ипичными белыми представителями Юга. Я лишь хочу сказать, что ни отрывочные
сведения о Юге, с которыми я приехала из Советского  Союза,  ни  далекие  от
действительности (теперь  я  это  понимаю)  предупреждения  некоторых  белых
северян не подготовили меня к встрече с южанами, которые прекрасно понимали,
тонко чувствовали и скорбели о долгом, зачастую  трагическом  противостоянии
двух рас. Во многих отношениях, я говорю  не  только  о  готовности  сидеть,
есть,  пить  и  бесконечно  дебатировать  туманные  исторические   проблемы,
либеральные интеллектуалы Юга напомнили мне лучших представителей российской
интеллигенции. В наших  беседах  я  чувствовала  эту  близость  культур,  но
полностью отдавала себе отчет в том, что во времена  моего  деда  ни  о  чем
подобном на Юге не могло быть и речи.
   Еще одна черта южан показалась мне очень  знакомой,  очень  русской:  как
белые, так и черные испытывали гордость за свою "малую" родину. В Язу  живут
очень гостеприимные  люди,  они  делают  все  возможное,  чтобы  чужестранец
чувствовал себя, как дома. По правде говоря, чужестранкой я чувствовала себя
недолго. Люди, которые знали мою  семью,  вскоре  уже  называли  меня  "наша
Елена": если твои предки жили в Язу, значит,  Язу  продолжает  считать  тебя
своим.
   Как-то вечером мы с Дарлин ехали по сельским дорогам  и  заблудились  под
проливным дождем. Дарлин облегченно вздохнула, когда нас  догнал  автомобиль
местного шерифа, к тому же черного (черный полицейский на Юге стал для  меня
еще одним сюрпризом. В памяти сохранились только газетные  фотоснимки  белых
полицейских, избивающих борцов за гражданские права). Шериф знал Дарлин,  но
во мне, по деловому нью-йоркскому костюму, сразу признал  приезжую.  "Вы  не
местная, не так ли?" - спросил он. "Я из России", - ответила  я.  Его  глаза
округлились. "Из России? Я думал, там все  белые".  Я  рассказала  ему,  что
родилась и выросла в России,  а  в  Язу  нашла  землю,  принадлежащую  моему
прадеду. Когда я показала по карте этот участок земли, он заметно повеселел.
   -  Так  значит,  ваши  предки  из  наших  мест,  -   в   голосе   звучала
удовлетворенность: он сумел поместить меня в знакомый ему мир.
   Гостеприимство и жгучий интерес к истории жителей  округа  Язу  напомнили
мне о плюсах России, но были и другие впечатления, вызвавшие негативное d?ja
vu. Бедность сельских районов, люди с потухшим  взглядом,  сидящие  у  своих
лачуг, в которых хороший хозяин не поселил бы рабов, шокировала меня. Прежде
ничего подобного в Америке я не видела.
   Мне показывали городские трущобы, в которых, в основном, жили безработные
и наркоманы, но сельская бедность  вызывала  чувство  бессилия  и  отчаяния.
Российские и американские  города,  несмотря  на  различия  в  экономических
возможностях и политическом устройстве, распирала  энергия.  В  моей  родной
Москве и обретенном мною  Нью-Йорке  люди,  которые  не  останавливались  на
достигнутом и стремились  к  большему,  жили  бок  о  бок  с  теми,  у  кого
опустились руки.
   Но по пути к земле моего прадеда я видела изнуренных поденщиков,  которые
работали на чужой земле или сидели  около  своих  лачуг,  всем  своим  видом
показывая, что им некуда идти, не к чему стремиться. Ту же  самую  апатию  я
встречала и в русских деревнях,  когда  ездила  в  командировки  по  заданию
редакции: жизнь крестьянина из российской глубинки была  так  же  далека  от
жизни образованного москвича, как жизнь поденщика из округа Язу -  от  жизни
Рокфеллера.
   В Язу я  встретила  столько  хороших,  гостеприимных  людей,  что  начала
подумывать о том,  чтобы  переехать  сюда,  поселиться  поближе  к  семейным
местам. Но сельская бедность заставила меня забыть об  этих  сентиментальных
фантазиях, объяснила мне, почему уехали отсюда мои  предки.  Семье  Голденов
очень повезло в том, что мой прадед успел дать образование  своим  детям  до
того, как потерял дом и  землю.  Проезжая  по  сельским  дорогам,  я  видела
молодых матерей, которые сидели, уставившись в никуда,  тогда  как  их  дети
играли в пыли. Распорядись судьба иначе,  будь  у  меня  другой  прадед,  я,
возможно, родилась бы в бедности.  И,  возможно,  стала  бы  одной  из  этих
молодых женщин  с  пустыми  глазами,  которые  слишком  рано  состарились  и
потеряли всякую веру в будущее.
 
   Ни один исторический документ не дал точного ответа на вопрос: как  после
окончания Гражданской войны  Хиллард  Голден  получил  свой  первый  участок
земли. Моя гипотеза  основывается  на  достаточно  логичных  предположениях,
семейных историях, документах  из  архивов  округа  Язу  и  общей  ситуации,
приведшей к появлению на Юге черных землевладельцев.
   Во многих случаях первыми черными землевладельцами были  "рабы-любимчики"
(это выражение я узнала в Америке), которые получили первые наделы от  своих
хозяев. Эти хозяева, безусловно, руководствовались чувством вины,  искренним
желанием помочь своим наиболее  верным  слугам  и  невозможностью  содержать
большие плантации  (в  отсутствие  рабского  труда).  Земля  не  обязательно
дарилась, многие новые черные землевладельцы расплачивались с  хозяевами  из
первого урожая. Должно быть,  именно  так  получил  свой  первый  участок  и
Хиллард. Не только потому, что это наиболее типичный для Юга случай: в семье
сохранились сведения о том, что мой прадед был одним из самых  верных  рабов
своего хозяина, который даже научил его читать.
   В Язу местные историки полагают, что хозяином Хилларда мог быть  Б.С.Рикс
(чьим именем названа библиотека). Риксу принадлежало 113 рабов (по  переписи
1850 года в списке крупнейших рабовладельцев округа Язу он  стоял  седьмым).
Его довоенная плантация находилась там же, где и участок моего прадеда. Хотя
о землях, принадлежащих Голдену, в документах, датированных  до  1870  года,
ничего не говорится, в архивах имеются записи о том,  что  после  1870  года
Хиллард покупал землю у Рикса. Наконец, во время  Реконструкции  мой  прадед
был членом совета супервайзеров, и Рикс поддерживал его, когда он  выставлял
свою кандидатуру на этот пост. Все это  говорит  за  то,  что  двоих  мужчин
связывали давние отношения, а в Миссисипи довоенной поры  черного  и  белого
могло связывать только одно: первый был рабом, второй - хозяином.
   В  одном  важном  моменте  результаты  переписи   противоречат   семейным
легендам. В 1870 году счетчик написал, что Хиллард  неграмотный,  тогда  как
семья верила, что его хозяин научил Хилларда читать, но  предупредил,  чтобы
тот никому об этом не говорил. Предупреждение это  имело  под  собой  веские
основания: действующие в южных штатах законы запрещали учить рабов читать.
   У меня нет сомнений в том,  что  правота  на  стороне  семейной  легенды.
Внучка Хилларда, Мейми, с которой я успела побеседовать до  ее  смерти  (она
умерла в 1991 году в возрасте 83 лет), хорошо помнила деда и безапелляционно
заявила, что читать он умел. Более того, все дети Хилларда  и  Кэтрин  умели
читать, и их отсылали в школу, как  только  они  достигали  соответствующего
возраста. В то время неграмотность была  скорее  правилом,  чем  исключением
среди жителей Юга, как белых, так и черных. Маловероятно,  чтобы  Хиллард  и
Кэтрин  стали  бы  учить  всех  своих  детей  читать,  если  бы  сами   были
неграмотными.
   Д.У. Уилбурн, проживший в округе Язу все свои восемьдесят один  год,  дед
которого тоже владел земельным участком во время Реконструкции, говорил мне,
что, по его разумению, Хиллард не мог бы сохранить за собой землю в  течение
сорока лет, если бы не умел читать и писать. "Ты говоришь  примерно  о  двух
процентах черного населения того  времени.  Люди,  которые  чем-то  владели,
обязательно  умели  читать,  а  люди,  умеющие  читать,  обязательно  чем-то
владели. Им повезло, у них во времена рабства были  хорошие  хозяева.  После
войны у них было гораздо больше возможностей,  чем  у  тех  черных,  хозяева
которых пытались вытравить из них все человеческое".
   Поскольку тогда после окончания Гражданской войны прошло всего пять  лет,
здравомыслящий черный, а  я  отношу  к  таковым  своего  прадеда,  наверняка
придерживался бы законов прошлого и не стал бы афишировать свою грамотность,
когда при проведении переписи к нему пришел  счетчик.  Какой  смысл  черному
посвящать в свои дела белого незнакомца?
   И  наконец,  еще   одно   косвенное   свидетельство:   мой   прадед   был
проповедником, и  Мейми  помнила,  что  он  всегда  носил  с  собой  изрядно
замусоленную Библию. Я знаю, что в те времена были неграмотные проповедники,
которые знали Библию наизусть. Собственно, в  девятнадцатом  столетии  среди
христиан это было обычным делом, но  я  уверена,  что  Хиллард  Голден  умел
читать. Мне нравится думать о том, что этот человек, крайний на  фотографии,
которого  счетчик  назвал  сельскохозяйственным  рабочим,  познал   радость,
которую испытывает человек, открывающий Библию, чтобы прочитать слова, давно
уже выученные наизусть.
 
   Есть несколько объяснений тому, и каждое может оказаться правильным,  как
и почему мой прадед потерял землю, приобретенную с такими усилиями.
   В начале семидесятых годов прошлого столетия,  когда  плодородная  дельта
Миссисипи начала оправляться от последствий  разрушительной  войны,  дела  у
Хилларда шли неплохо, и он мог  покупать  новые  участки  земли.  В  архивах
округа имеется запись о том, что 31 января 1871  года  он  приобрел  участок
площадью 161 акр у Исаака Г. и Кэрри  Хантеров  за  900  долларов  -  сумму,
превыша-ющую все его состояние в 1870 году. Он продолжал  покупать  землю  у
белых владельцев, и в результате площадь принадлежащей ему  земли  превысила
секцию (примерно одну квадратную милю или 640 акров).
   Голденам принадлежали  земли,  на  которых  выращивался  лучший  в  штате
хлопок, а потому  за  него  платили  более  высокую  цену,  чем  за  хлопок,
собираемый с менее плодородных земель. Тем не  менее  сельское  хозяйство  в
речной дельте было и остается рискованным бизнесом из-за угрозы  наводнений.
В девятнадцатом столетии, до постройки  гидросооружений,  регулирующих  сток
воды, фермер  подвергался  значительно  большему  риску,  чем  теперь:  один
тропический ливень мог свести на нет труды целого года. Существовали фермеры
за счет кредитов: брали ссуду,  которую  выплачивали,  продав  урожай.  Если
урожай погибал, землю отбирали за долги.
   До 1895 года мой прадед умудрялся не влезать  в  долги,  которые  грозили
потерей земли. Но потом, вероятно, столкнулся с  финансовыми  трудностями  и
начал закладывать свою землю. В 1909 году это привело к ее потере: вероятнее
всего, земля отошла местным банкам.  Согласно  переписи  1900  года  Голдены
считались состоятельными гражданами. В 1910-м  их  уже  не  было  в  списках
жителей округа Язу.
   Помимо экономических реалий важную роль в  жизни  семьи  Голденов  играла
расовая политика по завершении  периода  Реконструкции.  Большинство  черных
землевладельцев приобрели свою  собственность  во  время  Реконструкции,  но
потом  потеряли  "местный  контроль"  -  к  1876  году  белые  вернули  себе
доминирующее положение.  Согласно  Мейми,  Хиллард  продолжал  держаться  за
землю, несмотря на возрастающую враждебность белых. Семейная легенда гласит,
что "большой дом" Голденов сожгли в  1890-х,  а  потом  в  1909  году.  Клан
злился, потому что мой прадед нанимал на работу и белых,  и  черных.  Хорошо
информированный мистер Уилбурн заверил меня,  что  вот  это,  скорее  всего,
выдумки. В том, что Клан мог сжечь дом, сомнений у него не было, но, по  его
мнению, нанимать на работу белых в девятнадцатом столетии мой прадед не мог.
   - В то время, каким бы бедным ни был белый, на черного он бы работать  не
пошел, - утверждал мистер Уилбурн.
   После того как  Хиллард  лишился  собственности,  ему  тогда  было  около
семидесяти, семья двинулась на север, и отдельные  ее  члены  рассеялись  по
Соединенным  Штатам  и  миру.  Сегодня  потомки  моего   прадеда   живут   в
Лос-Анджелесе, Омахе, Чикаго, Детройте и в  Москве.  Я  часто  думаю,  какое
эмоциональное и интеллектуальное воздействие произвел на моего  дедушку  сам
факт потери отцом с таким трудом  нажитой  собственности.  В  конце  концов,
Хиллард играл по  правилам  классического  капитализма  (пусть  и  с  учетом
расовой дискриминации). Играл, и проиграл. Учитывая опыт собственной  семьи,
у моего дедушки не было оснований полагать, что  приобретение  собственности
есть гарантия будущих успехов или надежная защита от грядущих трудностей.
   ДЕДУШКА ОЛИВЕР
   Мой дедушка, Оливер, родился 15 ноября 1887 года. Он был шестым  ребенком
и вторым сыном Хилларда и Кэтрин.
   У Хилларда тоже были три дочери  от  первой  жены.  Их  совместная  жизнь
завершилась где-то в 70-х годах прошлого столетия, когда на сцене  появилась
моя прабабушка Кэтрин (родившаяся в Техасе в 1858 году) и положила  глаз  на
Хилларда. О решительности Кэтрин и ее умении идти  напролом  к  поставленной
цели в семье рассказывают множество историй.
   - Если она чего-то хотела, то обязательно добивалась своего,  -  говорила
мне Мейми.
   В данном случае она захотела и  заполучила  в  мужья  моего  прадеда.  По
меньшей мере две из трех дочерей от первой жены прадеда остались в  "большом
доме", и их также воспитывали Хиллард и Кэтрин. Их потомки - активные  члены
клана Голденов в Чикаго. Моя мать виделась с ними на семейной встрече в 1990
году.
   В 1909 году, когда Хиллард проигрывал битву  за  землю,  мой  дед  жил  в
Мемфисе, штат Теннесси, и работал портным вместе  со  своим  старшим  братом
Хиллардом  (Хиллари)-младшим.  Оливер  уже  учился  в  колледже  Элкорна   и
собирался поступать в Таскиги* в 1912 году.  Однако  в  списках  выпускников
обоих учебных заведений его фамилии нет: вероятнее всего, он  их  так  и  не
закончил. Потом Оливер рассказывал друзьям, что его исключили из Таскиги  за
ссору с белым горожанином.  И  это  вполне  логичное  объяснение:  в  начале
столетия учебные  заведения  для  черных  пуще  огня  боялись  трений  между
студентами и местным белым населением. Уехав на  Север,  Оливер  поддерживал
контакты с некоторыми  из  студентов  Таскиги.  Он  достаточно  хорошо  знал
Джорджа Вашингтона Карвера, который являлся одним из самых выдающихся ученых
в  первом  университете,  куда  стали  принимать  черных  студентов,   чтобы
обратиться к нему и получить помощь, когда  возникла  необходимость  собрать
группу черных специалистов по сельскому хозяйству  для  работы  в  Советском
Союзе.
   В Мемфисе мой дедушка главным образом зарабатывал на жизнь и помогал  тем
членам семьи, кто попал в тяжелую ситуацию. Поначалу Оливер шил  одежду  для
мастерской, но потом он и Хиллари организовали собственное дело.
   Мейми, старшая из детей Хиллари, смогла очень живо описать мне  человека,
которого дети звали не иначе как "дядя Бак". После смерти отца в  1915  году
она какое-то время жила в его доме в Мемфисе, вместе со  своими  бабушкой  и
дедушкой (они переехали в Мемфис после того, как  лишились  фермы).  В  доме
номер 805 по Сэксон-авеню  было  одиннадцать  комнат,  туалеты,  холодная  и
горячая вода.
   По словам Мейми, в доме на  Сэксон-авеню  царила  очень  доброжелательная
атмосфера, нарушаемая разве  что  желанием  Кэтрин  править  железной  рукой
(все-таки она больше тридцати лет была хозяйкой собственного дома). Мой  дед
определенно изменился с тех пор, как покинул Миссисипи. Оливер  не  ходил  в
церковь, в отличие от родителей и других членов семьи. Когда  за  воскресным
завтраком все читали молитву, Оливер молчал, лишь склоняя голову из уважения
к отцу.
   Но, в основном, все члены семьи любили дядю  Бака,  высокого,  стройного,
очень черного молодого человека, славящегося остроумием и  щедростью.  Мейми
говорила:
   - Он действительно умел наслаждаться жизнью.
   "Твой дед был очень красивым, настоящим любимцем женщин. Он сам шил  себе
одежду, которая сидела на нем, как влитая. Женщины были от него без  ума,  и
он отвечал им взаимностью. Он ладил со всеми. До того как у  него  появилась
собственная мастерская, он шил жилетки для  мистера  Фокса.  Каждую  субботу
приносил ему  готовые  изделия  и  получал  деньги.  Возвращаясь  домой,  он
привозил всем подарки, дедушке, бабушке и мне, причем покупал именно то, что
мы больше всего любили:  шоколад  для  меня,  мятные  леденцы  для  бабушки,
засахаренные орешки для дедушки. И покупал не в  дешевом  магазинчике,  а  в
настоящей кондитерской, где все делали сами, а потом заворачивали покупки  в
блестящую бумагу. Такой вот он был человек.  Он  действительно  был  мне  за
отца".
 
   Мой дед настоял на том, что оплатит обучение Мейми в частной школе,  хотя
ее мать полагала, что девочка может ходить в муниципальную школу.
   - Он хотел, чтобы я получила самое хорошее  образование,  -  рассказывала
Мейми. - Говорил, что  на  образование  нельзя  жалеть  денег.  Все  Голдены
придавали большое значение образованию, а моя мать,  думаю,  происходила  из
семьи, в которой считали, что уметь читать и писать больше чем достаточно.
   И для меня, и для моей матери воспоминания о  молодых  годах  моего  деда
стали бесценными сокровищами. И чем больше я узнавала об этом  времени,  тем
больше удивлялась сходству жизни  моего  деда  и  российских  революционеров
начала века.
   Как и многие российские радикалы, он вышел не из  низов  общества,  а  из
семьи среднего  класса.  Цвет  кожи  обострил  его  чувство  справедливости.
Российские евреи, которых  было  много  среди  революционеров,  подвергались
точно такой же дис-криминации, что и  негры  в  Америке.  Помимо  истории  с
поджогом "большого дома", Голдены рассказывали  о  том,  как  белый  мужчина
изнасиловал одну из сестер, и об угрозе суда Линча над одним из братьев,  на
которого обратила внимание белая женщина. Несмотря на все  свои  достижения,
Голдены оставались изгоями и заложниками общества расового неравенства.  Так
что не удивительно, что хотя бы у одного  из  членов  этой  семьи  появилось
желание построить другое общество, в котором судьба человека не зависела  бы
от цвета кожи и толщины кошелька.
 
   Первая мировая война вмешалась в  устоявшуюся  жизнь  моего  дедушки.  Он
получил повестку и прибыл на призывной пункт в  Кларксдейле  31  марта  1918
года. После прохождения курса начальной военной подготовки его  отправили  в
Европу. Армия Соединенных Штатов была тогда полностью сегрегированной, и 370
тысяч негров составляли 11 процентов  от  ее  общей  численности.  Некоторые
черные солдаты отличились во  время  боевых  действий,  девяносто  вторая  и
девяносто третья пехотные дивизии сражались вместе с французскими  войсками,
которые, в отличие от американцев, не возражали против  того,  чтобы  черные
воевали бок о бок с ними, и были награждены французскими боевыми  наградами.
Но большинство  черных  солдат  работали  в  тылу:  разгружали  транспортные
корабли во французских портах, служили поварами и санитарами. Вот и мой  дед
был поваром и официантом.
   Моя мать думает,  что  служба  во  Франции  оказала  сильное  влияние  на
мировоззрение деда. Узнала она об участии Оливера Голдена в  Первой  мировой
войне вскоре после его смерти в 1940 году.
   "Когда мои родители прибыли в Советский Союз, они поселились в  маленькой
деревне около сельскохозяйственной станции.  Мой  дед  обожал  готовить,  он
всегда использовал местные продукты, поэтому стал ловить лягушек и  готовить
их на французский манер. Предлагал гостям этот деликатес, наблюдал, как  они
с жадностью опустошают тарелки, а потом наслаждался ужасом, появлявшимся  на
их лицах, когда узнавали, что именно ели. После того,  как  Берта  и  Оливер
переехали в город,  крестьяне,  которые  ценили  шутку,  сдружились  с  этим
странным черным американцем, совсем не говорившим на узбекском, а  по-русски
- с сильным миссисипским  акцентом.  Приезжая  в  Ташкент,