купить нас, чтобы пройти. - Локриджу хотелось выбить мерзавцу зубы. Он почти испытал удовольствие, услышав резкий ответ Ульфельда:
     - Для тебя это был бы дорогой подарок.
     Некоторое время дворянин молча сидел на коне, умело обуздывая его беспокойство. Аури отодвинулась от лошади подальше: она была такая большая, куда больше пони, которых она знала; к тому же Аури никогда не слыхала, что на лошадях можно ездить верхом.
     Ульфельд принял решение.
     - Приведите отряд, - приказал он.
     - Я тоже пойду, милорд, - сказал сержант. Усмешка тронула углы губ юнкера.
     - Ты, конечно, чуешь вознаграждение. Действительно, за голову герра Йеспера назначена денежная премия. Однако оставайся на своем посту. - Ландскнехты пробурчали что-то в усы. Ульфельд бросил на них взгляд, и они тут же изобразили что-то вроде стойки "смирно": как-никак, с другой стороны города стояли виселицы.
     - Мы отправимся в гостиницу, - сказал датчанин, - и посмотрим, если есть на что смотреть, а потом зададим кое-какие вопросы. - Его глаза остановились на Аури. - Девка из Дитмарша, чтоб мне с места не сойти. Никто другой из низкорожденных не смеет так себя держать. Мой отец погиб там в день памяти короля Ханса, когда открыли шлюзы против нашей армии. Может быть, сегодня...
     У Локриджа комок подкатил к горлу.
     Появилось еще несколько пеших солдат. Ульфельд приказал им сопровождать пленников и поехал через ворота.
     Внутри Виборг был менее привлекателен, нежели на расстоянии. На узких улочках свиньи ковырялись в гнилой требухе, из куч которой еле торчали расположенные посередине камни для пешеходов. В наступивших сумерках народу на улицах было мало. Локридж увидел рабочего в блузе, согнутого пожизненным тяжким трудом; служанку с корзинкой хлеба; проковылял прокаженный, дребезжа своей трещоткой, предупреждающей о его приближении; проехала тяжело нагруженная повозка с огромными деревянными колесами, запряженная волами. Все они быстро исчезали в темноте, все гуще заполнявшей пространство между домами с высокими двускатными крышами и уже запертыми дверями и закрытыми ставнями - предосторожности против ночных грабителей. На лицо Локриджа упали первые капли дождя.
     Сквозь ветер, шлепанье ног, стук копыт вдруг донесся высокий, далеко расходящийся звон.
     - О! - воскликнула Аури. - Голос Богини!
     - Церковные колокола, - сказал Локридж. Несмотря на терзавшее его душу отчаяние, он не мог не признать, что звук был очень красив - равно как и собор, смутно вырисовывающийся на другой стороне рыночной площади... Ветер переменился, и в нос ему ударил кладбищенский смрад.
     Вскоре Ульфельд натянул поводья. Качаясь на ветру, скрипела деревянная вывеска. При тускло-желтом свете, едва пробивающемся сквозь двери и ставни, в сгустившейся темноте Локридж смог разобрать лишь грубо намалеванного стоящего на задних лапах льва. Ландскнехты со стуком поставили свои пики на землю. Один из них проворно подскочил, чтобы придержать стремя, пока дворянин слезает с коня. Другой солдат стал стучать в дверь; юнкер Эрик, матово блестя шлемом и нагрудником, ждал, стоя с обнаженным мечом.
     - Открывай, ты, свинья! - орал немец.
     Дверь со скрипом приотворилась, из нее выглянул маленький, толстый человечек.
     - Нечего вам тут делать в приличном заведении, - сердито начал он, но тут же прикусил язык. - Господин рыцарь! Я нижайше прошу прощения!
     Ульфельд оттолкнул его и вошел. Локриджа и Аури впихнули вслед за ним.
     Комната была маленькая. Человек двадцатого века, выпрямившись, ударился бы головой о закопченные стропила; стены, казалось, сходятся друг с другом. Грунтовый пол был устлан тростником. Стоявшие на полках лампы светили неверным тусклым светом, отбрасывая множество огромных бесформенных теней. Печь, сложенная из глиняных горшков, в которых можно было разогреть мороженую ногу или окорок, давала кое-какое тепло; грубо сделанный дымоход пропускал столько дыму, что слезились глаза. Стоявший на козлах стол еще не был убран на ночь; какой-то человек сидел за ним с кружкой пива.
     - Кто еще здесь остановился? - осведомился Ульфельд.
     - Никого больше нет, милорд. - Было неприятно смотреть, как раболепствует хозяин гостиницы. - Клиентов теперь мало, вы знаете.
     Ульфельд дернул головой:
     - Обыскать.
     Он подошел к одинокому посетителю, который остался сидеть на скамье.
     - Кто такой?
     - Герр Торбен Йенсен Свердруп, из Вендсюсселя. - Глухой бас звучал дружелюбно, как после хорошей выпивки. - Простите, что я не встаю: сколько лет уже в ноге шведский осколок. Ищете кого-нибудь?
     Ульфельд глядел на него исподлобья. Мужчина был огромного роста - он казался бы гигантом в любом столетии, - бычьи плечи возвышались над внушительным животом. Его лицо портили оспины и приплюснутый нос, зато глаза были ясные и жизнерадостные. Неряшливые темные с проседью волосы и нечесаная борода спадали на засаленный камзол.
     - У тебя есть доказательства, что ты тот, за кого себя выдаешь? - спросил юнкер.
     - О да, конечно, конечно! Я здесь по вполне законному делу, пытаюсь возродить мясную торговлю, поскольку она теперь снова в руках людей благородного происхождения, как ей и положено быть. - Свердруп рыгнул. - Выпьете со мной? Думаю, что могу даже потратить несколько грошей и поставить вашим людям.
     Ульфельд приставил меч к его горлу.
     - Йеспер Фледелиус!
     - Как? Что такое? Никогда о нем не слышал.
     Из задних комнат донесся испуганный женский визг, сопровождаемый грубым немецким хохотом.
     - Ах да, - усмехнулся Свердруп, - у нашего хозяина прехорошенькая дочка. - Он взглянул на Локриджа и Аури. - А у вас с собой тоже недурная куропаточка, господин. Что все это значит?
     - Я слышал, - Ульфельд пронзил взглядом Свердрупа и хозяина, - что предатель Фледелиус находится в этом доме.
     Свердруп отхлебнул гигантский глоток из своей кружки.
     - Слухами земля полнится. Вам мало того, что шкипер Клемент в Виборге?
     - Фледелиуса ждут соседняя камера и топор палача. Эти незнакомцы говорят, что должны с ним встретиться. Ты должен представить мне документы, подтверждающие, кто ты есть.
     Свердруп, моргая, посмотрел на пленников.
     - Я, пожалуй, не отказался бы быть Фледелиусом, если такая прекрасная дама горит желанием его увидеть. Но, увы, я всего лишь бедный старый помещик из Скау. - Он начал шарить в своей одежде, потревожив солидную колонию блох. - Вот. Я полагаю, вы, в отличие от меня, еще не забыли, чему учились.
     Ульфельд, нахмурившись, смотрел на пергамент. Вернулись его люди.
     - Никого, кроме семьи хозяина, милорд, - доложил один из них.
     - Вот видите, видите, я же говорил, - затараторил хозяин гостиницы. - Герр Торбен останавливался в "Золотом Льве" и в прошлые годы, милорд. Я его хорошо знаю, а у меня всегда было доброе имя - спросите у бургомистра, пусть скажет, разве Миккель Мортенсен не честный и добропорядочный человек?
     Ульфельд бросил письмо на стол.
     - Мы установим наблюдение, - решил он. - Преступник еще может объявиться. Но ни в коем случае нельзя допустить, чтоб его предупредили. Вы двое, - он указал на двоих наемников, - оставайтесь пока здесь. Сторожите все двери и арестовывайте всех, кто придет. И чтоб никто не выходил. Остальные - за мной.
     - Выпейте хоть кружку со старым одиноким человеком, - убеждал Свердруп.
     - Нет. Я должен проследить за допросом арестованных.
     "Если потребуется, - подумал Локридж, - на дыбе, с клещами и испанским сапогом. Для Аури..."
     Сквозь застилавший глаза туман он уставился на сидевшего за столом человека.
     - Постойте, - прохрипел он. - Помогите нам.
     Мешки под глазами у Свердрупа, казалось, набрякли еще больше.
     - Мне очень жаль, девочка, - тихо проговорил он, - но столько уже умерло, и стольким еще предстоит скоро умереть. - Он перекрестился.
     Рука подтолкнула Локриджа к двери. Он уперся ногами. Древко пики с треском ударило его по колену. Боль пронзила его, он пошатнулся и крепко выругался. Голова Аури не была закрыта капюшоном, и солдат схватил ее за волосы.
     - Нет! - пронзительно закричала девушка. - Мы принадлежим Ей!
     Кружка Свердрупа со стуком опустилась на дощатый стол. Аури начертала в воздухе какой-то таинственный знак. Локридж не мог его разобрать - что-то из их ритуалов, мертвых и забытых, слепой крик...
     Гигант сунул руку под стол и с усилием поднялся на него. В его руках появился самострел - натянутый и заряженный; под столом его скрывали складки плаща Свердрупа.
     - Не спешите, милорд, - пропыхтел он, - не спешите так, умоляю вас.
     Ульфельд повернулся на каблуках. Блеснул, поднимаясь, меч. Немцы нацелили свои копья, послышалась непристойная брань.
     Если бы медведь умел улыбаться, он был бы похож на этого человека, который, судя по всему, и был Йеспером Фледелиусом.
     - Спокойно, - сказал он, - спокойно. Одно движение, самое крошечное движение - и милорд рыцарь уже не будет таким красивым. Мы ведь не хотим огорчать благородных дам Виборга, а?
     - Они убьют тебя! - завопил трактирщик. - С нами Божья милость!
     - Что ж, они могут попытаться, после того как эта леди, которую я защищаю, произнесла свое веское слово, - согласился Фледелиус. - Но мой меч пока еще при мне. Им приготовлен паштет из многих шведов, и голштинцев, и даже датчан. Нет ничего вкуснее, чем датчанин, отрекшийся от старого орла, - разве что, может быть, немецкий наймит. Мы могли бы провести весьма интересную дискуссию - все вместе. Однако вам, господин рыцарь, пришлось бы, к сожалению, удовлетвориться местом зрителя, и хотя в аду вам, несомненно, предоставили бы место, соответствующее вашему положению, всех ваших ребят, доживших до утра, вряд ли поблагодарили бы за то, что они не сумели уберечь столь драгоценную жизнь. Быть может, их даже попросили бы сплясать на веревочке, как вы думаете? Так что давайте лучше попробуем разрешить наш спор мирными, научными методами, как подобает истинным христианам.
     Наступила такая тишина, что собственное дыхание звучало в ушах Локриджа громче, чем ветер и усиливающийся дождь на улице.
     - Миккель, друг мой, - сказал Йеспер Фледелиус, - у тебя наверняка есть где-нибудь моток веревки. В этом случае мы могли бы связать этих замечательных парней, а не рубить им головы, как туркам. Конечно, это тоже достойная турков судьба - лежать в трактире и не иметь возможности выпить пива. Но завтра кто-нибудь да появится. Мужчины всегда хотят пить. Вам не кажется, что это евангелический символ: пиво, омывающее горло, в то время как спасение оставляет иссушенную грехом душу? - Он посмотрел на Аури весело сияющими глазами. - В Писании верно сказано о мудрости, заключенной в невинности, милая девушка. Слова могли и не тронуть мою трусливую старую тушу, ибо слова дешевы и лукавы. Но ты нарисовала Ее знак, который не лжет. Я благодарю тебя.
     Хозяин начал всхлипывать. Женщина с двумя детишками высунули испуганные лица из задней двери.
     - Не унывай, Миккель, - продолжал человек, объявленный вне закона. - Просто-напросто тебе и твоим домашним придется покинуть город вместе с нами. Жалко отдавать этот постоялый двор в руки придурковатых судебных исполнителей юнкера, но Шабаш накормит и укроет тебя. - На мгновение широкое лицо озарила чистая и полная любовь. - А когда вернется Она, ты будешь вознагражден.
     Он подал Локриджу знак движением подбородка.
     - Господин, будь добр, отбери оружие у этих... - произнесенное выражение производило жуткое впечатление на фоне его спокойного голоса, - и спрячь в безопасное место. Нам надо отправляться, с соизволения Божьего, как можно скорее. Дело нашей госпожи не ждет.

ГЛАВА XI

     По крыше барабанил дождь. Пастушья лачуга, одиноко стоявшая посреди вересковой пустоши, в это время года пустовала; она представляла собою постройку из мха, где человек мог отдохнуть, настолько грубую и бедную, что ею погнушались бы даже люди Тенил Оругарэй. Аури, однако, спала, свернувшись на земле и положив голову Локриджу на колени.
     Миккель Мортенсен с женой и детьми сидели снаружи. Американцу это казалось унизительным; чувство усугублялось полным отсутствием у них обиды за то, что он, которого они принимали за Adelsmand, отдыхает в относительной сухости.
     Фледелиус тоже настаивал:
     - Нам нужно обсудить кое-какие секретные вопросы - тебе и мне, - а когда мы пойдем завтра пешком, так я из-за своих старых костей не то что говорить, а дышать-то еле смогу.
     Провести лошадей через контрабандистский туннель, проложенный под стенами Виборга, было невозможно. Поэтому беглецы были недалеко от города. Но снаружи царили пустота и темнота, нарушаемые лишь иногда вспышкой молнии. При этом каждая веточка вереска, каждая стремительно падающая капля дождя, каждый ручеек, струящийся по пропитанной влагой земле, на мгновение отчетливо выступали в белом пламени.
     Без огня в хижине было темно и холодно. В промокшей насквозь одежде было только хуже, и Локридж, по примеру Фледелиуса, разделся до чулок, обхватил себя руками и старался не стучать зубами. Аури лежала голая, и ничто ее не тревожило. Следовало бы вместо нее пустить под крышу одного из детей трактирщика; но ей необходимо было его присутствие - в этом мире железа и жестокости, - более необходимо, чем детишкам крыша над головой.
     Очередная вспышка молнии расколола небо. Раздались раскаты грома. На секунду помятая физиономия Фледелиуса предстала в дверном проеме, словно фантастическая маска сатира, - и вновь беспросветная тьма и завывание ветра.
     - Пойми, - сказал датчанин искренне, - я добрый христианин. Я не желаю иметь ничего общего с этой лютеранской ересью, которую юнкера со своим марионеточным королем навязывают королевству, и, уж конечно, с язычеством колдунов. Но ведь есть не только черная, но и белая магия. Разве не так? А обычай приносить жертвы Невидимым существует с незапамятных времен. Они, в сущности, не обращаются к Сатане - эти бедные невежественные крестьяне, которые собираются в Канун Мая и завтра. Не обращаются и к ложным богам, о которых можно прочитать в хрониках Сакса Грамматикуса. Виборг когда-то назывался Вебьорг - Святая Гора. Там, где сейчас стоит собор, было святилище, древнее уже к тому времени, когда Один привел свой народ с востока. Духи земли и воды - почему нельзя человеку обращаться к ним за помощью, не совершая тяжкого греха? В наше время крестьянину зачастую больше не к кому обратиться. - Он повернулся на мокрой земле. - Но я только поддерживаю контакт с Шабашем. Я не вхожу в него.
     - Я понимаю, - сказал Локридж.
     Слова Фледелиуса казались ему верными, и видел он больше того, чем тот сказал. Перед его мысленным взором начал вырисовываться узор - смутный и громадный.
     История человека была историей религии.
     Аури, спящая так мирно среди грозовых раскатов, или народ Аури, или индейцы, которых он видел на Юкатане, да и все примитивные народы, о которых ему было известно, чья культура не приняла совершенно извращенных форм, - все они обладали одним качеством - духовной целостностью. Личное дело каждого - считать ли это достаточной компенсацией за все то, чего у них не было. Факт оставался фактом: они составляли единое целое и с землей, и с небом, и с морем - так, как те, кто отделяет богов от себя или вообще отрицает их существование, никогда не смогут. Когда индоевропейцы приносили с собой в ту или иную землю свой патриархальный пантеон, они приносили много хорошего; но они также создавали новый тип человека - одинокого человека.

***

     Никакого резкого разделения не существовало. Старым богам удавалось устоять. С течением времени они сливались с пришельцами, преображали их, и в конце концов вечные формы снова становились ясными, только под другими именами. Диауш Питар, с его солнечной колесницей и боевым топором, стал Тором, чья повозка была запряжена скромными серыми козлами и чей молот возвещал дождь, который есть жизнь. Рыжебородому не предлагали кровавых жертв: он сам был йоменом. А когда Один, одноглазый бог в волчьем обличье, которому военачальники приносили человеческие жертвы, пал, уступив место Христу, и остался в памяти всего лишь троллем, Тор привял имя Святого Олафа, Фрей стал Святым Эриком, чья повозка выезжала каждую весну для благословения полей, а Она надела голубую мантию Пресвятой Девы Марии. И всегда во все времена существовали маленькие боги, эльфы, домовые, гномы, русалки, настолько близкие к реальному миру, что их даже не называли богами; они превращались людьми в символы помощи и зла, любви и страха, удивительной тайны и непостоянства, которые и составляют жизнь.
     Сам Локридж был агностиком (дитя грустного, превозносящего интеллект и отвергающего инстинкт времени, которому, как он теперь видел, недолго оставалось жить) и не стал высказывать мнения по поводу затронутых объективных истин. Насколько он понимал, Мария могла быть настоящей Царицей Небесной, а Триединая Богиня - лишь ее интуитивным восприятием. Рассудительный человек вроде Йеспера Фледелиуса мог этому поверить. Или же обе могли быть тенями, отбрасываемыми некой абсолютной реальностью, или обе могли быть мифом. В истории имеет значение не что люди думают, а что они чувствуют.
     И в этот гигантский, медленно развивающийся конфликт и переплетение двух мировоззрений вмешалась война во времени. Патруль организовывал нашествия воинствующих племен и их воинственно настроенных богов; Хранители изыскивали тайные пути для того, чтобы сберечь старых богов и подогнать новых под их образ. Патруль поддерживал народ томагавка, который уничтожил культ переходной могилы; однако кочевники неолита превратились в фермеров и мореплавателей бронзового века, и солнце стало уже не духом огня, а хранителем земли и ее оплодотворяющим супругом. Пришло христианство с его книгами и с первым из богов, каравшим за неверные представления о его природе, - и вскоре сердца людей стали принадлежать Марии. Реформация вернула Иегову, вооруженного страшным оружием против инстинктивной веры - печатным словом, - но сама религия оставалась тонко разделенной, дискредитированной, выхолощенной, пока, спустя пять или шесть веков, мир не ощутил собственное бесплодие и не возжаждал новой веры, которая была бы более глубокой, чем слова. Локридж попробовал заглянуть в столетие, следующее за его собственным, и не смог увидеть победного шествия науки; перед его мысленным взором представали люди, собирающиеся на холмах во славу нового бога - или возрожденного старого.
     А может быть, богини?
     - Как она пришла к тебе? - спросил он.
     - Ну... - В грубом и хриплом голосе Фледелиуса звучало благоговение. - История довольно длинная. Надо тебе сказать, что я - самый крупный землевладелец округи около Лемвига, точнее, был им так же, как и мои предки со времен первого Вальдемара. Это бедный район; Фледелиусы никогда особо высокого положения не занимали и гордыней не страдали, были близки к своим крестьянам; а в Ютландии до сих пор простые люди более свободны, чем на островах, где крепостные продаются и покупаются. На моей земле находится кемпехей ("Я знаю этот дольмен", - мрачно подумал Локридж), где простой народ имел обыкновение делать небольшие жертвоприношения. Люди рассказывали о происходящих там время от времени чудесах, которым были свидетелями, странных появлениях и исчезновениях, о всякой всячине. Но если священник ничего не говорит, то кто такой я, чтобы вмешиваться в старинные обычаи? Это приносит несчастье. Лютеране еще узнают это, стране на горе.
     - Ну так вот. Я воевал. Не стану ничего говорить против милорда короля Кристиана. Швеция принадлежала ему по праву, восходящему еще к королеве Маргарите, и я считаю Стена Стуре предателем за то, что он поднял королевство против датского правления. И все же... пойми, я не тряпка какая-нибудь, я не одну башку расколотил... и все же... Когда мы вошли в Стокгольм, была обещана амнистия; тем не менее обезглавленные трупы были сложены высокими штабелями, словно поленницы дров: дни были морозные. Так что я вернулся домой несколько