беспощадное, хищническое
отношение к основе всех материальных основ - самой планете, ее природным
ресурсам, которые ведь тоже не неисчерпаемы. Безответственная порча
окружающей среды, загрязнение, замусоривание планеты... Даже повальное
увлечение космосом имеет на Западе в своей основе глубокий подсознательный
эскапизм - стремление спастись, удрать, найти подходящую свежую планету и
начать на ней все заново...

  Я слушаю Ивана Антоновича и мысленно прикидываю, что могут создать на
вновь открытой планете представители общества, лишенного морали? Они и
новую планету так же безжалостно замусорят, загадят, приведут в полную
негодность, как это и случилось с планетой Торманс в романе "Час быка".
Книге, странным образом и надолго словно бы переставшей существовать уже
через полтора-два года после этой беседы с ее автором. Более чем
десятилетие роман, показавшийся кому-то "крамольным", не переиздавался, о
нем "не положено" было упоминать в печати. Лишь сегодня, возвращается "Час
быка" к читателям...

  ... - А "Лезвие бритвы" - целиком о Земле, о ее совершенствовании и
совершенствовании человека. Выйти в космос чистыми, совершенными, очистив
Землю и утвердив себя на ней, но - не спасаясь с нее, не в бегстве, не в
поисках того, что не удалось сделать на родной планете.
  До звезд еще далеко, очень далеко; жить же нам - на Земле, и ее надо
приводить в порядок.
  - Иван Антонович, последний, сугубо традиционный вопрос: каковы ваши
творческие планы? Вернетесь ли вы к циклу, начатому "Туманностью
Андромеды"?
  - Продолжать, развивать "Туманность Андромеды" в эпическом виде, скорее
всего, не буду...
  Последний мой роман - "Таис Афинская" - исторический роман из времен
Александра Македонского. Времена эти интересны для меня прежде всего тем,
что это был переломный момент в человеческой истории. Перед человеком
предстал огромный мир, он шагнул в этот мир из маленькой Эллады, и его
эллинистическое сознание впервые попыталось охватить вот эту
безграничность окружающего... Вместе с тем это роман о красоте, о том, как
понимали и чтили ее древние греки, о преемственности в восприятии
красоты...
  Был задуман мною и еще один роман, тоже исторический; в нем я пытался
осмыслить монгольское нашествие, разглядеть корни деспотизма, исследовать
эту - тоже переломную - эпоху беспощадно и беспристрастно... Было уже
готово и название для этой вещи - "Чаша отравы". В досоциалистическом
обществе каждый, воспитываясь, выпивает ее - эту чашу неверных, уродливых
представлений, предрассудков, искаженных понятий. Но в последние годы
появилось сразу несколько неплохих книг о Руси тех времен, поэтому
колеблюсь в своих намерениях - писать или не писать этот роман...
  Хотелось бы мне исполнить и давний мой долг - написать о палеонтологии.
Та философская "жила", что пронизывает мои романы, берет начало здесь, и я
обязан популярно изложить читателю основы моей науки... Процесс эволюции
живого все-таки гораздо более сложен и противоречив, чем мы себе обычно
представляем. Природа необычайно, непредставимо жестока, она не знает
иного приговора, чем смертная казнь неугодным ей; это - игорный дом,
действующий на протяжении миллионов и миллионов лет, вплоть до того
момента, когда человек, то высшее, что создано природой, не только
осознает себя как общественное существо, но и берет в свои руки власть и
над природой, и над социальным процессом...

  Мы узнаем от Ивана Антоновича, что в издательстве "Молодая гвардия"
готовится собрание его сочинений. Это хорошо, думаю я про себя, ибо знаю,
как велик читательский голод на книги Ефремова. Их невозможно ни купить в
магазине, ни взять в библиотеке...
  ...Товарищ мой опять посматривает на часы, и мы встаем. Теперь, когда
вот-вот закроется за нами дверь квартиры писателя, в памяти всплывают все
новые и новые вопросы, и все они представляются безмерно важными.... Но мы
уходим, унося с собой приятный и сильный голос, крупные черты лица и
огромные голубые глаза этого человека, так интересно и глубоко
размышляющего о загадках прошлого и проблемах будущего. Уходим, не зная,
что первая встреча с ним окажется для нас и последней...
  Подготовив это интервью для публикации в одном из номеров "Уральского
следопыта", я отослал его текст Ивану Антоновичу для визирования, чтобы,
не дай бог, не проскочила какая нелепость, не вкралась чуждая писателю
мысль или неточное слово. Иван Антонович внес ряд мелких уточнений и
утвердил текст, поставив рядом с подписью дату - 21 сентября 1972 года.
  А через две недели писателя не стало... Узнав об этом из утренних газет,
я решил ничего не менять в интервью. Не изменил и теперь... Оставил и
ответ Ивана Антоновича на традиционный вопрос о творческих планах. Пусть
лишь "Таис Афинская", вышедшая книгой уже посмертно, оказалась
осуществленной из этих планов. Да вот еще собрание сочинений...
  Но ведь для читателей живы и сегодня, и еще долго будут жить ефремовские
книги, а значит, жив и человек, эти книги создавший.


  Позывные Великого Кольца

  "...Мы зовем вас - сливайтесь с нами в Великом Кольце, чтобы нести во все
концы необъятной вселенной могучую силу разума, побеждая косную, неживую
материю!" - этим призывом, если помните, прекрасная Веда Конг заканчивает
в "Туманности Андромеды" свою лекцию по истории Земли. Лекцию, которую
адресат - планета звездной системы Росс 614, находящаяся от Земли всего
лишь в четырех парсеках, - получит через тринадцать земных лет. "Через
тринадцать лет приемники планеты темно-красной звезды запишут посылаемые
колебания общеизвестными символами, и, если там говорят, электронные
переводные машины обратят символы в звуки живой чужой речи..."
Планета Росс 614 в романе Ефремова, можно сказать, только-только
подключилась к Кольцу Миров: лишь пятьдесят два года, как "заговорила" эта
звезда. Стаж пребывания Земли в звездном содружестве много больше: в
момент передачи для Росс 614 на нашей планете идет уже 408-й год эры
Великого Кольца. Каждую стотысячную галактической секунды - раз в восемь
дней, сорок пять раз в году - Земля принимает информацию по Кольцу, ведет
свои собственные передачи.
  Помните, как описывается это в романе?
  "Дар Ветер взял руку Мвена Маса и положил ее на горевшую гранатовым
глазом круглую рукоятку. Мвен Мас послушно передвинул ее до упора. Теперь
вся сила Земли, вся энергия, получаемая с тысячи семисот шестидесяти
могучих электростанций, перебросилась на экватор, к горе пятикилометровой
высоты. Над ее вершиной заклубилось разноцветное сияние, сгустилось в шар
и вдруг устремилось вверх, точно копье в вертикальном полете,
пронизывающее глубины неба. Над сиянием встала тонкая колонна, похожая на
вихревой столб, - смерч. По столбу струилась вверх, спирально завиваясь по
его поверхности, ослепительно светящаяся голубая дымка,
Направленное излучение пронизывало земную атмосферу..."
Идея объединения разумных миров с помощью информационных передач от одной
планеты к другой, выраженная в "Туманности Андромеды" в виде эффектного
образа, прозвучала мощно и широко. Она, несомненно, придала дополнительный
- и очень притягательный своей романтической заряженностью - оттенок
эпической масштабности утопии Ефремова. Всеобщему же признанию и огромной
популярности как романа, так и одухотворившей его идеи в немалой степени
способствовали два, так сказать, внешних обстоятельства.
  Во-первых, мысль о Великом Кольце Миров появилась, конечно же, не на
пустом месте. Достаточно лишь вспомнить и Джордано Бруно с его идеей
населенного космоса, и известного нам куда более, чем современникам,
дореволюционного русского философа-космиста Н. Федорова, и К. Циолковского
с его провидческим: "...объединяются также ближайшие группы солнц, млечные
пути, эфирные острова...", и В. Брюсова, утверждавшего в поэзии
космическое предназначение человечества, и многие иные славные имена.
  А во-вторых... "Туманность Андромеды" появилась практически одновременно
с первым искусственным спутником Земли, оповестившим о реальном вступлении
человечества в космическую эру. Сейчас уже нечасто услышишь песни тех лет,
а между тем они едва ли не рельефнее и уж, во всяком случае, много
эмоциональнее газетных полос запечатлели торжествовавшие тогда настроения.
"На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы... Я - Земля.
Провожаю питомцев - сыновей, дочерей... До самой далекой планеты не так
уж, друзья, далеко!.." - разносили радиоволны, вселяя в нас, рядовых
землян, объединяющий все народы звездный оптимизм. Помню враз
остановившиеся трамваи, ликующие толпы людей на городских улицах и, в
плотном окружении попрошаек-завистников (именно среди них, увы, оказался
тогда я...), счастливцев с загодя припасенными затемненными стеклышками в
руках, когда пролетал над Свердловском один из первых, а возможно, и он -
самый первый искусственный спутник планеты.
  Стародавняя надежда обрести на звездах братьев по разуму, и прежде
нет-нет да и прорывавшаяся в трудах философов, а "беспочвенных фантазиях"
романистов, в те годы действительно словно бы стала всеобщей,
действительно объединяла, заставляла вскидывать головы, чаще и пристальнее
всматриваться в звездные бездны. Броская и величавая ефремовская идея
оказалась тогда как нельзя более кстати, ибо существенно помогала
оформиться представлениям о звездном будущем человечества, -
представлениям, захватившим воображение стремительно выросшей именно в те
звездные годы Земли армии читателей и почитателей научной фантастики. Это
годы и годы спустя, когда неизбежно притупилась свежесть и острота
потрясения космосом, освоение "околоземного космического пространства"
стало восприниматься как нечто совершенно реальное, обыденное и само собой
разумеющееся; а тогда - в конце пятидесятых, да и в шестидесятые тоже, -
логика, здравый смысл явно блекли перед этим завораживающим броском в
Неведомое...
  Как всякая по-настоящему большая и плодотворная идея, мысль о Великом
Кольце Миров распахнута в будущее. Именно поэтому, только-только
появившись, она тут же стала предметом полемики. Перечитаем один из ярких
фантастических рассказов первой половины шестидесятых - "Порт Каменных
Бурь" Г. Альтова. "Допустим, Великое Кольцо создано. Что это даст? Каждое
сообщение будет идти десятки, сотни, может быть, тысячи лет...
Установление контактов, если принять идею Великого Кольца, ничего не
меняет: все, как и раньше, остаются на своих островах..."
Неудовлетворенный этим, герои рассказа ищет и находит выход: созревшая для
Контактов и нуждающаяся в них цивилизация "перегоняет" свою
планетно-звездную систему - свою колыбель и обитель - поближе к шаровым
скоплениям. Которые, согласно гипотезе, и являют собою вселенские "города"
разумных миров...
  Эффектно, не правда ли?
  А теперь вспомним ефремовского Мвена Маса: разве же не сам писатель стоит
за его неистовым стремлением прикоснуться к невероятно далеким иным мирам?
  "- Да, безразлично, передается ли это памятными записями близких миров
или улавливается нашими станциями, мы видим дальние миры такими, какими
они были в очень древние времена. Видим давным-давно умерших и забытых в
своем мире люден.
  - Неужели мы, достигшие столь большой власти над природой, здесь
бессильны? - ребячески возмутилась Веда. - Неужели нельзя достигнуть
дальних миров другим путем, иным, чем волновой или фотонный, луч?
  - Как я понимаю вас, Вела! - воскликнул Мвен Мас..."
Связь по Кольцу и для Ефремова - лишь необходимая первая ступень в
общении разумных миров, и Ефремова не устраивают "черепашьи" скорости
радиоволн, тяготит вынужденная зависимость от конечной скорости света!
Ведь не случайно же, умом осуждая поступок Мвена Маса, что ни говори,
повлекший за собой человеческие жертвы, сердцем-то мы - не о полном ли
соответствии с авторским замыслом? - все-таки на его, Мвена Маса, стороне.
Как и Мвену Масу, как самому Ефремову, и нам тоже хочется (даже не
послезавтра - сегодня, сейчас!) ощутить воочию, убедиться в том, что -
нет, не одиноки мы, мыслящие, во Вселенной!..
  Перед нынешними фантастами - в отличие от первопроходцев, к которым,
безусловно, принадлежит Ефремов, - даже не встает необходимость самых
минимальных научных обоснований для всевозможных "проколов" пространства:
усилиями первопроходцев (и в большой степени именно Ефремова) неузнаваемо
изменилась и сама фантастика, и требования к ней стали иными. Развивая
идею Кольца, выводя ее на новую ступень, фантасты в век звездолетов
(именно так!.. Разве уже не отправились земные аппараты за пределы
Солнечной системы?..) запросто создают на страницах своих книг объединения
галактических и едва ли не вселенских масштабов, вовсе не обязательно
прибегая для этого к идее Звездных Городов, на которой настаивал Альтов.
Свободно оперируя пространством-временем, моментально перемещаясь из
одного конца галактики в другой, они, наши сегодняшние фантасты, словно
эстафету, несут в безбрежности космоса великую идею Содружества Миров - ту
первооснову, которая была заложена Ефремовым в его Великое Кольцо. И пусть
эти объединения называются у каждого автора по-своему (Межзвездный Союз,
Галактическая Конвенция, Звездное Содружество, Ассоциация Свободных
Планет, Галактический Совет, Союз Тысячи Планет, Вселенское Содружество
Разума - и еще множество других наименований встретим мы в новейшей
фантастике), важно, в конце концов, не название, а то, что за ним стоит.
  И если стоит за ним идея Содружества Миров - значит, воплощаются автором
те самые мысли, которые вынашивал Иван Ефремов, создавая свое Великое
Кольцо...



  Фантастика на Урале


  Вглядимся в истоки...
  И снова поиск


  Вглядимся в истоки

  Фантастика на Урале... Тема интереснейшая, непочатый край для
исследователя! Но одновременно - сложная, немалотрудная, вся в белых
пятнах. Как, впрочем, любой "непочатый край".
  Будучи давним любителем фантастики и - как все уральцы - патриотом своего
края, с давних же пор подумывал я: как бы это показать миру, что научная
фантастика на Урале - есть?
  А что? - думалось мне. Выходят книги. Нет-нет да и печатаются местные
фантасты в периодике Урала, а порою и в московских изданиях. Есть на Урале
и люди, целиком - или около того - посвятившие себя фантастике. И даже,
как водится, свой общепризнанный первенец у уральской фантастики есть -
"Новый Гольфстрим" А. Подсосова! В свое время и в центральной прессе
писалось об этой книге, причем в достаточно доброжелательном тоне...
  И еще казалось мне (тогда же, лет двадцать пять назад) очень оправданным
и выразительным такое вот название для статьи об уральской фантастике; "О
жанре, которого у нас - не было..."
Однако двадцать пять лет - срок немалый, многое изменилось за эти годы в
мире. В том числе и в мире литературном.
  Оказалось, в частности, что научная фантастика - вовсе не жанр, как
простодушно полагали критики пятидесятых годов, она широка и многогранна,
это - целый вид художественной литературы!
  Оказалось далее, что советская научная фантастика зародилась отнюдь не с
первыми пробами пера А. Казанцева, И. Ефремова, В. Охотникова, В. Немцова
и В. Сапарина, как это порою очень недвусмысленно явствовало из
критических статей и обзоров послевоенного десятилетия.

  И оказалось, в-третьих, что нельзя говорить о фантастике областной -
уральской ли, сибирской или дальневосточной - как о некоем замкнутом
географически явлении.
  Сегодня мы - в бывшем Екатеринбурге - смотрим спектакли МХАТа и
"Современника", принимаем столичных певцов, читаем - в тот же день! -
утренние выпуски московских газет. Почитываем (если уместна ирония в
данной вполне серьезной ситуации) и столичные журналы, и книги, поспевая с
этим еще до того, как о них отшумит (или даже зашумит) критическая молва.
И понятное дело, у самовитой "периферийной" культуры завзятых поклонников
ныне не так уж и много.
  Это в полной мере относится к научной фантастике.
  Любитель НФ не пропустит нынче ни одной столичной новинки. И вообще - ни
одной стоящей новинки, выйди она в Красноярске, в Иркутске или Алма-Ате.
Но даже рядовой любитель неизбежно пройдет мимо самой-самой "своей",
местной фантастики, если та не отвечает уровню, достигнутому советской
фантастикой в целом. Он ее, конечно, тотчас и купит, и прочтет, но горе
ей, если она - не отвечает! Даже при отсутствии букинистического магазина
сегодняшний читатель НФ найдет куда сплавить подальше от своих полок эту
не отвечающую духу времени книгу. Как, впрочем, и любую другую - истинно
"периферийную" по положению в литературе, хотя и изданную в той же Москве.
  Таков, стало быть, тот критерий, который единственно возможен в отношении
НФ, критерий, который я и попытаюсь применить в своем экскурсе в старую
уральскую фантастику: насколько то или иное произведение было современным,
насколько отвечало достигнутому уровню, требованиям и запросам времени?
  Итак, -


  "Новый Гольфстрим"

  ...Всю свою жизнь отдал Измаил Ахун Бекмулатов орошению среднеазиатских
пустынь. Разработанная им система глубинных шахт вывела на поверхность
многоводные подземные реки, неузнаваемо изменила облик Миракумских песков:
зацветают бывшие пустыни, покрываются садами, новые города вырастают здесь.
  Но академик Горнов, приемный сын Бекмулатова, уже не удовлетворен
механическим расширением оросительной сети, дождевальных станций и
лесозащитных полос. Он предлагает коренным образом изменить климат всей
нашей страны: перегнав "тучегонами" воду (опресненную при
интенсифицированном испарении) из арктических морей на юг, в пустыни
Средней Азии, создать среди песков огромные водохранилища. Нагретая жарким
солнцем пустыни, вода из этих озер будет перебрасываться на север.
Осуществление проекта позволит полностью оросить и тем самым ликвидировать
пустыни и одновременно - пробудить к жизни необозримые пространства
Севера, отеплив их "Новым Гольфстримом".
  Усилиями многих людей, всего советского народа этот грандиозный проект в
конце концов осуществляется.
  Таково в немногих словах содержание романа Алексея Подсосова "Новый
Гольфстрим" (8). Содержание, как видим, достаточно фантастично и сейчас,
сорок лет спустя после выхода романа, считавшегося первенцем уральской
фантастики. Ведь пустыни Средней Азии и сегодня остаются грозной
реальностью, столь же грозной, как и малопригодные для жизни просторы
арктической тундры.
  Отчего же книга Алексея Подсосова забыта сегодня и даже в исследованиях,
посвященных послевоенной советской фантастике, как правило, не
упоминается? Попробуем разобраться...
  В центре романа - серьезная, по-настоящему большая научно-техническая
проблема, ее решение и постепенное претворение смелой идеи в жизнь. Это
дает нам основание отнести книгу Подсосова к тому "научно-техническому"
типу романа, который сложился в советской фантастике во второй половине
тридцатых и сороковых годах.
  В отличие от фантастики предшествующего периода такой роман был целиком
основан на фактах советской действительности. Он говорил о том, что было
особенно близко для читателя тех лет, - о завтрашнем дне страны, о
перспективах развития социалистического хозяйства, науки и техники. В
большой мере такой роман возмещал дефицит научно-популярной литературы о
переднем крае науки и техники; собственно, этим-то голодом на хорошую, с
добрым заглядом в завтра научно-популярную книгу и было вызвано рождение
"научно технического" романа в советской фантастике.
  Но из достоинств проистекают и недостатки. Вытеснив из советской НФ все
прочие направления, фантасты нового типа сводили, как правило, содержание
своих книг к общедоступному изложению научно-технических гипотез (или даже
- что бывало не столь уж и редко - к описанию уже существующих реально
испытательных лабораторий и полигонов), этим зачастую и ограничиваясь. А
поскольку упор здесь делался на "производственный фон" - ибо именно этот
фон и отличал такого рода фантастику от сходных нефантастических книг, -
неизбежно терялись, тускнели обра