в  церкви  -  хотят
показать, как они глубоко верят, что Иисус их защитит.
   - Разные люди живут на белом свете, - сказал Траут.

   Траут поражался, как недавно белые люди появились в Западной  Виргинии  и
как быстро они ее стерли в порошок, добывая уголь для тепла.
   "Теперь уже и тепла не осталось  -  оно  рассеялось  в  пространстве",  -
подумал Траут. Оно доводило воду до кипения, пар вертел ветряные мельницы из
стали. А эти мельницы заставляли вращаться роторы  в  генераторах.  Какое-то
время Америка купалсь в электроэнергии, была залита электричеством. На  угле
работали также старинные пароходы и паровозы.


   В те времена, когда Двейн Гувер, и Килгор Траут, и  я  были  мальчишками,
когда наши отцы были мальчишками,  когда  наши  деды  были  мальчишками,  на
паровозах, пароходах и фабриках были  свистки,  которые  свистели  от  пара.
Свистки выглядели так:

   Пар от воды, доведенной до кипения  жаром  пылающего  угля,  со  страшной
силой вырывался через свисток, и свисток испускал резкий  красивый  вопль  -
этот звук как будто  вылетал  из  глотки  подыхающего  динозавра,  звук  был
примерно такой: У-ууууууууууу-ух, у-ууууууух или трыннмннннннннннннннннньэ и
так далее.


   Динозавром  называется  такое  пресмыкающееся,  ростом  с  паровоз.   Оно
выглядело так:


   У него было два мозга; один - для передней половины, другой - для задней.
Это животное вымерло. Оба мозга вместе были меньше горошины.  Горошина  была
плодом бобового растения и выглядела так:

   Уголь был сильно спрессованной  смесью  мертвых  деревьев,  и  цветов,  и
кустиков, и травки, и прочего, с примесью навоза динозавров.

   Килгор Траут размышлял о воплях паровых свистков  и  разрушении  Западной
Виргинии, из-за чего свистки и смогли распевать во все горло. Он думал,  что
эти душераздирающие вопли  унеслись  в  межзвездное  пространство  вместе  с
теплом. Но он ошибался.
   Как и у большинства писателей, занимающихся научной фантастикой, у Траута
было весьма слабое представление о науке, а технические подробности нагоняли
на него сон. Ни один вопль свистка не мог унестись особенно далеко от  земли
вот по какой причине: звук может  распространяться  только  в  атмосфере,  а
земная атмосфера по отношению к Земле - тоньше яблочной кожуры. Дальше  идет
почти полный вакуум. Яблоком назывался всеми любимый фрукт, который выглядел
так:



   Водитель любил покушать. Он заехал в закусочную Макдональда.  Тогда  было
много разных заведений, торговавших  рублеными  бифштексами.  Одна  компания
была с "Макдональд". Другая - "Бургер-Шеф". Двейн Гувер, как уже говорилось,
владел лицензиями на несколько "Бургер-Шефов".
   Рубленые бифштексы приготовлялись из животного, которое выглядело так:




   Животное убивали и перемалывали в фарш, потом делали  из  него  котлетки,
поджаривали их и закладывали между двумя  кусками  булки.  Конечный  продукт
выглядел так:

   А Траут, у которого денег почти  не  осталось,  заказал  чашку  кофе.  Он
спросил старого-престарого деда,  который  сидел  рядом  с  ним  за  столом,
работал ли он в шахтах. Старик сказал так:
   - С десяти и до шестидесяти двух.
   - Рады, что избавились? - сказал Траут,
   - Господи, - сказал старик, - да разве ж от них избавишься - даже во  сне
покоя нет. Я и во сне уголь рубаю.
   Траут спросил его, как он смотрит на то, что  работал  в  промышленности,
которая ведет к полному уничтожению окружающей местности, и  старик  сказал,
что всю жизнь так изматывался, что ни о чем таком я не думал.

   - Да ведь все одно, задумываться или не  задумываться,  -  сказал  старый
шахтер, - если то, о чем думаешь, не твое.
   Он напомнил,  что  все  права  на  полезные  ископаемые  во  всей  округе
принадлежали железорудной  и  каменноугольной  компании  Розуотера,  которая
приобрела эти права вскоре после Гражданской войны.
   - По закону  получается,  -  продолжал  он,  -  что  если  человек  имеет
собственность под землей и хочет до  нее  добраться,  вы  обязаны  дать  ему
возможность снести к чертовой матери все, что находится между поверхностью и
этой его собственностью.
   Траут не  увидел  никакой  связи  между  железорудной  и  каменноугольной
компанией Розуотера и Элиотом Розуотером, своим единственным поклонником. Он
по-прежнему думал, что Элиот Розуотер - подросток.
   А дело было в том, что предки Розуотера были одними из главных виновников
уничтожения земли и людей в Западной Виргинии.

   - И все же  как-то  несправедливо  получается,  -  сказал  старый  шахтер
Трауту, - когда один человек имеет собственность под  фермой,  или  рощицей,
или под домом другого человека. И каждый раз, когда ему нужно достать из-под
всего этого свою собственность, он в полном  праве  снести  все,  что  стоит
наверху, лишь бы до своего добраться. Живут люди на поверхности, а их  права
гроша ломаного не стоят по сравнению с правами хозяина того,  что  под  ними
лежит.
   Он стал припоминать вслух, как он  вместе  с  другими  шахтерами  пытался
заставить железорудную и каменноугольную  компанию  Розуотера  обращаться  с
ними по-человечески. Они  устраивали  маленькие  войны  с  частной  полицией
компании, с полицией штата, с Национальной гвардией.
   - Я никогда в глаза не видал ни одного  Розуотера,  -  сказал  он.  -  Но
Розуотер всегда брал верх. Я ходил по Розуотеру. Я копал  норы  в  Розуотере
для Розуотера. Я жил в домах Розуотера. Я ел харчи Розуотера. Я  выходил  на
борьбу с Розуотером, кто бы он там ни был, и Розуотер всегда меня разбивал в
пух и прах, живого места не  оставлял.  Спросите  здесь  любого,  и  он  вам
скажет; для них весь мир - это Розуотер.
   Водитель грузовика знал, что Траут едет а Мидлэнд-Сити. Он не  знал,  что
Траут - писатель и едет на фестиваль искусств. Траут  считал,  что  честному
рабочему человеку нет дела до искусств.
   - С чего бы  это  человеку  в  здравом  уме  и  твердой  памяти  ехать  в
Мидлэнд-Сити? - поинтересовался водитель грузовика. Они уже ехали дальше.
   - У меня сестра заболела, - сказал Траут.
   - Мидлэнд-Сити - самая вонючая дыра на свете!
   - Мне всегда хотелось узнать, где именно эта дыра.
   - Если она не в  Мидлэнд-Сити.  то  уж  наверняка  в  Либертивилле,  штат
Джорджия, - сказал шофер. - Бывали в Либертивилле?
   - Нет, - сказал Траут.
   - Меня там арестовали за превышение скорости. У  них  там  была  устроена
ловушка, где вдруг ни с того  ни  с  сего  надо  было  сбросить  скорость  с
пятидесяти до пятнадцати миль в час. Я прямо  взбесился.  Перекинулся  парой
теплых слов с полисменом, вот они меня и упекли в кутузку. Там у них главная
промышленность - превращать старые газеты, журналы и книжки в кашу и  делать
из этой каши новую бумагу, - сказал шофер. -  Поездами  и  самосвалами  туда
целый день подвозили сотни тонн разной макулатуры.
   - Угу, - сказал Траут,
   - А при разгрузке халтурили, так что куски книг и журналов  и  все  такое
носилось по всему городу. Если вам вдруг захотелось бы  собрать  библиотеку,
вы могли пойти на товарную станцию и унести оттуда сколько угодно книжек.
   - Угу, - сказал Траут. Впереди показался белый мужчина с поднятой  рукой,
рядом с ним стояла беременная жена и девять ребятишек.
   - Вылитый Гари Купер, а? - сказал шофер про "голосующего" мужчину.
   - Да, похож, похож, - сказал Траут. Гари  Купер  был  кинозвездой  первой
величины.
   - В общем, у них, а Либертивилле,  была  такая  пропасть  книг,  что  они
давали в тюремные камеры книги вместо туалетной бумаги. Они  меня  замели  в
пятницу под вечер, так что суд мог состояться не раньше понедельника. Так  и
пришлось мне сидеть в тюряге двое суток, а заняться было нечем -  разве  что
читать свою бумагу для подтирки. До сих пор помню одну книжонку,  которую  я
там читал.
   - Угу, - сказал Траут.
   - Это последняя книжка, которую я читал, - сказал  шофер.  -  Батюшки,  а
ведь с тех пор прошло не меньше пятнадцати лет! Это был рассказ  про  другую
планету. Дурацкая история. У них там было полно музеев, набитых картинами, а
правительство пользовалось чем-то вроде рулеточного  колеса,  чтобы  решать,
что принимать в музей, а что выбрасывать.
   На Килгора Траута  внезапно  накалило,  как  тошнота,  ощущение,  которое
называется dйjа vu - "я это уже видел". Шофер напомнил ему о книге,  которую
он сам не вспоминал годами. На туалетной бумаге в тюрьме Либертивилля,  штат
Джорджия, был напечатан рассказ "Стоп-Крутила из Баньяльто, или Шедевр этого
года". Автор - Килгор Траут.

   Планета, на которой происходили описанные  в  книге  события,  называлась
Баньяльто, а Стоп-Крутилой называлось официальное лицо, которое один  раз  в
году   раскручивало   "колесо   удачи".   Граждане   сдавали   правительству
произведения  искусства,  и  каждому  произведению  присваивался  порядковый
номер, а затем Стоп-Крутила крутил колесо - и оно выбрасывало номер  и  цену
данного произведения искусства.
   Но главным персонажем книги был не Стоп-Крутила, а скромный  сапожник  по
имени Гуз. Гуз жил в одиночестве,  и  он  нарисовал  свою  кошку.  Это  была
единственная картина, которую он нарисовал. Он отнес ее Стоп-Крутиле, а  тот
повесил на нее номерок и сдал на склад, забитый произведениями искусства.
   Картине Гуза в лотерее сказочно повезло: ее оценили в восемнадцать  тысяч
ламбо, примерно миллиард долларов на наши деньги, правда, львиную долю  этой
суммы тут же забрал  налоговый  инспектор.  Рисунок  был  вывешен  на  самом
почетном месте в Национальной галерее, и  люди  становились  в  многомильные
хвосты, чтобы взглянуть на рисунок ценой в миллиард долларов.
   Был также устроен огромный костер из тех произведений искусства, которые,
по мнению рулетки, ничего не стоили. А потом обнаружили, что рулетку  кто-то
нарочно испортил, так что она сдала, и тогда Стоп-Крутила покончил с собой.

   Поразительное это было  совпадение  -  водитель  грузовика,  оказывается,
читал книгу Килгора Траута. Траут никогда в  жизни  не  встречал  ни  одного
своего читателя и теперь отреагировал на это очень занятным образом:  он  не
признался, что книга - его детище.

   Водитель обратил внимание Траута на то, что на всех  почтовых  ящиках  по
дороге - одна и та же фамилия.


   - Вот еще один, - сказал он, указывая на почтовый ящик, который  выглядел
так:

   Грузовик проезжал по тем местам,  откуда  были  родом  приемные  родители
Двейна Гувера. Они добрели до  Западной  Виргинии,  до  Мидлэнд-Сити  времен
первой мировой войны в надежде нажить состояние  на  Автомобильной  компании
Кицлера, которая выпускала самолеты и грузовики. Попав в  Мидлэнд-Сити,  они
официально переменили фамилию Гублер на Гувер,  потому  что  в  Мидлэнд-Сити
было полно чернокожих, которых звали Гублерами.
   Однажды приемный отец Двейна Гувера дал ему такое объяснение:
   - Просто податься было некуда. Здесь все давно  привыкли,  что  Гублер  -
фамилия черномазых.

Глава пятнадцатая

   В этот день Двейн  Гувер  хорошо  позавтракал.  Теперь  он  вспомнил  про
"Гавайскую неделю". И укулеле, и все декорации уже не  казались  ему  чем-то
непонятным. Тротуар между  его  конторой  по  продаже  автомобилей  и  новой
гостиницей "Отдых туриста" больше не был трамплином.
   Он поехал завтракать один, в синем с кремовой обивкой  "понтиаке"  модели
"Леманс" - образцовой машине с  кондиционированной  установкой.  Радио  было
включено. Он несколько раз прослушал свою собственную рекламу по  радио  где
внушалась одна и та же мысль: "Спроси любого - Двейну можно верить!"
   Хотя его умственное состояние заметно улучшилось после завтрака,  все  же
появились  новые  симптомы  психического  заболевания.  У  него   начиналась
эхолалия. Двейн заметил, что ему хочется повторять вслух то, что  он  только
что услыхал. И когда радио сказало "Спроси любого -  Двейну  можно  верить",
он, как эхо, повторил последнее слово. "Верить " - сказал он.
   Когда по радио сообщили, что прошел ураган в Техасе, Двейн вслух  сказал:
"В Техасе".
   Потом он услышал, что мужья тех женщин, которые  подверглись  насилию  во
время войны Индии с Пакистаном,  не  желали  больше  иметь  дело  со  своими
женами. Эти женщины в глазах своих мужей стали нечистыми, сообщило радио.
   - ...Нечистыми, - сказал Двейн.

   Что  же  касается  Вейна  Гублера,   негра,   бывшего   арестанта,   чьей
единственной мечтой было - работать на Двейна Гувера, то он научился  играть
в прятки со служащими Двейна. Он не хотел, чтобы его прогнали с участка, где
стояли  подержанные  машины,  и  стоило  кому-нибудь  из   служащих   пройти
поблизости, Вейн сразу отходил к помойке за гостиницей "Отдых туриста"  и  с
серьезным видом, словно санитарный инспектор, осматривал остатки  сандвичей,
пустые пачки из-под сигарет  "Салем"  и  тому  подобное  в  контейнерах  для
мусора.
   Как только служащий уходил, Вейн  снова  шел  к  подержанным  машинам  и,
выкатив  глаза,  похожие  на  облупленные  вареные  яйца,   ждал   появления
настоящего Двейна Гувера.
   Конечно, именно настоящий Двейн Гувер и  сказал  ему,  что  он  не  Двейн
Гувер. Поэтому, когда этот настоящий Двейн вышел из  гостиницы  в  обеденное
время, Вейн, которому не с кем было разговаривать, сказал сам себе: "Значит,
это не мистер Гувер. А похож-то как на мистера  Гувера.  Может,  сам  мистер
Гувер захворал, что ли". И так далее.

   Двейн съел бифштекс с жареной картошкой и выпил кока-колы в  новой  своей
закусочной на Крествью-авеню, где через дорогу  строили  новую  школу  имени
Джона Ф. Кеннеди. Джон Ф Кеннеди никогда не бывал в Мидлэнд-Сити, но он  был
президентом США, которого застрелили. Президентов этой страны часто убивали.
Скверные вещества, вроде тех, которые затемняли сознание Двейна,  сбивали  с
толку и этих убийц.


   Да и вообще не один Двейн страдал от того, что в нем образовались вредные
вещества. В историческом прошлом у него было  сколько  угодно  товарищей  по
несчастью. Например, в те времена, когда он жил,  жители  целой  страны  под
названием  Германия  некоторое  время  были  настолько  отравлены   вредными
веществами, что понастроили фабрики, служившие единственной цели  -  убивать
миллионы людей. Подвозили этих людей железнодорожные составы.
   Пока немцев отравляли дурные вещества, флаг у них был такой:

   А когда они выздоровели, флаг у них стал такой:



   После того как они выздоровели, они стали  выпускать  дешевые  и  прочные
автомобили, которые пользовались большим успехом, особенно  среди  молодежи.
Выглядели эти машины так:




   Машинам дали прозвище "жуки". Настоящий жук выглядел так:

   Механического жука - автомобиль - создали немцы. Настоящего жука сотворил
Создатель вселенной.

   Официантку,  подававшую  Двейну  завтрак   в   закусочной   "Бургер-Шеф",
семнадцатилетнюю  белую  девушку,  звали  Патти  Кин.  Волосы  у  нее   были
соломенного цвета. Глаза голубые. В семнадцать лет другие млекопитающие  уже
считались очень старыми. По большей части, млекопитающие  к  этому  возрасту
становились дряхлыми или умирали. Но Патти принадлежала к тем млекопитающим,
которые развивались очень медленно, так что тело, в котором она  находилась,
только к этому возрасту вполне созрело.
   Она была новехонькой взрослой особью, и работала  она,  чтобы  оплачивать
огромные счета докторов и больниц, которые накопились, пока ее отец медленно
умирал от рака прямой кишки, а потом и от рака во всем теле.
   Все это происходило в стране, где каждый должен был сам  оплачивать  свои
счета и где чуть ли не самым  разорительным  для  человека  оказывались  его
болезни. Болезнь отца стоила Патти Кин в десять раз дороже, чем  путешествие
на Гавайские острова, которое  Двейн  собирался  кому-то  подарить  в  конце
"Гавайской недели".

   Двейн оценил новехонькую Патти  Кин,  хотя  его  и  не  привлекали  такие
молодые женщины. Она была похожа на новый  автомобиль,  в  котором  даже  не
успели установить радиоприемник, и Двейн  вспомнил  песенку,  которую  любил
спьяну напевать его приемный отец:

   Розы расцветают,
   Скоро их сорвут.
   Тебе уже шестнадцать,
   Скоро тебя... отдадут в колледж.

   Патти Кин нарочно вела себя как дурочка, подобно многим другим женщинам в
Мидлэнд-Сити. У всех женщин был большой мозг, потому что они  были  крупными
животными, но они не пользовались этим мозгом в полном объеме вот  по  какой
причине: всякие необычные мысли  могли  встретить  враждебное  отношение,  а
женщинам, для того чтобы создать себе хорошую, спокойную жизнь,  нужно  было
иметь много-много друзей.
   И  вот  для  того,  чтобы  выжить,  женщины  так   натренировались,   что
превратились в согласные машины вместо машин думающих. Их мозгам  надо  было
только разгадать, что думают другие люди, и начать думать то же самое.

   Патти знала, кто такой Двейн. Двейн не знал, кто  такая  Патти.  У  Патти
колотилось сердце, когда  она  обслуживала  Двейна,  потому  что  он,  такой
богатый и могущественный, мог разрешить почти все трудности в ее  жизни.  Он
мог дать ей прекрасный дом, и новую машину, и красивые платья, и беззаботную
жизнь, он мог оплатить все счета врачей, и ему было так  же  легко  все  это
сделать, как ей  -  подать  ему  бифштекс  с  жареным  картофелем  и  стакан
кока-колы.
   Если бы Двейн захотел, он мог бы сделать для Патти то,  что  фея-крестная
сделала для Золушки, к никогда еще Патти не была ближе к такому  волшебнику.
Перед ней было  нечто  сверхъестественное.  И  она  настолько  хорошо  знала
Мидлэнд-Сити и свою жизнь, что сразу поняла;  вряд  ли  она  еще  когда-либо
соприкоснется так близко с этим сверхъестественным явлением.


   Патти Кин отчетливо представила себе, как Двейн вдруг взмахнет  волшебной
палочкой и  все  ее  беды  рассеются,  а  мечты  исполнятся.  Вот  какой  ей
представлялась волшебная палочка:

   И тут Патти расхрабрилась и заговорила с Двейном; а вдруг  ей  придет  на
помощь какое-то сверхъестественное чудо? Правда, она была готова обойтись  и
без чуда: ведь она сознавала, что чуду не бывать, что ей придется всю  жизнь
много работать и мало зарабатывать и жить она будет вечно  в  долгах,  среди
таких же бедных и беспомощных людей. Но Двейну она сказала так:
   - Простите, мистер Гувер, что я называю  вас  по  имени,  но  я  невольно
узнала, кто вы такой: ведь ваши портреты везде - в газетах,  в  рекламах.  А
потом все, кто тут работает, сразу сказали мне,  кто  вы  такой.  Только  вы
вошли, они все зашушукались.
   - Зашушукались, - повторил Двейн. Опять на него напала эхолалия.

   - Наверно, это не то слово, - сказала Патти Она  привыкла  извиняться  за
неверное употребление слов. Ее к этому приучили в школе. Многие белые люди в
Мидлэнд-Сити говорили очень неуверенно  и  потому  старались  ограничиваться
короткими фразами и  простыми  словами,  чтобы  поменьше  попадать  впросак.
Двейн, конечно, тоже говорил так. И Патти, конечно, тоже так говорила.
   А выходило это потому, что их учительницы  английского  языка  морщились,
затыкали уши и ставили им плохие отметки, когда они не  умели  разговаривать
как английские аристократы перед первой  мировой  войной.  Кроме  того,  эти
учительницы внушали им, что они недостойны писать или разговаривать на своем
родном языке, если они не любят и не понимают замысловатые романы, и  стихи,
и пьесы про давнишних людей из дальних стран вроде Айвенго.

   Чернокожие  однако,  никак  не  желали  с  этим  мириться.  Они  говорили
по-английски, как бог на душу положит. Они  отказывались  читать  непонятные
книжки, потому что они их не понимали. И вопросы они  задавали  дерзкие:  "С
чего это я буду читать всякую такую "Повесть о двух городах"?   На фиг мне это надо?"

   Патти Кин провалилась по английскому языку в тот семестр, когда  ей  было
положено читать и ценить "Айвенго"  -  такой  роман  про  людей  в  железных
доспехах и про женщин, которых они любили. И ее  перевели  в  дополнительную
гр