гневных
откликов. Одним из героев был мужчина, художник, - прежде он  был  девушкой.
Красоты необыкновенной была девочка. Но внутри-то он знал, что он - мальчик.
Но не знал, что и с другими людьми такое случается.
   Люди в зале плакали, когда он о себе рассказывал. С  одной  стороны,  они
были убеждены: если Бог тебя создал девочкой - живи  девочкой.  С  другой  -
этот герой так красиво рассказывал, он рассказывал о  своей  боли,  о  своих
сомнениях, о том, как хотел резать вены. Ведь он настолько  не  ощущал  себя
девушкой, что стеснялся своего пола,  и  в  будущую  жену  влюбился  еще  до
операции.
   Никто его не осуждал, ни один человек.
   Он сказал:
   - У меня есть папа, который меня зачал, и  есть  папа-врач,  который  мне
сделал операцию.
   Этот доктор сидел в зале, уже немолодой человек. Так он встал и сказал  о
своих пациентах:
   - Они все мои дети. Я же не сразу делаю операцию. Я сначала пятьдесят раз
отговаривать стану, потому что обратной дороги  нет.  Но  я  знаю,  как  это
страшно бывает, когда люди себе грудь ножом отрезают, настолько они не могут
быть теми, кем родились. Самоубийством кончают, с балконов  прыгают.  И  вот
когда я вижу, что человек дошел до такого состояния, только тогда берусь  за
операцию.
   Очень эмоциональная была передача. И казалось бы, зачем это герою  нужно?
Его давно все знают, как мужчину,  зачем  ему  вылезать  и  показывать  свои
фотографии, где он еще девочка? А ему надо поделиться этой старой болью.
   Выступал на той передаче и другой герой - юноша, ставший девушкой. Он был
уверен, что его проблемы закончатся, когда он поменяет пол, и  шел  к  этому
целеустремленно и настойчиво. Продал дом в Сибири, оставил  мать  и  сестер,
приехал в Москву и на все  деньги  сделал  операцию  -  проснулся  девочкой.
Счастлив был! Но буквально через несколько дней понял,  что  начались  новые
проблемы. То, с чем сталкивается  любая  женщина:  замуж  не  берут;  обещал
позвонить - не позвонил. И он говорит:
   - А я-то думал, схватил счастье за хвост! А счастье-то, оказывается, не в
том - кто ты, а в тебе самом.
   Вот такие, спорные передачи - самые  интересные.  И  люди  с  них  уходят
одухотворенные.
   Я очень надеюсь, что мои довольно сумбурные чувства, которыми  я  с  вами
поделилась. хоть немного сделают нас терпимее.
   ПОСЛЕСЛОВИЕ
   Когда я заканчивала писать историю моей семьи, я совсем не думала о  том,
что она будет иметь продолжение. Получилось иначе.
   Получилась  новая  книга  -  частично  ответы  на  многочисленные  письма
зрителей, частично - самой себе на те вопросы, на  которые  в  стремительном
потоке жизни просто некогда ответить...
   А на прощанье я хочу поблагодарить всех участников наших  передач,  наших
консультантов, редакторов - Андрея Лошака, Анжелу  Боскис,  Свету  Дударь  и
Олесю Савостьянову - и многих других, благодаря которым передача "Про  это",
а в какой-то мере и книга стали возможны.
   Июль-декабрь 2000 г., Москва - Нью-Йорк
 
   СОДЕРЖАНИЕ
 
   ПРЕДИСЛОВИЕ	5
   ДАЛЕКИЕ МИРЫ	9
   НА ЮГ - К ДОМУ	20
   ДЕДУШКА ОЛИВЕР	33
   БАБУШКА БЕРТА	41
   БЕРТА + ОЛИВЕР	51
   АМЕРИКАНЦЫ В СССР	60
   УЗБЕКСКАЯ РОДИНА	71
   СЕРЬЕЗНЫЕ ЖЕНЩИНЫ	78
   НОВЫЙ МИР	94
   МОСКВА-НЬЮ-ЙОРК	109
   О, МОЯ АМЕРИКА	121
   ОТЕЦ	138
   ПУТЕШЕСТВИЯ С КНИГОЙ	149
   КУДА ПОЙТИ?	160
   ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС	166
   НА ГРАНИ ФОЛА	178
   ПУСТЬ ГОВОРЯТ	189
   ДВА МИРА - ДВА СЕКСА	199
   РУССКАЯ АМЕРИКАНКА ИЛИ
   АМЕРИКАНСКАЯ РУССКАЯ	215
   ТЕННИСНЫЙ МАТЧ
   НЕ ЗАКОНЧИТСЯ НИКОГДА	227
   ПЕРЕДАЧА И ЕЕ ГЕРОИ	238
   ПОСЛЕСЛОВИЕ	254
 
 
 
              Глава 13 
       АФРИКАНСКАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ 
 
   * - А что ты знаешь насчет африканской ветви  своей  семьи?  -  неизбежно
спрашивали меня американцы.
   * И белые и черные американцы, последние  в  большей  степени,  проявляли
интерес к тому, что мой отец - африканец, а не афроамериканец.  Если  бы  не
мать, я бы ничего не знала  об  африканской  культуре.  Но  мама  по  работе
встречалась с самыми интересными африканскими гостями  Москвы,  танцорами  и
музыкантами, историками и политиками. Ее  комната  ломилась  от  африканских
масок и статуэток. Она  собирала  старые  народные  мелодии,  на  пленках  и
пластинках, которые привозили  ей  зарубежные  гости.  В  комнате  матери  я
впервые услышала голос Мириам Макеба, которая никогда  не  гастролировала  в
России.
   * Своего отца я не помню. Он навсегда покинул Москву, когда я была совсем
маленькой.  В  1991  году,  когда  отыскала  всех  своих  черных   и   белых
американских родственников, он стал  единственным  недостающим  элементом  в
истории моей семьи.
   * Пока я росла, он оставался для меня абстрактной личностью. Я знала, что
он стал вице=президентом Занзибара после революции 1964 года. Я  знала,  что
вскоре его убили политические противники, когда Занзибар и бывшая британская
колония Танганьика объединились в новое независимое государство Танзания.
   * До 1991 года я не знала подробностей смерти моего  отца  (до  сего  дня
официальных сведений по этому поводу нет. Я узнала эти подробности от людей,
знавших моего отца, но многие факты, к примеры, даты, невозможно проверить).
   * Меня воспитывали в уважении к Абдулле  Ханга  за  его  роль  в  истории
Занзибара. Мама позаботилась о том, чтобы я знала о его стремление покончить
с колониализмом на  африканском  континенте.  Эмоционально  я  обижалась  на
своего отца за его отсутствие. Мне не казалось, что  иметь  отцом  африканца
такое уж счастье. Я соглашалась на русского или американца, при условии, что
они находились бы рядом.
   * Эти противоречивые чувства, вкупе с информацией о том, что  моего  отца
убили по политическим  мотивам,  заставили  меня  заколебаться,  когда  Фонд
Рокфеллера предложил мне слетать  в  Танзанию  в  поисках  моих  африканских
родственников. Не было уверенности, что  семья  моего  отца  примет  меня  с
распростертыми объятьями.
   * Но любопытство пересилило эти опасения. Вооруженная  списком  друзей  и
родственников, предоставленным Ибрагимом Нур Шарифом, бывшим учеником  моего
отца, который теперь преподавал литературу суахили в университете  Рутгерса,
я  улетела  в  Дар=эс=Салам  в  сопровождении  неутомимого   Френка   Карела
(довольные результатами моего поиска белых родственников, он хотел, чтобы  я
постучалась в двери и моих занзибарских  родственников).  Больше  всего  мне
хотелось встретить мою девяностодвухлетнюю бабушку Ханга.
   * Мне повезло в том, что первыми, кого я встретила в Даре  были  русские.
Утомленные долгим  перелетом,  Френк  и  я  перекусывали  в  баре,  когда  я
услышала, что за соседним столиком  говорят  по=русски.  Представилась  и  с
чувством глубоко удовлетворения услышала в ответ, что эти русские читали мои
статьи в "Московских новостях". Один из мужчин сказал: "Думаю, мы можем  вас
приятно удивить. В Даре работает русский культурный центр. Давайте  заглянем
туда". Мы постучались в дверь  и  вскоре  нам  открыла  женщина.  "Елена!  -
радостно воскликнула она, -  неужели  ты  меня  не  помнишь?"  Я  вспомнила.
Женщина была моей первой учительницей английского в школе ј 46 в Москве.
   * Наутро я на пароме отправилась в Занзибар, чтобы встретиться  с  семьей
моего отца. Даже здесь мне не удалось  избавиться  от  соотечественников.  В
капитане чувствовалось что=то неуловимо знакомое, хотя я  точно  знала,  что
никогда с ним не встречалась. Выяснилось, что он  -  грузин,  работающий  на
пароме в рамках советско=танзанийского соглашения.  Он  признался  мне,  что
зарабатывает хорошие деньги и откладывает их на будущее. Кто знает, в  какую
сторону оно могло измениться.
   * Когда паром пришвартовался к пристани, я  увидела  высокую,  интересную
женщину в  белом  канзу=ндефи,  национальному  наряду  танзанийских  женщин,
удивительно похожую на мою мать. Она сразу направилась ко мне.  "Ты,  должно
быть, Елена, - выделила она меня, конечно же, по европейскому  платью.  -  Я
была женой твоего отца и буду очень рада, если ты будешь называть меня  мама
Ханга. Она вышла замуж  за  моего  отца  вскоре  после  его  возвращения  на
Занзибар в 1964 году. И всегда знала о моей матери и  обо  мне.  "Твой  отец
всегда отзывался о твоей матери с огромным уважением, - замерила она меня. -
И никакие трения в личных отношениях не могли поколебать его уважение к ней.
Он  говорил  мне,  что  твоя  мать  -  восхитительная  женщина,  с  твердыми
убеждениями и характером".
   * Это описание очень подходило и  к  маме  Ханга.  Учительница  начальной
школы, после смерти  отци  ей  выпала  тяжелая  доля,  а  замужем  она  была
год=полтора. Многие годы никто не решался взять ее на работу: боялись  иметь
какие=то общие дела с женой убитого  политического  лидера.  Слушая  историю
мамы Ханги, я поняла, что ее судьба, а то и хуже, могла выпасть на долю моей
матери, если бы она последовала за отцом в Занзибар. Я думала  о  бессчетном
количестве женщин, во всех странах на всех  континентах,  которые  не  могли
жить полноценной жизнью, потому что  связывали  свою  судьбу  с  политиками,
оказавшимися не на той стороне баррикад.
   * Факты о смерти  моего  отца,  пусть  они  и  не  получили  официального
подтверждения, история не  для  слабонервных.  Танзанийские  архивы  еще  не
открыли сведения о многих казнях, прошедших  в  тот  период.  Все,  что  мне
известно, я узнала от танзанийцев, живущих  как  заграницей,  так  и  внутри
страны.
   * Хотя прошла четверть века, убийство  моего  отца  по=прежнему  остается
болевой точкой. В моем отеле в Даре я получала  много  анонимных  телефонных
звонков от людей, которые только хотели мне сказать, что знали  моего  отца.
Танзания - маленькая страна. 26  миллионов  жителей,  площадь  -  365  тысяч
квадратных миль. Весть о моем приезде распространилась быстро. "Елена Ханга,
- прошептал в трубку один мужчина, - я  хочу  приветствовать  тебя  от  лица
всех, кто восхищался твоим отцом. Мы рады, что ты здесь". И повесил  трубку.
Но улице в Занзибаре незнакомцы останавливали меня, чтобы торопливо сказать,
что  Абдулла  Ханга  был  "настоящим   лидером",   "борцом   за   социальную
справедливость",  "прекрасным  учителем,  пусть  я   и   не   разделял   его
коммунистических убеждений". Никто из этих людей не называл  своих  имен.  У
семейно=родовых культур длинная память. Некоторые  политики  той  эпохи,  на
которую пришлось убийство моего  отца,  и  их  потомки,  по=прежнему  играют
важную роль в жизни Танзании. Никто не рисковал вновь раздуть угольки давней
ненависти.
   * В 1964 году, после возвращения моего отца  из  Москвы,  Занзибар  обрел
независимость: революция свергла правившего султана. Мой  отец  стал  первым
вице=президентом независимой островной республики, но отдельным государством
Занзибар пробыл недолго. Первый  президент  острова,  Абейд  Каруме,  вскоре
согласился объединиться с Танганьикой  в  новой  государство  Танзания,  под
президентством Джулиуса  Ньерере  (Каруме  остался  вторым  вице=президентом
Танзании  и  президентом  острова,  который  подчинялся  решениям   союзного
государства).
   * Каруме, в этом разногласий нет, был диктатором, который или казнил, или
сажал в тюрьму своих политических противников. Но в 1972 г. его самого  убил
армейский офицер, отомстивший таким образом за смерть отца.
   * Ожидалось, что Абдулла Ханга будет  играть  важную  роль  не  только  в
островном государстве, но и в объединенной Танзании. "Твой отец был  сильной
личностью, - сказал мне в телефонном разговоре еще один  аноним.  -  Поэтому
люди помнят его и подходят к тебе на  улице.  Но  тот  факт,  что  он  много
времени провел в Москве, сказался  не  в  его  пользу.  В  глазах  Каруме  и
правительства Ньерере это считалось минусом, а не плюсом".
   * Так или иначе, моего отца арестовали. Увезли из дома и  больше  его  не
видели ни друзья, ни родственники. Свидетель (возможно,  один  из  палачей),
рассказал о его смерти своим друзьям следующее: Абдуллу Хангу живым засунули
в мешок, привязали к мешку камни и бросили в Индийский океан. Что я  могу  к
этому добавить? У меня нет ни малейших сомнений, что так оно и было. Слишком
много людей об этом говорит, следовательно, должен быть источник информации,
который видел все это своими глазами. "Я не знаю,  должно  ли  мне  говорить
тебе об этом, - сказал один мужчина со слезами на глазах. -  Дочери  слышать
это очень тяжело.  Но  я  думаю,  и  ты,  весь  мир  должен  знать  об  этом
беззаконии, чтобы больше оно не повторилось".
   * В Москве мама и я всегда знали, что моего отца  убили  по  политическим
причинам. В России я  слышала  много  историй  о  тех,  кто  исчез  в  эпоху
правления Сталина. Но я и представить себе не могла, что придет день,  когда
я узнаю, какой ужасной смертью погиб мой отец.
   * В Занзибаре многие из учеников моего  отца  останавливали  меня,  чтобы
поделиться более  приятными  воспоминаниями.  Они  говорили,  каким  он  был
блестящим учителем, как они его уважали. "Он поощрял детей задавать вопросы,
- сказал мне один мужчина, - а для его поколения (мой отец  родился  в  1932
г.) это было весьма необычно. И он был потрясающим футбольным тренером".
   * Как=то вечером женщина моего возраста, она работала горничной в  отеле,
постучалась в дверь. "Ханга. Открой, - ее голос поначалу испугал меня  ,  но
потом я поняла, что говорила она только на суахили и  пыталась  общаться  со
мной с помощью лишь нескольких известных ей английских слов. Она указала  на
мое грязное белье, сделала характерный жест. - Я постираю... для тебя,  -  я
полезла за кошельком, но она покачала головой. - Нет... никакой платы, -  ей
удалось объяснить, почему она  не  хочет  брать  денег.  -  Твой...  твой...
отец... - тут она указала на себя, - ...учил...  мою...  маму".  Она  словно
что=то написала в воздухе, ткнула пальцем в газету. Я наконец=то поняла. Мой
отец научил ее мать читать и писать, и она отдавала старый  долг,  предлагая
постирать мое грязное белье.
   * Этот случай вызвал у меня чувства, которые  я  не  испытывала,  или  не
позволяла себе испытывать, по отношению к отцу. Он был не просто  убежденным
марксистом. Он очень хотел, чтобы его народ умел читать и писать, и он  стал
уважаемым в народе учителем, раз столько лет  спустя  его  помнят  дети  его
учеников.
   * И,  наконец,  я  встретилась  со  своей  бабушкой,  маленькой,  хрупкой
женщиной которая притянула меня к себе и начала баюкать, как ребенка.  Много
лет, сказала она, с тех пор, как мой отец рассказал ей о том, что в Москве у
нее есть внучка, она видела меня во сне. Она не знала, сколько мне  лет,  не
знала, как мне удастся ее найти, но ей снилось, как она сыпет золотые монеты
мне на голову. Говоря на суахили, переводили другие  мои  родственники  (вся
молодежь знала английский), она описывала местный  обычай:  ребенка  осыпали
золотыми монетами, чтобы гарантировать ему счастливую жизнь. Она вывела меня
на улицу перед своим домом и бросила несколько золотых монет мне на  голову.
Соседские  ребятишки  бросились  их  подбирать.  Это  тоже  являлось  частью
ритуала. Ты можешь стать счастливым только  в  том  случае,  если  и  другим
достанется кусочек твоего счастья.
   * Перед моим возвращением в Соединенные Штаты бабушка достала из  кармана
ключик и подвела меня к запертому сундуку в дальней комнате. "Я не открывала
его двадцать один год, но теперь пора, - сказала  она.  -  Твой  отец  велел
никому их не показывать, никому о них не говорить... но прошло столько  лет.
Я знаю, ты захочешь взять их с собой".
   * Что могло быть в сундуке? Я могла только гадать. Золото? Драгоценности?
Деньги? Может, даже оружие, шашки динамита,  документы,  изобличающие  убийц
моего отца?
   * Бабушка повернула ключ, откинула крышку. Вглядевшись в темноту сундука,
я увидела  книги.  Тома  произведений  В.И.Ленина  на  английском  языке.  Я
предположила,  что  эти  книги  принадлежали  моему  отцу,  но  потом   мама
рассказала, что отправила их на Занзибар в первые  годы  супружеской  жизни,
когда еще собиралась последовать за отцом в Африку. Эти книги мои бабушка  и
дедушка привезли из Америки в 1931 году. Я не могла сдержать слез.  Плакала,
жалея мою африканскую бабушку, которая  не  знала,  что  это  за  книги,  но
хранила их в память об убитом сыне. Плакала, жалея Берту и Оливера,  которые
так верили слову Ленина. Плакала, жалея маму: отправленные на Занзибар книги
говорили о том времени, когда она и мой отец без памяти любили друг друга.
   * Плакала, жалея отца. Очевидно, он понимал, что в середине  шестидесятых
годов они представляли собой опасность для их владельца. И  все=таки  считал
их очень важными  и  нужными,  раз  попросил  мать  спрятать  эти  книги.  Я
восхищаюсь его целеустремленностью, его принципиальностью.
   * И при этом... Ленин проповедовал политическую философию, основанную  на
нетерпимости к инакомыслию. Я задаюсь вопросом, как бы мой  отец  отнесся  к
запрещению антиленинских  книг?  Танзаниец,  знавший  Абдуллу  в  молодости,
говорил, что он плакал, узнав о смерти Сталина в 1953 г. В этом  нет  ничего
необычного. Многие русские тоже плакали и только по  прошествии  многих  лет
поняли, как  они  заблуждались.  Сумел  ли  мой  отец  подняться  над  этими
заблуждениями? Хотелось бы мне задать ему этот вопрос.
   * Я не могу сказать, что  испытала  что=то  особенное,  прикоснувшись  во
время этой поездки к моим африканским "корням". Шагая по улицах Дара  я  все
ждала, когда в душе у меня что=то щелкнет, и я смогу стать здесь своей,  как
это случилось со мной в Америке.
   *  Мне  представляется,  что  многие  черные,   особенно   интеллектуалы,
романтизируют Африку. Для них континент  кажется  черным  Эдемом,  раем,  из
которого их предков продали в рабство. Но Африка - не  Эдем.  Это  огромный,
сложный континент, многие люди которого борются  за  то,  чтобы  найти  свое
место в современном мире. Когда американцы  спрашивают  меня:  "И  как  тебе
Африка"? - я отвечаю, что всей Африки я не  видела.  Я  видела  лишь  уголок
Танзании, в котором очень сильно  влияние  ислама.  Танзания  отличается  от
Ганы, Нигерии, Эфиопии или Зимбабве, как, скажем  в  Советском  Союзе  Литва
отличалась от Узбекистана или Армении.
   * Традиционные для ислама  ограничения  в  отношении  женщин  конечно  же
сыграли немалую роль в моей  оценке  занзибарской  культуры.  Салмин  Амоур,
тогдашний президент Занзибара пригласил меня на обед  в  свою  резиденцию  и
принимал меня как почетного гостя.  Однако,  я  могла  понять  то  унижение,
которое испытывала моя мама, много лет тому назад, когда мой  отец  разрешал
ей  прислуживать  или  сидеть  за  столом,  но  не  говорить.   Мама   Ханга
сопровождала меня на обед с президентом Амоуром. Он показался мне  человеком
будущего, а не прошлого, лидером,  достойным  представлять  Африку  в  конце
двадцатого и в начале  двадцать  первого  столетия.  Мы  говорили  на  самые
разнообразные темы, от сложности позиции Горбачева (происходил наш  разговор
вскоре  после  путча)  до  необходимости  инвестиций  черных  американцев  в
экономику  Африки.  Президент  Амоур  и  я  говорили,  мама  Ханга,   следуя
мусульманской традии молчала, как рыба.  Говорить  разрешалось  только  мне,
европейской женщине, возведенной в ранг почетного гостя.
   * После мамы Ханги я  встретила  много  интересных,  хорошо  образованных
занзибарских женщин. Они могли говорить, интеллигентно, остроумно, на  любые
темы, от танзанийской политики до законов о разводе. И разговор  не  затихал
ни на секунду, если в комнате не было мужчин. Появление мужчины вешало на их
рты замки. Я удостоилась чести беседовать с  президентом  Амоуром,  но  меня
глубоко опечалило вынужденное молчание моей сестры.
   * Мой дед со стороны отца, который умер много лет тому назад, был имамом.
И хотя отец стал атеистом, многое в  его  поведении,  особенно  отношение  к
женщинам,  вызвавшее  конфл