точным, что мне и в голову ни разу не приходило, что он этого никогда не видел!
     Аймерик негромко проговорил:
     - Я думаю. Жиро хочет сказать, что мы все научились смотреть на вещи так, как это получилось в стихотворении Гвиллема-Арно. Мир такой, какой он есть, только потому, что мы научились видеть его таким. "Древняя равнина Терроста" еще пятьсот лет назад лежала подо льдом, а никаких там "волн, волн, волн, непрестанно бьющих о берег и в борт старой лодчонки деда..." еще и в помине не было в то время, когда дед Гвиллема-Арно здесь поселился. За пару лет до его прибытия здесь только-только начали подтаивать льды.
     Я кивнул.
     - И мы по-прежнему продолжаем этим заниматься. Я сочинил баллады, действие которых происходит в лесах Серрас Верз - а ведь я работал в первой бригаде по посадке деревьев, когда мне было семнадцать. Там и сейчас вряд ли отыщется хвойное деревце выше, чем мне по пояс, и еще сто лет там не высадят дубов и осин, про которые я рассказываю в песнях.
     Обстановка была очень странная. Рембо то серьезно смотрел на нас, то улыбался, то опять становился серьезным. Таким ему было суждено остаться навсегда в видеозаписи, Мы все налили себе еще по стакану и выпили, и решили, что на видюшке Рембо выглядит как-то ненатурально, но ни у кого из нас собственной видюшки с Рембо не было, поэтому нам нечего было предложить Пертцу взамен. Мы пили медленно и размеренно и еще не были пьяны, хотя все шло к тому. Только мы вознамерились встать и отправиться в какое-нибудь другое заведение, где бы нам не было так тоскливо, когда в кабачок вдруг вошел король и направился прямехонько к нашему столику.
     В этом стандартном году правил Бертран VIII, тихий застенчивый профессор эстетики, с которым я был шапочно знаком через отца. Следом за королем шагал премьер-министр, выглядевший намного представительнее короля, но все равно казавшийся здесь ни к селу ни к городу в своем старомодном suit-biz.
     Ничего более необычного я уже давненько не видывал.
     Чтобы в заведение к Пертцу пожаловала столь благородная особа, да еще в сопровождении столь высокого чиновника, и притом оба разряжены, как на парад...
     - Аймерик де Санья Марсао? - осведомился король.
     - Это я, - ответил Аймерик, встал и поклонился.
     Тут и мы наконец вспомнили о правилах этикета и повскакали. Нашему примеру последовали все прочие посетители заведения Пертца. Король величаво кивнул всем присутствующим, жестом повелел всем садиться, а сам подошел к Аймерику.
     - Я мог бы отправить посыльного с этим semosta, но в преддверии наступления Тьмы все посыльные разъехались по домам. Боюсь, я явился для того, чтобы сообщить вам, что вы призваны на работу в Особый Отдел, и нынче же вечером мне надо с вами об этом поговорить.
     Я начал гадать: когда же она началась, эта галлюцинация.
     Аймерик был из тех, кого принято называть tostemz-jovent, puer aeturnus или, на худой конец, Питерами Пэнами. Как правило, после того как Жребий уже пару раз призвал тебя на общественную службу - а такое обычно происходит к тому времени, когда тебе исполняется двадцать пять стандартных лет или около того, - ты можешь спокойненько перебираться из Квартьер де Джовентс в центр города, жениться, обзаводиться домом и хозяйством и посвящать себя серьезному образованию или затевать какой-нибудь проект, посвятив его осуществлению остаток жизни. Мне было двадцать два, и я уже полубессознательно подыскивал себе домишко. Но Аймерика уже четырежды призывали на общественную службу, причем один раз - в теневой кабинет, и при этом он всегда возвращался в Квартьер. На вид ему было тридцать пять, но на самом деле - немного за сорок, если считать те годы, что он провел в анабиозе по пути сюда, и он никогда не питал жгучего интереса к тому, чтобы стать взрослее. Когда я был ребенком, он играл роль моего безумного моложавого дядюшки, а теперь он был одним из моих юных товарищей.
     Кроме того, на работу в Особый Отдел призывают в случае крайней необходимости профессионалов высочайшего класса, только тогда, когда с работой не справится никто другой. Короче говоря, такие дела не принято поручать подростку-переростку.
     Однако, невзирая на все безупречные причины, согласно которым такое не должно было произойти, оно все-таки происходило.
     Как ни странно, единственным, что имело смысл в этом безумии, было то, что король самолично явился для того, чтобы передать Аймерику собственное semosta. Когда с Южного Полюса подступала Тьма, когда небеса становились черными от дыма на две-три недели, все предпочитали посиживать по домам, а Тьма должна была наступить через несколько дней.
Semosta отвергать не принято, поэтому мы все пошли следом за королем и премьером: Аймерик - потому что обязан был идти. А все остальные - потому что законы Ну Оккитана позволяют любому гражданину присутствовать при любых правительственных церемониях. А мы все умирали от любопытства.
     Король указал, куда нам надо следовать. Оказалось, что следовать нам надо к ближайшей спрингер-станции, до которой было полкилометра. Этот путь мы проделали пешком, в молчании. Я пытался сообразить, что же все-таки происходит.
     Когда мы все втиснулись в кабину спрингера, король сказал:
     - Мне следует всех вас предупредить о том, что спрингер перенесет нас в Посольство. Постарайтесь не испугаться яркого света.
     Он нажал на стартовую кнопку, и в глаза нам ударил ослепительный, жаркий и режущий глаза желтый свет.
     Какой-то нервно вскрикивающий служащий Посольства - толком разглядеть я его не успел: к тому времени, как глаза у меня привыкли к свету, он уже исчез - препроводил нас в конференц-зал, где кто-то жалостливый вывел освещение на привычный для оккитанцев уровень.
     На миг у всех нас перехватило дыхание от зрелища, представшего перед нашими глазами. Зал был уставлен настоящей деревянной мебелью (древесина отличалась таким рисунком, что можно было не сомневаться: ее не вырастили искусственно), а все стены оформлены экранами, на которых непрерывно показывались сюжеты из жизни Тысячи Цивилизаций. Некоторые сюжеты были довольно долгими - по несколько минут.
     Гарсенда вышла вперед, и я только в этот момент понял, что до того она боязливо жалась к моей спине. Она встала, уперев руку в бок - так она всегда делала, когда желала показать, что то, что она видит, не производит на нее ни малейшего впечатления - особенно тогда, когда на самом деле впечатление имело место.
     У посла из земного консульского отдела были седые волосы и лицо в глубоких морщинах. Она была одета в простое черное форменное платье, не слишком отличавшееся от той одежды, в которую рядились межзвездники. Я задумался о том какие вольности она могла себе позволить в одежде и, кстати, в пластических операциях. Мне показалось очень странным то, что, зная наши местные традиции, послом-назначили женщину - и не просто женщину, а женщину пожилую и некрасивую.
     Первым, что сделала посол, было то, что она велела всем принести кофе. Кофе принесли мгновенно. На все блюдечки были предусмотрительно положены антиалкогольные таблетки. Я бросил таблетку в кофе и заметил, что все остальные сделали то же самое.
     Я дал посольской даме несколько призовых очков за то, что она не стала спрашивать, кто все эти люди, но, видимо, проработав здесь шесть лет, она успела ознакомиться с нашими обычаями.
     - Прошу простить меня за невежливость, - сказала посол, - но просто для того, чтобы удостовериться... Присутствующий здесь Аймерик де Санья Марсао - тот самый, что родился в Утилитопии, в Каледонии на планете Нансен?
     - Бывший Амброуз Каррузерс к вашим услугам, - ответил Аймерик с изящным жестом. Улыбка его выглядела притворно, шутка впечатления не произвела, да, похоже, он и не желал того. Он словно бы хотел выразить свое отношение к происходящему, но при этом не собирался никого развлекать.
     Мне показалось, что посол удержалась от того, чтобы по-мужски усмехнуться. Премьер-министр откровенно вздрогнул, король испуганно заморгал.
     - Хорошо, - кивнула посол. - Позвольте мне вкратце объяснить вам, из-за чего мы, собственно, прервали ваш вечер. Только что мы произвели первый спрингер-контакт с вашей родиной. Они раздумывали около года, получив инструкции по радио, но факт остается фактом: теперь в Каледонии есть спрингер. Вы почти наверняка помните о том, что, когда здесь несколько лет назад был установлен первый спрингер, Кастеллоза де Санья Агнес и Азале Кормань вернулись с Ланжа для того, чтобы помочь нам решить социальные проблемы. У них был четырнадцатилетний опыт в области спрингер-технологии, и они были жителями Ну Оккитана. Они проработали на ваше правительство около года. Работа их большей частью была направлена на преодоление кризиса, возникшего после внедрения спрингеров и периода бурного развития, последовавшего затем.
     Говоря, посол не спускала глаз с Аймерика. Казалось, в теле его вдруг обосновался совсем другой человек: более взрослый, серьезный, вдумчивый, беспокойный. У меня вдруг мелькнула мысль о том, что все мы, видевшие его только рядом с собой, в Квартьере, могли и не знать его до конца.
     - Я работал с Кастеллозой. Но чего вы от меня хотите?
     Чтобы я отправился в Каледонию и сделал там для них то же самое? Полагаю, вы и на Землю Святого Михаила кого-то посылаете - то есть пошлете, как только там заработает спрингер?
     - Да. То есть мы посылаем Йевана Петравича спрингером в Утилитопию, а оттуда он отправится суборбитальным лайнером к Земле Святого Михаила. Там спрингер заработает не раньше чем через несколько месяцев.
     Аймерик одобрительно кивнул.
     - Йеван - тот, кто нужен для такой работы. Сюда он прибыл как миссионер, но его не радовала малочисленность новообращенных. Так что он, наверное, рад тому, что возвращается к своей родной церкви в Новоархангельске.
     Аймерик глубоко вздохнул и огляделся по сторонам. Пауза затянулась. Биерис смотрела на Аймерика так, словно видела впервые. Мы с Маркабру пялились друг на друга, будто один из нас должен был что-то сказать. Премьер-министр смешно, криво улыбался, а король с послом сохраняли бесстрастность.
     Наконец Аймерик встал, взял со стола кофейник и подлил себе кофе.
     - Со мной все иначе, понимаете? Совсем не так, как с Йеваном. Ведь я покинул Нансен только из-за того... В общем, мне тогда было восемнадцать, а что это такое? Восемнадцать стандартных лет жизненного опыта, а по часам - двадцать пять. Все равно срок немалый, и улетел я с Нансена только потому, что полет был в одну сторону, без возврата.
     Безусловно, я отправился сюда, по большому счету, потому, что мне безумно нравилось все, что я видел или читал о культуре Новой Аквитании и планеты Уилсон. Но что мне больше всего нравилось во всем этом - я признаюсь в этом, companho, - так это то, что Новая Аквитания не была Каледонией и что находилась она не на Нансене.
     Так что прежде чем мы будем разговаривать дальше - непременно ли надо посылать именно меня? Перелет сюда благополучно пережили сорок два каледонца, и почти все из нас были экономистами - тогда Каледония экспортировала практически только специалистов в этой области. Но разве хотя бы кто-нибудь из нас когда-нибудь хотел вернуться обратно?
     Премьер-министр кивнул и прокашлялся.
     - Восемнадцать человек с тех пор покончили с собой.
     Шестнадцать женаты и имеют малолетних детей, и.., ну, в общем, вы понимаете, почему мне не хотелось бы отправлять в Каледонию семью с малолетними детьми.
     - Это мудро и гуманно, - отметил Аймерик. - Стало быть, остается восемь.
     - Трое страдают тяжелыми эмоциональными расстройствами, - сообщил премьер-министр. - Шесть лет анабиоза да еще шесть лет в замкнутом пространстве корабля, а потом попадание в цивилизацию, где свободы намного больше, чем у вас на родине, - с таким не всякий справится. Думаю, по этой же причине произошло и такое число самоубийств. Из пяти остающихся только у вас есть опыт работы в области экономики и в правительстве, и вы - единственный из троих, против кого не высказывалось серьезных обвинений в преступной деятельности.
     Аймерик вздохнул.
     - Следовательно: или я, или никто?
     Посол пожала плечами.
     - Мы могли бы отправить людей из Межзвездного Корпуса Координации...
     - Я согласен, - заявил Аймерик.
     Посол гневно глянула на него.
     - Это прекрасно подготовленные люди, и хотя нам очень хотелось бы, чтобы туда отправились вы, я не сомневаюсь в том...
     - Вам непременно нужен тот, кто хорошо знает Каледонию, - прервал ее Аймерик. - У ваших бюрократов и здесь, где все запросто, бед было по горло с освоением местных традиций...
     - Что ж, - поджав губы, недовольно проговорила посол. - В свое время персонал в МКК набирался исключительно с Земли, Дунанта, Пасси и Дюкоммона... Теперь все до некоторой степени иначе...
     - Ну да, - кивнул Аймерик. - Те работники МКК, которые пытались навести здесь порядок, с тех пор пошли на повышение, и теперь у них еще больше власти. А желание обратить аборигенов в истинную веру, как правило, со временем не ослабевает. И позвольте заверить вас в том, что каледонцы не вынесут и одной десятой того, что способны вынести оккитанцы. - Он бросил взгляд на стену, глубоко задумался и наконец изрек:
     - Нет, вы правильно поступили, попросив меня отправиться туда. И я должен это сделать. - Тут глаза его едва заметно сверкнули, и он спросил:
     - А кто следующий кандидат после меня?
     - Фейт Максуини.
     Лично я понятия не имел о том, что это за особа, но для Аймерика это сообщение, похоже, стало последней каплей.
     - Полагаю, я должен стартовать отсюда? Как скоро?
     Король, посол и премьер-министр переглянулись и медленно кивнули. Тут до меня окончательно дошло, что все происходящее действительно представляло собой собеседование перед назначением на работу и что если бы Аймерик пожелал, он бы мог запросто убедить их в том, что он - не тот кто им нужен. То, что он этого не сделал, было очень на него не похоже, но, собственно, на него не было похоже все, что он делал с того мгновения, как в кабачок Пертца вошел король.
     - Отбытие отсюда, верно, - сказала посол. - Завтра в семнадцать часов. Но чем скорее вы там окажетесь, тем лучше будет в плане взаимоотношений Гуманитарного Совета с каледонским правительством. Вас все устраивает?
     Аймерик рассмеялся - и я понял, что уже несколько часов не слышал, как он смеется.
     - Ja, ja, конечно! - Он в упор посмотрел на премьер-министра и добавил:
     - Только помните: я отправляюсь в путь вместе с друзьями и не стану заниматься ничем особо важным.
     Посол явно оскорбилась, но продолжала:
     - Постарайтесь не есть и не пить за три часа до спрингер-транспортировки. Завтра вам, вероятно, лучше воздержаться от употребления спиртных напитков. Спрингер-транспортировка с дифферентом чуть более одного процента у многих неважно сказывается на желудке. С собой вы можете взять багаж весом до двадцати пяти тонн, так что, если желаете, мы можем сейчас же заняться погрузкой.
     - Это было бы славно. Мне бы только не забыть забрать белье из прачечной и раздать долги. - Аймерик медленно обвел взглядом комнату. - Если это все, то получается, что у меня дел - выше крыши. Так что, companho...
     - Есть еще одно, - оборвала его посол. - И, вероятно, это относится к вашим друзьям. В последние годы для людей, занимающихся подобной работой, расширен перечень льгот.
     Вы можете взять с собой в качестве персональных помощников - или как вам будет угодно их именовать - до восьми Друзей или родственников. - Глаза посла блеснули, и хотя она была официозная дама и уж никак не красотка, я проникся к ней теплыми чувствами. - Вероятно, это поможет вам не сойти с ума.
     - Вы явно плохо разглядели моих товарищей, - усмехнулся Аймерик. - Я с ними общаюсь отнюдь не для того, чтобы не сойти с ума.
     Когда он снова обвел всех взглядом, в глазах его была странная теплота.

Глава 3

     Мы в спешке простились на станции спрингера в Квартьер де Джовентс - Молодежном Квартале. Аймерику нужно было сделать кучу звонков, а остальным - хорошенько подумать.
     Я ненадолго заглянул домой, взял лютню и стал рассеянно наигрывать, параллельно размышляя.
     Если бы я отправился с Аймериком, мне бы светило провести два года в другой звездной системе. Такое мало кому выпадало, поскольку путешествия с помощью межпланетных спрингеров пока влетали в копеечку. Безусловно, стоимость таких путешествий являла собой большую проблему. Гуманитарный Совет устанавливал цены, пропорциональные стоимости затрат энергии, а уж эта стоимость зависела от площади преодолеваемого гравитационного потенциала. За подъем на высоту в семьсот пятьдесят метров на горнолыжном подъемнике ты платил столько, сколько стоит бутылка пива, поэтому перемещение с орбиты одной звезды-гиганта к орбите другой звезды-гиганта можно было приравнять к стоимости уймы бутылок пива. Нет, тут стоило подумать. Если бы мне не понравилось на новом месте, мне все равно пришлось бы отработать положенный срок, чтобы обзавестись правом бесплатного возвращения - вряд ли бы я сумел сам оплатить такое путешествие.
     С другой стороны, для меня открывалась перспектива обрести весьма экзотичную запись в послужном списке, увидеть много нового... Меня ожидали романтика, приключения - какой бы скучной ни выглядела, согласно описаниям Аймерика, его родная планета.
     И потом - во время наступления Тьмы очень трудно спокойно читать, думать и сочинять. А после Тьмы резко наступит полярная весна. Черные, обугленные равнины Терроста еще будут лежать под метровым слоем снега, но вскоре он начнет таять, и талая вода наполнит реки и моря Террибори, во фьордах и ущельях загремят грозы, начнутся ливни, а прибрежные луга покроются травой и цветами.
     Полярный бамбук начнет пробиваться сквозь снег - темный, пропитанный гарью, и торопливо начнет набирать рост в десять метров. Бамбуку нужно спешить, пока его снова не спалили пожарища полярной осени.
     По крайней мере я застану полярное лето - наверняка я успею вернуться раньше чем через три года.
     Но я понимал, что буду скучать по полярной весне, а я помнил только одну полярную весну. Год на Уилсоне длится двенадцать стандартных лет, и потому местные жители поневоле становятся домоседами. Удачливым выпадает счастье повидать каждое время года раз по восемь, поэтому расстаться хотя бы с одним из сезонов нелегко.
     Еще имела место такая малость, как моя собственная карьера. Я был - и сам себе честно в этом признавался - средней руки поэтом и композитором, но произведения других авторов в моем исполнении принимались публикой с большим энтузиазмом. В Молодежный Квартал частенько наведывались люди, уже вышедшие из того возраста, чтобы называться молодыми, чтобы побывать на моих выступлениях. Следующую пару-тройку лет по идее следовало бы употребить на то, чтобы завоевать популярность среди молодежи. В принципе все, чем занималась молодежь, особого значения не имело, но когда jovents перебирались в более спокойные районы города, переставали разгуливать со шпагами и начинали вести такой же сдержанный, уравновешенный образ жизни, какой вели мои родители, они все же сохраняли старую дружбу и верность друг другу. И тот, кто был героем среди молодых, скорее стал бы первым в очереди, когда дошло бы до распределения высоких постов в искусстве, политике или бизнесе.
     И наконец, на чаше весов моих раздумий находились двое людей - двое теперь, когда Рембо был мертв, а его псипикс отправлен на неопределенно длительное хранение. Это были Маркабру, мой лучший друг, и Гарсенда, моя entendedora, средоточие моей finamor и источник моего вдохновения. Уж конечно, истинный оккитанец не мог покинуть свою возлюбленную. Ну разве что из верности товарищам...
     Сама мысль о разлуке с Маркабру или Гарсендой казалась невыносимой, и на миг мне показалось, что я все решил - в их пользу. Один за всех и все за одного. Но, конечно, если бы они оба не согласились отправиться со мной, мне все равно пришлось б