Джеймс Бенджамин Блиш. 23.05.1921 -- 30.07.75

Образование: университет Ратнерс, 1942 г.
университет Колумбия, 1946 г.

Женат: 23.05. 1947, Эмден Милдред, разведен.
1964 -- Джудит Лоуренс.
Дети: Элизабет и Чарльз.

Премии: Хьюго -- за "Дело совести", 1959

Почетный гость 18-го Конгресса любителей НФ, 1960

Основные произведения

1. Джек Орлиный (Jack of eagles), 1952

2. Воины дня (The warriors of day), 1953

3. Землянин, вернись домой (Earthman, come home), 1955

4. Сеятели для звезд (The seedling stars), 1957

6. Замерзший год (The frozen year), 1957

7. Триумф времени (звук кимвалов) (The triumph of time = A clash of cymbals), 1959

8. Дело совести, 1958                              

9. Города в полете, 1970

10. Звездный рейс (Star treck). Выпуски 1-12, 1967-77 и другие.


КНИГА ПЕРВАЯ

ПРОГРАММА "СЕМЯ"

1

Двигатели корабля загудели вновь, но Свени даже не заметил перемены.
Когда из настенного динамика наконец донесся голос капитана Майклджона,
Свени все еще лежал, пристегнутый к койке, пребывая в необыкновенном
состоянии безмятежного спокойствия, какого он никогда не испытывал
раньше, и, вероятно, не смог бы описать даже самому себе. Хотя пульс у
него не пропал, во всем остальном он вполне мог прийти к заключению, что
он умер. Понадобилось несколько минут, чтобы он прореагировал на голос
капитана.

-- Свени, ты меня слышишь? У тебя... все в порядке?

Маленькая пауза в вопросе заставила Свени усмехнуться. С точки зрения
Майклджона и большей части остального человечества, Свени совсем не был
в порядке и норме. Практически, он был мертв.

Свидетельством этой анормальности была плотно изолированная кабина
Свени, имевшая отдельный воздушный шлюз для выхода из корабля. Она была
размещена так, чтобы предотвратить всякие контакты Свени с остальными
членами экипажа. Подтверждал это и тон Майклджона, это был голос,
который обращался не к другому человеку, а к какому-то существу, держать
которого нужно в особом, надежно запертом помещении.

Помещении, функцией которого было защищать Вселенную от его содержимого,
а не наоборот.

-- Конечно, я в норме,-- отозвался Свени, отстегивая ремень и садясь на
койке. Он проверил показание термометра, продолжавшего регистрировать
неизменные 90 градусов выше нуля -- среднюю температуру на поверхности
Ганимеда, третьего спутника Юпитера.

-- Я немного задремал. Что случилось?

-- Я вывожу корабль на орбиту. Сейчас мы примерно в тысяче миль от
Ганимеда. Я подумал, не захочешь ли ты посмотреть на него.

-- Еще бы. Спасибо, Майки.

-- Да,-- сказал динамик на стене.-- Потом нам нужно будет поговорить.

Свени ухватился за поручень и с завидной точностью подтянулся прямо к
крохотному иллюминатору каюты -- единственному иллюминатору. Для
человека, чей организм был с самого рождения приспособлен лишь к одной
шестой гравитации Земли, невесомость была допустимой крайностью.

То же самое касалось и самого Свени. Он был человеческим существом --
его допустимой кpайностью.

Свени выглянул наружу. Он в точности знал, что ему предстояло увидеть.
Обстановка была досконально изучена по фотографиям, картам и
телезаписям, и даже с помощью телескопа -- на Луне, его доме, и еще на
Марсе. Когда вы приближаетесь к Ганимеду, то первое, что поражает взгляд -- 
это огромное овальное пятно, называемое Трезубцем Нептуна. Так оно было 
названо самыми первыми исследователями пространства вокруг Юпитера, потому 
что на старой карте Хови оно было обозначено греческой буквой "пси". Имя 
оказалось выбранным удачно -- выяснилось, что пятно является глубоким морем, 
наиболее широким у восточного конца, где оно занимает пространство от 120 до 
165 градуса долготы и от 10 до примерно 36 градуса северной широты. Морем -- 
чего?  О, воды, конечно, воды, навечно замороженной в лед каменной 
твердости, который покрыт слоем минеральной пыли толщиной примерно в три 
дюйма.

К востоку от Трезубца до самого полюса тянулось образование, называемое
Впадиной -- сотрясаемая обвалами долина, которая через полярную область
простиралась в другое полушарие, при этом расширяясь и спускаясь все
ниже к югу. (Ниже -- потому, что для пилотов и астрономов ВЕРХ
там, где север). Ни на одной другой планете нет ничего подобного
Впадине. Хотя с корабля, который подходит к Ганимеду по сто восьмидесятому 
меридиану, она напоминает Большой Сырт на Марсе.

Однако в действительности настоящего сходства нет. Большой Сырт -- самая
приятная местность на Марсе, в то время как Впадина -- она и есть
Впадина.

На восточной границе этого грандиозного шрама на коре планеты имеется
отдельная гора высотой в три километра, у которой, как было известно
Свени, еще не было названия. На карте Хови она была отмечена буквой
"пи". Благодаря уединенному положению ее легко можно было различить с
Луны в хороший телескоп, когда через данную долготу проходила линия
терминатора, и вершина горы сверкала в темноте, как маленькая звезда. От
подошвы горы к Впадине отходило полкообразное плоскогорье, почти отвесно
обрывавшееся в сторону остальной части планеты, что было удивительно для
мира, не имевшего других свидетельств тектонической складчатости.

На этой полке и обитали адаптанты.

Свени довольно долго смотрел вниз на невидимую гору, вершина которой
сверкала под солнечными лучами. Ему было странно -- почему он ничего не
испытывает? Подошла бы любая соответствующая эмоция: предчувствие
встречи с себе подобными, тревога, нетерпение, даже страх. При том, что
двухмесячное затворничество в безопасной каюте -- барокамере должно было
привести его в такое состояние, когда благом стала бы любая перемена
обстановки, даже если бы ему предстояло присоединиться к другим
адаптантам. Вместо этого он по-прежнему был погружен в безмятежное
спокойствие. И лишь гора вызвала у него мимолетное любопытство, гора,
обозначенная буквой "пи" на карте Хови. В следующую секунду его взгляд
переместился к Юпитеру. Дико расцвеченный чудовищной величины шар
висел в каких-то шестистах тысячах миль от него. И даже это зрелище
привлекло внимание Свени лишь своей живописностью. Во всем остальном оно
не имело для него никакого смысла.

-- Майки? -- позвал он, заставив себя снова посмотреть на впадину.

-- Я тут, Свени. Как тебе нравится этот вид?

-- Похоже на рельефную карту. Ничего особенного. Где вы меня высадите?
Ведь приказ оставляет выбор места высадки на ваше усмотрение.

-- Да. Думаю, особого выбора у нас нет,-- сказал голос Майклджона более
уверенно.-- Только на большое плато, больше некуда. Хови обозначил его
"эйч".

Свени с легким отвращением осмотрел темный овал. Там он будет так же
плохо замаскирован, как и в центре моря Кризисов на Луне. Именно это он
и сообщил собеседнику.

-- Выбора у тебя нет,-- спокойно ответил Майклджон. Корректирующие
двигатели дали несколько импульсов. К Свени на секунду возвратился вес,
но исчез прежде, чем решить, в какую сторону его швырнуть. Теперь
корабль находился на нужной орбите. Правда, Свени не мог определить,
останется ли корабль висеть над той точкой, где он находится сейчас, или
станет перемещаться над Ганимедом. Он не стал спрашивать. Чем меньше он
знает, тем лучше.

-- Да, падать придется долго,-- пробормотал он вместо этого.-- И
атмосфера здесь не самая плотная в системе. Нужно, чтобы я упал где-то у
горы. Не хочу потом ползти две сотни миль через все плато.

-- Но, с другой стороны,-- возразил Майклджон,-- если ты опустишься
чересчур близко у горы, твои тамошние приятели смогут запросто засечь
парашют. Может быть, лучше всего было бы тебя выпустить во Впадину? Там
столько валунов, трещин и прочего хлама, что радарное эхо будет
совершенно беспомощным. У них не будет ни единого шанса засечь такую
мошку, как человек на парашюте.

-- Нет уж, спасибо. Остается еще оптическое наблюдение, а фольгу
парашюта даже адаптанты не спутают с обломком скалы. Нужно высаживаться
на другой стороне склона горы. Там я буду одновременно и в радарной, и в
оптической тени. Кроме того, как я смогу выбраться из Впадины? Не зря
ведь они установили станцию слежения на краю обрыва.

-- Это верно,-- заметил Майклджон.-- Так, катапульта у меня уже
нацелена. Я одеваюсь и встречаюсь с тобой снаружи, на корпусе.

-- Ясно. Только скажи, что вы будете делать, пока меня не будет. Чтобы в
случае чего не свистел впустую, вызывая вас.

Послышался металлический стук -- открывали отсек скафандров Свени. Он
уже надел крепежные ремни парашютов. Чтобы надеть респиратор и
ларингофоны, потребовалось всего десять секунд. Больше Свени ничего не
требовалось для защиты от окружающей среды, в которой человек мгновенно
бы погиб, не будь на нем скафандра высшей защиты.

-- Я останусь здесь триста дней. Энергия будет отключена, кроме самых
необходимых систем,-- произнес голос Майклджона, казавшийся теперь более
далеким.-- Предполагается, что что ты к тому времени уже как следует
изучишь обстановку и познакомишься со своими друзьями. Я буду в
постоянной готовности принять твое сообщение на условленной частоте.
Тебе нужно послать лишь оговоренный кодом набор букв. Я введу сообщение
в компьютер, тот выдаст мне инструкции, и я буду действовать в
соответствии с ними. Если через триста дней от тебя не будет вестей, я
на скоpую pуку помолюсь за душу бедняги Свени и отправлюсь восвояси. Больше,
бог свидетель, мне ничего неизвестно.

-- Достаточно и этого,-- спокойно ответил Свени.-- Пойдем.

Свени вышел наружу через личный шлюз. Как и у всех истинно межпланетных
кораблей, у корабля Майклджона не было внешней обшивки. Он состоял из
блоков-узлов, включавших жилую сферу и соединявшихся паутиной блоков и
растяжек. Одна из самых длинных Т-образных балок была сейчас направлена
в сторону объекта "эйч" на карте Хови. Эта балка и должна была послужить
катапультой.

Свени поднял голову, глядя на шар спутника. Старое знакомое ощущение
падения на миг вернулось к нему. Он опустил взгляд,
ориентируя
зрительное восприятие на корабль, пока ощущение падения не прошло
полностью. Очень скоро он отправится к Ганимеду.

Из-за выпуклости жилой сферы показалась фигура Майклджона, скользящего
подошвами скафандра по металлу кабины. В мешковатом безликом скафандре
именно он казался сейчас нечеловеком.

-- Готов? -- спросил он.

Свени кивнул и лег лицом вниз на направляющую балку, защелкнув в
положенных местах крепления своей упряжи. Он чувствовал прикосновение
перчаток Майклджона к спине -- закреплялась ранцевая реактивная установка.
Но он ничего не видел, кроме деревянных салазок, которые будут
предохранять тело от огня выхлопа.

-- Порядок,-- сказал пилот.-- Удачи.

-- Спасибо. Давай отсчет, Майки.

-- Пять секунд до старта. Четыре, три, две, одна, пошел!

Реактивный ранец завибрировал и довольно ощутимо стукнул Свени между
лопатками. Мгновенное ускорение надавило на ремни парашютной упряжи,
салазки помчались вдоль направляющей балки.

Потом, освобожденные, они отделились от него и по дуге ушли куда-то
вниз, быстро исчезнув среди звезд. Отделился и сам ранец, помчавшись
вниз и вперед, сверкая огнем из сопла. Мгновенно рассеявшаяся волна жара
от двигателя на миг вызвала у Свени головокружение. Потом ранец исчез.
Ударившись о Ганимед, он разовьет такую скорость, что от него останется
лишь небольшая воронка.

Остался лишь сам Свени, падавший вниз головой на поверхность Ганимеда.

2

Свени всегда хотел быть человеком. Он хотел этого с того момента в годах,
подернутых дымкой детских воспоминаний, когда он понял, что подземный
купол на Луне был его персональной Вселенной. Желание было смутным,
каким-то обезличенным, но сильным, и со временем перешло в ледяную
горькую тоску по несбыточному, дававшую о себе знать в манере держаться, и 
во внешнем виде, и во взгляде на мир, на свою уникальную повседневную жизнь, 
и во снах, которые по мере взросления Свени становились все более редкими, 
но и более сильными. Доходило до того, что подобный кошмар на несколько дней 
оставлял его полуоглушенным, словно после катастрофы, в которой он чудом 
уцелел.

Приданный Свени отряд психологов, психиатров и аналитиков делал что мог.
Но они мало что могли. История болезни Свени содержала мало общего с
тем, к чему была привычна любая система психиатрии, создаваемая людьми и
для людей. Не могли члены научной команды согласовать между собой и то,
что же считать основной целью такой терапии. Помочь ли Свени сжиться с
факторами своей нечеловечности, или вместо этого, наоборот, раздувать
искорку надежды, которую остальные немедицинские работники преподносили
Свени, как единственную цель его существования.

Факты были просты и неумолимы. Свени был адаптантом -- в его случае
адаптированным к свирепому морозу, слабой гравитации и жиденькой
атмосфере Ганимеда. Кровь в его сосудах, клетки его тканей -- все это
на девять десятых состояло из жидкого аммиака. Кости его -- лед, дыхание
-- сложная водородно-метановая цепочка реакций, основанная не на
железосодержащем катализирующем пигменте, а на разрыве и восстановлении
мостика сульфидной связи. И если бы возникла такая необходимость, он
смог бы продержаться долгие недели на диете лишь из одной каменной пыли.

Таким он был всегда. То, что заставило его стать таким, случилось в
буквальном смысле еще до его зачатия. Клетка, которая была оплодотворена
и потом развилась в зародыш Свени, была подвергнута целому комплексу
воздействий -- селективной обработке избирательными ядами, игловой
рентгенотерапии, специальному метаболическому активированию плюс еще
около пятидесяти других операций с совершенно непроизносимыми
названиями. Вкупе все это окрестили "пантропологией". В вольном
переводе это означало "трансформация всего" -- и было действительно тем,
чем называлось.

В той же степени, как пантропологи изменяли внешность и цикл
жизнедеятельности Свени, изменяли и его духовный мир, обучение и даже
его предков. Доктор Алфкон как-то гордо объяснил Свени через интерком,
что по мановению руки адаптированные люди не возникают. Даже
клетка-зародыш имела позади себя сотню поколений клеток, ступенчато
изменявшихся из поколения в поколение, пока не возникла зигота,
достаточно далеко ушедшая от теплой белковой жизни ко льду, цианидам и
всему прочему, из чего сделаны такие мальчики, как Свени. Доктор Алфкон
был снят со своей должности, когда в конце недели команда психологов
прослушала записи всех разговоров Свени: кто и что говорил ему, и как он
на это отвечал. Но Свени никогда не слышал известного детского стишка
"из чего сделаны мальчики", и поэтому не испытал травмы по причине
эдипова комплекса.

Он заметил, конечно, что доктор Алфкон не появился в следующий раз,
когда подошла на то пора, но в этом не было ничего особенного. Ученые
приходили и уходили, перемещаясь внутри большой, тщательно охраняемой
пещеры только в сопровождении вежливых, одетых в тщательно выглаженную
красивую форму полицейских Порта. Ученых редко хватало надолго, пока в
псих-команде чувствовалось постоянное странное напряжение, иногда
разряжавшееся в яростные словесные баталии, в которых спорящие сильно
напрягали голосовые связки. Что ж, Свени так и не выяснил, в чем тут
дело -- связь со внешним миром ему обрывали сразу, как только поднимался
крик. Но он заметил, что некоторые из голосов уже больше никогда не
принимали участие в спорах.

-- А где доктор Эмори? Ведь это его день.

-- Он закончил свою вахту.

-- Но я хочу с ним поговорить. Он обещал мне книгу. Разве он уже не
вернется навестить меня?

-- Не думаю, Свени, что он вернется. Как это ни печально, но он уволен.
Не волнуйся за него, у него все хорошо. Книгу я тебе принесу.

После третьего подобного случая Свени в первый раз позволили выйти на
поверхность Луны -- правда, с охраной из пяти человек в скафандрах. Но
Свени было все равно. Новая свобода показалась ему огромной, а его
собственный защитный костюм -- ерундой по сравнению с неуклюжими
вакуумными скафандрами полицейских.

Свени его почти не ощущал. Это был первый предварительный глоток той
свободы, которую ему предстояло получить -- если верить многочисленным
намекам -- после того, как он выполнит свое главное задание. Он даже
сможет увидеть Землю, где живут люди.

О своем назначении он знал все, что нужно знать, и это знание стало его
второй натурой. Со дней одинокого холодного детства в него вдалбливали
эти знания, и всякий раз в конце следовала не терпящая возражений
фраза-приказ:

-- Эти люди нам нужны, и нужны здесь. Мы должны веpнуть этих людей.

Пять слов -- но в них заключался смысл работы и самого существования
Свени. В них же его единственная надежда. Адаптанты должны быть пойманы
и возвращены на Луну, точнее -- под купол Порта -- единственное место
кроме Ганимеда, где они могли существовать. И если пленить их всех не
удастся, он должен рассматривать все это как возможность вернуться хотя
бы с доктором Якобом Рулманом. Только он знал главный секрет -- как
превратить адаптанта в нормального человека.

Свени понимал, что доктор Рулман и его товарищи -- преступники, но
насколько тяжело их преступление, он никогда не задумывался и никогда не
пытался ответить сам на этот вопрос. Слишком неполными и схематичными
были те стандарты, по которым он мог судить. Но с самого начала было
ясно, что колония на Ганимеде возникла без разрешения Земли. Колонисты
воспользовались методами, которые не одобрялись Землей (не считая особых
случаев вроде Свени), и Земля хотела со всем этим покончить. Не силой,
потому что они вначале хотели узнать то, что знал Рулман, а с помощью
такого тонкого произведения науки, каковым являлся Свени.

"Мы должны веpнуть этих людей!"

После этого намекалось -- прямо этого никто не обещал -- что Свени,
возможно, трансформируют в человека и он получит свободу побольше той,
что ощущал, прогуливаясь по лунной поверхности в сопровождении пяти
охранников.

Обычно после очередного такого намека начинались ссоры среди научной
команды. Любой нормальный человек быстро заподозрил бы, что эти намеки
имеют под собой более чем зыбкую почву, а Свени, благодаря системе
обучения, очень рано стал недоверчивым и подозрительным. Но итог его
мало интересовал. Это была его единственная надежда, и он принимал ее
без колебаний. Выбиpать не пpиходилось. Но начало одного разговора
заставило Свени заподозрить, что дело тут не в сомнениях о возможности
обратной трансформации адаптантов. Например, Эмори однажды взорвался:

-- Но, предположим, Рулман был прав и... -- Щелк... и звук выключили.

Прав -- в чем? И может ли нарушитель закона быть в чем-то правым? Свени
этого не знал и не мог знать. Потом был один техник, который сказал:
"Стоимость -- вот в чем беда терраформирования". Что он имел в
виду? Всего через минуту его поспешили выслать из камеры с каким-то
неожиданным поручением. Таких случаев было много, но всякий раз Свени
как-то не удавалось сложить эту мозаику в целостную картину. Он решил,
что прямого отношения к его шансам стать нормальным человеком они не
имеют, и поспешил забросить их в обширную пустыню неведения.

В конечном итоге реальностью обладал лишь приказ. Приказ и кошмары. "Мы
должны получить их обратно!" Эти слова и были той первопричиной, из-за
которой Свени, словно в кошмаре, от которого не избавиться, падал вниз
головой к поверхности Ганимеда.

3

Адаптанты обнаружили Свени, когда он одолел половину большого перевала
-- единственную дорогу к их колонии на полке -- обрыве плато "эйч". Он
никого не узнал -- их не было на фотографиях, которые он запомнил. Но
его легенду они приняли достаточно охотно. И усталость ему имитировать
не пришлось. Гравитация на Ганимеде была для Свени нормальной -- его
тело как раз к ней было создано и приспособлено, но путь, а тем более
подъем в гору был долгим и изнурительным.

Свени с удивлением обнаружил, что дорога ему по душе. Впервые он
передвигался совершенно один, свободно и без надзора полицейских или
объективов телека