олько города нет,  но и  пути к  нему нет.
Лемень искал путь и понял, что пройти наверх нельзя.
     - Он знал, где искать? - спросил Крони.
     Ответа не было.
     - Почему вы не хотите ответить?
     - Потому что не твоего ума дело, - бросил Спел.
     Было тихо.  Где-то  в  трубе журчала вода.  Трубарь на слух определил
диаметр трубы и напор в ней.
     - Ну, что будем делать? - спросил Спел у Геры.
     - Ты лучше знаешь, - ответила девушка. - Ты стражник.
     - Я выведу его и пристрелю.  Скажу, что он прятался на улице, а я его
нашел.
     - А нельзя его не убивать? - спросила девушка.
     Крони  слушал это,  будто  слова  не  относились к  нему.  Да  и  они
разговаривали, точно его не было в комнате.
     - Если твой трубарь попадется,  то  он  все  сразу расскажет Мокрице.
Себя не спасет и нас погубит.  Мокрица давно подбирается к нашей семье. Не
столько к тебе или ко мне,  как к отцу.  Понимаешь, какая для него находка
трубарь?
     - От меня они ничего не добьются, - сказал Крони.
     - Говоришь, потому что не знаешь. Он из тебя выжмет все, что захочет,
и ты умрешь в мучениях.  Лучше умереть от моей пули и сразу,  чем в камере
пыток.
     - Убивать меня нельзя.  Потому что заподозрят тебя,  господин.  Как я
попал на этот уровень? Только с твоей помощью.
     - А что ты предлагаешь? - спросил Спел деловито.
     - Как будто обсуждают экскурсию за пещерными грибами,  -  поморщилась
Гера. - Мужчины всегда остаются детьми.
     - Я знаю,  что делать, - нашелся Крони. - Раз мне все равно погибать,
покажи мне, как выйти наверх.
     - Нет,  -  возразил Спел. - Лемень не смог. Ты тоже не сможешь. Ты же
глупее.
     - Может,  я глупее.  Но я трубарь.  Я могу пройти там, где не пройдет
никто из  вас.  Я  всю жизнь провел в  туннелях.  Я  за  один день нашел и
библиотеку и  оружие,  и  видел Огненную Бездну.  И вернулся.  Если я уйду
наверх, то обещаю не возвращаться назад. Мне и не нужно. Я лучше умру там.
Я думаю, что вы знаете путь наверх, где хотел пройти Лемень.
     - Мы знаем,  -  произнесла Гера.  - Мы показали Леменю. Но этого пути
нет.
     - Вы мне дадите нож,  -  сказал Крони.  - И если меня поймают, я себя
убью.
     Спел посмотрел на Геру.
     - Пускай идет,  -  решила она.  -  Лемень тоже хотел пройти.  Отпусти
трубаря ради твоей сестры.
     - Мы рискуем.
     - Не больше, чем убивая его.


                                ГЛАВА III

                             ПАЛАТКИ НА ХОЛМЕ

     - Ты слышал, - спросила Наташа, - как ночью кто-то скребся?
     В  палатке было тепло,  сухо и пахло озоном.  Стенд с прикрепленной к
нему бронзовой фигуркой медленно поворачивался, и фигурка будто шевелилась
под меняющимся светом ламп.
     - Вот. - Такаси нажал кнопку и остановил медленное и сложное движение
стенда.
     Защелкала камера,  снимки с прерывистым шорохом выползали из автомата
и со звуком почти неразличимым, подобно тому, что издает, лопаясь, мыльный
пузырь, падали в стопку уже готовых отпечатков.
     - Вот  и  хорошо,  -  сказал  Такаси,  поднимая  верхний  отпечаток и
протягивая Наташе. - Правда, даже лучше, чем в натуре?
     Наташа рассеянно сравнила снимок и оригинал, но разницы не увидела.
     - Это был не кто-то,  -  объяснил Такаси, начиная новую серию сложных
манипуляций с подсветкой.  -  Это был тигр,  но не знаю,  как он прорвался
через загородку.
     - Ты с ума сошел. Опять розыгрыш?
     - Я видел следы. И Круминьш их видел.
     - Я не пойду на раскоп. Ничего себе мужчины, которые не могут одолеть
паршивого тигра.
     - Если он паршивый, тебе нечего бояться.
     Наташа  любовалась точностью,  быстротой и  кажущейся неторопливостью
движений Такаси.
     - Когда он  меня съест,  -  сказала она,  -  мне  будет все равно.  А
Кирочка Ткаченко видела привидение.
     - А  почему здесь не  быть привидениям?  -  спросил Такаси.  -  Здесь
обязательно должны быть привидения. Очень подходящая для них обстановка.
     - Привидение голубое, - добавила Наташа, - и довольно быстро ходит.
     - Я думаю, - сказал Такаси, снимая со стенда фигурку и укрепляя на ее
место стеклянный сосудик на пяти коротких ножках,  -  что ночью духи этого
города наглеют. Здесь когда-то скопилось столько боли и смерти, что всякая
нечисть купается в поле страдания, как в теплом бассейне.
     - Не пойму, когда ты говоришь серьезно?
     - Я всегда говорю серьезно с глубокоуважаемой аспиранткой.
     - Я в тебе разочаруюсь, Така.
     - Лучше  сейчас,  чем потом,  когда мы проживем вместе десять лет и у
нас будет десяток детишек.
     - Для тебя нет ничего святого,  -  возмутилась Наташа.  -  Я пошла на
раскоп. Я бы тебя возненавидела, но ты не достоин моей ненависти.
     - Жаль, - огорчился Такаси, и стенд вновь пришел в движение.
     Кончив  работу,  Такаси  взглянул на  пленку,  которой была  затянута
дверь.  Пленка была матовой,  но цвет ее говорил о  том,  что с  гор опять
налетел осенний ветер,  принес сизые грозовые тучи, которые проплывают над
городом,  пугая  ливнем.  Такаси  накинул куртку,  прорвал пленку и  вышел
наружу.  Пленка затянулась снова,  защищая от пыли палатку и  лабораторное
оборудование.  Остальные палатки стояли в  ряд на жухлой траве и  казались
яблоками, высовывающимися из травы оранжевыми боками.
     Ветер с гор дул порывами,  Такаси опустил очки и подумал,  что все на
свете несет в себе одновременно добро и зло. Археологи мечтали о дожде все
лето,  а теперь, когда дожди должны были вот-вот начаться, хотелось, чтобы
осень  еще  задержалась.  Раскоп  превратится  в  рыжее  болото,  и  сезон
окончится.  Следопыты уйдут на Южные острова, остальным предстоит укладка,
упаковка, перевозка трофеев на корабль - дела обычные и скучные.
     От  палаток  тянулась  разбитая  вездеходами дорога,  она  исчезала в
кустарнике,   снова   появлялась  узкой  светлой  полосой  на   пустыре  и
окончательно пропадала среди ржавых холмов,  из которых, как иглы морского
ежа, высовывались проржавевшие фермы и балки - остатки домов.
     - Ты на раскоп,  Така? - спросил Станчо Киров, который сидел на песке
перед   вездеходом,   обложившись  запасными   частями,   инструментами  и
опутавшись проводами, будто попал в паутину.
     Киров привез сюда новые модели вездеходов и испытывал их. Машины были
очень прогрессивными и остроумными, но часто ломались, за что Станчо ругал
их, как непослушных детей, и, разбирая, поражался их зловредности.
     - На раскоп, - сказал Такаси.
     - Подожди полчаса. Я тебя подброшу.
     - Спасибо. Я хочу пройтись пешком.
     Киров удивился,  он был уверен в том, что машины создаются специально
для того,  чтобы никто не ходил пешком.  Хождение,  говорил он, возвращает
человека к  первобытным временам.  Не для того человек стал царем природы,
чтобы утруждать свои ноги.
     С холма Такаси сбежал, высоко поднимая колени. Он взглянул на цепочку
генераторов   защиты,   которые  пирамидками  высовывались  из-под  земли.
Генератор в том секторе,  сквозь который пробрался ночью  тигр,  ничем  не
отличался  от  остальных.  Следы  тигра уже засыпало песком.  Когда Такаси
пересекал линию защиты,  он почувствовал,  как по лицу и рукам  скользнуло
что-то легкое,  словно прикосновение шелка. Где-то на пульте защиты мигнул
зеленый огонек, регистрируя выход человека из зоны.
     Кустарник,  начавшийся в  ста метрах от  холма,  был колючим,  в  нем
гнездились злые осы,  и  он  скрывал под собой жилые кварталы,  до которых
очередь дойдет  не  скоро.  Иногда  из  кустарника выдувало ветром  мелкие
предметы - монеты, пули, осколки посуды - подъемный материал, и кто-нибудь
из аспирантов обязан был проходить с  коробкой вдоль дороги и по пустырю и
собирать эту мелочь.
     Посреди пустыря была громадная воронка.  В дожди ее заливало водой, и
она превращалась в круглое озерцо.  К концу сухого сезона вода испарялась,
но  воронку не засыпало пылью,  потому что она была ограждена валом земли,
на  котором росли густые прямые копья тростника.  На  дне  воронки даже  к
осени сохранялся слой грязи,  в которую зарывались рыбы и моллюски. Такаси
пробился сквозь тростник,  чтобы посмотреть,  достаточно ли подсохла корка
грязи, потому что собирался завтра с Наташей отправиться на охоту.
     Охотиться на рыб они намеревались с лопатами, и это было местью рыбам
за то,  что они не хотели брать наживку летом,  когда воды в озере-воронке
было  достаточно.  Но  если  корка еще  непрочная,  то  от  охоты придется
отказаться - грязь была глубокая, метра два-три в середине.
     Такаси остановился на земляном валу.  Корка грязи была покрыта сеткой
радиальных трещин.  Кто-то  опередил Такаси и  уже испытывал ее  крепость.
Следы шли от  края,  потом они прерывались в  темном пятне жидкой трясины.
Грязь была разбрызгана по корке и уже засохла комками. Там было неглубоко,
но испытатель наверняка провалился по пояс.  Поделом ему,  подумал Такаси,
потому что  идея охоты на  спящую рыбу в  воронке принадлежала ему,  и  он
объявил об  этом во  всеуслышание за  ужином.  Оказывается,  в  экспедиции
нашелся коварный завистник,  который решил  опередить Такаси  с  Наташей и
крепко поплатился за это. Неудивительно, что он никому не признался.
     Дорога привела к  центру города.  Такаси шел медленно и  рассматривал
развалины,  будто видел их впервые.  Он никак не мог привыкнуть к  ним.  В
покореженных фермах  и  грудах  бетона,  поросших травой  и  сглаженных за
двести лет пылью,  таился первобытный ужас безжалостной и всеобщей смерти.
За  двести лет  обвалились торчавшие когда-то  из  развалин стены  домов с
дырами окон,  сровнялись с землей воронки, рассеялась смертельная радиация
и планета вроде бы залечила самые глубокие из ран. Выжили кое-какие рыбы в
океанах,  спрятались,  приспособились или  изменились некоторые насекомые,
животные. Мир планеты был во много раз беднее, чем полагалось бы ему быть,
но  он существовал,  заполнялись экологические ниши,  и  создавались новые
законы  взаимозависимости.  Эволюция,  разгромленная атомной войной,  и  в
осколках своих,  подстегнутая вспышкой радиации,  пошла дальше. Не было на
планете лишь приматов.
     Люди  здесь  перебили  друг  друга  в  длительной войне  на  взаимное
уничтожение, которая разрасталась, поглощая все новые районы и континенты,
при этом погубила и тех, кто в войне не участвовал, потому что нельзя было
дышать воздухом, пить воду и собирать плоды с деревьев.
     Где-то в пещерах и на дальних островах некоторое время еще скрывались
люди,  может,  жизнь была отмерена им  месяцами или годами.  Но одиночки и
маленькие группы были обречены на смерть -  они были бесплодны и бессильны
перед враждебным отравленным миром.
     Человек в ходе своей эволюции показал себя самым хитрым, выносливым и
конкурентоспособным из  всех живых существ,  но,  как видно,  он  не  смог
пережить рукотворной катастрофы,  потому что был животным общественным, и,
когда рухнуло общество, вымер.
     Археологи -  оптимисты.  Они копаются в  древних могилах и  исследуют
следы  пожарищ.  Они  присутствуют при  конце  жизни  -  племени,  города,
человека.   Но  они  почти  всегда  могут  найти  ниточку,   которая,   не
оборвавшись,  тянется  в  будущее,  и  ощущают  жестокую  целесообразность
истории. Здесь же не было продолжения.
     Навстречу попался вездеход.  Одна из опытных моделей Кирова. Вездеход
ковылял на пяти ногах, прижав шестую к брюху. Кирочка Ткаченко, понукавшая
машину,   обрадовалась,   увидев  Такаси,  потому  что  он  был  идеальным
собеседником, а именно собеседника ей не хватало.
     - Как ты думаешь,  Така,  - спросила она с высоты, - они посылают эти
опытные  образцы телег  к  геофизикам или  астрономам?  Нет,  геофизики им
голову бы оторвали.  Они сбросили бы в пропасти эти вездеходы. А мы должны
терпеть.
     - Они правы,  Кирочка.  Они знают,  что археологи -  люди изысканной,
интеллигентной профессии и  благородное терпение -  одно из  их  очевидных
достоинств.
     - Ты  все  знаешь,   -   сказала  Кирочка.  -  С  тобой  даже  скучно
разговаривать.  Я  не  хочу  быть  интеллигентным археологом и  вернусь  в
Космосфлот. Там все ясно и просто.
     - Ты этого не сделаешь, - возразил Такаси и пошел дальше.
     Его смущал рыболов, который забрался ночью в грязь и никому не сказал
об этом.  Он решил на обратном пути поглядеть на его следы. Ведь когда тот
браконьер выбрался из грязи,  он волок пуды вещественных доказательств.  И
брызги,  комья,  лепешки глины должны явственно отмечать его путь до самой
палатки.
     Впереди  показался раскоп.  Он  мог  быть  раскопом на  любой  другой
планете, на Земле, наконец, если бы не фон - мертвый лес металла и бетона.
На Земле археологам, к счастью, не приходится копать атомный век.
     Такаси  миновал заборчик,  предохраняющий раскоп от  пыли  и  набегов
мелкой живности,  и  уселся на пустой контейнер рядом с транспортером.  На
минутку выглянуло солнце.  Такаси видел, как солнечное пятно скользнуло по
барашкам большого озера,  протянувшегося между городом и  отрогами хребта,
и,  как в театре,  высветило по очереди, все ближе и ближе, железные кости
города,  потом залило ослепительным сиянием лабиринт раскопа, и люди внизу
поднимали голову,  глядя,  надолго ли  солнце,  и,  увидев лишь  маленькое
голубое окно в сплошном сизом покрывале туч, возвращались к своим делам.
     Такаси разыскал Наташу.  Ее  раскоп был глубже соседних -  она искала
истоки  города,   но  культурный  слой  был  сильно  перемешан  не  только
позднейшими коммуникациями и  подвалами домов,  но  и  линией подземки,  в
которой прятались и погибли тысячи жителей города.  Наташа повязала голову
белой косынкой и стояла рядом с автоматом,  вынимавшим породу,  не доверяя
ему,  и  в любой момент готовая отогнать его в сторону.  В руке у нее была
кисточка, и Такаси захотелось спуститься вниз и разделить ее радость в тот
момент,  когда  совершится Находка.  Ведь  работа здесь и  сложна и  полна
неожиданностей:  никогда не  знаешь,  что  откроется через пять минут.  На
Земле  открытия  всегда  остаются в  рамках  вероятного.  А  здесь  -  что
вероятно? Что может быть вероятно в инопланетной цивилизации?
     Подняв облако пыли, Такаси съехал в раскоп.
     - Мы с тобой сегодня уже виделись,  -  сказала Наташа, не глядя в его
сторону.
     - Я пришел сфотографировать твою находку, - сообщил Такаси.
     - Ее еще нет.
     - Я подожду.
     - Зачем? Тебе нечего делать?
     - Человеку всегда есть чего делать, - возразил Такаси.
     - Тогда почему ты здесь?
     - Я пришел любоваться тобой.
     - Бездельник,  -  сказала Наташа,  и ее щеки покраснели.  - Почему ты
надо мной смеешься?
     - Наташа,  -  ответил Такаси,  -  я никогда над тобой не смеюсь. Даже
когда мне  бывает смешно.  Ты,  как  это  случается с  молодыми девушками,
предпочитаешь правде недомолвки. Тебе приятно слышать, что такой красивый,
сильный и  талантливый мужчина,  как я,  пришел любоваться тобой.  Ты даже
покраснела от удовольствия. У тебя даже пальцы покраснели от удовольствия.
И в то же время ты делаешь вид, что возмущена.
     Тогда Наташа повернулась к нему и подняла кисточку, как меч.
     - Слушай,  Такаси-сан. До тех пор, пока я не познакомилась с тобой, я
была  уверена,  что  японцы  -  деликатный народ,  народ  такой  древней и
изысканной культуры,  что воспитанность вошла ему в  кровь и плоть.  Но ты
меня разочаровал.
     - Это очень прискорбно,  Наташа.  Я не хотел тебя разочаровывать.  Ты
спутала невоспитанность с правдивостью.  Когда я прихожу, чтобы любоваться
тобой,  я  не могу этого скрыть.  И  если я  этого не сделаю,  то появится
кто-то другой и вскружит тебе голову недомолвками,  столь милыми девичьему
сердцу.
     - Кто угодно!  -  воскликнула в  сердцах Наташа.  -  Только не юнец с
преувеличенными мышцами,  который сосет сгущенное молоко, как теленок, и в
свободное время поднимает камни.
     - Одни собирают марки,  -  сказал Такаси,  - другие бабочек. А третьи
изобретают вечный двигатель. Мне интересно поглядеть, что я могу изобрести
из себя самого.
     - Ты все равно не станешь сильнее лошади. И я тебя скоро возненавижу.
     - Опять недомолвка,  -  произнес грустно Такаси. - Вместо того, чтобы
сказать правду...
     - Какую правду? - быстро спросила Наташа.
     - Что ты  меня скоро полюбишь.  У  тебя нет другого выхода.  Я  хорош
собой,  я умен и талантлив.  У меня очень добрые старики, которые живут на
Хоккайдо и  ждут,  когда  их  сын  привезет домой  прекрасную и  послушную
жену...
     - Уйди!
     В  этот  момент раздался треск,  обломки ржавого сосуда вывалились из
породы  и  рассыпались  по  земле.  Автомат,  оставленный  без  присмотра,
перестарался.
     - Это все ты!  -  закричала Наташа.  -  Все ты виноват! Это был такой
изумительный сосуд!  И  зачем ты  только сюда пришел,  когда тебя никто не
звал?
     - Извини, - сказал Такаси и, поднявшись на руках, вспрыгнул на стенку
раскопа. - Тебе принести клей? - спросил он оттуда.
     - Ничего мне не надо.
     Такаси пошел по узким перегородкам, оставленным между котлованами. Он
совсем не был так уверен в себе,  как казалось Наташе. Больше того, он был
сейчас зол на себя и  согласен с Наташей,  что более самоуверенного нахала
не найти во всей экспедиции.
     Над  ним  повис  маленький везделетик.  Кирочка Ткаченко выглянула из
него, и везделетик накренился.
     - Така,  -  сказала Кирочка, - Станчо дал мне эту машинку, потому что
ты вчера обещал Круминьшу слетать к  следопытам за искателем.  Мне они его
не отдадут.
     Везделетик опустился на перемычку,  и  Кирочка протянула руку,  чтобы
Такаси помог ей выбраться.
     - Чем ты красишь волосы?  -  спросил Такаси.  -  Где ты нашла столько
золота? Тебе их, наверно, тяжело таскать на голове?
     - Така,  милый,  -  проговорила Кирочка.  Она подняла руку,  прижимая
волосы к  голове,  чтобы их  меньше трепал ветер.  -  Ты  мне  этот вопрос
задаешь каждые два часа. Тебе не надоело?
     - Нет, - ответил Такаси, забираясь в кабину везделета. - Это приятный
для тебя вопрос. Вот я его и задаю.
     - Така, у тебя плохое настроение, - заметила Кирочка. - Ты поссорился
с Наташкой,  и она наговорила тебе грубостей. Но вы все равно помиритесь к
вечеру.
     - Спасибо, - сказал Такаси и поднял машину.
     Ветер усилился и сбивал везделетик с курса. Лабораторным лабиринтом с
заблудившимися внутри людьми-мышками уплыл  назад  раскоп.  Везделет пошел
над большим озером,  к  тому берегу,  где следопыты собирались осматривать
бомбоубежище. Их палатка была отлично видна с высоты, но Такаси не полетел
к  ней прямо,  а  спустился на  островок поглядеть,  не  вышли ли черепахи
класть яйца.  Островок был  покрыт крупным белым  песком,  летом археологи
летали туда купаться.  Черепашьих следов еще не было.  Потом Такаси сделал
круг над  корпусом затонувшего корабля.  Он  давно собирался,  как выпадет
свободный  день,  спуститься к  кораблю  и  найти  там  судовой  журнал  с
последней записью капитана. Напоследок Такаси прошел на бреющем полете над
косяком рыб, идущим в устье реки.
     Громоздкий рыжий  бородатый человек Гюнтер  Янц  стоял  на  берегу  и
смотрел, как везделет спускается к палатке.
     - Така, - сказал он, - ты страшно любопытен.
     - Я не любопытен, а любознателен, - ответил Такаси.
     - Круминьш послал тебя к нам за искателем, так как думает, что никто,
кроме тебя,  не  сможет его у  нас выманить.  Но ты не спешишь.  Ты летишь
сначала на  остров поживиться черепашьими яйцами,  потом долго кружишь над
затопленной  баржей,   и,  наконец,  когда  больше  придумать  нечего,  ты
отправляешься к устью реки.
     - А ты,  Гюнтер, слишком проницателен и логичен, - сказал Такаси. - А
вот не догадался,  что я шел за косяком рыбы.  Если они пошли нереститься,
то мы устроим большую охоту.
     - Устроим, - согласился Гюнтер, - если разрешит эколог.
     - Эколог з