атуса. Мне очень хочется, чтобы ты понял: многое, что для тебя носит характер безобидных развлечений, и даже обсуждение каких-то идей ради забавы потенциально опасно для твоих учащихся.
     - И что же здесь делают с людьми?
     - Ну, Каледония - это, конечно, не Торбург и не Форт Либерти. Здесь инакомыслящих не пытают и не сажают за решетку, если ты подумал об этом. Здесь их напрочь выбрасывают из общественной жизни. Еретики долгие годы живут, подпитываясь исключительно собственным гневом, на их долю остаются самая черная работа и минимальные удобства, с ними никто не общается, кроме таких же обозленных изгоев, как они сами. Наконец годам к сорока они осознают, что их жизнь никчемна и так жить дальше бессмысленно. Тогда они публично каются в своих прегрешениях и в награду за это получают запоздалый лакомый кусочек хорошей жизни. Такой метод устрашения гораздо эффективнее политических репрессий: за счет него власти показывают народу, что каждый в состоянии прожить дольше и безбеднее, если в него не будут тыкать пальцами, чем диссиденты, становящиеся невидимками среди людей.
     Он покраснел. Я понял, что он здорово пьян. Видимо, он успел выпить порядочно вина до ужина - когда я пришел, он уже сидел за столиком.
     Аймерик стал рассказывать истории из старых добрых времен, когда они с Брюсом и Чарли были молодыми. Из этих рассказов выяснилось нечто, что меня немало изумило: оказалось, что Брюс в молодости был главным сорвиголовой и самым удачливым toszet des donzelhas из троих товарищей.
     - Честно говоря, это мало похоже на нынешнего Брюса, - признался я. - Но это было давным-давно.
     - Наверное, я вспомнил об этом, потому что.., о, быть может, я просто схожу с ума. Просто мне не по себе из-за того, что Биерис все время с ним.
     Я налил себе еще вина и стал ждать продолжения. По спине у меня побежали мурашки. Я чувствовал, что у меня на глазах разыгрывается трагедия.
     - Что ж, - проговорил Аймерик через некоторое время, - думаю, ты понимаешь, что у меня на уме. - Но вместо того чтобы развить свою мысль, он покачал головой, встал и отряхнул с брюк крошки, после чего с той нарочитой аккуратностью, которая свойственна очень пьяным людям, он привел себя в порядок - расправил все складочки, одернул рукава. - Нельзя распускаться перед этими местными, - объяснил он. - Надо выглядеть хорошо, а главное - стильно.
     Мне стало неловко, поэтому я последовал его примеру.
     Аймерик сообщил:
     - Скажу тебе честно: ни о чем я так не сожалею, как о том, что отчасти из-за моего отъезда Брюс стал преподобным.
     Я стоял, не шевелясь, не решаясь сесть и не понимая, что бы такое сказать.
     - Если мы не хотим остаться без мест, нам бы лучше двинуть в направлении этого кабаре, - сказал Аймерик, и я понял, что тема исчерпана. Но когда мы бежали под снегом и ветром к стоянке трекеров, он неожиданно проговорил:
     - Знаешь, если бы Брюс получил бесплатный билет на спрингер до Новой Аквитании, он бы, пожалуй, месяцев за шесть там все осмотрел, а потом рванул бы на Северное Побережье и вступил бы в коммуну неогедонистов. А через два года после того, как он бы там поселился, он бы выглядел как мой ровесник.
     Наступила Вторая Тьма. Море разбушевалось, выл ветер.
     Только тогда, когда мы забрались в кабину трекера и за нами закрылась дверь, я снял капюшон и спросил:
     - Почему здесь не устраивают остановок трекеров под землей? Почему обязательно нужно до машины бежать по слякоти под снегом?
     - Потому что расстояние от домов до стоянок не так уж велико и потому такая пробежка особой опасности не представляет. А что касается неприятных ощущений, то добродетельный каледонец на них не должен обращать внимания.
     На самом деле, задав этот вопрос, я сразу же понял, насколько он дурацкий.
     Машина остановилась перед большим общественным зданием. Как выяснилось, "Временное передвижное кабаре" оккупировало просторный зал, который кто угодно имел право арендовать на короткое время для проведения легальных мероприятий. Незнакомый молодой человек у входа в зал удостоверял личности пришедших на представление с помощью устройства для чтения отпечатков пальцев. На удостоверение моей личности потребовалось некоторое время. Видимо, прибор для начала просканировал все население Каледонии и Земли Святого Михаила и только потом пробежался по перечню иностранцев.
     - Много ли собралось народа? - полюбопытствовал я.
     - Трудно сказать. Мы впервые устраиваем такое мероприятие. Но пока мы вышли "в ноль", следовательно, нас нельзя упрекнуть в большой иррациональности. - Он сказал это, выверенно уравновесив энтузиазм и нарочитую искренность, - так говорят люди, на всякий случай усматривающие в собеседнике копа. - Надеюсь, вам понравится представление.
     Я кивнул. В это самое мгновение прибор установил, что я - это я, и молодой человек пропустил меня в зал. На проверку личности Аймерика ушли считанные секунды.
     - Наверное, здешняя система идентификации сообразила, под каким именем тебя искать? Или здесь ты все еще известен как Амброуз Каррузерс? - поинтересовался я, когда мы вошли в зал и стали осматриваться.
     Он усмехнулся.
     - Я сунул этому привратнику маленькую взятку. Порой это творит подлинные чудеса.
     Я пока еще не успел свыкнуться с мыслью о том, что за какие-то определенные услуги здесь полагалось платить чаевые. Может быть, молодой человек как раз потому принял меня за копа, что только копы в Каледонии были настолько невоспитанны, что не платили чаевых? Я рассердился на Аймерика за то, что тот не предупредил меня, но еще больше - на себя за то, что сам не сообразил.
     Впервые за все время пребывания в Каледонии я попал в помещение, где свет не был включен на полную мощность, но при этом не выключен. В зале было расставлено несколько десятков стандартных офисных кресел, стояла квадратная переносная сцена. Обстановка напоминала разорившийся самодеятельный театрик.
     По залу слонялись десятка два человек. Время от времени люди обменивались взволнованными короткими фразами и шли дальше - видимо, слишком нервничали для того, чтобы заводить продолжительные беседы. Вдруг кто-то окликнул меня:
     - Мистер Леонес!
     Я обернулся и увидел, что ко мне спешат Торвальд и Пол.
     - Рады видеть вас, - сказал Пол. - Я надеялся, что вы получите приглашение.
     - Конечно, я его получил, - ответил я. - Насколько я понимаю, это и есть "Временное передвижное кабаре"?
     - Оно самое и притом - единственное, - отозвался Торвальд. - Вряд ли когда-нибудь будет другое. Пробный шар, понимаете? Нам с Полом надо доказать, что дело приносит приличную прибыль, чтобы обосновать его рациональность.
     - Так вы - владельцы?
     - Ну... Понимаете, возникла такая мысль, что если Каледония нуждается в большем количестве развлечений и культурных мероприятий - то есть мы с Полом так думаем, - то можно было бы извлечь из этой ситуации прибыль. Но, конечно, как только мы начнем получать прибыль, власти тут же станут размышлять над тем, а не аморальным ли путем она добыта. Я так думаю, что мы свалимся с мостика, как только взойдем на него.
     Пол усмехнулся.
     - Если у нас ничего не выйдет, хотя бы прослывем нелегальными торговцами - а это мало кому удавалось на протяжении всей истории Каледонии.
     Только я уселся рядом с Аймериком, как Торвальд забрался на сцену. В Каледонии было не принято затягивать начало каких-либо мероприятий, хотя сейчас еще не все расселись, а некоторые стояли в очереди за едой и напитками у столика в конце зала.
     - Приветствуем всех. Благодарим вас за то, что заглянули во "Временное передвижное кабаре". Сегодня у нас в программе четыре номера. На самом деле запланировано было шесть выступлений, но администрация не несет ответственности за тех, кто в последний момент струсил...
     Сзади послышались возмущенные крики. Видимо, там в окружении приятелей находился кто-то из тех двоих, кто раздумал выступать. Я посмотрел на Аймерика. Он усмехнулся:
     - Вот уж не думал, что увижу в Каледонии буйную толпу. Может быть, еще не все потеряно для моей старушки-родины.
     - То выступление, которое сейчас имеет место у дальней стены, - невозмутимо проговорил Торвальд, - программой не предусмотрено, и потому дополнительная плата за его просмотр и прослушивание взиматься не будет. Считайте, что вы и его оплатили.
     Возмущенные крики стихли, сменились добродушным ворчанием.
     - А он умеет общаться с публикой, - отметил я.
     - Ага. В Аквитании из него вышел бы критик-искусствовед или политик.
     Я кивнул. Аймерик был прав. Торвальд явно намеревался еще какое-то время занимать внимание публики, посему я отправился к столику-буфету, чтобы купить нам с Аймериком вина.
     В буфете, как выяснилось, хозяйничали Валери и Маргарет. Я улыбнулся обеим.
     - Ага, они и вас в это втянули!
     Маргарет улыбнулась в ответ.
     - Мне платят за эту работу. Деньги можно класть вот в эту вазу. А вот с Валери случай особый. Она сегодня будет выступать.
     Я попросил вина и одарил Валери самой лучистой улыбкой, на какую только был способен. Если Пол решил освоить аквитанские обычаи, ему следовало смотреть в оба.
     - С нетерпением буду ждать твоего выступления. Будешь играть?
     - Играть и петь, - ответила Валери, не поднимая глаз. Я заметил, что она очаровательно покраснела.
     - Не сомневаюсь, это будет лучшим номером программы, - сказал я, взял у Маргарет бокалы с вином, положил деньги в вазу и снова улыбнулся Валери.
     Она, покраснев еще сильнее, так и не посмотрела на меня.
     Маргарет, похоже, смутилась.
     Когда я вернулся к Аймерику, Торвальд объяснял публике, что второй отсутствующий исполнитель не сумел добраться до Утилитопии из Вавилонской котловины. Она располагалась еще выше Содомской, и там было еще холоднее. Три дня из десяти проезжать по тамошнему перевалу было опасно даже на вездеходе.
     - Тем больше причин будет радоваться установке спрингеров, - шепнул я Аймерику.
     Аймерик покачал головой.
     - Если бы здесь ценили легкость передвижения, то давно бы уже пробили в горах туннели и проложили по ним автоматизированные дороги. Когда-то этот проект разрабатывал мой отец.
     Торвальд заговорил более взволнованно:
     - Ну, вот и все, что я хотел рассказать вам о том, чего вы сегодня не увидите. Свет, пожалуйста! - Верхний свет погас.
     Зрители, похоже, затаили дыхание. - А теперь впервые на сцене - и, надеюсь, не в последний раз.., позвольте с гордостью представить вам Анну К. Тервиллигер. Она прочтет стихи собственного сочинения.
     Торвальд развернулся и немного неуклюже покинул сцену. Он явно впервые играл роль конферансье и пока ее плоховато освоил.
     На сцену поднялась полноватая женщина лет двадцати пяти - бледная, с маленьким подбородком. Лицо ее было испещрено рытвинками - следами угрей, но при этом у нее были довольно красивые, густые и курчавые рыжие волосы и большие голубые глаза. В руках она держала толстую старинную книгу с бумажными страницами, которые нужно было листать вручную. Книгу она открыла торжественно - так открыл бы Святое Писание священник.
     - Первое стихотворение я сочинила, когда ехала в вездеходе. Но оно не имеет никакого отношения к вездеходам.
     Просто я сочинила его в вездеходе. - Зрители сочувственно зашептались. - Наверное, тогда я размышляла о том, что все мы стареем и в конце концов становимся.., такими старыми, что уже и не знаем, что же нам делать. Стихотворение называется "Старение. Размышления во время езды в вездеходе".
     Она поднесла книгу поближе к глазам и начала читать:

     До конца далеко, но начало уже миновало.
     Никому не дано ощутить это время, пока оно не наступит.
     Слишком поздно. Уже миновала пора ожиданий
     И мечтать о другом бесполезно, напрасно.
     Остается стареть, умирать, разлагаться.
     Все на свете так зыбко и бренно, и тленно,
     И находим мы чаще всего то, чего не искали.
     Но абстрактная мысль, от души отделившись,
     Не способна сорвать пелену с тайны смерти
     И позволить вдохнуть запах тлена и праха.
     Суждено нам вовеки глядеть в пустоту мирозданья.
     Лучше было бы вовсе на свет не родиться.

     Она читала торжественно, в конце каждой строки подвывая и делая ударение на каждом слоге. Как правило, слушая такую манеру чтения, слушатели думают: "Господи, это и есть поэзия?!" Зрители сидели присмирев, а я прикусил язык, чтобы не захихикать. Аймерик, сидевший рядом со мной, беззвучно трясся. Анне К. Тервиллигер явно была суждена слава первого поэта Каледонии, но, увы, - не лучшего.., если только она была не единственной здешней поэтессой.
     Дочитав стихотворение до конца, Анна оторвала взгляд от книги и заморгала со смущением человека, впервые прочитавшего свои стихи со сцены. Это мне понравилось, и я понадеялся, что публика не будет к ней слишком жестока.
     Сначала захлопали двое или трое, потом - десятеро, а потом все шестьдесят зрителей вскочили с кресел и устроили поэтессе настоящую овацию.
     Анна К. Тервиллигер радостно улыбалась. Глаза ее были мокры от слез.
     Я взглянул на Аймерика.
     - Давненько я тут не был, - прошептал он мне на ухо. - Вот уж не знаю, какое бы эти вирши на меня произвели впечатление, когда я был ребенком. По технике это, конечно, чудовищно. Но эти люди не знают, что такое техника стихосложения. Сначала опыт - вкус потом. Жиро.
     Я вздохнул.
     - Наверное. Быть может, я просто завидую их энтузиазму.
     Зал снова притих. Анна К. Тервиллигер отбросила за спину пряди пушистых волос и прочитала еще одно стихотворение, основная мысль которого заключалась в том, что после смерти составные компоненты всего на свете подвергаются переработке. В прозаическом переложении из этого произведения могло бы получиться вполне пристойное введение в школьный учебник по экологии. Этому стихотворению аплодировали еще более бурно, чем предыдущему.
     Затем последовало творение, в котором что-то говорилось насчет Бога, разума и чисел. Я ничегошеньки не понял, но публика была в полном восторге. После этого стихотворения Анна прочитала еще несколько простеньких, чисто описательных стишков о своей семье, о месте, где она жила. В общем, ничего плохого, но и ничего особенного. За такие стихи в Нупето школьнику не поставили бы удовлетворительной отметки. А возьмись она читать свои произведения в каком-нибудь поэтическом клубе, ее после первых же трех строчек закидали бы орешками и щедро полили бы пивом. Оставалось надеяться на то, что мы свою культуру будем экспортировать сюда более успешно, чем они свою - к нам.
     Наконец Анна К. Тервиллигер покинула сцену под громовые овации, и снова появился Торвальд.
     - Впервые на сцене.., да, надо будет придумать что-то новенькое, если мы устроим такое представление вновь, - Тэни Питерборо.
     Торвальд вернулся на свое место. Приветственные аплодисменты не прозвучали. Только я собрался спросить у Аймерика, не родственник ли это, случаем, Кларити, как Тэни вышел на сцену, и я понял, что спрашивать не стоило: то явно был ее родной или двоюродный брат.
     По костюму и выражению лица я сразу догадался, что Тэни собирается развлечь публику древним искусством statz-sursum.
     Сердце у меня екнуло. Для того чтобы освоить его в совершенстве, нужны многие годы учебы, а для халтуры достаточно мгновенного решения. Может быть, мне стоило бы организовать соответствующий курс при Центре? Да нет, вряд ли бы нашлись желающие. Я точно знал, что сейчас увижу и услышу.
     Тэни Питерборо обладал вполне подходящей сценической внешностью, поэтому публика сразу восприняла его довольно тепло. Это было не очень хорошо, потому что теплый прием его вдохновил. Шутки он выдавал, между собой едва связанные, разве что тематикой, да и те были "с бородой", тысячелетней давности - особенно политические.
     Такие шутки в ходу при любом авторитарном режиме, в особенности - с налетом пуританизма. В здешних шуточках непременными фигурами являлись отец Аймерика и преподобный Сальтини, ну и конечно, они касались политической системы вообще.
     - Похоже, тут все же больше свобод, чем я думал, - сказал я Аймерику.
     - Ему нечего бояться, - шепнул мне Аймерик. - Для него весьма рационально желать политических успехов сестре, поэтому он может доказать, что рационально и поддерживать оппозицию. Поэтому его не могут обвинить в иррациональности или подвергнуть психотерапии. Именно таково наказание за политические преступления.
     - А как насчет публики? С их-то стороны рационально все это слушать, смеяться и аплодировать?
     - Вопрос хороший. Не сомневаюсь, Сальтини в данный момент его старательно обдумывает.
     Сказать больше было нечего, поэтому я сидел и слушал туповатые шутки и удивлялся тому, что зрители весело хохочут, не особо задумываясь о последствиях.
     Наконец Тэни Питерборо завершил свое выступление. Его проводили пусть и не такой громоподобной овацией, как Анну К. Тервиллигер, но вполне уважительными аплодисментами.
     На сцене снова появился Торвальд. Выглядел он, само собой, несколько нервно и сказал только:
     - Сейчас мы сделаем антракт на пятнадцать минут, а затем предложим вашему вниманию еще два выступления.
     Аймерик взглянул на меня.
     - Ты сильно не переживай. Может быть, ничего и не произойдет, а может быть, для Пастората Социальных Проектов это будет сигналом для определенных послаблений. А вполне вероятно и то, что их вообще не заботит все, что вытворяют эти ребята.
     Он знал Каледонию, а я - нет. И все равно у меня было такое чувство, что он просто хочет меня успокоить.
     По пути к буфету, куда я направился за тем, чтобы взять еще вина, ну и, пожалуй, еще разок взглянуть на Валери, кто-то похлопал мня по плечу. Обернувшись, я оказался лицом к лицу с Брюсом и Биерис.
     - Привет! А вы как здесь оказались?
     - Кто-то оставил для меня сообщение в Центре, я его прочла после окончания занятий в классе изобразительных искусств, - объяснила Биерис. - Я позвонила Брюсу, и он заехал за мной на своем "коте". Мы видели, как вы входили в зал, но не успели к вам подойти - неудобно было вставать и мешать началу концерта.
     Это вызвало у меня некоторые сомнения - обстановка в зале была самая неформальная, так что они вполне могли бы подойти к нам. И еще... То ли это был плод моего воображения, то ли на самом деле Брюс держал Биерис за руку и отпустил, как только я к ним обернулся? Я ощутил приятное волнение. Похоже, назревала драма. Быть может, мне повезет и Аймерик попросит меня стать его секундантом.., но с другой стороны, здесь не были приняты дуэли, и о каких секундантах могла идти речь? А если бы все-таки институт секундантов существовал, то какая роль им отводилась? Роль посредника в улаживании конфликта или какая-то еще?
     Сама мысль о том, чтобы стать секундантом в поединке между старыми товарищами.., что ж, я всегда в этом смысле завидовал Рембо. Впервые я стал свидетелем его смерти, когда он стал моим секундантом в поединке с Маркабру. Поводом для дуэли послужило то, что я застал Маркабру в постели с моей тогдашней entendedora.
     Биерис стала рассказывать о паре-тройке учащихся из класса изобразительных искусств, которые, на ее взгляд, подавали надежды.
     - Между прочим, Анна в моем классе, - сообщила она. - Она очень тонко чувствует аквитанскую культуру.
     - Правда? - недоверчиво осведомился я и порадовался тому, что нас вроде бы никто не подслушивал.
     Брюс хмыкнул.
     - Ага, значит, тебя ее стишки тоже не очень впечатают?
     Биерис бросила на него гневный взгляд, и я понял, что сейчас может начаться жаркий спор, но не успел я перевести разговор на другую тему, как Брюс извинился и отправился за вином для всех нас, что помешало мне еще разок встретиться с Валери. Я проводил его взглядом и обернулся к Биерис. Та улыбалась более очаровательно, чем следовало бы, а это был дурной знак.
     - Только не говори, что тебе и вправду понравилось ее выступление, - сказал я. - Я еще могу понять, почему Аймерик к ее ст