Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
художницей и актрисой-любительницей. Каминская побывала за
границей, где познакомилась с революционерами П.Л.Лавровым,
С.М.Степняком-Кравчинским.
Горький переписывал прошения, ходил в суд, а ночами читал и писал
рассказы. Но печатать их сперва не решался, хотя Ланин отзывался о них
весьма благосклонно.
С первых своих шагов в литературе Горький высоко ценил звание писателя,
с огромной ответственностью относился к писательскому труду: "Человек -
умирает, мысль его остается жить... Писатель - человек, так сказать,
публично мыслящий... У нас, на Руси, мысль писателя имеет особенную
воспитательную ценность, пользуется исключительным вниманием", - писал он в
1914 году.
Веры в свои силы Горькому придало опубликование в московских "Русских
ведомостях" рассказа "Емельян Пиляй", который передал в редакцию приятель,
ездивший в Москву.
Рассказы молодого писателя печатает и казанский "Волжский вестник" -
тот самый, что пять лет назад писал о неудачной попытке самоубийства
"нижегородского цехового Алексея Максимова Пешкова".
Много помогает Горькому, предостерегая от "красивых" слов, от
многословия, Короленко. Советы его были краткими, но деловыми.
По совету и при содействии Короленко Горький переезжает в Самару
(теперь Куйбышев) - сотрудничать в "Самарской газете".
К этому переезду его толкает и напряженность отношений с женой.
Первое время он был счастлив с Ольгой Юльевной. Но к главному делу
мужа - литературе - она была равнодушна, и ее литературные вкусы вполне
удовлетворялись мещанскими романами с запутанной интригой, благодушным
концом и благонамеренными поучениями.
Не по душе пришлись писателю и постоянно наполнявшие дом друзья Ольги,
люди пошлые и неинтересные, мешавшие работать, а острота ума и культура жены
оказались неглубокими.
Жизнь супругов все более осложнялась, и Горький сказал жене: "Мне
кажется, будет лучше, если я уеду". Она согласилась.
"Так кончилась история моей первой любви, - хорошая история, несмотря
на ее плохой конец". Хорошая, ибо "самое умное, чего достиг человек, - это
уменье любить женщину, поклоняться ее красоте; от любви к женщине родилось
все прекрасное на земле", - писал Горький много лет спустя в
очерке-воспоминании "О первой любви" (1923).
2
С февраля 1895 года Горький живет в Самаре. Здесь он стал
профессиональным литератором, вошел в "большую литературу": шестую книжку
известного в те годы журнала "Русское богатство" за 1895 год открывал
горьковский "Челкаш".
В "Самарской газете" Горький писал заметки о городских событиях,
фельетоны. Фельетоны подписывал странно - Иегудиил Хламида*.
______________
* Иегудиил - по еврейским религиозным сказаниям, один из семи высших
ангельских чинов; хламида - у древних греков и римлян плащ, перекинутый
через левое плечо; в просторечье - несуразная одежда (в Самаре Горький носил
"крылатку" - широкий черный плащ).
"Весною 1895 года, - вспоминает один из сотрудников "Самарской
газеты", - самарские обыватели с любопытством разглядывали появившегося в их
городе юношу-оригинала... Высокий, плечистый, слегка сутулый, он неутомимо
шагал по пыльным улицам, грязноватым базарным площадям, заходил в трактиры и
пивнушки, появлялся на пароходах, возле лодок и баржей, в городском саду,
заглядывал в окна магазинов и раскрытые двери лавчонок, словом, толокся
среди пестрой толпы и нарядной "публики", всюду как бы вглядываясь в "гущу
жизни" и прислушиваясь к ее гомону и крикам... Встречных, особливо "из
господ", удивлял его разношерстный сборный костюм: старенькая, темная
крылатка, раздувавшаяся на ходу; под нею русская рубашка, подпоясанная узким
кавказским поясом; хохлацкие штаны синие, бумажные; сапоги татарские, мягкие
с вставками из кусочков зеленой, красной и желтой кожи; в руках - толстая,
суковатая палка... на голове - черная мягкая шляпа, с большими, обвисшими от
дождя полями - "шляпа земли греческой", как звали мы, еще в гимназии,
подобные головные украшения.
Из-под шляпы висели длинными прядями светлые волосы.
Странный парень забирался и в окрестности города, на дачи, бродил в
засамарских пожнях (пожня - поле, на котором сжат хлеб; покос, луг. - И.Н.),
по реке Татьянке; или среди мужиков и лошадей, телег с поднятыми оглоблями и
желто-красных, грызущих семечки, баб переправлялся на "тот бок" Волги, в
Рождествено, всюду суя свой острый, с четко вырезанными ноздрями нос...
Высоко поднятые брови морщили лоб и придавали широкоскулому, серому, без
кровинки, лицу слегка удивленное выражение. Взгляд казался блуждающим,
однако наблюдательный человек мог бы подметить, что этот взгляд порою остро
впивается в предмет, как бы хватая его цепко, осваивая, беря себе..."
Систематическая газетная работа заставляла молодого писателя зорко
вглядываться в жизнь, отделять в ней главное от второстепенного, видеть в
"мелочах" их сущность, задумываться над фактами самарских будней. В обзорах
периодической печати Горький осуждал объективизм выступлений журналистов,
нежелание думать о страшных трагедиях, происходящих в стране, неумение найти
их причины.
Осуждение, на первый взгляд, отдельных частных фактов: тяжелого
положения мальчиков-учеников на заводе, ограбления крестьян купцами,
злоупотреблений городской думы, неурядиц в школе и суде - Горький поднимал
до больших, принципиальных обобщений (хищническая капиталистическая
эксплуатация, бездарность администрации, засилье мещанства и т.д.).
Задачу печати - и свою как журналиста - Горький видел в том, чтобы
беспощадно осудить все отрицательное в общественной жизни и быту, будить
общественную инициативу, поднимать человека на борьбу с пороками, привить
ему чувство внутреннего достоинства, вызвать в людях желание переделать
жизнь.
Уже в Самаре случилось, что фельетон Горького "был вытоптан цензором,
как овсяное поле лошадью".
Начальник Главного управления по делам печати обращал внимание
самарского губернатора на горьковский фельетон "Между прочим": "Автор
фельетона негодует, что рабочий должен работать на купца, который остается
хозяином всего современного экономического положения, и при этом
высказывает, что представляется отрадным только то обстоятельство, что самые
успехи капиталиста, на которого даром трудится рабочий, подготовляют ему
гибель". Он просил губернатора "сделать распоряжение, чтобы на будущее время
не были разрешены... статьи, могущие посеять вражду рабочих к хозяевам".
О чем писал Иегудиил Хламида? О процветающем в Самаре воровстве,
раболепии перед богачами, купеческом самодурстве и бескультурье, о девушках,
насильно выдаваемых замуж, об обывательских нравах, диких развлечениях
мещан, убогой, бессодержательной жизни самарцев.
Вот одна из горьковских картинок "суровой самарской действительности".
Муж на улице бьет жену. Прохожий вмешивается.
" - Настасья, ступай домой, - скомандовал ей супруг. - И вы, -
обратился он ко мне, - проходите. Чего тут глаза-то пялить?
И снова обращаясь к жене, он внушительно разъяснил ей:
- А завтра вечером я тебе додам, что не додал... Иди!
- Господин! - обратился он ко мне, - дайте двугривенный! Просил у этой
ведьмы - не дала чертовка. А голова у меня...
- Извольте, я дам. Но вот что: сколько вы с меня возьмете за то, чтобы
не бить жены завтра?
- То есть как - совсем не бить? - спросил он задумчиво.
- Нет, - вот вы обещали ей завтра еще доколотить ее, так не
доколачивайте, а возьмите с меня, сколько следует за это...
- Н-да... Вам, значит, жалко ее, бабу-то?
- Жалко, - сказал я.
- Это пожалуй. И мне тоже жалко - хорошая баба. Шестой год живем душа в
душу. Сколько с вас за нее взять? - и он задумался. - Полтину дадите?..
- Извольте...
- Покорнейше вас благодарю. Черт те возьми! Везет мне. До приятного
свидания!
- Не будете бить жену завтра?
- Ни-ни! Расцелую чертовку. Господи... чай я не зверь какой, стану ни с
того ни с сего терзать человека! Чай жена мне она, Настька-то. Живем
хорошо... Иду-с я!
И он ушел...
Как вы полагаете - надул он меня?
Бил он вчера жену или нет?
И как вы полагаете, - сколько бы он взял с меня за то, чтобы не бить
жену никогда больше?
Это, конечно, невозможно, но для примера, сколько бы это стоило?"
С сердечной теплотой и душевным сочувствием писал Горький о бедном
городском люде, о нещадной эксплуатации рабочих. Силой печатного слова он
защищал городскую бедноту, которую всячески обижают и угнетают.
"Если вы на улице встретите интенсивно чумазого мальчика с кипой
печатной или чистой бумаги в его руках или на его голове, вы можете
безошибочно сказать:
- Вот идет мальчик из типографии!
Мальчик из типографии - совсем особенный мальчик.
Во-первых, он желтоватого цвета - потому что отравлен свинцовой пылью.
Во-вторых, он очень сонного вида - потому что много работает и мало
спит.
В-третьих, у него непременно где-нибудь на физиономии, на руке, на шее
есть болячки, - это его задело машиной и рану растравил свинец..."
Писателя возмущало царившее в городе бескультурье, тяжелое положение, в
котором находился учитель.
"Когда я, - писал он, - встречаю женщину с лицом бледным и утомленным,
с темными пятнами под глазами, женщину, которая идет торопливой походкой
человека, не имеющего ни одной свободной минутки, и помимо утомления имеет
на лице и во всей фигуре нечто, внушающее уважение к ней, - я думаю про
себя:
- Это, наверно, учительница...
Затем я вздыхаю и думаю про себя об одном из мучительных видов
каторжной работы, о том ее виде, который называется "педагогической
деятельностью".
"Что вообще хорошее и важное для города сделало наше богатое
купечество, - спрашивал Горький, - что оно делает и предполагает сделать?
Я знаю за ним одно дело - это ненависть к местной прессе и
преследование ее разными путями".
И действительно, обличение "сильных мира сего", их семейного произвола,
нещадной эксплуатации рабочих, самодурства и беззакония - пришлось не по
душе самарским воротилам. Двое рабочих, нанятые за три рубля "обиженным" в
фельетоне Иегудиила Хламиды заводчиком, пытались избить писателя. В другой
раз обозленный на Хламиду трактирщик, не застав в редакции Горького,
набросился с кулаками на редактора.
С первых шагов в жизни и до последних дней Горького волновали проблемы
культуры. Он выступил в литературе в то время, когда в России зарождаются
декадентские, упадочные течения в искусстве.
Декадентство возникло в атмосфере жестокой политической реакции конца
XIX века. Начав с протеста против буржуазного общества, обывательщины,
декаденты скоро пришли к пессимизму, мистике, страху перед народной массой.
Занесенное в Россию из Франции, декадентство нашло здесь достаточно
питательную почву для развития. Русская буржуазия была падкой на все
иностранное. Обстановка политической реакции в стране, преследование всякого
проявления передовой, революционной мысли, незнание широкими слоями русской
интеллигенции путей развития страны и человечества способствовали появлению
в России декадентских течений в литературе и искусстве.
Молодой писатель и журналист начал непримиримую борьбу с проявлениями
декаданса - индивидуализмом, субъективизмом, пессимизмом, бегством от
современности, отрицанием общественной роли искусства: "декаденты и
декадентство - явление вредное, антиобщественное, - явление, с которым
необходимо бороться", - писал Горький. В то же время он видел сложность и
противоречивость декаданса, признавал высокие достижения символистов в
области мастерства стиха, с болью в сердце писал о писателях-декадентах как
людях с "более тонкими нервами и более благородной душой", которые "плутали
в темной жизни", "ища себе в ней чистого угла", "выхода вон из буржуазной
клоаки".
Декадентской вымученности формы, болезненной изощренности Горький
противопоставляет нетленную красоту шедевров классического искусства: "В
сущности, все эти изваяния из мрамора - просты. И именно потому они так
красивы", - пишет он о древнегреческих статуях.
3
Литературная жизнь эпохи, когда Горький начал свой творческий путь,
была сложной и противоречивой. На книжном рынке появлялось множество убогого
обывательского чтива - повестей и романов, поверхностно и неглубоко
описывавших личные отношения героев, восхвалявших буржуазный прогресс и его
деятелей. "Будь верен жене, молись о ней по молитвеннику, наживай денег,
люби спорт и твое дело в шляпе и на этом и на том свете", - иронически писал
о такой литературе Чехов. Зарождаются в эти годы и упаднические декадентские
течения.
Но продолжало существовать в русской литературе тех лет и направление
критического реализма. Его представляли в первую очередь великие творения
Льва Толстого, Чехова, произведения Короленко. Скоро рядом с ними стало еще
одно имя - Максим Горький.
В общественной жизни страны - это пора реакции. Марксистское движение
лишь зарождается, но активно выступают поздние народники, либералы.
После отмены в 1861 году крепостного права в России быстрыми темпами
развивался капитализм: росла промышленность, в деревне выделялась зажиточная
часть крестьянства, наживавшаяся чужим трудом, - кулачество. К 1890 году
численность пролетариата возросла вдвое в сравнении с 1865 годом и
приближалась к полутора миллионам, а к 1900 году в стране было уже 10
миллионов рабочих. Положение пролетариата было очень тяжелым - рабочий день
продолжался не менее 12 часов, а в текстильной промышленности доходил до 15
часов, широко применялся женский и детский труд.
Гнет помещиков и буржуазии, чиновничий и полицейский произвол,
самодержавный деспотизм вызывали возмущение самых широких слоев населения.
Назревала буржуазно-демократическая революция, и одновременно росло движение
пролетариата против капиталистических порядков. Это делало общественную
жизнь крайне сложной и внутренне противоречивой, вызывало колебания среди
различных социальных групп.
Выразителем идей поднимающегося на революционную борьбу пролетариата и
стал Максим Горький.
Появление Горького было исторически неизбежным, выражало потребность
времени, когда созрели мятежные силы класса пролетариев. Этому классу нужен
был свой певец, свой буревестник революции.
В 1893 году Энгельс писал: "Конец феодального средневековья, начало
современной капиталистической эры отмечены колоссальной фигурой. Это -
итальянец Данте... Теперь... наступает новая историческая эра. Даст ли нам
Италия нового Данте, который запечатлеет час рождения этой новой,
пролетарской эры?" Он не знал, что за полгода до этого на страницах
тифлисского "Кавказа" уже появился первый рассказ великого русского
писателя, который в своем творчестве запечатлел наступление "новой,
пролетарской эры" мировой истории.
Центр мирового революционного движения переместился в Россию, и
закономерно, что великий художник пролетариата появился именно здесь.
Это было подготовлено и развитием русской литературы, пережившей в XIX
веке свой расцвет. Сила русской классической литературы была в ее глубокой
связи с народом, с его протестом против крепостничества, против буржуазных
отношений.
Уже с первых рассказов одной из ведущих тем стала у Горького
несовместимость в человеке собственнического и по-настоящему человеческого.
Его привлекали люди с "чудинкой", те, у кого не было стадного начала, кто
противопоставлял себя царившему вокруг мещанству, думал над жизнью, к
чему-то стремился.
"Сбились в кучу и давят друг друга, - говорит о людях старый цыган
Макар Чудра в первом рассказе Горького, - а места на земле вон сколько... И
все работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Что ж, - он (человек. - И.Н.)
родился затем, что ли, чтоб поковырять землю да и умереть, не успев даже
могилы самому себе выковырять?"
Недовольство жизнью охватывает все больше и больше людей. "Вот так
жизнь... И зачем только она мне далась? Работища да скучища, скучища да
работища..." - рассуждает Гришка Орлов ("Супруги Орловы").
Молодой писатель, продолжая традиции передовой русской литературы,
обличает бесчеловечность власти богатства, глумление над беззащитными
людьми. Перед читателем проходят люди из народа, буржуа, мещане, купцы. В
ряде рассказов Горький рисует духовную бедность, эгоистичность, стремление к
беззаботной жизни, равнодушие к общественным интересам у буржуазной
интеллигенции ("Открытие", "Неприятность", "Варенька Олесова", "Поэт",
"Встреча").
Особенное внимание современников привлекли рассказы писателя об
обитателях городского "дна" - босяках ("Дележ", "Дело с застежками", "Как
поймали Семагу", "Бабушка Акулина", "Однажды осенью", "Челкаш", "Мой
спутник", "Два босяка", "Проходимец", "Бывшие люди", "Коновалов").
В 1901 году Ленин писал, что "увеличение числа босяков и нищих,
посетителей ночлежных домов и обитателей тюрем и больниц не обращает на себя
особенного внимания, потому что ведь "все" так привыкли к тому, что в
большом городе должны быть переполнены ночлежные дома и всякие притоны самой
безысходной нищеты".
О босяках к тому времени уже писали И.Ясинский, Златовратский, Наумов,
Г.Успенский, Некрасов, Мамин-Сибиряк, Короленко, Каронин-Петропавловский, но
горьковские рассказы о босяках были новым словом в литературе.
Если у других писателей босяки изображались как колоритная деталь в
общем несовершенстве жизни, то горьковские герои покоряли значительностью,
поэтическим превосходством над обывателями и мещанами.
Горький рисует босяков в контраст мещанско-собственническому миру, в
котором ничего выше пятака не знают, видит у них черты душевности и
человечности. Это превосходство босяка над мещанином, собственником
раскрыто, в частности, в рассказе "Чел-каш". Вор Гришка Челкаш проникается
симпатией к крестьянскому парню Гавриле, который ищет денег на обзаведение
хозяйством. Как человек Челкаш выше и духовно богаче Гаврилы, в
противоположность трусливому Гавриле смел и находчив. Когда они делят
выручку, низость и жадность Гаврилы, человека-собственника, униженно
просящего товарища отдать ему все деньги, готового из-за денег убить
Челкаша, проявляются особенно ярко.
Босяки, отмечал позднее писатель, "как будто чувствуют, что в спокойной
жизни только для себя есть что-то нехорошее, постыдное для человека".
Недаром один из первых критиков Горького народник Н.К.Михайловский заметил о
горьковских босяках: "нелегко установить, отверженные они или отвергнувшие".
Однако Горький не приукрашивает людей "дна", не "зовет в босяки", как
казалось кое-кому из современников. Возражая тем, кто видел в босяках идеал
для подражания, писатель замечал об одном из них, Коновалове: "Если б он
дожил до 905 года, он одинаково легко мог бы стать и "черносотенцем" и
революционером, но в обоих случаях - не надолго". Свобода горьковских
босяков иллюзорна, духовный мир убог, у них немало крайнего индивидуализма,
антиобщественност