нных дел: "Всячески ускорить  получение  денег
Горьким. Если есть малейшие трения, сказать мне".
     "Отдыхайте и лечитесь получше", - писал Ильич Горькому 6  декабря  1921
года. "Лечусь. Два часа в день лежу на воздухе, во всякую  погоду,  -  здесь
нашего брата не балуют: дождь - лежи! снег - тоже лежи!  И  смиренно  лежим.
Нас здесь 263 человека, один другого туберкулезнее", - пишет Горький Ленину.
     С апреля 1922 года он живет в Берлине, а летом - на побережье Северного
моря, встречается здесь с А.Н.Толстым, А.Белым,  С.Есениным.  Горький  остро
почувствовал  сложную,   противоречивую,   мятущуюся   натуру   "своеобразно
талантливого и  законченно  русского  поэта",  видел,  как  внутренне  чужды
Есенину  окружавшие  его  люди,  понимал  глубокий  трагизм  его  положения,
определивший характер  есенинской  поэзии.  Чтение  поэтом  стихов  потрясло
Горького изумительной искренностью и невероятной внутренней  силой,  хотя  в
нем и не было искусства профессионального чтеца-декламатора. "Взволновал  он
меня до спазм в горле, рыдать хотелось" - так подытожил Горький  впечатление
от чтения Есениным "Пугачева". "Сергея Есенина, - писал позднее  Горький,  -
не спрячешь, не вычеркнешь из нашей действительности,  он  выражает  стон  и
вопль многих сотен тысяч, он яркий  и  драматический  символ  непримиримости
раскола старого с новым".
     Писатель  ехал  за  границу  лечиться.  Но  уйти  от   литературы,   от
общественной деятельности - да еще в столь трудные для  страны  дни  -  было
свыше его сил. Он выступает на заседании комиссии по оказанию помощи русским
ученым, ведет активную переписку, организует сбор средств для  голодающих  в
Советской России, пишет статьи, рассказы, редактирует свои произведения  для
собрания сочинений (так, готовя для  переиздания  "Фому  Гордеева",  Горький
внес в текст около трех тысяч исправлений), читает книги, выходящие  на  его
родине, рукописи начинающих авторов, шлет посылки оголодавшим знакомым.
     В феврале 1922 года в Берлине выходит брошюра,  написанная  Ф.Нансеном,
Г.Гауптманом и М.Горьким, "Россия и мир" - призыв помочь голодающим России.
     Горький организует журнал "Беседа" (выходил в  Берлине  нерегулярно;  с
мая 1923 по март 1925 вышло  6  книг):  "Цель  его  -  ознакомление  русских
грамотных людей с научно-литературной жизнью Европы". В "Беседе"  печатались
русские писатели (советские и проживающие за границей) - М.Горький,  А.Блок,
Ф.Сологуб, А.Белый, В.Лидин, А.Ремизов,  В.Шкловский.  Печатались  Р.Роллан,
Д.Голсуорси, С.Цвейг. Много было и научных статей.
     Буржуазия с подозрением относилась к писателю.
     Горький хотел закончить лечение на юге Франции,  но  получить  визу  на
въезд туда оказалось нелегко, хотя  о  ее  выдаче  ходатайствовали  А.Франс,
Р.Роллан,  А.Барбюс:  французское  правительство  враждебно   относилось   к
писателю, заявлявшему о своем единстве с Советской Россией.
     Когда возникло предположение о приезде Горького в Чехословакию,  власти
решительно  воспротивились:  буржуазия  Чехословакии  всячески  поддерживала
антисоветские выступления русских  белоэмигрантов,  которых  немало  жило  в
стране,  и  боялась  революционного  влияния  Горького  на   пролетариат   и
интеллигенцию: "нельзя ручаться, что ничего не случится".  В  конце  концов,
опасаясь общественного скандала, разрешение на въезд писателю все же дали, и
27 ноября 1923 года он с Максимом и невесткой приехал в Прагу.
     "Облик чеха, его натура полна  деятельности,  благородства,  -  говорил
позднее Горький, - чехи - народ корректный, уступчивый в быту,  внимательный
к товарищу. Они - люди коллектива... Я влюблен в этот народ".
     За Горьким сразу  же  была  установлена  тайная  слежка,  а  буржуазная
печать, стремясь ослабить интерес к писателю, помешать контактам с  ним,  не
уставая повторяла, что писатель "очень болен", "прикован к  постели"  и  его
беспокоить не следует.
     С апреля 1924 года Горький поселился в Италии, вблизи Сорренто.
     Власти фашистской Италии с подозрением смотрят на Горького. В  сентябре
1925 года полиция произвела обыск в квартире писателя, вызвавший  возмущение
у всей Италии. Главе итальянского правительства Муссолини  пришлось  заявить
советскому послу, что обыск был произведен по недоразумению и такого  больше
не повторится. Однако в 1928 году  итальянская  почта  перестала  доставлять
Горькому письма, газеты, журналы и книги из СССР.


2

     За рубежом в это время о писателе  ходили  (в  печати!)  самые  нелепые
слухи: будто бы его сын Максим расстрелян в Москве, как о знаменитом  писали
о несуществующем горьковском  романе  "Город  Нижний  Новгород",  печатались
фальшивые интервью  и  беседы  с  ним,  небылицы  об  отношении  писателя  к
Советской власти. В  обусловленном  болезнью  отъезде  Горького  за  границу
видели его разрыв с Советской страной, с Лениным.
     Писатель  решительно  опровергает  слухи,  распространенные  буржуазной
прессой: "Советская власть является для меня единственной  силой,  способной
преодолеть инерцию  массы  русского  народа  и  возбудить  энергию  массы  к
творчеству новых, более справедливых и разумных форм жизни", -  пишет  он  в
сентябре 1922 года, а в  августе  1925  года  повторяет:  "Мое  отношение  к
Соввласти вполне определенно: кроме ее, иной власти для русского народа я не
вижу, не мыслю и, конечно, не желаю".
     Не все правильно представляли позицию Горького - верного  друга  нового
мира - и на его родине.
     Кое-кому казалось - не без влияния клеветы  буржуазной  печати,  -  что
Горький чуть ли не эмигрировал  из  Советской  России,  "обзавелся  виллой",
"всяческими комфортами". В ответ на одно из  таких  писем  -  ленинградского
рабочего и студента Попова - Горький  спокойно  отвечал:  "Никогда,  никаких
вилл у меня не было, нет и, разумеется, не будет. На ложь я не  способен,  а
было бы великой ложью, если б  я  обзаводился  собственностью,  одновременно
радуясь мощному строительству  социализма  рабочим  классом  Союза  Советов.
"Всяческим комфортом", т.е. условиями, которых  требует  мое  здоровье,  мой
возраст, моя работа, я "обзавелся" бы гораздо лучше  в  Союзе,  чем  здесь".
Понимая законность вопроса, уважая  обеспокоенность  своего  корреспондента,
Горький заканчивал ответ словами "За письмо - спасибо. Очень хорошее письмо.
Крепко жму руку".
     "Грубо  ошибочными  и  граничащими  с  хулиганством"  были  названы   в
постановлении ЦК ВКП(б) от 25  декабря  1929  года  нападки  на  Горького  в
печати, в которых писателя обвиняли в том,  что  он  становится  "рупором  и
прикрытием  для  всей  реакционной  части  советской  литературы".  Подобные
выступления, отмечалось в постановлении, "в корне  расходятся  с  отношением
партии  и  рабочего  класса  к   великому   революционному   писателю   тов.
М.Горькому".
     Сложным было отношение к Горькому Владимира Маяковского.
     Оба писателя находились по одну сторону  баррикад,  в  одном  лагере  -
лагере советской литературы. Общим было их мировоззрение, общими  позиции  в
политической борьбе.  По-разному  осваивая  действительность,  оба  писателя
заложили основы социалистического реализма  в  советской  литературе.  Поэма
Маяковского "Владимир Ильич Ленин" и очерк Горького  об  Ильиче  написаны  с
общих позиций,  их  близость  очевидна  каждому.  И  Горький,  и  Маяковский
выступали против оживившегося при нэпе мещанства, обличили  ложь  буржуазной
демократии, поджигателей войны.
     Стихотворение  "Письмо  писателя  Владимира  Владимировича  Маяковского
писателю Алексею Максимовичу Горькому" было продиктовано страстным  желанием
поэта видеть Горького на родине, здоровым, активно  работающим,  и  досадой,
что писатель живет далеко от Страны Советов. В марте 1927 года, вскоре после
публикации стихотворения, Маяковский говорил на одном из диспутов: "Хотим мы
видеть Горького в  нашей  литературе?  Хотим".  В  то  же  время  Маяковский
разделял заблуждение о том, что Горький "отцвел", достижения его принадлежат
прошлому (и это в те годы, когда Горький писал "Дело Артамоновых"  и  "Клима
Самгина"), думал о Горьком как "эмигранте".
     Эти ошибочные представления поэта были  вызваны  и  отсутствием  личных
контактов между писателями. В августе 1917 года Маяковский  ушел  из  "Новой
жизни", недовольный политической позицией газеты, а затем  уехал  в  Москву.
Шедшее от футуризма отрицательное отношение к культурному наследию,  которое
поэт позднее преодолел, породило у Маяковского в первые годы после революции
отрицательное  отношение  к  Горькому,  который  вел  огромную   работу   по
сохранению памятников культуры. Враждебную по отношению к  Горькому  позицию
занимали литературные группы "Леф" и "Новый  Леф",  с  которыми  был  связан
Маяковский.
     По  свидетельству  близкого  поэту  Н.Асеева,  сыграли  роль   неверные
представления, ложь и наговоры о Горьком,  распространившиеся  в  окружавшей
Маяковского среде.
     "Смысл  письма  -  не  усвоил",  -  писал   Горький   о   стихотворении
Маяковского. Он воздавал должное таланту Маяковского, тяжело  переживал  его
смерть в 1930 году. Прочитав "Владимира Ильича Ленина", он сказал:  "Простые
слова, а уложены... твердо... Слова у него громоустые!.."


3

     Живя в Германии, Чехословакии, Италии, Горький  внимательно  следит  за
жизнью в Советской России, в первую очередь за ее литературой.  Он  получает
много газет, книг, писем. Почтальоны уже не могут донести их  до  дома,  где
живет писатель, и почту ему привозят на ослике.
     "Горький не увозил  с  собою  на  чужбину  горсточку  русской  земли  в
ладонке, - пишет К.Федин. - Русская земля была увезена им в своей душе".
     Четыре года в Сорренто, признавался Горький, "я прожил в  тишине  более
устойчивой и глубокой, чем  тишина  русской  дореволюционной  деревни".  Эта
тишина, "сжимая пестрый опыт моей жизни, помогла  мне  лучше  работать...  и
научила меня внимательней вслушиваться в  голоса  из  городов,  из  деревень
России... Каждый день все более ясно слышал  я,  что  шум  жизни  на  родине
становится бодрее, горячей, мятежней".
     Советская страна переживала трудное время.
     Первая мировая и гражданская войны разорили хозяйство, в наследство  от
недавнего капиталистического прошлого в сознании и психологии  разных  слоев
общества осталось немало  взглядов,  которые  надо  было  преодолеть.  Перед
партией, рабочим классом, всем трудовым народом,  завоевавшим  и  отстоявшим
власть в годы революции и гражданской войны, стояли большие экономические  и
социальные задачи. Самой трудной,  самой  сложной  задачей  социалистической
революции является преобразование сознания и психологии масс.
     В этом преобразовании большую  роль  играет  искусство,  художественная
литература, и естественно, что Горький  много  думает  над  формированием  в
массах нового - социалистического сознания:  отношения  к  труду,  обществу,
друг к другу. Постепенно исчезает его недоверчивое, настороженное  отношение
к деревне, неверие в социальный разум крестьянства.
     В очерках Н.Погодина,  в  будущем  видного  советского  драматурга,  он
увидел, как "с быстротою,  почти  чудесной"  меняется  деревня,  увидел  "не
просто внешние изменения старого русского быта,  не  мелочи,  а  глубочайшее
перерождение   старинного   русского   человека,   отравленного   множеством
предрассудков, суеверий и враждебным недоверием ко  всему,  что  исходит  из
города". В рецензии на "Провода в соломе" -  первую  книжку  стихов  Михаила
Исаковского - Горький с радостью отмечал, что Исаковский "не деревенский,  а
тот новый человек, который знает, что город и деревня -  две  силы,  которые
отдельно одна от другой существовать не могут, и знает, что для  них  пришла
пора слиться в одну необоримую творческую силу, - слиться так плотно, как до
сей поры силы эти никогда и нигде не сливались".
     В январе 1924 года писателя потрясла смерть Ильича. Он телеграфирует  в
Москву  Е.П.Пешковой:  "На  венке  напиши:  "Прощай,  друг!".  Просьба  была
выполнена.
     И сразу же за работу - над очерком "В.И.Ленин". "На  душе  -  тяжело...
Уход Ильича - крупнейшее несчастье за сто лет",  -  пишет  он  на  родину  4
февраля.
     Много думает и пишет Горький о молодой советской литературе.  Он  ведет
активную   переписку   с   Вс.Ивановым,   Л.Леоновым,   С.Сергеевым-Ценским,
М.Пришвиным,   В.Шишковым,   С.Подъячевым,    Д.Фурмановым,    Б.Лавреневым,
К.Фединым, А.Чапыгиным, Ф.Гладковым, Р.Ролланом, А.Барбюсом, С.Цвейгом.
     Горький ценит романы  "умного,  интересного,  талантливого"  Л.Леонова,
последние стихи С.Есенина, которого называет  "великим  русским  поэтом",  с
похвалой  отзывается  о  романе  Ю.Тынянова  "Кюхля",  посвященном  товарищу
Пушкина декабристу  В.К.Кюхельбекеру  ("интереснейшая  повесть"),  "Цементе"
Гладкова, "Разгроме" Фадеева, романе К.Федина "Города и годы" ("положительно
хорош"),  произведениях  Пришвина,  "Республике  Шкид",  написанной  бывшими
беспризорниками Г.Белых и Л.Пантелеевым: "авторы отлично, а  порою  блестяще
рассказывают о том, что было пережито  ими  лично  и  товарищами  их...  Они
сумели нарисовать изумительно живо ряд  характеров  и  почти  монументальную
фигуру "Викниксора"..."
     "Интереснейшими и глубоко поучительными" считал Горький книги Фурманова
"Мятеж" и "Чапаев", но указывал, что жизненный  материал  художественно  еще
недостаточно обработан, видел небрежное отношение  к  слову,  пристрастие  к
разъяснениям, происходящее от недоверия  к  силе  искусства.  Он  критиковал
автора "Чапаева", исходя из самых высоких требований, веря в его талант: "О,
это будет великий писатель, увидите..."
     "Человеком очень крупного  и  красочного  таланта...  большой  надеждой
русской литературы" был для него Бабель.
     С радостью отмечает Горький, что  в  росте  общественной  активности  в
странах Западной Европы большую роль играет русская  литература:  "Переводят
русские книги всюду и везде так, как еще не переводили, - неизмеримо  больше
и  даже  внимательнее,  чем  это  делалось  раньше".  Сам  Горький  всячески
стремится удовлетворить этот интерес западноевропейского читателя к  русской
и  советской  литературе:  организует  переводы  книг,   составляет   списки
произведений для  издательств,  пишет  зарубежным  писателям  о  современной
русской литературе.
     Горьковские  традиции  творчески  продолжали  в  те   годы   Д.Фурманов
("Чапаев",  1923),  А.Серафимович  ("Железный   поток",   1924),   Ф.Гладков
("Цемент", 1925), А.Фадеев ("Разгром", 1926) и другие.
     В развитии молодой советской литературы важную роль  сыграла  резолюция
ЦК РКП (б) "О политике партии в области художественной  литературы"  (1925).
Партия помогала пролетарским писателям занять ведущее  место  в  литературе,
призывала к бережному и тактичному отношению  к  "попутчикам"  -  так  тогда
называли писателей, которые сочувствовали революции, но взгляды которых были
во  многом  противоречивы,   неопределенны,   не   имели   социалистического
характера. Резолюция содействовала тому,  что  в  ближайшие  годы  попутчики
преодолели колебания и многие из них стали  видными  советскими  писателями,
нашли свое место в рядах строителей  нового  мира.  Партия  боролась  против
буржуазных влияний в литературе, усилившихся в связи  с  нэпом,  подчеркивая
необходимость   создания   литературы,   понятной   миллионам,    выражающей
коммунистические  идеалы.  Как  и   другие   советские   писатели,   Горький
приветствовал резолюцию, которая, по его  словам,  "несомненно  будет  иметь
огромнейшее воспитательное значение для литераторов и сильно толкнет  вперед
русское художественное творчество".
     Успехи молодой советской литературы радовали Горького. В своих  оценках
он, по собственному признанию,  "человек,  склонный  к  преувеличениям",  не
всегда был прав, и некоторые ценимые им произведения не выдержали  испытания
временем.
     Великий художник, Горький хорошо  видел  художественное  несовершенство
многих произведений, не  раз  иронически  писал  о  критике,  сопоставлявшей
писателей тех лет  с  Бальзаком  или  Л.Толстым,  но  считал  несправедливым
подходить к оценкам тогдашней литературы только с эстетических  позиций.  Он
подчеркивал  новизну  содержания,  богатство  жизненных  наблюдений,   новое
отношение писателей к действительности и творчеству.
     "Когда  сообразишь,  в  каких  условиях  творится  современная  русская
литература, как трудно всем вам живется, проникаешься чувством искреннего  и
глубокого почтения... - писал он. - Я с великим трепетом слежу,  как  растет
на Руси новая литература и  многим  восхищаюсь...  Плохо  пишут?  Правильно,
очень многие пишут плохо. Но когда нам было по шести, восьми лет от роду, мы
тоже плохо говорили. Потом - научились говорить лучше".
     В любой книге, в любом человеке Горький стремился найти хорошее:  "Я  -
профессиональный  читатель,  влюбленный  в  литературу.  Каждый  раз,  когда
приходит новая книга, я открываю  ее  с  глубочайшим  волнением,  напряженно
ожидая найти в ней что-то новое, радостное, талантливое".
     Революция подняла к жизни, к культуре миллионные массы.  К  литературе,
перу потянулись тысячи людей, особенно молодежь. И к  давнему  литературному
наставнику - Горькому - как  никогда  прежде,  потекли  рукописи,  письма  -
сотнями, тысячами.
     Когда писателю хотели посочувствовать, что к нему  "лезут  литературные
младенцы", Горький отвечал: "Я - неизлечимый "антропофил". Люблю человека...
сколько на путях моих я встретил  замечательно  талантливых  людей,  которые
погибли лишь потому, что в момент наивысшего напряжения их стремлении -  они
не встретили опоры, поддержки. Вот  отсюда  и  происходит  мое  отношение  к
"литературным младенцам"..."
     Читая рукопись, Горький не только писал замечания общего характера -  о
сюжете, героях, - но и отмечал трудные сочетания звуков, не  пропускал  даже
грамматических ошибок и опечаток,  тщательно  исправлял  их  -  в  назидание
автору - даже тогда, когда рукопись им отвергалась.
     Горький указывал на тематическое однообразие  многих  книг,  их  "общий
серовато-унылый  тон".  Он   призывал   писателей   глубже   и   пристальней
вглядываться в жизнь, изучать ее, думать над нею,  не  идти  за  фактами,  а
возвышаться над ними, обогащать увиденное, не упрощать  действительность,  а
изображать  ее  во  всей  сложности,  противоречивости,   борьбе   различных
тенденций. "К противоречиям старого и  нового  у  нас  подходят  неумело,  -
отмечал  он  в  1925  году,  -  изображают  их  грубо  и  слишком  торопятся
примирить".  Горького  беспокоило,  что  писатели  обходили  многие  стороны
богатой событиями, сложной и противоречивой жизни тех лет, что в книгах чаще
всего действуют "люди вчерашнего дня", а  изменения  в  характере  человека,
происшедшие  в  последние   годы,   изображаются   редко   и   художественно
неубедительно.
     В  произведениях  о  деревне  Горький  отмечал  недостаточное  внимание
писателей к процессам социальной и бытовой ломки,  идиллическое  изображение
сельской  жизни,  подчеркивание  консерватизма,  косности  деревни,  осуждал
натурализм и обедненный показ душевной жизни мужика.
     Новое отношение к деревне, глубокую разработку крестьянских характеров,
отсутствие красивенькой и жалостной выдумки о  мужике  увидел  он  в  романе
Л.Леонова "Барсуки".
     Горький  учил  писателей  требовательному,  критическому  отношению   к
литературной работе, воспитывал в них сознание  важности  и  ответственности
этой работы, понимание того, что писательство - дело  нелегкое,  терпеть  не
мог самомнения, писательской заносчивости.  Он  умел  быть,  когда  надо,  и
суровым. Так, Горький писал одному из "начинающих": "Знаете что.  Бросьте-ка
писать. Это не Ваше дело, как видно... плохой рассказ Вы написали и написали
удивительно плохо!.. Серьезно со