едства, способные уничтожить сверхпрочный оригинал, и что
надо принимать меры к его увековечению. Шар сообразил -- увы, слишком
поздно,-- что обыкновенной осторожности ради следовало делать копии,
пусть недолговечные, на подручных материалах. Но многие, многие годы
мирной жизни в зелени и золоте вод почти отучили людей от обыкновенной
осторожности. А в результате несовершенство памяти Шара, не сохранившей
дословного текста пластины, и постоянные его сомнения в точности
перевода уцелевших отрывков стали худшей из помех на пути к успешному
завершению проекта.

-- Не научились грести, а вышли в плавание,-- заметил запоздало Лавон, и
Шар был вынужден с ним согласиться.

Круглолицый молодой человек, ворвавшийся в апартаменты Шара, назвался
Филом ХХ,-- следовательно, он был на два поколения моложе Шара и на
четыре моложе Лавона. Но в уголках глаз у него прятались "гусиные
лапки", и это делало его похожим на сварливого старика и на капризного
младенца одновременно.

-- Мы призываем прикрыть этот нелепый проект,-- резко бросил он.-- Мы,
как рабы, отдали ему свою юность, но теперь мы сами себе хозяева, и
довольно. Слышите? Довольно!

-- Никто вас не принуждал,-- ответил Лавон сердито.

-- Как никто? А общество? А наши собственные родители? -- поддержал Фила
явившийся следом за ним долговязый приятель.-- Но отныне мы
придерживаемся реальной действительности. Каждому в наши дни известно,
что нет никакого другого мира, кроме того, в котором мы живем. Вы,
старики, можете цепляться за свои суеверия, если хотите. Мы подражать
вам не станем.

Лавон, озадаченный, бросил взгляд на Шара. Ученый улыбнулся:

-- Отпусти их, Лавон. Малодушные нам ни к чему.

Круглолицый вспыхнул.

-- Ваши оскорбления не заставят нас вновь выйти на работу. С нас
довольно. Сами стройте свой корабль!

-- Ладно,-- сказал Лавон.-- И можете убираться. Хватит
разглагольствовать. Вы приняли решение, а выслушивать ваши грубости нам
не интересно. Прощайте.

Круглолицый, очевидно, был не прочь еще и еще покрасоваться собственной
решимостью, однако это "прощайте" пресекло его намерения в корне.
Твердокаменное лицо Лавона не сулило других возможностей, и пришлось
Филу вместе с приятелем бесславно убираться восвояси.

-- Ну, что теперь? -- спросил Лавон, как только они удалились.-- Должен
признаться, Шар, что я попытался бы уговорить их. В конце концов, нам
очень нужны рабочие.

-- А мы им нужны еще больше,-- весело отозвался Шар.-- Знаю я этих
молодых задир. Ведь сами же удивятся, увидев, что за чахлая зелень
вырастет у них на полях в первый же год, когда они попытаются обойтись
без моих советов. А потом скажи мне -- сколько добровольцев записалось
кандидатами в состав экипажа?

-- Несколько сотен. В том поколении, которое идет следом за этим Филом,
желание отправиться с нами высказывает чуть не каждый. Обманывается наш
оратор -- по крайней мере в отношении части молодежи. Проект завладел
воображением самых юных.

-- Ты обещал им что-нибудь?

-- Конечно. Я говорил каждому, что если мы остановимся на его
кандидатуре, то ему сообщат. Но не принимай этого всерьез. Кто же станет
менять признанных специалистов на юнцов, в багаже у которых голый
энтузиазм и ничего больше?

-- Я не то имел в виду, Лавон. Мне померещилось, или я на самом деле
видел здесь Нока? А, вот он где, дрыхнет себе под потолком. Нок!

Существо лениво повело щупальцем.

-- У меня поручение, Нок,-- продолжал Шар.-- Передай своим братьям, а те
пусть сообщат всем людям, что желающие идти с кораблем в новые миры
должны немедленно явиться на строительную площадку. Передай, что мы не
обещаем взять всех до единого, но тех, кто не помогал нам в постройке
корабля, мы вообще не будем принимать в расчет.

Нок опять пошевелил щупальцем и, казалось, тут же заснул.

4

Лавон на мгновение оторвался от шеренги переговорных мегафонов,
заменившей ему пульт управления, и взглянул на Пара.

-- Последний раз спрашиваю,-- сказал он.-- Отдадите вы нам
историческую пластину или нет?

-- Нет, Лавон. Мы никогда ни в чем тебе не отказывали. Но сейчас
вынуждены.

-- Ведь ты идешь с нами, Пара. Если ты не вернешь нам знания и мы
погибнем, то погибнешь и ты...

-- Много ли значит один Пара? Мы все одинаковы. Данная клетка
погибнет -- зато всем ее собратьям будет известно, преуспели ли
вы в своем предприятии. Мы верим, что вы преуспеете и без
пластины, у нас нет иного способа установить ее истинную
ценность...

-- Следовательно, ты признаешь, что она у вас. А что, если твоя связь с
сородичами прекратится, едва мы выйдем в пространство? Что, если эта
связь невозможна вне воды?

Пара промолчал. Лавон секунду-другую ел его глазами, потом подчеркнуто
отвернулся к переговорным трубкам.

-- Все по местам! -- скомандовал он и ощутил озноб.-- Мы отправляемся.
Стравол, герметизирован ли корабль?

-- Насколько могу судить, да, Лавон.

Лавон нагнулся к другому мегафону. Сделал глубокий вдох. Ему почудилось,
что вода уже утратила свежесть,-- а ведь корабль еще не трогался с
места.

-- Движение в четверть мощности. Раз, два, три, старт!..

Корабль качнулся вперед, затем назад. Диатомеи опустились в
заготовленные для них под корпусом ниши и коснулись своими студенистыми
телами широкой бесконечной ленты из грубой личиночьей кожи. Скрипнули
деревянные шестерни, умножая крохотные силенки диатомей и передавая их
на шестнадцать колесных осей.

Корабль дрогнул и медленно покатился по песку. Лавон напряженно
всматривался в слюдяной иллюминатор. Мир проплывал мимо с мучительной
неторопливостью. Корабль накренился и стал карабкаться вверх. Лавон
спиной ощущал напряженное молчание Шара и двух сменных водителей, Фана и
Стравола,-- их взгляды жгли ему спину. Сейчас, когда они покидали
привычный мир, все вокруг выглядело по-иному. Как же они раньше не
замечали такой красоты?

Похлопыванье бесконечных лент, скрип и стон шестеренок и осей стали
громче -- крутизна склона нарастала. Корабль продолжал подниматься,
слегка рыская по курсу. А кругом ныряли и кружились отряды людей и их
союзников, провожая экспедицию навстречу небу.

Небо постепенно снижалось и наваливалось на корабль.

-- А ну, Танол,-- распорядился Лавон,-- пусть-ка твои диатомеи немного
поднажмут. Впереди камень...-- Корабль неуклюже качнуло вверх.-- Так,
теперь тише ход. Чуть порезвее с твоей стороны, Тиол. Да нет, это уже
слишком. Вот так. Тише, говорю тебе, нос разворачивает... Танол,
подтолкни чуть-чуть, чтобы выровнять. Хорошо. Средний ход на всех
постах. Осталось уже недолго...

-- Как ты ухитряешься думать такими обрывками? -- удивился Пара позади
Лавона.

-- Думаю, как умею. Все люди думают так же. Наблюдатели, прибавьте тягу
-- подъем становится круче...

Шестерни взвыли. Корабль задрал нос. Небо заискрилось Лавону прямо в
лицо. Вопреки собственной воле он ощутил испуг. Легкие будто вновь
обожгло, и в глубине души он опять пережил долгий полет сквозь пустоту
навстречу холодному прикосновению воды, пережил остро, словно впервые.
Кожа зудела, пылала огнем. Сможет ли он опять подняться туда? В
опаляющий вакуум, в царство великой боли, где нет места жизни?

Отмель начала выравниваться, двигаться стало легче. Небо приблизилось
настолько, что тяжеловесная громада корабля поневоле всколыхнула его. По
песку побежали тени от мелких волн. Под длинной слюдяной панелью,
протянувшейся по верху судна, в безмолвном танце извивались толстые
жгуты сине-зеленых водорослей, поглощая свет и превращая его в кислород.
А в каютах и коридорах, отделенные от людей вделанными в пол решетками,
жужжали Ворта, пропуская через себя и перемешивая корабельную воду.

И вот фигуры, которые вились вокруг корабля одна за другой, отстали,
помахав на прощанье руками или ресничками, соскользнули с отмели,
уменьшились и исчезли. От неба осталась тоненькая, но поразительно
прочная пленка воды, еле-еле покрывающая верхнюю палубу. Судно замедлило
ход, когда Лавон приказал увеличить мощность, начало зарываться в песок
и гальку.

-- Так ничего не выйдет,-- проговорил Шар.-- Думаю, лучше снизить
передаточное число, Лавон, чтобы усилие поступало к осям замедленным.

-- Попробуем,-- согласился Лавон.-- Все посты, стоп. Шар, прошу тебя
лично проследить за заменой шестерен...

Безумный блеск пустоты пылал -- рукой подать -- прямо за большим
командирским иллюминатором. Сводила с ума необходимость мешкать здесь,
на самом пороге бесконечности; мешкать было просто опасно. Лавон
физически ощущал, как в душе воскресают прежние страхи перед внешним
миром. Сердце сжало тисками, и он понимал: еще две-три минуты
бездействия -- и он окажется неспособным справиться с собой.

Должен же, наверное, существовать какой-то иной способ смены шестерен,
не требующий почти полной разборки коробки передач! Разве нельзя
расположить несколько шестерен на одной оси, вводя их в действие не
одновременно, а поочередно -- путем продольного перемещения самой оси?
Допустим, такое решение -- тоже не верх изящества, зато операцией можно
будет управлять из рубки, не останавливая намертво всю машину и не
подвергая пилотов длительному тяжкому испугу.

Из люка вынырнул Шар и подплыл к командиру.

-- Все в порядке,-- доложил он.-- Хотя большие понижающие шестерни
переносят нагрузку не лучшим образом.

-- Расщепляются?

-- Увы, да. Попробуй их сначала на малом ходу...

Лавон молча кивнул. И, не дав себе опомниться и взвесить последствия
своих слов, скомандовал:

-- Вперед! Половина мощности...

Корабль опять клюнул носом и начал двигаться, действительно очень
медленно, но гораздо ровнее, чем раньше. Небо над головой истончилось до
полной прозрачности. В рубку ворвался резкий свет.

За спиной у Лавона беспокойно зашевелились помощники. Носовые
иллюминаторы залила ослепительная белизна.

Корабль еще замедлил ход, будто уперся в этот слепящий барьер. Лавон
распорядился прибавить мощности. Корабль застонал, как в предсмертной
агонии. Он теперь почти не шевелился.

-- Полный вперед! -- прохрипел Лавон.

И опять, с бесконечной медлительностью, судно пришло в движение. Нос
приподнялся. Потом оно вдруг рванулось вперед, взвизгнув каждой своей
балкой, каждой планкой.

-- Лавон! Лавон!..

Лавон резко повернулся на крик. Голос шел из мегафона, связывающего
трубку с наблюдателем у кормового иллюминатора.

-- Лавон!

-- В чем дело? Да прекрати орать, черт возьми!

-- Я вижу небо! С другой стороны, с верхней! Оно похоже на огромный
плоский металлический лист. Мы отдаляемся от него. Мы прорвали небо,
Лавон, мы прорвали небо!..

Но тут новое потрясение заставило Лавона самого броситься к
иллюминатору. С внешней поверхности слюды испарялась вода, испарялась с
чудовищной быстротой, унося с собой странные в радужных оболочках
размывы.

Лавон увидел пространство.



Сперва оно показалось ему пустынной и безжалостно сухой копией дна. Тут
были огромные валуны, исполинские утесы, упавшие, растрескавшиеся,
расколотые, иззубренные скалы,-- и они уходили ввысь и вдаль во всех
направлениях, словно некий великан расшвырял их здесь как попало.

А над ними высилось еще одно небо -- темно-голубой купол, такой далекий,
что расстояние до него представлялось невообразимым и тем более
неизмеримым. И на этом куполе висел шар красновато-белого огня,
испепеляющего зрение.

Скальная пустыня, впрочем, лежала тоже неблизко -- между нею и кораблем
простиралась гладкая, поблескивающая равнина. Под поверхностным глянцем
равнина, казалось, была сложена из песка, самого обычного песка, такого
же, как на отмели, по которой корабль взобрался сюда из знакомой
вселенной. Но стеклянистая, многоцветная пленка поверх песка...

Закончить мысль ему помешали новые крики, грянувшие из мегафонов. Он
сердито потряс головой и спросил:

-- Ну, что еще?

-- Говорит Тиол. Куда ты завел нас, Лавон? Ленты заклинило. Диатомеи не
в силах стронуть нас с места. И они не притворяются -- мы так стучали,
будто решили прикончить их, но они все равно не могут тянуть сильнее...

-- Оставьте их в покое,-- разозлился Лавон.-- Они не умеют притворяться
-- у них на это не хватит соображения. Раз они не могут тянуть сильнее,
значит, не могут...

-- Тогда выводи нас отсюда сам.

Подошел Шар и встал рядом с Лавоном.

-- Мы сейчас на стыке пространства с водой, в области, где силы
поверхностного натяжения очень велики,-- тихо произнес он.-- Если ты
прикажешь поднять колеса, то, думаю, нам будет легче двигаться прямо на
лентах-гусеницах...

-- Попробуем,-- у Лавона отлегло от сердца.-- Эй, внизу, приподнять
колеса!

-- Признаться, я долго не мог понять,-- сказал Шар,-- одной фразы на
пластине, где упоминается о "выдвижном посадочном шасси", но в конечном
счете догадался, что натяжение на границе пространства способно удержать
почти любой крупный предмет. Вот почему я настаивал, чтобы колеса нашего
корабля были подъемными.

-- Что ни говори, а древние, видимо, свое дело знали.

Через несколько минут -- поскольку для движения на гусеницах
потребовалась новая смена шестерен -- судно уже карабкалось от береговой
черты к нагромождению скал. Лавон тревожно всматривался в нависшую
впереди зубчатую стену: есть ли там какой-нибудь проход? Слева, немного
в стороне, виднелось что-то вроде ручейка,-- возможно, там и лежит путь
в иную вселенную. Не без колебаний Лавон отдал приказ повернуть налево.

-- Может статься, эта штука на небе -- "звезда"? -- осведомился он у
Шара.-- Но предполагалось вроде бы, что "звезд" много. А тут только
одна, хотя, на мой вкус, одной за глаза довольно...

-- Чего не знаю, того не знаю,-- отозвался мыслитель.-- Однако, кажется,
я начинаю постигать общую картину устройства вселенной. Совершенно ясно,
что наш мир врезан наподобие чаши в дно этого, многократно большего. Над
этим миром свое небо, и я не исключаю, что оно в свою очередь лишь чаша
на дне следующего, еще большего мира, и так далее без конца. Не спорю,
такую концепцию нелегко принять. Целесообразнее, видимо, предположить
что все миры -- чаши в единой плоскости и что этот великий светильник --
один для всех.

-- Тогда какой же смысл ему гаснуть каждую ночь и тускнеть зимой? --
спросил Лавон.

-- А может, он ходит кругами, сперва над одним миром, потом над другими?
Откуда мне сейчас знать?

-- Если ты прав, нам только и надо, что ползти до тех пор, пока не
наткнемся на небесный купол другого мира, и поднырнуть под него. Не
слишком ли просто, после стольких-то приготовлений?..

Шар хмыкнул; впрочем, это отнюдь не означало, что он веселится.

-- Просто? А ты не обратил внимания на температуру?

Подсознательно Лавон давно уже замечал что-то неладное, а с подсказки
Шара понял, что задыхается. Содержание кислорода в воде, к счастью, не
снизилось, но вокруг стало тепло, словно на отмелях поздней осенью: с
равным успехом можно бы попробовать дышать супом.

-- Фан, пусть Ворта пошевеливаются живее,-- распорядился Лавон.-- Или
циркуляция воды улучшится, или положение станет невыносимым...

Фан что-то ответил, но до Лавона ответ дошел лишь невнятным бормотаньем.
Командир вновь сосредоточился на управлении кораблем.

Проход сквозь лабиринт скал, зачастую острых, как бритва, немного
приблизился, и все равно казалось, что до него еще мили и мили. Двигался
корабль теперь равномерно, но медленно до боли; он не зарывался и не
дергался, но и не спешил. А из-под днища доносился оглушительный
наждачный скрежет, словно жернова перемалывали глыбы размером с голову.

В конце концов Шар объявил:

-- Придется останавливаться опять. На той высоте, куда мы поднялись,
песок совершенно сухой, и гусеницы только переводят энергию.

-- А ты уверен, что мы выдержим? -- проговорил Лавон, ловя воду ртом.--
Так мы по крайней мере движемся. А остановимся опускать колеса и менять
шестерни, того и гляди, сваримся заживо.

-- Вот если не остановимся, то сваримся наверняка,-- хладнокровно
ответил Шар.-- Часть водорослей на судне уже погибла, да и остальные
вот-вот завянут. Верный признак, что и нас ненадолго хватит. Не думаю,
что мы вообще доберемся до тени, если не повысим передачу и не прибавим
скорости...

-- Поворачивать надо, вот что,-- шумно сглотнув, заявил один из
корабельных механиков.-- А еще бы правильнее и вовсе сюда не соваться.
Мы созданы для жизни в воде, а не для такого ада...

-- Хорошо, мы остановимся,-- решил Лавон,-- но назад не повернем. Это
мое последнее слово.-- Он постарался придать своему тону мужественную
окраску, но слова механика смутили его сильнее, чем он смел признаться
даже самому себе.-- Шар, только прошу тебя, поторопись...

Ученый кивнул и поспешил в машинное отделение.

Минуты тянулись, как часы. Исполинский пурпурно-золотой диск пылал и
пылал в небе. Впрочем, он успел спуститься к горизонту, и теперь лучи,
проникающие в иллюминатор, узкими полосами падали Лавону прямо в лицо,
высвечивая каждую плавающую в рубке пылинку. Вода внутри корабля почти
обжигала щеки.

Как дерзнули они по доброй воле влезть в это пекло? А ведь местность
прямо по курсу -- точно под "звездой",-- вероятно, накалена еще сильнее.

-- Лавон! Погляди на Пара!

Лавон заставил себя повернуться к союзнику. Тот приник к палубе и лежал,
едва подрагивая ресничками. В глубине его тела вакуоли заметно набухли,
превращаясь в крупные грушевидные пузыри, переполняя зернистую
протоплазму и сдавливая темное ядро.

-- Он что, умирает?

-- Данная клетка гибнет,-- вымолвил Пара безучастно, как всегда.-- Но не
смущайтесь, следуйте дальше. Многое еще предстоит узнать, и вы,
возможно, выживете там, где мы выжить не в состоянии. Следуйте дальше.

-- Вы... вы теперь за нас? -- прошептал Лавон.

-- Мы всегда были за вас. Доводите свое безрассудное предприятие до
конца. В конечном счете мы выиграем, и человек тоже.

Шепот замер. Лавон вновь окликнул Пара, но тот не подавал признаков
жизни.

Снизу донеслось постукивание дерева о дерево, потом в переговорной
трубке прозвучал искаженный голос Шара:

-- Можно трогаться. Но учти, Лавон, диатомеи тоже смертны, и вскоре мы
останемся без мотора. Как можно скорее в тень, и самым коротким путем!

Лавон, помрачнев, нагнулся к мегафонам:

-- Но ведь там, прямо над скалами, горит "звезда"...

-- Ну и что? Она, быть может, спустится еще ниже, и тени удлинятся. Это,
пожалуй, единственная наша надежда.

Такая мысль Лавону в голову не приходила. Трубки, задребезжав,
подхватили его команду. Корабль снова пришел в движение; он громыхал на
своих тридцати двух колесах чуть быстрее, чем раньше, и все-таки
медленно, по-прежнему слишком медленно.

Жара нарастала.

"Звезда" неуклонно опускалась, заметно даже на глаз. Внезапно Лавоном
овладели новые страхи. А если она опустится настолько, что скроется
совсем? Сейчас она невыносимо горяча, и в то же время это единственный
источник тепла. Предположим, он погаснет -- не воцарится ли тогда в
пространстве жестокий холод? И что станет с кораблем -- неужели вода,
превратившись в лед, расширится и взорвет его?

Тени угрожающе удлинялись, тянулись через пустыню к кораблю. Никто в
рубке не произносил ни слова, тишину нарушало лишь хриплое дыхание людей
да скрип механизмов.

И вдруг Лавону почудилось, что изломанный горизонт сам бросился им
навстречу. Каменная пасть впилась в нижнюю кромку огненного диска и
молниеносно поглотила его. Свет померк.

Они укрылись у подножья утесов. Лавон приказал развернуть судно
параллельно скальной гряде; оно подчинилось тяжело и неохотно. Краски на
небе постепенно сгущались, голубизна превращалась в темную синеву.

Шар выплыл из люка и встал рядом с Лавоном, наблюдая, как густеет небо,
а тени бегут по песку в сторону покинутого ими мира. Ученый молчал, но
Лавон и без слов догадывался, что Шара терзает та же леденящая мысль.

-- Лавон!

Лавон так и подпрыгнул -- в голосе мыслителя звучала сталь.

-- Да?

-- Надо продолжать движение. Нового мира, где бы он ни был, надо достичь
не откладывая.

--