остояли из:
     1) женатых людей, которые жили со своей семьей и хорошо содержали ее;
     2)  холостых,  старше   22  лет,   с  явно  выраженными  хозяйственными
привычками;
     3) молодых мужчин, ниже 22 лет, и женщин,  которые служили единственной
опорой для каких-нибудь родственников.
     Прежде всего  рабочий  получил свою  справедливую плату,  которая  в то
время  была на 15% выше, чем  обычная поденная  плата. Кроме  того,  он имел
право на известную  долю в прибыли. Плата плюс доля в прибыли были вычислены
так, что он  получал,  в качестве минимального  вознаграждения, 5 долларов в
день.  Доля  прибыли  исчислялась  на  основании  часового  расчета  и  была
согласована  с  почасовой платой  таким образом, что тот,  кто получал самую
низкую  почасовую  плату,  получил  высшую  долю  в  прибыли,   которая  ему
выплачивалась  каждые  две  недели  вместе  с  его  обычными  ставками.  Так
например, рабочий, который зарабатывал  34 цента в час, получил,  как долю в
прибыли,  28 1/2  цента в час, т.  е. дневной  заработок  в 5 долларов.  Кто
зарабатывал  54  цента в час,  получил почасовую  прибыль  в 21  цент -- его
дневной заработок составлял 6 долларов.
     Все   это   представляло   своего   рода   план,   преследующий   общее
благосостояние, с  которым  были связаны определенные условия. Рабочий и его
дом должны были  удовлетворять известному уровню, предъявляемому чистотой  и
правами  гражданина. Патриархальные  цели были  нам  чужды! Несмотря на это,
начали развиваться своего рода патриархальные отношения, поэтому весь план и
наш  отдел   социального  обеспечения   были  впоследствии   реорганизованы.
Первоначальная  идея,  однако  же,   заключалась   в   том,   чтобы  создать
непосредственный стимул к лучшему образу  жизни, а лучший стимул, по  нашему
мнению, состоял в денежной премии. Кто хорошо  живет, тот хорошо и работает.
Кроме  того,   мы  хотели  не   допустить   того,   чтобы  снизился  уровень
продуктивности благодаря  повышению ставок. Война дала  доказательства того,
что слишком быстрое повышение ставок подчас лишь будит жадность  в людях, но
уменьшает их работоспособность. Поэтому,  если бы мы вначале просто передали
бы  им  в  конверте  прибавку  к  заработку,   уровень  выработки,  по  всей
вероятности, упал бы. Приблизительно у половины рабочих, на основании нового
плана,  плата  удваивалась; существовала  опасность, что  на это  добавочное
получение  будут  смотреть, как  на "легко заработанные деньги". Но подобная
мысль  неминуемо подрывает работоспособность. Опасно слишком быстро повышать
плату -- безразлично зарабатывало  ли данное лицо один  или сто  долларов  в
день. Наоборот, если  жалованье лица со ста долларами в одно прекрасное утро
поднимется  до трехсот  долларов, то  можно прозакладывать  десять процентов
против  одного,  что  это  лицо  наделает  больше  глупостей,  чем  рабочий,
заработок которого повысился с одного до трех долларов в час.
     Предписанные нормы труда  не были мелочны, хотя порой они, может  быть,
применялись  мелочным  образом.  В  отделении  социального обеспечения  было
занято  около  50 инспекторов,  в среднем,  одаренных необыкновенно сильным,
здоровым рассудком.  Правда, и они делали  подчас  промахи -- всегда  ведь о
промахах  только  и слышишь.  Предписано  было, что  женатые  люди,  которые
получают  премию, должны жить со своими семьями и  заботиться  о них.  Нужно
было объявить поход против распространенного среди  иностранцев обычая брать
в дом жильцов и нахлебников. Они смотрели на  свой дом, как  на  своего рода
заведение, с которого можно получать доход, а не как на место, чтобы жить  в
нем.  Молодые  люди  ниже  18  лет, которые  содержали родственников,  также
получали  премии,  равным образом холостяки, ведущие  здоровый  образ жизни.
Лучшее доказательство благотворного  влияния  нашей системы дает статистика.
Когда вошел в силу наш план, тотчас право на прибыль  было признано за 60  %
мужчин;  этот процент повысился через шесть месяцев до  78%, а через год  до
87%; через полтора года не получал премии всего-навсего один процент.
     Повышением платы  были  достигнуты и  другие  результаты. В 1914  году,
когда  вступил в действие  первый  план, у нас было  14 000 служащих, и было
необходимо пропускать ежегодно  53  000 человек,  чтобы  контингент  рабочих
поддерживался  на уровне 14  000. В 1915 году мы должны были  нанять  только
6508 человек,  и  большинство  из  них  было  приглашено  потому,  что  наше
предприятие расширилось. При старом движении рабочего состава  и наших новых
потребностях мы  были бы теперь вынуждены  ежегодно  нанимать около 200 000,
что  было  бы  почти невозможно.  Даже  при  исключительно  кратком  учебном
времени, которое необходимо для изучения почти всех наших операций, все-таки
было бы  невозможно  ежедневно, еженедельно  или ежемесячно  нанимать  новый
персонал, ибо, хотя наши  рабочие, по большей  части, через два, три  дня  в
состоянии уже выполнять удовлетворительную работу в удовлетворительном темпе
-- они все-таки после годичного опыта работают лучше, чем вначале. С тех пор
нам не приходилось  ломать голову над вопросом о  движении рабочего состава;
точные  справки здесь  затруднительны,  так  как  мы заставляем часть  наших
рабочих менять свои места, чтобы распределять работу между возможно  большим
числом.   Поэтому   нелегко   провести   различие   между   добровольным   и
недобровольным уходом. Теперь мы вообще не  ведем  уже  никакой статистики в
этой  области,  так  как  вопрос о  смене  персонала  нас  мало  интересует.
Насколько нам известно, смена персонала составляет ежемесячно от 3 до 6 %.
     Хотя мы внесли некоторые изменения в систему, но принцип остался тот же
самый:
     "Если вы требуете от кого-нибудь, чтобы  он  отдал свое время и энергию
для  дела,   то  позаботьтесь  о  том,  чтобы  он  не  испытывал  финансовых
затруднений.  Это окупается.  Наши  прибыли  доказывают,  что,  несмотря  на
приличные  тарифы  и  премиальное  вознаграждение, которое  до реформы нашей
системы составляло ежегодно около десяти миллионов долларов, высокие  ставки
являются самым выгодным деловым принципом".

Глава IX ПОЧЕМУ БЫ НЕ ДЕЛАТЬ ВСЕГДА ХОРОШИХ ДЕЛ?

     Работодатель  должен  рассчитывать  на целый  год. Рабочий  тоже должен
рассчитывать на целый год. Но оба работают обыкновенно по неделям. Они берут
заказы и работу, где им предлагают, по той  цене, которую им дают. В хорошие
времена заказы и работа имеются в изобилии:  в "тихое", в деловом  отношении
время, они редки. В деловой  жизни всегда господствует смена --  "твердо"  и
"слабо"; дела  идут "хорошо"  или  "дурно".  Никогда  еще  на  земле не было
избытка  продуктов   --  иначе  должен  был  бы  быть   избыток   счастья  и
благосостояния, несмотря на это, мы видим  по временам странное зрелище, что
мир  испытывает товарный  голод, а индустриальная машина --  трудовой голод.
Между  двумя моментами --  между спросом и средствами его  удовлетворения --
вторгаются  непреодолимые денежные  затруднения. Производство, как и рабочий
рынок, -- колеблющиеся, неустойчивые факторы.  Вместо  того, чтобы постоянно
идти вперед, мы подвигаемся толчками, то слишком быстро, то стоим  на месте.
Если имеется  много покупателей, мы говорим о недостатке товаров, если никто
не хочет  покупать, -- о перепроизводстве. Я лично знаю, что мы всегда имели
недостаток  товаров и никогда - перепроизводство. Возможно, что по  временам
наблюдался  избыток  в  каком-либо  неподходящем  сорте товара,  но  это  не
перепроизводство  -- это  производство, лишенное плана. Быть может, на рынке
лежат иногда большие количества слишком дорогих товаров. Но  и это точно так
же  не  перепроизводство --  а  или  ошибочное  производство,  или ошибочная
капитализация. Дела идут хорошо или худо, смотря по тому, хорошо или худо мы
их ведем. Почему мы сеем хлеб, разрабатываем рудники или производим  товары?
Потому,  что  люди  должны есть,  отопляться,  одеваться и иметь необходимые
предметы  обихода.  Нет  никаких  других  оснований,  однако  это  основание
постоянно  прикрывается,  люди  изворачиваются не  для  того, чтобы  служить
обществу,  а чтобы  зарабатывать деньги. А все лишь от того, что мы изобрели
финансовую  систему, которая,  вместо  того, чтобы  быть  удобным  средством
обмена, иногда является прямым препятствием для обмена. Но об этом после.
     Лишь потому,  что мы плохо хозяйничаем, нам приходится  часто впадать в
полосы так называемых "неудач". Если бы у нас  был  страшный неурожай, то  я
могу   себе  представить,  что  стране   пришлось  бы  голодать.  Но  нельзя
представить,  что  мы обречены  на  голод  и  нищету лишь  благодаря дурному
хозяйству, которое  проистекает из  нашей бессмысленной финансовой  системы.
Разумеется, война привела  в расстройство хозяйство нашей страны. Она вывела
весь свет из колеи. Но  не одна  война виновата. Она обнажила многочисленные
ошибки нашей финансовой системы и прежде всего  неопровержимо  доказала, как
необеспеченно всякое  дело,  покоящееся  на одном финансовом основании. Я не
знаю, являются  ли  худые дела следствием худых  финансовых  методов, или же
худые  финансовые методы  созданы  ошибками  в  нашей деловой жизни.  Я знаю
только одно:  было  бы  невозможно  просто  выбросить  всю  нашу  финансовую
систему, но, конечно, было бы желательно по-новому организовать нашу деловую
жизнь  на  принципе  полезной  службы.  Следствием  этого  явится  и  лучшая
финансовая система. Современная система исчезает потому, что у нее нет права
на существование, но весь процесс может совершиться лишь постепенно.
     Стабилизация, в частности,  может  начаться по  индивидуальному почину.
Правда,  полных  результатов нельзя добиться  без сотрудничества других,  но
если  хороший пример с  течением  времени  станет известен, другие последуют
ему,  и  мало-помалу удастся отнести инфляцию рынка вместе с ее двойником, с
депрессией рынка  к разряду устранимых болезней. При безусловно  необходимой
реорганизации  промышленности, торговли  и  финансов будет  вполне  возможно
устранить  из   индустрии,   если  не  самую  периодичность,  то  ее  дурные
последствия и вместе  с тем  периодические депрессии. Сельское хозяйство уже
находится  в  таком  процессе  преобразования.  Когда  сельское хозяйство  и
промышленность закончат свою реорганизацию, они будут  дополнять друг друга:
они являются дополнительными,  а не  обособленными  комплексами.  В качестве
примера,  я хотел бы  привести нашу  фабрику  клапанов.  Мы построили  ее  в
деревне, на расстоянии 18 английских миль  от города,  чтобы рабочие могли в
то же время заниматься земледелием.  В будущем,  по введении соответственных
машин,  в  земледелии  будет затрачиваться лишь часть  того времени, которое
необходимо теперь.  Время,  которое нужно природе для производства,  гораздо
значительнее,  чем рабочее  время человека при  сеянии, возделывании почвы и
жатве.  Во многих  отраслях  промышленности,  продукты которых  невелики  по
объему, довольно безразлично, где ведется производство. С  помощью силы воды
в  деревне многое  можно хорошо устроить. Мы  будем иметь  поэтому в гораздо
более широких размерах, чем теперь,  индустриальный класс,  который явится в
то  же  время крестьянским и будет работать при максимально хозяйственных  и
здоровых условиях.  Сезонная индустрия уже добывает себе рабочие руки  таким
путем.  Несколько  иным  способом  можно  будет  позаботиться  о  правильном
чередовании продуктов, в зависимости  от времени  года и  условий снабжения;
другими средствами мы сумеем, при тщательной организации, выровнять  хорошие
и  плохие  периоды. Внимательное изучение любого  вопроса могло  бы  указать
здесь правильные пути.
     Периодические  депрессии являются  худшим из двух зол, так как их сфера
так велика, что они кажутся не поддающимися контролю. Пока не закончится вся
реорганизация,  с ними нельзя  будет вполне  справиться, но  всякий  деловой
человек  до  известной  степени  может  сам  помочь  себе и,  помогая весьма
существенно  своему  предприятию,  принести   пользу  и  другим.  Фордовское
производство никогда не стояло под знаком хороших или  плохих дел.  Невзирая
ни на какие условия оно  шло своим  прямым  путем,  исключая 1917--1919 гг.,
когда  оно было  приспособлено  для военных  целей.  1912--1913 год считался
плохим  годом  в  деловом  отношении,  хотя  теперь  он  многими  называется
"нормальным". Мы почти удвоили тогда наш сбыт; 1913--1914 год был решительно
тихим: мы  увеличили  наш сбыт на одну треть. 1920--1921 год считается одним
из самых тяжелых, какие  помнит  история:  наш сбыт равнялся l 1/4 миллионов
автомобилей,  т.  е.  почти впятеро  более  1912--1913-го,  так  называемого
"нормального" года. За этим не скрывается никакого особенного секрета. Как и
во всех других обстоятельствах нашего дела, и это было логическим следствием
принципа, который может быть применен к каждому предприятию.
     Теперь мы платим без  всякого ограничения минимальное  вознаграждение в
шесть  долларов  ежедневно. Люди так привыкли получать  высокие  ставки, что
надзор   сделался    излишним.   Всякий   рабочий    получает    минимальное
вознаграждение,  как только достиг минимума в своей выработке, а это зависит
исключительно  от  его желания работать. Мы прибавляем к  ставкам платы нашу
предполагаемую прибыль и выплачиваем теперь большие ставки, чем  при высокой
военной  конъюнктуре.   Но,  как  всегда,  мы   выплачиваем  их  в  качестве
вознаграждения  за фактическую  работу.  Что люди,  действительно, работают,
видно  из  того,  что,  приблизительно,  60%  рабочих  получают  плату  выше
минимальной.  Шесть долларов в  день -- это именно не средняя, а минимальная
плата.
     В  наших  рассуждениях  мы  совершенно  не придерживаемся статистики  и
теорий политико-экономов о  периодических циклах благосостояния и депрессии.
Периоды,  когда  цены   высоки,  у   них  считаются  "благополучными",   но,
действительно, благополучное время определяется на основании цен, получаемых
производителями  за их продукты. Нас занимают  здесь  не благозвучные фразы.
Если цены на товары выше, чем доходы  народа, то  нужно приспособить  цены к
доходам. Обычно, цикл деловой жизни начинается процессом производства, чтобы
окончиться  потреблением. Но когда потребитель  не  хочет покупать того, что
продает производитель, или у него не хватает денег, производитель взваливает
вину на потребителя и утверждает, что дела  идут плохо, не сознавая, что он,
со своими жалобами, запрягает лошадей позади телеги.
     Производитель  ли  существует  для  потребителя   или  наоборот?   Если
потребитель  не  хочет  или  не  может  покупать того,  что  предлагает  ему
производитель, вина ли это производителя или потребителя?  Виноват ли в этом
вообще  кто-нибудь?  Если  же  никто  не  виноват,  то  производитель должен
прикрыть лавочку.
     Но  какое  дело  начиналось когда-либо с  производителя и  оканчивалось
потребителем?  Откуда  идут  деньги,  которые  заставляют вертеться  колеса?
Разумеется, от  потребителя.  Успех в производстве зависит  исключительно от
искусства производителя служить потребителю, предлагая то, что ему нравится.
Ему можно угодить качеством или ценой. Больше всего ему можно угодить высшим
качеством  и низкими  ценами;  и  тот,  кто  сможет дать  потребителю лучшее
качество  по  низшим  ценам,  непременно   станет   во  главе  индустрии  --
безразлично, какие бы товары он ни производил. Это непреложный закон.
     К чему же сидеть  и  дожидаться  хороших дел? Уменьшите  издержки более
умелым ведением дела, уменьшите цены соответственно покупательной силе.
     Понижение  заработной  платы  самый  легкий  и  в  то  же  время  самый
отвратительный способ  справиться с трудным положением,  не говоря уже о его
бесчеловечности.   В  действительности,  это  значит  свалить  неспособность
администрации  на рабочих. Присмотревшись  внимательно, мы  должны признать,
что   всякая  депрессия  на  хозяйственном   рынке  является   стимулом  для
производителя   --  внести   побольше   мозга   в   свое  дело,   достигнуть
рассудительностью  и  организацией того, чего другие  добиваются  понижением
заработной платы. Экспериментировать с платой, прежде чем не проведена общая
реформа, значит  уклоняться от настоящей трудности. Если же с самого  начала
взяться вплотную  за действительные  затруднения, то  понижение платы вообще
излишне. Таков, по крайней мере, мой опыт. Практически, суть дела в том, что
нужно быть готовым в этом процессе приспособления нести известный убыток. Но
этот  убыток  может  ведь нести  только тот, кому  есть  что  терять.  Здесь
выражение "убыток", собственно говоря, вводит в  заблуждение. На самом деле,
здесь  нет  никакого убытка.  Здесь  есть  только  отказ от известной  части
настоящего барыша  ради более крупной будущей прибыли. Недавно я беседовал с
торговцем железными изделиями из одного маленького городка. Он сказал мне:
     -- Теперь  я готов к  тому, что придется потерять около 10 000 долларов
из моей  наличности. Но на  самом  деле я  вовсе  не  теряю так  много.  Мы,
продавцы железных товаров, сделали  весьма  выгодные  дела.  Мой  товар я  в
значительной части покупал дорого, но уже несколько  раз я возобновлял его с
хорошей прибылью. Кроме того, 10 000  долларов, которые, как  я  сказал, мне
предстоит потерять,  совсем иного рода доллары, чем  прежние. Это  некоторым
образом спекулятивные деньги. Это не те добротные доллары, которые я покупал
по 100 центов за штуку.  Потому мои убытки, хотя  они и кажутся высокими,  в
действительности,  вовсе не так велики. В то же время я даю возможность моим
согражданам продолжать  постройку  домов,  не  пугаясь  больших  расходов на
железные части.
     Этот человек был умным  купцом. Он предпочитал довольствоваться меньшей
прибылью и  сохранить нормальное течение деловой жизни, чем  держать  у себя
дорогой  товар и тормозить  прогресс всего общества. Такой купец находка для
каждого города.  Это  светлая голова он считает  более правильным  выровнять
свой баланс с  помощью  инвентаря,  чем понижать плату  своих служащих и тем
самым их покупательную силу.
     Он  не сидел праздно со  своим прейскурантом и не ждал, пока что-нибудь
случится.   Он  понимал   то,   о  чем   все,   по-видимому,   забыли,   что
предприниматель,  по  своей  природе, должен  иногда  терять  деньги. И  нам
случалось терпеть убытки.
     И наш сбыт  суживался понемногу, как и везде. У  нас был большой склад.
Считаясь со  стоимостью  сырых материалов  и  готовых частей,  мы  не  могли
поставлять дешевле, чем  по установленной цене. Но эта цена была  выше,  чем
публика  согласна  была  платить, при тогдашней заминке  в делах. Мы сбавили
цену, чтобы приобрести себе свободу  действий. Мы  стояли перед выбором: или
скостить  17 миллионов долларов  с цены нашего инвентаря,  или потерпеть еще
большие убытки  при полной остановке  дела. В сущности, у нас  вовсе не было
выбора.
     Перед такой ситуацией иногда стоит всякий деловой человек. Он может или
добровольно занести в  книги свои  убытки и работать  дальше, или прекратить
все   дела  и  нести  убытки   от  бездеятельности.   Но  убыток  от  полной
бездеятельности,  по большей части, гораздо  значительнее,  чем  фактическая
потеря денег, ибо  периоды застоя  лишают его сверх того силы инициативы,  и
если застой длится долго, он уже не найдет в себе достаточной энергии, чтобы
начать сызнова.
     Совершенно  бесцельно ждать,  пока дела  сами  собой  поправятся.  Если
производитель,   действительно,  хочет  выполнить  свою  задачу,  он  должен
понижать цены, пока публика не сможет и не захочет  платить. Некоторую цену,
хотя бы низкую,  можно  выручить всегда,  ибо  покупатели, как бы скверно ни
было  положение дел, всегда  могут и  желают платить за действительно