали в постели. Постель была мягкая. Франсина была прекрасно сложена.  И
Двейн тоже был сложен прекрасно.
   - А мы раньше никогда не ездили сюда днем, - сказала Франсина.
   - Меня тоска заела, - сказал Двейн.
   - Знаю, - сказала Франсина. - А теперь легче стало?
   - Да, - сказал Двейн. Он лежал на спине, скрестив ноги и заложив руки  за
голову. Все его тело обмякло, словно в полусне.
   - Я так тебя люблю, - сказала Франсина и тут же поправилась:
   - Знаю, я обещала никогда этого не говорить, а  сама  все  время  нарушаю
обещание, не могу иначе.
   Дело в том, что у нее с Двойном был уговор  -  никогда  не  говорить  про
любовь. С тех пор как жена Двейна наелась порошка "Драно", Двейн  и  слышать
не хотел про любовь. Это у него было больное место.
   Двейн шмыгнул носом. У него была такая привычка  -  после  любовных  ласк
выражать свои мысли такими пофыркиваниями. И было совершенно  ясно,  что  он
хотел сказать: "Ну, ладно... брось... Что с тебя возьмешь?.." И так далее.
   - В Судный день, - сказала Франсина, - когда меня  призовут  к  ответу  и
спросят, чем я грешила на земле,  придется  мне  сказать:  я  дала  обещание
любимому человеку и вечно нарушала это обещание. А обещала  я  не  говорить,
что я его люблю.
   Эта великодушная, любвеобильная женщина, которая  зарабатывала  в  неделю
всего лишь девяносто восемь долларов и  одиннадцать  центов,  потеряла  мужа
Роберта Пефко во вьетнамской войне.
   Роберт прошел курс в Вест-Пойнте - военной академии,  которая  превращала
молодых людей в маниакальных убийц для использования на войне.

   Франсина всюду следовала за Робертом: из Вест-Пойнта в парашютную школу в
Форт-Брагге, потом - в Южную Корею;  там  Роберт  заведовал  каптеркой,  где
снабжали солдат всем необходимым. Оттуда они уехали в  Пенсильванию,  Роберт
поступил а  университет  за  счет  армии  и  получил  степень  кандидата  по
антропологии, а оттуда они вернулись в Вест-Пойнт, где Роберт в течение трех
лет преподавал общественные науки.
   После этого Франсина поехала с Робертом в Мидлэнд-Сити, где  Роберт  стал
инспектором  на  заводе  по  изготовлению  новых   мин.   Миной   называлось
приспособление, которое легко было спрятать и которое взрывалось, когда  его
случайно как-нибудь задевали. Одним из ценных качеств новой  мины  было  то,
что собаки не могли ее унюхать. А в то время в разных армиях  обучали  собак
разнюхивать, где скрыты мины.

   Когда Роберт с Франсиной жили в Мидлэнд-Сити, других военных там не  было
и они впервые подружились со многими штатскими людьми. И Франсина  поступила
на службу к Двейну Гуверу, чтобы немного подработать  вдобавок  к  заработку
мужа и чем-то заполнить время.
   Но тут Роберта отправили во Вьетнам.
   Вскоре после этого жена Двейна наглоталась "Драно",  а  Роберта  прислали
домой в пластиковом "персональном мешке".

   - Жалею я мужчин, - сказала Франсина в "Мотеле-люкс". Она говорила вполне
искренне. - Не хотелось бы мне быть мужчиной, они  так  рискуют,  так  много
работают.
   Их номер  был  на  втором  этаже  мотеля.  Из  широких  балконных  дверей
открывался вид на железную решетку и  бетонированную  террасу,  за  ней  шло
шоссе ј 103 и дальше - стена, над  которой  виднелись  крыши  исправительной
колонии для взрослых.
   - Я не удивляюсь, что ты такой усталый и нервный. Будь я мужчиной, я тоже
уставала бы и нервничала. Наверно, господь создал  женщин  для  того,  чтобы
мужчины могли  отдохнуть,  чтобы  с  ними  хоть  изредка  обращались  как  с
маленькими детьми. - Франсина явно была довольна таким устройством мира.
   Двейн шмыгнул носом. В комнате сильно пахло смородиной от дезинфекционной
жидкости с инсектицидом, которую употребляли в "Мотеле-люкс"
   Франсина призадумалась, поглядев на стены тюрьмы,  где  вся  охрана  была
белая, а арестанты почти все черные.
   - А правда, что оттуда еще никто не убегал?
   - Правда, - сказал Двейн.

   - А когда там в  последний  раз  пускали  в  ход  электрический  стул?  -
спросила Франсина. Она говорила про некое приспособление, стоявшее в подвале
тюрьмы и выглядевшее вот так:



   Это приспособление служило для убийства людей путем пропускания через  их
тело электрического тока такого напряжения, что  тело  не  могло  выдержать.
Двейн Гувер дважды видел это приспособление; один раз много  лет  назад,  во
время экскурсии членов Торговой палаты по тюрьме, в другой  раз,  когда  это
приспособление по-настоящему пустили в ход, посадив туда  черного  человека,
которого Двейн хорошо знал.

   Двейн старался припомнить,  когда  же  в  последний  раз  в  Шепердстауне
казнили на электрическом стуле. Вообще-то такая  казнь  в  данное  время  не
пользовалась  популярностью.  Впрочем,   появились   признаки,   что   былая
популярность  казни  может  восстановиться.  Двейн  и   Франсина   старались
вспомнить, когда же на