ветую - не пишите!"
     "Ох, и здорово сердится, когда вещь  плохая!  Такую  задаст  баню,  что
никогда не забудешь", - вспоминает А.С.Новиков-Прибой.
     На  родине  помнят  и  любят  писателя,  с  волнением   читают   каждую
корреспонденцию о нем.
     "Вы себе, вероятно, не представляете, - писали Горькому из Москвы, - до
какой степени Вас здесь любят, в частности, молодежь".
     "...Вся Советская Россия всегда  думает  о  Вас,  где  Вы  и  как  Ваше
здоровье. Оно нам очень дорого", - писал С.Есенин.
     В  начале  1924  года  выходит  первое  советское   (шестнадцатитомное)
собрание сочинений писателя, которое было тем более  необходимым,  что,  как
показывала библиотечная статистика тех  лет,  Горького  читали  больше,  чем
какого-либо другого писателя.
     Широко отмечается в СССР в 1928 году 60-летие Горького и  35-летие  его
литературной деятельности.
     Состоялись юбилейные вечера, спектакли,  концерты,  имя  писателя  было
присвоено заводам, клубам, библиотекам, домам культуры,  улицам.  По  случаю
юбилея  Совет  Народных   Комиссаров   принял   специальное   постановление,
отмечавшее заслуги Горького.  Писатель  получил  множество  поздравлений,  в
печати были опубликованы сотни заметок и статей о  юбиляре.  Его  поздравили
Л.Фейхтвангер, Д.Голсуорси, К.Гамсун, С.Лагерлеф, Г. и Т.  Манны,  Р.Роллан,
Б.Шоу, С.Цвейг, Э.Синклер, Г.Уэллс. Горький писал Р.Роллану: "Да, вот и  мне
60 лет. Но я не чувствую упадка воли к жизни и вкуса к ней".
     Он  получил  приветствия  от  трудящихся,  коллективов  заводов,  шахт,
партийных,  комсомольских  и   профсоюзных   организаций,   Коммунистической
академии, Наркомпроса РСФСР,  Академии  наук,  Музея  Революции,  МХАТа,  от
Н.К.Крупской,     М.И.Ульяновой,     М.Н.Покровского,      А.В.Луначарского,
К.С.Станиславского...


4

     ...Рано утром приходила  огромная  почта  -  письма,  рукописи,  книги,
газеты, журналы. День Горького начинался с чтения газет - он любил первым  в
доме узнать, что происходит в мире.
     "Живу я - в работе, нигде не бываю, сижу за столом по 10-12 часов. Даже
гулять хожу редко", - пишет он вдове Короленко. "Работаю - бешено, часов  по
14, не сходя с места... Работаю каторжно". Бывали случаи, когда Горький,  не
вставая из-за стола, писал круглые сутки:  "Дописался  до  того,  что  начал
вставлять новое перо в мундштук, вставлял весьма усердно. А на днях  погасил
папиросу в чернильнице". Но "сон  мой  здоров  и  крепок,  сновидения  редко
посещают меня".
     "Писать надо каждый день в одни и те же часы... -  говорил  он.  -  Это
быстро войдет в привычку. Когда придет  время,  вас  уже  само  собой  будет
тянуть к столу. А пропустите свой рабочий час  -  и  почувствуете,  что  вам
чего-то недостает".
     Почерк у Горького был ровный, четкий, аккуратный.  Аккуратность  вообще
была чертой его  характера.  Один  из  знакомых  писателя  вспоминает:  "Все
казалось на нем красивым, добротным и одетым впервые. Платье было  выглажено
так, что не имело ни одной лишней складки. Синева сорочки  оттеняла  смуглый
цвет лица. Обувь сияла, начищенная до отказа. И даже домашние мягкие  туфли,
не теряя своей первоначальной формы, выглядели только  что  принесенными  из
магазина".  И  при  этом  -  "эластичность  и  непринужденность  походки   и
движений". Горькому нравились рубашки голубого цвета, он  никогда  не  носил
коричневых и желтых, галстуков не любил и долго возился, завязывая их.
     Говоря, что  всегда  пишет  пером  (авторучек  он  не  любил),  Горький
пояснял: "Пишущая машинка, мне кажется, должна вредно влиять на ритм  фразы.
Рукописи правлю два, три раза. В  окончательной  редакции  выбрасываю  целые
страницы, сцены... Кончая работу,  прочитываю  всю  ее  с  трудом  и,  почти
всегда, с тяжелым сознанием неудачи".
     Писал Горький  на  линованной  бумаге,  оставляя  -  для  дополнений  и
поправок - широкие поля. Но зачастую их не хватало и приходилось подклеивать
еще лист.
     Обычно  писатель  делал  заметки  на  листках  бумаги,  которые   затем
раскладывал по конвертам. Каждый конверт был отведен под определенную  тему.
Когда заметки были использованы и  произведение  написано,  писатель  сжигал
конверт с содержимым.  Поэтому  до  нас  дошли  заметки  к  неосуществленным
произведениям  Горького  и   мало   известно   набросков   к   произведениям
законченным: работу писателя над ними мы можем  проследить  по  рукописям  и
печатным  редакциям,  по  воспоминаниям   современников   (Горький   нередко
отшлифовывал свои произведения в устных рассказах).
     "Талант  -  не  что  иное,  как  любовь  к  труду",  "Моя  знаменитость
оплачивается адским трудом", "Вдохновение"  ошибочно  считается  причиной  и
возбудителем работы, вернее - оно является в процессе успешной  работы,  как
следствие   ее,   как   чувство    наслаждения    ею...    Известная    доля
неудовлетворенности собою, своей работой - всегда и обязательно должна  быть
присуща  каждому  искреннему  писателю;  эта  неудовлетворенность,   являясь
источником его мук,  является  в  то  же  время  залогом  непрерывности  его
роста", - писал и говорил Горький.
     То, что  сделано  писателем  -  а  сделано  им  невообразимо  много,  -
результат   огромной    организованности,    самодисциплины,    собранности,
колоссального трудолюбия. В 1930 году он признавался, что никогда не пишет и
не читает меньше десяти часов в сутки.
     Кроме литературной работы, чтения, обширной  переписки  немало  времени
отдает писатель многочисленным гостям - особенно из Советского Союза.
     В Сорренто  Горького  посетили  писатели:  Л.Леонов,  О.Форш,  В.Лидин,
Н.Эрдман, В.Катаев,  Н.Асеев,  И.Уткин,  А.Жаров,  А.Безыменский,  С.Маршак,
режиссер  В.Мейерхольд,  композитор   С.Прокофьев,   скульптор   С.Коненков,
художники П.Кончаловский, Ян  Стыка,  побывали  Шаляпин,  Красин,  советские
военные моряки, артисты МХАТа.
     Нередко писатель  читал  гостям  свои  произведения,  интересовался  их
мнением о прослушанном.
     "Читал он, - вспоминал Вс.Иванов,  -  в  особенности  когда  было  мало
слушателей, так, что леденящий сухой трепет восторга наполняет все  суставы.
Он мало выделял интонациями отдельных персонажей, чуть менял голос, но в его
медленном чтении, понурой голове с косматыми усами, в каждой фразе,  которую
он как бы подавал, во всем этом громадном движении мыслей, которые  величаво
и давяще лились на  вас  с  этих  страниц,  чувствовалось  орлиное  паренье,
чувствовался непокорный и кипящий подъем все вверх и  вверх.  Вы  не  успели
оглянуться, как уже  -  на  вершине,  и  сердце  ваше  при  виде  всей  этой
необъятной необозримости замирает, и вас охватывает такая чудесная  зависть,
такое бурное и бунтующее чувство счастья, что жизнь кажется молнией...
     Окончив чтение, он снял черепаховые очки, посмотрел на нас исподлобья и
сказал несколько сконфуженно:
     - Что же молчите? Давайте браниться.
     Ему  не  понравилось  наше  почтительное  и,  наверное,  плохо  скрытое
восхищение.
     - Объясните.
     Я объяснил, что сразу трудно разобраться в  пьесе  при  таком  отличном
чтении. Он недовольно сказал:
     - Вы искренно в этом убеждены?
     И  мы  расхохотались.  Напряженность  прошла.  Беседа  потекла   легко.
Говорили об общем плане пьесы, о частностях, о недоговоренном, о  постоянной
досаде писателя на свою творческую беспомощность".
     Много рассказывал писатель гостям о своей жизни.
     "Горький был замечательно интересный рассказчик, - вспоминали слушавшие
его, - когда он говорил, его можно было заслушаться. У него  было  подвижное
лицо, глуховатый голос и необыкновенное богатство интонаций. Он  рассказывал
умно,  умел  пользоваться  неистощимым  юмором,  двумя-тремя  чертами  лепил
пластический  образ  и,  как  бы   невзначай,   давал   убийственно   меткую
характеристику..."
     "Рассказывая, он жил в рассказываемом, претворялся в рассказываемое,  и
я понимал его, не зная языка, уже  благодаря  пластике  его  лица...  В  его
чертах не было ничего поражающего:  этого  высокого  худощавого  человека  с
волосами цвета соломы и широкого в кости можно было принять:  в  поле  -  за
крестьянина,  на  дрожках  -  за  кучера,  за  сапожника,  за  беспризорного
бродягу - это был сам народ, изначальная  концентрированная  форма  русского
человека", - писал о Горьком С.Цвейг.
     Грамзапись сохранила голос писателя - негромкий, низкий и глуховатый, с
характерным волжским "оканьем".
     Но Горький умел не только чудесно рассказывать, читать, он умел и любил
слушать собеседника. Смущение,  обычно  охватывающее  людей  от  присутствия
рядом  великого  человека,  проходило   быстро;   сердечность,   добродушие,
дружеский  тон,  живой  интерес  Горького  заставляли  разговориться   самых
застенчивых, самых скромных, самых неразговорчивых.
     В Сорренто Горький получал огромное количество писем.
     Ленин в июле 1919 года советовал писателю сблизиться с народной массой,
увидеть борьбу за новый мир в  непосредственном  и  повседневном  общении  с
рабочими и крестьянами. Тогда этого контакта не получилось.  Установился  он
только теперь, в Сорренто. Тысячи  писем,  которые  получал  здесь  Горький,
рассказывали писателю о том, что происходит в Советской России.
     Горькому писали  литераторы,  рабочие,  селькоры,  дети...  Большинство
писем  посылали  друзья,  но  встречались  и  письма  от  людей,  враждебных
Советской власти,  проклинавших  Горького  за  "измену"  и  "предательство".
Писали  Горькому  не  только  по  литературным  вопросам,  но  даже  просили
порекомендовать опытного врача, спрашивали, стоит ли жениться.
     Далеко не все знали точный адрес Горького, но письма все равно находили
всемирно известного адресата. Приходили, например, к нему  письма  с  такими
фантастическими и лаконичными адресами: "Italia. Samara", "Швейцария. Остров
Кипр. Горькому"*.
     ______________
     * Писавший, видимо, смутно помнил, что в 1906-1913 годах  писатель  жил
на острове Капри, который нетвердая память и превратила в Кипр, но почему он
поселил Горького в Швейцарии - совершенно неясно.

     В архиве писателя хранится больше 13 тысяч  писем,  полученных  им;  по
ориентировочным подсчетам сам Горький написал за свою жизнь  около  двадцати
тысяч писем. Свыше 10 тысяч из них нам известны, в том числе  сохранилось  8
тысяч автографов.
     Ни одно из писем не оставлял он без внимания (а ответы занимали  подчас
много страниц). "Постепенно превращаюсь в "письмописца", - шутил Горький.  -
Справедливости ради необходимо, чтобы в некрологе моем было сказано:
     Всю жизнь, ежедневно, несмотря на погоду, он писал письма..."
     С одинаковым  интересом  читал  он  письмо  и  от  всемирно  известного
писателя и от простого рабочего, недавно овладевшего началами грамоты.
     В  Сорренто  в  семье  Горького  выходил  домашний  рукописный   журнал
"Соррентийская правда".  Горький  выступал  на  его  страницах  под  разными
псевдонимами - Инвалид муз, Гвидо Ачетабула, Тарас Опарин, Тиховоев, Аристид
Балык и т.д. - писал шуточные стихи, рассказы, заметки.
     ...К полуночи дом затихал. Таков  был  предписанный  врачами  режим.  И
только гости, забравшись в подвал, в кухню, продолжали шуметь и веселиться.
     Верным помощником Горького, нередко его секретарем был в  Сорренто  его
сын Максим. Много помогала писателю Мария Игнатьевна Закревская*  -  друг  и
секретарь Горького в эти годы, энергичная  и  деловая,  широко  образованная
женщина,  владевшая  с  детства  несколькими  языками.  В  Петрограде  Мария
Игнатьевна работала секретарем во "Всемирной литературе"; ей посвящен  роман
"Жизнь Клима Самгина".
     ______________
     *  М.И.Закревская  Будберг  (род.  в  1892  году)  много  сделала   для
пропаганды за рубежом русской литературы. Сейчас живет в  Англии,  переводит
на  английский  язык  книги  советских  писателей,  в   том   числе   многие
произведения Горького. В 1968 году она приезжала в СССР на торжества в связи
со 100-летием со дня рождения писателя.

     "Я так много слышала о нем, читала большинство его книг,  -  вспоминала
Мария Игнатьевна о знакомстве с Горьким. - Однако  я  была  изумлена  смесью
жизнерадостности,   версальской   повадки,   смелостью,   веселым    нравом,
целеустремленностью. С тех пор я была тесно связана  с  ним  и  его  семьею.
Россия, Германия, Чехословакия, Сорренто...  Когда  он  покинул  Сорренто  и
вернулся в Россию... мы все время продолжали быть в контакте".


5

     Крупнейшее произведение Горького этих лет - "Дело Артамоновых" (1925) -
роман о трех поколениях русских капиталистов, задуманный еще в начале  века.
"Атамановых" (так сперва звались Артамоновы)  Горький  обещал  напечатать  в
"Летописи" в 1917 году.
     Замысел писателя поддержал Ленин. "Отличная тема...  -  говорил  он  на
Капри, - но - не вижу: чем Вы ее кончите? Конца-то действительность не дает.
Нет, это надо писать после революции".
     Примечательно название романа, носящее двоякий смысл. "Делом"  в  конце
прошлого - начале этого века называли предприятие, завод, фабрику,  т.е.,  с
одной стороны, роман - это история артамоновского предприятия. Но с  другой,
"Дело Артамоновых" - это подсудное дело истории, это разбор и суд их деяний,
их преступлений. (Эта  многоплановость  названия  вызывает  затруднения  при
переводах романа на иностранные языки.)
     "Дело Артамоновых" - история  русского  капитализма,  история  угасания
рода, показ того, как положение  "хозяев  жизни"  уродует  и  духовно  губит
людей, превращает их из хозяев "дела" в его рабов.
     Одновременно с деградацией буржуазной  семьи  в  романе  прослеживается
другая линия - рост классового сознания пролетариата, артамоновских рабочих.
Коллективный образ рабочего класса показан в  романе  вторым  планом,  но  в
росте его  сознательности,  сплоченности,  активности  мы  ясно  видим,  как
артамоновские ткачи становятся той силой, которая "поставит точку" в истории
господства Артамоновых.  С  каждым  годом,  замечают  Артамоновы,  фабричные
"портятся",  становятся  "бойчее",  "злее",  а  "шум   в   рабочем   поселке
беспокойней". Приходится прибегать к помощи жандармов и  шпиков.  Но  и  они
бессильны: история - за рабочий класс.
     Илья Артамонов - хозяин дела.  Он  энергичен,  деловит,  знает  радость
труда. Удача сопутствует его начинаниям. У его сына Петра уже "задору  нет",
он  просто  покоряется  необходимости  управлять  фабрикой:  "Дело  человеку
барин..."
     Но при всей внутренней неприязни Петра к "делу" оно живет и расширяется
само   по   себе   ("как   плесень   в   погребе").   Такова   объективность
капиталистического развития:  предприятия,  тресты,  монополии  развиваются,
расширяются в сравнительно небольшой зависимости от личных качеств хозяев.
     Другой Артамонов "среднего поколения" -  Алексей  в  отличие  от  Петра
деловит, энергичен. Но история неумолимо клонит артамоновское "дело", как  и
весь капитализм, к  закату,  и  его  "ненасытная  жадность  к  игре  делом",
"неприятная торопливость" не могут остановить исторического процесса.
     Пытается  уйти  от  социальной  действительности  другой   брат   Петра
Артамонова - Никита.
     Когда Горький рассказывал о замысле романа Льву Толстому, тот увидел  в
Артамонове,  ушедшем  в  монастырь  отмаливать  грехи   родных,   воплощение
нравственного величия. Но  в  романе  Никита  Артамонов  не  величествен,  а
несчастен. Он и сам не верит в свою проповедь, и не может кого-либо  уловить
в сети утешительных иллюзий, отвлечь от борьбы за  изменение  жизни,  потому
что "терпеть надоело всем", потому что  народ  идет  к  революции,  а  не  к
религиозному утешению.
     Третье поколение  Артамоновых  -  это  "пустоглазый"  Яков,  ленивый  и
трусливый, неспособный к делу, ничтожный человек.
     Горький  далек  от  того,  чтобы  отождествить  социальное   вырождение
капиталистического класса с вырождением физическим. Среди русской  буржуазии
предоктябрьского времени было немало ярких и талантливых людей, великолепных
организаторов дела. Потому и в повести рядом с Яковом есть его  брат  Мирон,
образ которого говорит о том, что силы Артамоновых далеко не иссякли и  если
они уходят со сцены, то это происходит по воле истории, которая  подходит  к
людям с социальной, а не с биологической меркой.
     В революцию уходит старший сын  Петра  -  Илья.  Это  тоже  символично:
лучшие люди господствующих классов в период социальных  потрясений  осознают
обреченность старого общественного строя и идут к тем, кто борется за  новое
устройство жизни.
     Вырождение, измельчание буржуазии  раскрыто  Горьким  в  различных,  но
емких и символических планах. Так, Илья Артамонов любит  Ульяну  грубоватой,
но здоровой сильной любовью, любовь Петра вялая и безразличная. Яков  вообще
не способен к чувству.
     Илья убивает человека, защищая свою жизнь, его совесть  спокойна;  Петр
убивает  беззащитного  мальчика  и  мучается  совершенным  убийством;  Яков,
пытаясь убить своего соперника, простреливает свои  штаны,  к  тому  же  его
унизительно оттаскали за бороду.
     Особо выделен из народной массы Тихон Вялов  -  артамоновский  дворник,
"непонятный мужик" для Петра, "интересный мужик" для Ильи-младшего.
     Сам  Горький  считал  Тихона  Вялова   видоизмененным   типом   Платона
Каратаева.
     Горьковский Тихон Вялов и  толстовский  Платон  Каратаев  диалектически
сложно и противоречиво отражают русскую действительность конца XIX -  начала
XX века - протест широких народных  масс  (в  первую  очередь  крестьянства)
против  угнетения  и  несправедливости  и   их   отчаяние,   фаталистическую
пассивность, незнание путей изменения жизни. Однако между созданием "Войны и
мира" и "Дела Артамоновых" прошло более полувека. Эти полстолетия вместили в
себя грандиозные стачки и забастовки рабочих,  крестьянские  восстания,  три
революции, русско-японскую войну, первую мировую и гражданскую войны. Уже  в
1908 году Ленин писал о "смертельном ударе, нанесенном  прежней  рыхлости  и
дряблости масс". Романы созданы разными  писателями,  с  разными  взглядами,
разными  художественными  принципами.  Поэтому  Тихон   Вялов   не   простое
повторение Каратаева, а образ, в котором с пролетарской позиции,  с  позиции
писателя, обогащенного великим опытом трех революций  и  гражданской  войны,
переосмыслены каратаевские черты русской психологии, русской жизни, показана
их историческая обусловленность и преходящность, -  то,  что  Ленин  называл
"историческим грехом толстовщины". Поэтому, например, в  устах  толстовского
героя были бы невозможны слова Вялова, узнавшего, что петербургские  рабочие
хотели разрушить дворец и убить царя: "Еще и церкви рассыплют. А -  как  же?
Народ - не железный".
     Присказки, афоризмы Тихона вскрывают суть буржуазного  строя,  являются
своеобразным комментарием к происходящему. В  глазах  "хозяев  жизни"  Вялов
дурак, но он такой же "дурак", как гашековский солдат Швейк или  шолоховский
дед Щукарь, в которых за смешным, комичным и нелепым, порожденным буржуазным
укладом жизни, просвечивает подлинная народная мудрость.
     Горьковская  книга  "Заметки  из   дневника.   Воспоминания"   включает
портретные зарисовки и дневниковые записи предыдущих лет. "Книга  о  русских
людях, какими они были" -  так  определял  свой  замысел  писатель.  В  этих
заметках  и  воспоминаниях  отразились  наблюдения  Горького   над   темными
сторонами жизни предреволюционных  лет  и  над  бытом  "больного  города"  -
переворошенного  революцией  старого  Петрограда,   и   потому   изображение
действительности получилось в известной  мере  эмпирическим,  односторонним,
преимущественно в серых, подчас даже мрачных  красках.  Однако  общий  вывод
Горького был таким:
     "Я  вижу  русский  народ  исключительно,   фантастически   талантливым,
своеобразным... Я думаю, что, когда